***
— И чё? — И ничё. — А позвонить? — У меня... —...Нет денег на телефоне. — Какой проницательный, иди на Битву Экстрасенсов. — Довыёбываешься, я тебя еще и прокляну. — Ты меня уже проклял. — Ты такой благодарный, я просто ебал. Вару кисло улыбнулся, поставив сумки в коридоре. Закрыл за собой входную дверь, щёлкнул изнутри замком. Обернулся на стоящего напротив Джея — крашеные патлы висели мокрыми сосулями, выцветшие, открывающие мелированные цыплячьи перья зазорами. Под глазами — океаны ненависти, над губой подрагивала от раздражения родинка. Принцесса, не иначе. Дождалась дракона. — Как дела? — Я хочу повеситься. — Аналогично. Но ты в курсе, что, когда люди вешаются.... — Я тоже смотрю "Южный парк". Чаю? — Да. С бегемотом. И Джокер улыбается ему. Так весело, что все лицо преображается. Оно по-прежнему выглядит так, будто он его содрал с мертвеца и пришил на собственное, но все же хоть немного того беспечного наивного веселья можно урвать. От мысли о том, что салатовый листок постепенно превращался в гербарий становилось так больно и тоскливо, что аж адамово яблоко поперёк глотки становилось. Когда они оказываются на кухне — немного отпускает. И чайник шумит все так же раздражающе, и последние лучи солнца в окно влетают картечью, и сука, как всегда, именно Вару в глаза. И воздух такой переливчатый, как газообразная сахарная вата. Клубится... Валет похлопал себя по карманам. Обернулся на оставленную куртку в прихожей. — Сигареты не купил. — Возьми мои. — Твои, Джей, бабские. — Зато бесплатные. — Ах ты чёрт. Твоя правда. Смотрел Вару всё на эту фигуру в дурацкой пижаме. На худые руки, мешающие мёд в кружке, на заостренный нос. Смотрел, подперев рукой скулу, прищурившись, и как-то и плевать сразу было. На то, что творится в его жизни. Стране. На то, что в кармане дырка размером с мало-массивную чёрную дыру, на голод в желудке, который вараном драл его слизистую изнутри. Живой. Этот тоже. Стоит, пакетик топит, разглядывая, как от того красители разбегаются в стороны бурыми крыльями, веки держит полуприкрытыми и под парок морду подставляет. Да и ну дьявол с этим всем, не так ли? От чашек пахнет травой и ароматизаторами. Родной сердечку запах щекочет рецепторы, а ладони обжигает горячей керамикой, с которой смотрит презрительно Доктор Хаус, щурясь неодобрительно. Молчат. Поначалу. Только Джокер делает громкий сюрп, матерится, а потом сыплет сахар на обожжённый язык, пока валет усмехается. А вот посмеяться уже не тянет. — Знаешь. Спасибо. Прямо от всей души тебе спасибо. — Ой, да была бы там у тебя душа. И чего ты ждал, что я тебе на улицу выкину? — Я бы себя выкинул. — Смотрю на тебя и думаю: откуда столько ненависти в таком котле самолюбия. А потом понимаю, насколько тупой вопрос. — Ну давай, еще пофилософствуем. Ты когда на курсы психолога записался? —Придурок. — Джокер улыбается, но вымученно. Он тихо стучит изнутри по чашке, слушая тонкий звон, а потом глаза поднимает из её недр. И в Варувские смотрит. Пронзительно-подозрительно. — У тебя не бывает ощущения, что все происходит не с тобой, и мир, как будто нарисованный? — Нет. Печеньки есть? — Ты есть хочешь? — Что в фразе "меня выперли с работы и квартиры" намекнуло на то, что я шикую? Дверца холодильника тихо скрипит. Слабый белый свет играет бликами на замученном Excel-ем и конспектами лице. Браслеты тихо звенят, когда Джокер достает контейнер с остатками макарон и надкусанной сосиской. Микроволновка трещит, прокручивая внутри это все. — А с чего вопрос самоидентификации? — Нет, это не тот вопрос был. Хотя и связанный с ним. Мне просто... Не знаю, в последнее время ощущение, что все дерьмо, что творится вокруг и не касается меня. А теперь вот ты приходишь, и меня как осенило! А творится-то пиздец. — Как твоя работа? — Да тоже выперли, что ты думаешь. Я на удаленке сейчас пытаюсь искать халтурку, чтобы не на стипуху жить. — Мы с тобой в жопе. — А ты в прогрессе. Вару бровь изогнул, когда перед ним поставили еду. — "Мы". А то всё "я" да "я". — А вилку? — А у нас самообслуживание. Вару смеётся, но нервно как-то. И на своё отражение в чае глядит мимолётно. Расстраивается. Вставать за вилкой было лень, и он облизал чайную ложку, отламывая после ей себе кусок сосиски. — Извращенец. — Просто ленивый. — Нет, просто извращенец. Вечер начал расползаться и за окном, и на душе. Окончательно так, глубоко вгрызаясь. Разговор остался недосказанным, потонув в торфяном болоте молчания. Хотя, и дискомфорта от этого никто не испытывал.***
У Джокера была масса новых дел — на него скинулась дистанционка с дедлайном до какого-то там близкого числа, до 8:00; у него начинали загораться пятки от кусающихся сроков по ещё одной даме с "нка" на конце. Да-да, удалёнка. Она самая. А у Вару дыра в кармане внезапно взяла и сразу на стадию сверхмассивной перепрыгнула, вот-вот спиральная галактика сформируется. Джей провёл рукой по распускавшейся листве кустов рядом с собой, которая была такой зелёной для весны в ленобласти. Его рот искривило улыбкой, кеды втаптывали сухую землю в подзаросшую тропинку, пока над головой птицы клювами разбивали купол тишины. Вару ступал следом, рассматривая с каким-то азартом горбатые берёзы, надкусанные пни, россыпь тошнотворно-жёлтых одуванчиков. — Так, значит, ты проводил овер дохера времени в детстве в деревне? — Неа. За её пределами. — Как ты клещевой не словил? — О, ловил. В больнице лежал один раз. Под его ногами хрустят ветки в такт какому-то странному ритму. Свет неровно сыпется порохом им на голову, тропинка петляет, как пьяная. Валет целует фильтр, ощущая, как отваливаются тяжёлые, свинцовые крылья, как его душит кислородом, путь которому он пытается никотином перекрыть. Начинает накрапывать, но парень впереди него только от этого расправляет плечи и скидывает капюшон ветровки вниз, давая вьющимся волосам свободу. — Здесь почти не осталось людей. — Тем лучше. — Ну да. Почему ты сбегал из дома? — Мать в городе особо гулять не давала. Мне кажется, ещё чуть-чуть и посадила бы на цепь. А здесь ждала бабка с дедом, которые либо по жопе давали за то, что стул криво стоит, либо орали постоянно. Друг на друга. На меня. — Мои тоже постоянно срались. Мама ненавидела отца, отец ненавидел маму, оба обожали брата, а я где-то на скамейке запасных. — И неужели ты не сбегал? — Я? Сбегал, конечно. Но не в лес на несколько дней. — У меня был шалаш. Я представлял себя Джимом. — Каким? —Тем, что из "Острова сокровищ". Они дошли до заветного места. Водоём, конечно, поменялся, что вызвало у Джокера на пару секунд кислое лицо. Но начавшийся дождь его развеселил, и он бодро, от бедра (ха-ха), пошёл к обезглавленной змее маленького пирса. Это можно назвать пирсом? Будет пирс. Валет запрокинул голову. О стекла зазвенела вода. Хорошо. Прохладно, наконец, после душной электрички. Хоть работает по нужному направлению. — Ты любил "Остров Сокровищ?" — Обожал. — Мне не особо зашел. Ну, то есть, да. Приключения. Типа того. Но... Нет. Не знаю. Я как-то нарвался на "Парфюмера" классе в пятом. — Вот почему ты нюхаешь постоянно меня? — Нет. И я тебя не нюхаю. — Ты постоянно носом тычешься в волосы и шею! — Ну, это с "Парфюмером" никак не связано. — Я любил мечтать о том, что однажды дорвусь до приключений. Ввяжусь в какую-нибудь авантюру, буду плавать на корабле, летать на самолете, видеть новые города и страны. — И чё? — Чё-чё. Только экран ноута и вижу да рожу твою противную. — Да пошёл ты, Джей. Крона не была идеальным щитом. Да и жопа намокла. Все намокло, впрочем, дискомфорта Вару от того не ощущал — вода тёплая. Джокер тёплый, пусть и не даёт романтично обниматься, сволочь такая. Но что-то в шелесте травы, уколе веток в копчик, барабанном звоне поверхности воды и сладком запахе кислорода было... Правильным. Рюкзак к стволу, накрыв двумя куртками. — Я соврал тебе. — Так ты всё-таки брал мой зарядник? — Да нет! Не об этом я соврал. Соврал, что не чувствую иногда, что мир нарисованный. На деле еще как чувствую. Даже скорее... Плохо отрендеренный. — А почему сразу не сказал? Валет потёр загривок, глядя на лёгкую дождевую дымку. Стащил очки, щурясь от внезапно более яркого света. — Испугался. — Чего? — Того, что это ощущаю. Ну, то есть, знаешь, слабак, все дела. Немного прижало копытом спину и всё, я сразу в панику и выпал из реальности. Вроде и не херово всё так, ты вон есть, без помощи не остался. Но... Мутная дрянь. — Не знаешь, что будет дальше? — Типа того. Джокер притянул колени и ткнулся в них подбородком с улыбкой. Такой, наконец-то, настоящий. — Знаешь, я тоже. По-детски. Но... Как-то отпустило со временем. Я так устал от всего этого говна. Бумажки-хуяжки, цифорки-хуифорки. Бессмысленно всё как будто, роли не играет. И все наброски будущего кто-то неплохо подтёр ластиком со странички в моём ежедневнике. Ментальном, в смысле. — Ежедневники — какая-то бессмысленная хуйня. — Ты думал, почему? — Ясен красен почему! Вару дернулся, когда за шиворот закатилась капитоха. Здоровая такая, скользкая. — Ну и почему? — Потому что планы — это иллюзия. Ну вот планировал я месяц назад заебатое лето с парой банок пива и самокатом по набережной. А в итоге что? Бомжевать. И то небезопасно сейчас: Кешу, беднягу, увезли вон. И я даже не ебу, куда, как. Тоже планировал мужик, может, когда сейчас тепло станет, не в подъезде спать, а на воздухе. А сейчас с ножевым из-за каких-то выродков. — Когда я был маленьким, то чуть не утонул в этом месте по глупости. Вот тебе и строй планы. Они оба повернули головы на водную гладь. И сцепились мокрыми руками: Вару ощутил горячие ладони, Джокер — ледяные пальцы. Но оба — странное чувство за рёбрами. Суперпозиция какая-то: и гладкое, и колкое; и тяжёлое, и донельзя лёгкое. — Чё делать будем дальше? — Не ебу. Совсем. — Ну не лукавь, утром что, по-твоему, было? Зелёный смеётся. И видит в синих глазах надежду. Такую ребячью, в противовес уже начинающим очерчиваться под глазами морщинам. — Ты такой страшный, вот ей-богу. — Ой, да иди ты нахер, Вару, такой момент красивый запорол. — Ты первый его запорол с шутками про еблю! Несмешными! — Твои шутки несмешные! Когда дождь прекратился, они пошли назад. Ещё стоило заглянуть в проклятый колодец, перекошенный дом ведьмы на окраине, погладить корову и подразнить старого сторожевого пса на худой цепочке. — А дом у тебя тут есть? — Нет. Мать продала после смерти бабки и деда. — Ты не говорил о своей семье. — А твой брат как там поживает? — 1:1. Билеты обратно на 6:30. Чем не повод всё же попытаться найти где-то тот старый шалаш? Выключенный телефон приятно оттягивал дно рюкзака за спиной, бутерброды казались вкуснейшим блюдом на всем свете, и ночь наползла как-то даже неожиданно. — Видишь вон ту тучу, которая нам обзор закрывает на звёзды? — И? — Вот это ты. — А вот эту палку под жопой чуешь? — Ах ты пидор салатовый.***
Давайте просто начнём по новой. Давайте закроем окно, представим, что за ним — апокалипсис, и заварим чай в том самом сервизе, пылящемся за стеклом десяток лет, обожжём горло чабрецом и спалим язык к черту мятой, глядя, как бомба съедает этот город. Давайте просто проживём этот миг.