Время покажет

Тренировки я не забросил и бегал даже зимой, что приятно удивило моих родителей. Каждое утро, выходя на пробежку, я представлял себе удивлённое лицо Антона, когда он увидит нового меня. Следующее лето оказалось чересчур богатым на события. Я вытянулся и перерос детскую пухлость, что с ежедневными тренировками на протяжении года превратило меня во вполне себе привлекательного паренька. У меня перед каникулами появилась девушка, что тогда казалось крайне важным, ведь наличие второй половинки было едва ли не важнейшим показателем успешности среди таких же подростков. Я не понимал, что же такое происходит, и почему к Кате я не испытываю ничего, кроме радости от самого факта её присутствия в жизни. Вместо лагеря я остался в городе, демонстрируя всем и каждому, что у меня появилась девушка, водил её в парк и кафе, дарил цветы по настоянию мамы. Но блеск в её карих глазах был мне чужд и отклика в сердце не находил, как и робкие первые поцелуи не приносили ничего, кроме внутреннего опустошения. Так мы и провстречались до середины осени, пока она не бросила меня, сказав напоследок, что я к ней совершенно безразличен. Первым тревожным звоночком, на который я не обратил внимания, было чувство облегчения, возникшее после нашего разрыва. Но тогда я к этой странности отнёсся скорее воодушевлённо — радовался, что не испытываю тех страданий, которые описывали многочисленные знакомые, появившиеся за год. Страшно мне стало, лишь когда я записался в бассейн и обнаружил, что наблюдать за оголёнными парнями было куда более волнующе, чем за девчонками, а ночные фантазии кружатся вокруг рельефных мужских тел. Я не знал, как справиться с очевидным открытием: я — гей. Девушки абсолютно меня не интересовали и не возбуждали. Так уж вышло, что следующим летом меня вновь отправили в тот же приморский лагерь, но на последнюю смену — сразу после моего шестнадцатого дня рождения. Мой друг и по совместительству — первый бойфренд отправился с семьёй в Испанию и обещал привезти много сувениров. Так вот интересно был устроен мир: родители Миши после его каминг-аута решили всей семьёй выбраться заграницу, чтобы развеяться, а мои — отгородились от меня и отослали в лагерь после пары месяцев молчанки между нами. Откровенно говоря, я завидовал другу и жалел себя, но понимал, что повлиять ни на что не смогу и теперь моя жизнь и дальнейшая судьба были лишь на моей совести. От невесёлых мыслей меня отвлёк остановившийся у ворот лагеря автобус. Забросив рюкзак на плечо я, не доставая наушников из ушей, выполз на палящую летнюю жару, радуясь простой мелочи — солнцезащитным очкам, благодаря которым не приходилось щуриться от бьющего в глаза солнца. — Все вышли? — знакомый голос заставил приглядеться к говорившему, на лицо наползала улыбка. — Отлично! Меня зовут Антон, я буду вашим вожатым. Давайте занесём вещи, а потом уже всё обсудим на месте. Мои будущие товарищи по отряду принялись шумно переговариваться между собой по пути к домикам. Я прибавил шагу и поравнялся с вожатым, рассматривая того из-под тёмных очков. — Есть какие-то вопросы? — дружелюбно поинтересовался почти не изменившийся за два года Антон, пробежавшись по мне беглым взглядом. Какое-то время я молчал, не в силах оторвать глаз от крепких загорелых бёдер Никитина, ровной спины и позолоченных солнцем волос. Как я не замечал этого раньше? — Хотел спросить, будут ли в этом году пробежки? Вожатый резко повернул голову и нахмурился, удивлённо глядя на меня. Как же забавно он выглядел! — Какие пробежки? — медленно произнёс он. — Ну ты даёшь, Никитин! — я снял очки и недовольно поморщился от слепящего солнца. — Утренние! Не узнал меня? — Котя? — синие Антоновы глаза округлились, он на мгновение замер, рассматривая мое лицо. — Ничего себе! Вот это ты вымахал, мелкий! — Какой я тебе мелкий? — улыбнулся я. — Я едва ли ниже тебя. — Не ожидал, — мягко улыбнулся в ответ Антон. — В прошлом году тебя ждал, а ты, задница мелкая, не приехал. — Опять мелкая? — я возмутился. — Вот не надо! Отличная у меня задница. — Согласен, — Антон кивнул и прикусил губу, я не мог перестать на него пялиться. — Что? — я удивился, ухватив замаячившую догадку за хвост. — Успел рассмотреть? Понравилась? — Вот мы и пришли! — проигнорировав мой вопрос, громко произнёс вожатый, остановившись у одного из домиков. — Занимайте места, разбирайте вещи. Через час будьте готовы, пойдём на обед. Я хмыкнул и, поправив съехавшие лямки рюкзака, вошёл в первый же домик, гадая, будет ли Никитин жить в нём же, как и в прошлый раз. Позже я удовлетворённо отметил, что оказался прав. С первого же дня я по любому поводу наведывался в комнату наших вожатых, — Антона и Карины, — чтобы проводить как можно больше времени с Никитиным. Помочь разнести паёк на полдник — пожалуйста, разбудить парней с отряда к зарядке — легко! На пляже я чувствовал себя уверенно, красуясь перед всеми подтянутым атлетическим телом, в особенности — перед Антоном. Только вот желаемого внимания я добиться не смог, как ни старался. На меня велись девчонки и молоденькие девушки-вожатые, даже словил на себе пару заинтересованных взглядов от одного пацана, но не от Антона. Это злило. На утро четвёртого дня я поднялся вместе с рассветом от непонятного шороха в комнате. Разлепив глаза, я увидел склонившегося надо мной вожатого, разглядывавшего меня с задумчивым видом. Я кивнул ему, не сумев подавить зевок, давая понять, что проснулся и жду объяснений. — Пробежка, — шепнул Антон. — Идём? Я бодро подскочил с кровати, наспех натягивая подходящую одежду. Антон с улыбкой наблюдал за моими торопливыми сборами, совершенно откровенно скользя взглядом по моему оголённому торсу, что льстило и смущало одновременно. Мысленно я отметил свою маленькую победу. В этот раз приятное напряжение мышц и дуновение прохладного ветра приносили эйфорию и умиротворение. Антон бежал рядом со мной нога в ногу — один ритм на двоих. Солнце ласково очертило его выразительный профиль, запуталось в тёмных ресницах, опадая на щёки кружевными тенями. Он был невероятно красив, притягивал к себе взгляд. Засмотревшись, я споткнулся и кулем свалился на землю, громко выругавшись от неожиданности. — Ты в порядке? — Антон быстро оказался рядом, взволнованно глядя на меня в попытке оценить, насколько больно я приложился об землю. От нелепости ситуации и собственной неуклюжести я хихикнул, а затем и вовсе разошёлся громким смехом, растворившимся в щебете птиц и мерном шёпоте моря. Антон облегчённо улыбнулся и помог мне подняться. — Вот дурак, перепугал меня, — сказал он, продолжая смотреть мне в глаза. — Волновался? — Да, — он кивнул и прикусил губу, что, как я успел заметить, Антон делал, когда переживал. — Засмотрелся, вот и упал по глупости, — пояснил я, потирая ушибленное колено. — На море? — На тебя. Ты красивый. Сказав это, я подмигнул Антону и побежал дальше, довольный собой. Пускай он ничего не ответил, но я успел заметить, как его язык юрко пробежался по губам, давая мне наивную надежду на возможный отклик. Череда дней неслась пёстрой вереницей лагерной рутины и различных мероприятий, в которых я в этом году принимал активное участие. Мысли о том, что Антон может быть ярым гетеросексуалом, я гнал от себя прочь, занимая голову чем попало. Всё шло просто чудесно! Каждый день мы с Антоном шутили, дурачились и, разумеется, бегали. Как-то мягко и едва заметно мы сближались: больше улыбок, взглядов, мимолётных прикосновений. На одной из дискотек, где я по обыкновению грел лавочку своей пятой точкой, случилась ситуация, разделившая моё влечение к Никитину на «до» и «после». Когда по площадке раздалась спокойная мелодия медленного танца, я, растрясший усвоившийся ужин на резвой композиции, по привычке уселся на скамью к остальным пацанам, успешно сделав вид, что не заметил призывных взглядов от некоторых представительниц прекрасного пола. Я во всю обсуждал с Серёгой план по распитию припрятанного у приятеля в рюкзаке алкоголя, как мой рассеянный взгляд зацепился за крайне неприятную картину: чуть поодаль от нас, тесно прижавшись друг к другу, слились в танце Антон и Карина. Я видел, как руки Никитина, державшие девушку за талию, медленно опустились ниже. Что-то в моей груди тогда налилось тяжёлым грузом, а горло сдавил комок. Отвратительное чувство болезненной ревности, доселе мне незнакомое. Вернувшись в дом и дождавшись обхода после отбоя, мы с Серёгой достали припасённые запасы алкоголя из сумок, стараясь не шуметь. К нам присоединились и другие ребята из комнаты, что не удивительно — редко какой шестнадцатилетний парень откажется от небольшой компанейской попойки. Мне удавалось отвлечься от глупой ревности и предаваться веселью с приятелями, делясь забавными историями из жизни. Разумеется, когда пьёшь, тело напоминает о низменных потребностях, вроде похода в туалет. Как вспомню ту ночь — в груди всё сжимается. Сделав свои нечистые дела, я пошёл было обратно в комнату, как услышал странный шум от комнаты вожатых. Не сумев справиться с болезненным любопытством, я подошёл ближе и прислушался, отлично зная, что звукоизоляция в доме откровенно паршивая, что было неоднократно доказано опытным путём — стоило нам начать излишне шумно веселиться, как в комнату врывалась разъярённая Карина или уставший от наших буйств Антон. Сперва показалось, что за дверью скрывается лишь тишина и всё это мне померещилось в пьяном бреду, но я не был бы собой, если бы не прислонился вплотную к двери, навострив уши. «Любопытство сгубило кошку» — говорила когда-то мама, а я, дурак, не послушал. Дверь приоткрыл, да заглянул внутрь, о чём пожалел в следующую же секунду. Пестики и тычинки к тому времени я в школе уже прошёл, а в ту ночь увидел, так сказать, подробную демонстрацию. Обещал себе не реветь, возмужал ведь, вроде бы, а отчего-то слёзы сами пошли. Чёртова нелепая влюблённость ударила по лицу с хлёсткостью экзекуторского хлыста, заставив солёную влагу скопиться в ресницах и побежать по щекам и подбородку. Лучше бы не заглядывал. Часть ночи я провёл в одиночестве, сидя на ступеньках под домиком и глядя на бескрайнее звёздное небо. В воздухе пахло ночной свежестью и немного — солью. — Котя? Мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто назвал эту проклятую кличку. — Никитин, — сухо бросил я, прикрыв глаза. Больше всего хотелось наброситься на вожатого с кулаками, требовать неизвестно-чего, вот только мы друг другу были никем и прав на парня я не имел. От этого было только больнее — от понимания, что Антону не сдался влюблённый в него малолетний пацан. — Эй, всё в порядке? Ты чего тут сидишь? — Антон подошёл ближе и попытался развернуть меня лицом к себе, заискивающе заглядывая в глаза, но я резко поднялся, так и не дав к себе прикоснуться. — Всё окей, бессонница. Я уже пойду, доброй ночи. — Стоять, — подобного повелительного тона от Антона я прежде не слышал и даже удивился. Парень успел таки схватить меня за плечо и дёрнуть на себя, заставляя развернуться. Я ощетинился, увидев, что вожатый не озадачился даже накинуть на себя что-то кроме штанов и теперь щеголял багровыми следами прошедшей ночи чуть выше ключиц. — Отпусти, — прорычал я. — Не отпущу, пока ты мне не скажешь, что случилось, — резко и абсолютно спокойно произнёс вожатый. — От тебя несёт перегаром. — Не твоё дело! — выплюнул я в лицо Никитину, выдернув руку из цепкой хватки. — Ты лучше за себя побеспокойся. К таким засосам на собрании вожатых наверняка будут вопросы. Я пулей влетел в дом и заскочил в комнату. Пацаны уже спали, поэтому я наскоро разделся и юркнул под одеяло, развернувшись к стенке. В голове набатом било осознание того, что после этой перебранки Антон и видеть меня не захочет. «Да пошёл он!» — думал я, с головой накрывшись одеялом. Последующие полторы недели были адом на земле: я игнорировал любые попытки Никитина поговорить со мной, на пробежки ходил, но брал с собой наушники, чтобы не слышать его голоса. Тогда я не понимал, насколько глупым, детским и очевидным было моё поведение, хотел лишь выплеснуть чёрное месиво гадливых эмоций из собственного сердца на Антона, чтобы тот ими удавился. Давиться Никитин явно не собирался и с уверенностью ледокола продолжал общение со мной, больше похожее на монолог. Это тешило самолюбие, но и оставляло Антона бесконечно чужим и далёким, как затерявшийся в космосе спутник. Всё чаще я начал бегать по вечерам. Сбегал с дискотеки и приходил к пустующему пляжу, прячась в самом конце пирса на нижнем уровне, почти у самого моря. Там было спокойно и не так грустно. Чернильная вода белыми клочьями разбивалась о бетон, отражая на своей антрацитовой глади лунную дорожку. — Снова сбежал. Я поражённо обернулся — не ожидал увидеть рядом с собой Антона. Бегать от него тогда я уже порядком устал, а поганые чувства не хотели никуда деваться. Вот он, Антон, стоит совсем рядом, такой спокойный, высокий, с чёртовыми острыми скулами и выразительной линией губ, что в этот момент не изгибается в привычной и такой нужной улыбке. — Как ты меня нашёл? — я подвинулся в бок, предлагая вожатому сесть рядом. — Я уже несколько дней за тобой хожу и слежу, чтобы ты глупостей не наделал. Он сел рядом и снял с себя куртку, перебросив её на мои плечи. — Похоже, что я хочу утопиться? — я хмыкнул. — Спасибо. Тебе самому не будет холодно? — Нет, — Антон покачал головой. — Всё в порядке. Какое-то время мы молча смотрели на звёзды, убаюканные ласковым шёпотом моря, пока Антон не передвинулся с насиженного места, оказавшись позади меня. Он обнял меня со спины, прижав к своей груди, и опустил голову мне на плечо. Я судорожно вздохнул, чувствуя тепло его тела и медленные поглаживания горячих ладоней у себя на животе. — Теперь, когда ты в плену, — тихо произнёс вожатый мне на ухо, — признавайся, что происходит? Мысль о том, что через неделю я покину лагерь и никогда больше не увижусь с ним в том приморском уголке, кардинально изменившем мою жизнь, развязывала язык и выпускала эмоции наружу. — Ты оставил весь отряд без присмотра? — спросил я, беззастенчиво прижимаясь спиной к Антону. — Нет конечно, оставил на них Карину и тогда пошёл за тобой. Здесь действительно потрясающее место. Между сменами сам частенько захаживаю, чтобы подумать и собраться с мыслями. Стоило прозвучать имени второй вожатой, как я весь напрягся, что, конечно же, не скрылось от Антона, державшего меня в тисках. — Это из-за Карины? — его тёплое дыхание щекотало шею и ухо, посылая по коже электрические разряды. — Нет. — Врёшь. — Это не из-за Карины, а из-за того, что она может тебя привлекать, а я — нет, — как на духу выдал я, чувствуя, как сердце перепуганно стучит о рёбра. — Почему ты не можешь мне нравиться? — совершенно монотонно поинтересовался Антон, согревая мои заледеневшие от нервов ладони в своих руках. — Потому что я парень, — глядя на то, как переплетаются наши пальцы, ответил я. — Ты не можешь мне нравиться не из-за того, что ты парень, Котя. Из-за возраста, ведь тебе всего шестнадцать. Он говорил тихо и мягко, не отрывая подбородка от моего плеча, успокаивал голосом, но ранил смыслом сказанного. — Какая разница, у тебя же есть девушка. Какими бы ни были причины, мне всё равно не повезёт, — уныло бросил я, отбросив голову назад. — Мы с ней не состоим в отношениях. Я не мог справиться со своими желаниями, касающимися одного конкретного человека, и мы переспали. Не сказал бы, что это помогло, учитывая тот факт, что я как идиот таскаюсь за тобой уже который день, Котя. Я непонимающе покосился на Антона, встретившись с ним взглядом. — Не совсем понял, — я нахмурился, пытаясь вникнуть в ускользающий смысл его слов. — Всё просто, — Антон уткнулся носом мне в шею, скрыв от моих глаз прекрасное смущённое лицо. — Если коротко, то я со дня твоего приезда постоянно вижу в каждом твоём действии, движении, слове призыв к действию. Ты... очень сильно изменился и видеть в тебе того милого ребёнка мне почти не удаётся, как бы я ни старался. Я не могу никак избавиться от множества мыслей, они как наваждение. Ты хоть понимаешь, что мне начало казаться, что ты со мной заигрываешь? Я еле сдерживался, ведь ты совсем мелкий, чистый, наивный. А тут я, со своими фантазиями. Я тихо засмеялся и покачал головой, закрыв глаза и чувствуя, как в груди разливается тепло. — Так я и заигрывал. — Что? — Антон явно удивился, судя по интонации. — Говорю, понял ты всё верно, я заигрывал. И откуда в твоей голове мысль о моей, как ты сказал, чистоте? — Хочешь сказать... — Я гей, Антон, — это признание далось легко, гораздо легче, чем в разговоре с родителями. — Мы, геи, спим с себе подобными, если ты не знал. — То есть ты уже с кем-то... — Ага, — перебил я вожатого. — А потом об этом узнали мои родители. Вот веселья было! Они теперь делают вид, что мы с ними просто сожительствуем. Отправили, вот, сюда. А тут ты, весь такой из себя обалденный, как и твои уроки природоведения. Антон тихо рассмеялся и поднял голову, встречаясь со мной взглядом. Его зрачки в ночной темноте заполнили радужку, блестели как чёрный глянец морской волны. — Ты не можешь мне нравиться, Котя, — улыбнулся привычной тёплой улыбкой вожатый. — Но всё равно нравишься. Однако, я не хочу переходить черту. Ты замечательный малый и уж точно привлекателен во всех смыслах, говорю абсолютно честно. Только вот, Котя, это не меняет того факта что здесь, — он потрепал меня по волосам, — ты всё ещё дитё. И лгать тебе, давать какие-либо надежды я не хочу. Я не мог не признать умение Антона проявить чувство такта, когда это так необходимо. Жаль только, что на душе от этого не стало многим легче. Не могу передать, насколько неуютно и неловко я тогда почувствовал себя в Антоновых объятиях. — Это мой последний год здесь в качестве вожатого, — тихо произнёс Антон после долгого молчания, продолжая согревающе растирать мои руки. — Я устраиваюсь в отцовскую фирму работать, представляешь? Не знаю, как оно сложится, но раз папа верит в то, что я справлюсь, то и подвести его не могу. Тебе сейчас шестнадцать, ты кажешься себе достаточно взрослым. А мне вот двадцать три, и чувствую я себя абсолютно неуверенно, по секрету говоря. Не знаю, справлюсь ли с ответственностью. — Справишься, — я пожал плечами, — это же ты. — Твоя уверенность во мне всегда была приятна, — улыбнулся вожатый. — Так мы видимся в последний раз? — тихо поинтересовался я, не справляясь с оседающей в грудине грустью. — А? Чего это? Мы же с тобой в одном городе живём, Котя. — Но за два прошедших года не виделись ни разу. Город то большой. — Так! — Антон всплеснул руками и хлопнул меня по бёдрам. — У тебя мобилка с собой? Я замешкался, пытаясь вспомнить, куда положил телефон и неуверенно кивнул. Отыскав мобильный в кармане штанов, я достал его, повертев в руках. — Нашёл! — Вот и хорошо. Дай мне его на минутку. Я отдал телефон вожатому без задней мысли, глядя, как он бегло проходится пальцами по сенсорным клавишам. — Вот! Теперь у тебя есть мой номер и я никуда от тебя не денусь. Доволен? Я хмыкнул и улыбнулся, отстранённо глядя на новый контакт в телефонной книге. — Доволен. Пускай я и сказал это в тот вечер, согреваемый улыбкой и тёплыми руками вожатого, но уже тогда я решил для себя, что никогда не наберу его номер. Ведь то был утешительный приз для проигравшего.