the lonely ones

      Доминик уже не первую минуту пялился в слив раковины, почти не шевелясь. Совсем не двигаться он не умел в принципе, и с детства игра «тише-едешь-дальше-будешь», или как её кто называет, была его нелюбимой. Молчанку он тоже всегда терпеть не мог, но теперь отчего-то ставил по ней рекорды.       Стоящему позади Тому уже становилось неудобно делать вид, что у него есть свои мысли и ему очень интересно изучать стены. Он осторожно попытался заглянуть Доминику в лицо через зеркало. — Да не держи ты всё это в себе, боже, — негромко сказал он, увидев, как тот напряжённо кусает дрожащую губу. — Пойдём, — Том сделал шаг в коридор и, аккуратно взяв ничуть не сопротивляющегося Доминика за локоть, повёл его обратно в комнату. Он сел вместе с ним на широкую кровать и отодвинулся от края, прислонившись к стенке. — Дом, слышишь? — Доминик молча поднял глаза. Том потянул его локоть в свою сторону и приложил ладонь к его груди, даже через слой одежды ощущая бешено колотящееся сердце. — Что ты чувствуешь? Дом помотал головой. — Ну всё-таки? — Пустоту. — Хорошо… а какая она, эта пустота? Дом нахмурил брови и посмотрел на Тома как на полоумного. Нет, ну что, блин, значит «какая пустота?»… На то она и пустота, чтобы быть никакой. — Ты попробуй её всё-таки описать, — добавил Том, заметив, что друг в замешательстве.       — Холодная, наверное, — чуть слышно начал Дом. — Или наоборот, горячая… Нет, как будто только в самом центре раскалённый такой шар, а вокруг него холодно и звон стоит. И этот шар, он жжёт там, внутри, но ничего с этим не сделать. — А кроме шара и звона есть что ещё? Может, куда-то там пройти можно? — Мм… может быть и можно, но звенящее пространство вокруг шара не хочет меня туда пускать. — Тогда, видишь, не такая уж это и пустота. Раз есть и шар, и звон, и жар, и холод, и походить там можно… Дом поднял на Тома глаза, взглядом будто бы говоря: «Ты чего, умный самый?», и грустно усмехнулся. — А теперь подумай о том, что сжимает этот шар и заставляет его жечь тебя, — продолжил Том. — Нужно подумать про все-все-все эти гадости и допустить их до себя, а не отгонять прочь, как обычно. Можно даже проговорить их вслух, так будет ещё лучше.       Рот Доминика искривился, будто бы парню предстояло съесть кастрюлю противного супа из столовки или, чего хуже, овсяной каши. Это что же получается, он всё это время мучился, прятал этот шарик, а теперь раз — и вдруг его нужно просто отпустить? То есть… всё насмарку? Ну уж нет… — Давай-давай, — подбодрил его Том. — хотя бы попробуй.       И Доминик решил довериться Тому. Он прикрыл веки и стал воспроизводить в своей голове все неприятные моменты, все свои обиды, которых он, как ему казалось раньше, не держал, все страхи. Всё то, что давило и делало больно. Воспоминания, мысли одна за другой представали перед ним, и с каждой минутой глаза начинало щипать всё сильнее. Опять. В какой-то момент он не выдержал и дернулся, закрывая руками лицо и издавая резкий сдавленный рёв. Следующий выдох был уже немного тише, но он всё равно уже не смог бы остановиться. Слёзы полились градом, перетекая из ладоней в рукава толстовки и скатываясь вниз к локтям. Он пытался быть тише, и от напряжения стало больно в голове и горле.       — Слёзы и крики — и есть та самая горечь, — негромко прозвучало над его ухом. — Выплюнь их, здесь нет соседей.       Ладно, их и правда никто не услышит. Разве что берёзы.       Том протянул ему свою руку. Дом опёрся о неё и прильнул к его груди, содрогаясь всем телом и сминая в пальцах ткань одежды Тома. Том тихо вздохнул и прислонился спиной к шершавой бревенчатой стене, аккуратно положив руки Доминику на спину.       Так прошло минут десять. Всё это время Доминик ревел, дрожал, рычал, сжимал кулаки. Теперь же рыдания его перешли в тяжёлый кашель, он оттолкнулся от плеча Тома и приподнялся, рукавом стирая с лица капли слёз и слюны. Свесившись с кровати, парень потянулся к рюкзаку на полу и нащупал в кармашке ингалятор. Сев прямо, он потряс баллончик и обхватил белый пластик губами, нажимая и вдыхая. Ещё немного покашляв, он сел к стенке рядом с Томом и усмехнулся, оценивая мокрое пятно, которое он оставил на его футболке. — Давай ручкой обведём, пока не высохло, — хриплым голосом проговорил он, кивая на пятно, улыбаясь и тут же всхлипывая, пока не успокоившись. — И напишем что-нибудь дурацкое рядом. Том захихикал, широко раскрытыми глазами глядя на Дома. Только что душераздирающе ревел в три ручья, и уже шутки шутит… Ну что за человек? — И что, например? — Не знаю, «горе не море», что-то такое. — Не про тебя это только, — засмеялся Том. — Главное, что звучит смешно. Я бы такую купил. Эшли, ты купила бы? — он обернулся к двери, услышав шаги сзади. В комнату вошла Эшли, с двумя жестяными тарелками в руках. — Чего? — Футболку с надписью «горе не море, выпьешь до дна». Или «не на то глаза, чтоб текла слеза», — серьёзным тоном ответил Доминик. Эшли посмотрела на него. Сидит с заплаканным лицом, с распухшими губами, покрасневшими глазами и говорит привычные глупости. А она до этого всё прекрасно слышала с кухни. Впрочем, ожидаемо. — Ешь вот, модельер, — она поставила на стол у кровати одну из тарелок с порцией макарон, толстой сарделькой и долькой помидора на краю. Вторая тарелка оказалась в руках у Тома, который тут же с благодарностью закивал. — Да я как-то не… а… — Дом отполз от стены к столу и уставился на еду. Что-то в глазах его переменилось, он заулыбался так, будто что-то очень смешное вспомнил, и поднял голову. Хотел что-то сказать, но Эшли ушла обратно на кухню. — Колбаска обольстительна! — крикнул он в сторону двери и стянул с себя мокрую в некоторых местах толстовку, утер ею лицо и подбородок, откидывая её в сторону. Уселся на краю матраса поудобнее, пододвигая стол чуть поближе к себе, сразу же беря пальцами помидор и впиваясь в него зубами. Эшли вернулась ещё с одной тарелкой и тремя вилками. Получив вилку, Доминик стал не спеша накалывать на неё макароны, всё еще периодически вздрагивая и всхлипывая после долгого плача.       Закончив не то с обедом, не то с ужином, он поднялся с места и, не дождавшись пока Эшли доест, отблагодарил её таким крепким объятием, что она возмущённо закряхтела. Схватив в руки пустую тарелку, он куда-то ускакал из комнаты. Том с Эшли улыбнулись друг другу, мол, чего поделаешь, и продолжили трапезу, параллельно что-то обсуждая. Доминик на кухне тем временем умылся сам, вымыл тарелку, кастрюлю из-под макарон, да и вообще всю оставшуюся грязную посуду. По крайней мере ту, что попалась ему на глаза. Рассортировав вымытое по шкафам, он убрал разложенные на столе продукты в холодильник, заглянул в стоящий на полу рюкзак Эшли и достал привезённую с собой провизию оттуда, тоже раскладывая всё по местам. Ещё раз осмотревшись вокруг и убедившись, что навёл что-то похожее на порядок и, может, хоть немного отплатил за неудобства, которые доставил своей истерикой, он выдохнул, потянулся и выскользнул из дома. Через несколько минут Том и Эшли обнаружили его сидящим на крыльце с зажжённой сигаретой в руках.       — Ты совсем дурак? — разочарованно проговорила Эшли. Доминик обернулся и возмущенно вскинул брови. — Чегооо? Я дурак? — Ага! Ты опять за своё! — Что я опять? Да когда я в последний раз? И ты вообще с чего вдруг начинаешь-то, ты сама… — тут ему в лицо прилетела тёмная осенняя куртка. Он резко отдёрнул руку с сигаретой в сторону, чтобы не прожечь ткань. И тут до него дошло, что сидел он в одной футболке, а солнце ведь уже давно скрылось, и вообще уже давно не лето. — Аа… — протянул он, накидывая куртку на плечи. — Чего я сама? — Ничего, я… не так тебя понял. — Мм, ясненько, — Эшли фыркнула и опустилась в стоящее в углу крыльца кресло. Том облокотился на деревянные перила крыльца, устремляя взгляд в сторону леса. Там уже мало что можно было разглядеть, и он перевёл взгляд на сидящего на этих же перилах рядом Доминика. Доминик сидел тихо, лишь иногда чуть покачивая ногой. Он смотрел в лес. Как будто бы и правда что-то там видел. Он медленно поднёс сигарету к губам, в очередной раз затягиваясь. Ярко-оранжевый огонёк на пару секунд разгорелся в холодном сумраке и снова побледнел. Изо рта просочилась струйка серого дыма, который полетел в сторону леса, прямо туда, куда он неотрывно глядел.       — Вонючка, — констатировал Том после нескольких минут тишины. Доминик резко повернул к нему голову. — Да? Ты даже не знал, что я курю. — С чего ты взял? — Не взял. Я знаю. — Ну не знал, — признал Том. — Да что с того? — А то, что я не воняю сигами, раз ты ни разу не почувствовал. Потому что я не курю херню и делаю это довольно редко. Так какой же я вонючка после этого? — Хорошо, в данный момент вонючка. — Вонючка так вонючка, — спокойно пожал плечами Дом, потянувшись к стоящей на столике позади пепельнице. Он, кажется, сильно устал. — Тут помыться же можно? — спросил он Эшли, медленно сползая с перил. — Конечно. Там же, где вы руки мыли, как пришли. Сбоку есть душ. В шкафчике на верхней полке лежат полотенца, бери любое. Доминик кивнул и ушёл в дом. Когда ребята насиделись снаружи и вернулись в комнату, он, переодетый в пижамные штаны и чистую розовую футболку уже спал на широкой кровати у стенки, даже не укрывшись одеялом. Эшли покачала головой, оценив кучу одежды на стуле и почти вывернутый наизнанку рюкзак на полу. В ванную она пошла первой, и на удивление пробыла там недолго. — Я пойду наверх, — она указала в сторону ведущей на второй этаж лестницы. — Там две комнаты, я буду слева. Можешь лечь в правой. Ну или здесь оставайся, видишь, он тебе местечко оставил, — она шутливо сощурилась, глядя на жмущегося к стенке Доминика. — Я, наверное, не сразу спать лягу, ещё рано, но и тянуть не буду, тоже устала. Так что спокойной ночи тебе, — Эшли приобняла Тома и живенько скрылась наверху. — И тебе сладких снов, — пробормотал ей вслед Том и медленно пошёл в душ, задумчиво склонив голову. Вернувшись и переодевшись, он откинул лежавший поверх одеял плед в сторону, вытащил одно одеяло из-под ног Дома и укрыл его. Немного ещё подумав, он улёгся рядом с ним и потушил свет. Вряд ли Доминик расстроится, когда проснётся, так Том думал. В любом случае, то, что будет завтра утром — будет завтра. А сейчас это не его проблемы.