Иногда бывает слишком сложно понять себя. Происходящее вокруг. Но хуже всего, когда помощи ждать не от кого. Никто не услышит твоих криков.
Эдди не понимает. Правда не понимает. Почему. Всё же было так хорошо. Всё было как обычно. Или нет? Может он сделал что-то не то и не заметил этого? Что-то, что обидело Ричи? Может, его шутка была слишком обидной? Хотя, по-настоящему обидные шутки — это прерогатива Мистера Тозиера. Теперь он и вправду стал похож на Мистера Тозиера. Он больше не тот балабол, которым был всю младшую и среднюю школу. Кажется, Каспбрак больше даже не видит того, чтобы Рич говорил без остановки. Чтобы он вообще говорил. И это делает всё только хуже.Он просто не видит причину.
Эдди бы понял. Хоть как то понял, если бы Ричи престал общаться с ним. Но если бы только он вёл себя как обычно. Вёл себя как чертовски громкий и разговорчивый засранец, который постоянно вставляет свои шутки не туда, куда нужно. И спасается от неприятностей он тоже шутками. Но теперь он даже не говорит. Кажется, он до сих пор общается с Бэверли. И Стэном, если их можно назвать друзьями. Но всё же, что-то не то. Как-то не так. Словно что-то сломалось. Что-то сломалось, но никто этого не заметил, кроме Эдди. Но ведь Ричи сам отдалился? Ричи сам выбрал этот путь. Решил стать тем, кем были те ребята из средней школы, которые всегда задирали Эдварда. Только теперь рядом нет Ричи. Ричи сам стал тем, от кого пытался защитить. И сейчас, Эдди лежит в своей комнате. В такой знакомой комнате. Но всё кажется совсем не таким. Совсем другим. Не таким, каким должно быть. Кровать кажется такой жёсткой и горячей, словно под пружины поставили горелку и пытаются прогреть поверхность, подобно сковороде. Ему кажется, что у него снова астма. Что это лишь очередной приступ, хотя он перерос её не так давно. Эдди не хочет включать свет, мама может прийти, хотя может она уже что-то услышала. Но сейчас он никого не хочет видеть. И сейчас он просто молиться. Молится, чтобы никто не пришёл.Нельзя, чтобы кто-то видел.
Плакать совсем не хочется, но слёзы текут, затекают в уши, но Эдди совсем не реагирует. Ему кажется, что темнота душит его, подобно одиночеству. Но душат его сейчас только слёзы. ИОн и так ничего не слышал.
Хочется включить какую-нибудь весёлую музыку. Какую-нибудь лёгкую мелодию и утонуть в ней. Ведь это намного лучше, чем тонуть в слезах иНо это смешно.
Ему смешно только лишь из-за того, насколько он жалок. Завтра выходной, но мама всё равно встаёт рано и будит Эдди. Но хотя бы в школу идти не надо. Хотя даже это не остановило бы его. Не спасло от очередного приступа. Он прекрасно знает, что с ним происходит. Но шатен не хочет заниматься самолечением. Он не хочет думать о том, что с ним. Потому что от этого станет только хуже. Он лишь накрутит себя и тогда его точно не отпустит.До пропасти всего один шаг.
Но Эдди не хочет в пропасть. Вернее, в эту пропасть. Он был бы совсем не против упасть и больше не падать снова. Только в одном случае, без психологов, или может даже психотерапевтов не обойтись. А это значит, что мама до конца жизни будет пичкать его ещё большим количеством таблеток и к концу жизни он просто станет овощем. Хотя, зная мамино рвение и то, что Каспбрак чувствует. Он просто станет овощем намного раньше. И тогда точно останется один до конца своей жизни. Его уже бросили. Но если всё случится так, как он думает, а так и будет, к нему больше никто никогда не подойдет.И он будет один. Навечно.
Эдди понятия не имеет, сколько он уже так лежит. Но знает, что уже очень долго. И совсем ничего не помогает. Совсем ничего. Он знает, что на сто процентов могло бы ему помочь. Но он не может это получить. И от этого только хуже. Никакие «советы» не помогут, если тебе на полном серьёзе никогда не достичь того, что тебе нужно. И было бы не так плохо, когда ты совсем не знаешь, да просто, блять, не имеешь ни малейшего понятия о том, что могло бы помочь тебе вылезти из этой проклятой ямы. Но ты знаешь.И он знает это.
Руки сами тянутся к волосам, а пальцы впиваются в кудрявые локоны и пытаются вырвать их. Все знают, что клин клином вышибают. И это всё, о чем люди думают в такой момент.Это всё, о чем он думает. Это единственное, что приходит в голову несмотря на то, закрыты или открыты его глаза.
Боль на боль. Это ведь логично? Это ведь должно помочь? Да и что в этом такого? Кажется ведь, что хуже не будет…? Ведь если не будет так, то не будет никак. Совсем никак. И действительно. Лучше бы совсем не было. Ничего не было. Совсем н и ч е г оИ ты никак не можешь побороть это.
Каспбрак продолжает бесцельно кататься по кровати и бессмысленно впиваться в себя ногтями, в надежде, что его отпустит. Что станет легче. Но легче не становится, а в голове одни и те же фразы и ему совсем не хочется это делать. Ему не хочется делать совсем ничего, но одни и те же мысли продолжают кружить в голове, выбивая любые другие. Выбивая всё.Даже здравый смысл здесь не поможет, потому что его совсем не слышно.
Парень садится на кровать и бесцельно смотрит вперед, безуспешно пытаясь сфокусировать свой взгляд сквозь мутные линзы слёз. Он просто смотрит в темноту, но это словно тёмный экран, когда телефон или компьютер грузятся и ты видишь своё отражение в экране. Только он видит мысли.Видит проекцию своих навязчивых мыслей и ему начинает казаться, что это всё что он может сделать. Что это то, что он должен сделать. Эдди просто видит себя со стороны и задыхается сильнее, кусает губы настолько сильно, насколько возможно, чтобы не прокусить. Ведь придётся объяснять всем подряд разбитую губу, потому что её никак не спрячешь в отличие от рук. Или ног. Он понимает, что рукам и так уже досталось, что этого н е л ь з я делать. Их сложнее будет спрятать дома.Слишком сложно.
Но избавиться от этого не получается и шатен бесцельно начинает расцарапывать ноги выше колена. Он проводит сначала медленно, прекрасно чувствуя жжение. Прекрасно понимая, что это больно. Что это бесполезно.Но он уже переступил черту.
Следующие царапины Каспбрак оставляет резкими рывками и видит, что внутри красных полос появляются синие пятнышки. Пока что лишь пятнышки, но он уверен, что они станут больше. Они неизбежно превратятся в синяки. В такие моменты Эдди всегда одновременно радовался и разочаровывался в том, что у него такая тонкая и чувствительная кожа. С одной стороны, нанесение себе увечий не требовало особых усилий. С другой стороны — нанесение увечий, к которым нужно было бы прилагать больше усилий, возможно, вызвали бы в нем хоть какую-то… лень? Какое-то нежелание? Хоть что-то.И ничего не поделаешь.
Спустя время Эдди может дышать, но все его ноги выше колена покрыты царапинами и синяками, словно он проехался ими по асфальту. Иногда его даже удивлял тот факт, что он может сотворить такое своими руками. Всего лишь своими собственными руками. Карие глаза наконец закрыты и парень откидывается на подушку, поспешно накрывая ноги одеялом. Он привык спать в одной позе. Спать, не открывая тех частей тела, которые нужно спрятать. Спрятать от мамы. Соня ведь не должна увидеть то, что её сын творит по ночам, когда зайдет его будить. Зайдет с привычным и вполне тёплым «Доброе утро» и откроет шторы, если они будут закрыты. Хоть в этих шторах и не было особо никакого смысла, они всё равно пропускали свет и были очень лёгкими. Но не могла же Соня сама принести в комнату сына такой «ужасный пылесборник», как тяжёлые тёмные шторы. За весь вечер. За всю ночь Эдвард первый раз делает вдох поной грудью. И он не задыхается. Но ноги горят. Просто горят. Одеяло кажется тяжёлым как никогда. Кажется бетонным блоком с кучей мелких раскалённых иголок, которые впиваются в кожу. Жгут. Царапают. Хотя всё это он сделал сам. Но слёзы уже закончились, оставив щиплющую кожу и красное лицо. Эдди бы возненавидел себя снова. За всё. За всё то, что он сделал, но он устал. У него нет сил даже наКогда есть кислород, хватает лишь малейшей искры, чтобы спичка загорелась. Она горит. Пламя колышется в разные стороны, но редко когда затухает. Пепел не рассыпается, пока деревянное основание не сгорит до тла. Пока не почернеет и не высохнет. И только потом рассыпается.
Ещё одна ночь в копилку самых отвратительных ночей.