Куда теперь мчит его байк

Гулкое рычание мотора не вытесняет из головы ни одну мысль, что мечется в голове из стороны в сторону. Нельзя отвлекаться от дороги, нельзя, нельзя. Но перед глазами в рапиде мелькают то воспоминания, то представления о ближайшем будущем, и это невыносимо, тяжело и почти что больно. Антон раздражённо матерится и замедляется, сворачивая к обочине. Слезает с байка, снимает шлем, прикурить Мальборо удаётся с третьей попытки. Чёртов ветер. Облокотившись на своего почти что самого близкого друга, – ближе только Никита, – решает заняться самоистязанием. Воспоминания, воспоминания, воспоминания. Как бы удалить себе память? Первое сентября. Антон, семилетний ушастый мальчик с карамельным загаром после летнего лагеря, одетый, как на свадьбу, в одной руке не слишком крепко держит аляпистый букет цветов с бабушкиного огорода, а в другой изо всех своих детских сил сжимает мамину ладонь, с волнением короткими шажками топая к школе. Первый раз в первый класс. Страшно. Во время торжественной линейки маму приходится отпустить, а вот дурацкий букет, в два раза больше его головы, почему-то оставляют ему. Когда он видит молодую девушку в брючном костюме, которая оказывается их классной руководительницей, ему думается, что, возможно, не так уж и плохо быть школьником. Когда в следующую очередь он поднимает голову выше и видит её прелестные рыжие кудри, ему думается, что он согласен ходить в школу даже по воскресеньям. Их строят по парам и почему-то просят взяться за руки, и Антон не понимает, почему должен держаться за ручки с незнакомым мальчиком, и почему вообще с мальчиком. Вот если бы девочка, или хотя бы знакомый мальчик, а этот… Он смотрит на него и видит рыжие волосы, почти как у учительницы. Но у неё-то круче. Она, всё-таки, девчонка. Хотя у этого вроде тоже ничего. — Я Никита, — улыбается ему конопатый мальчик в белой выглаженной рубашечке с букетом роз из цветочного магазина в свободной руке. — Антон. И вот так, держась за руки, они следуют за красивой учительницей в класс. За парту тоже садятся вместе. Так и начинается их история. Антон бросает бычок себе под ноги и тушит его носком тяжёлого ботинка, снова садится на свой Харлей и мчится дальше. Только бы не думать, не вспоминать. Никита тоже старается не думать и не вспоминать. Благо, наплыв посетителей сегодня приличный, и разговоры, хотя бы минутные, немного помогают отвлечься. — Да, конечно, я смотрел «Рок-звезду», Дженифер Энистон красотка. — Пою в группе, да, в интернете можно послушать. — На работе не пью, извините. Но спустя некоторое время вопросы и ответы начинают повторяться, и это только раздражает. Теперь он практически не слушает, что ему говорит мужчина с длинными волосами в красной косухе, очень похожий на молодого Ингви Мальмстина, наливая ему пиво практически на автомате, а голову целиком заполняют непрошеные мысли. Зачем он уехал? Куда? А если не вернётся? Нет, бред какой-то. Вещи-то он не взял. Или сначала поехал домой и всё-таки взял? На байке столько не утащить. Хорошо. Значит, вернётся. Только вот вернётся он с каким-либо решением, и очень навряд ли, что оно будет в пользу их отношений. Ладно. Пару дней – не так уж и страшно. Антон ни за что не уйдёт молча. Ведь не уйдёт же? Антон, уже подъезжая к пункту назначения, понимает, что уезжать без каких-либо вещей, кроме телефона, который он как раз-таки собирается отключить, было очень тупой идеей. Пусть даже если это всего лишь на пару дней. Ну, ничего. И так протянет. Он въезжает в коттеджный посёлок и замедляется, проезжая мимо дорогих двухэтажных домов, пытается сориентироваться, куда ему ехать. Пусть он был здесь неоднократно и даже успел какое-то время пожить, запомнить точную дорогу так и не смог. На горизонте замаячила, наконец, чёрная черепица, и он позволил себе немного ускориться, чтобы поскорее добраться. Припарковаться возле высокого забора, снять шлем, вдохнуть свежий воздух. На втором этаже приоткрыт балкон, а значит, хозяин коттеджа дома, и его появление не станет сюрпризом. Когда приезжает Антон, не услышать это невозможно. Он толкает не запертые ворота, закатывает мотоцикл во двор, закрывается за собой и заходит в дом, где тоже не заперто. Как будто его всегда здесь ждут. В целом, так и есть. Как только он хлопает дверью, со второго этажа доносится звук неторопливых шагов, а затем на лестнице появляется высокий мужчина. Поседевшая недельная щетина, немного небрежные кудри, чёрные спортивные штаны и огромная серая футболка. На ногах, конечно, неизменные и неоспоримо брутальные пушистые тапки розового цвета. Очень по-домашнему. Улыбка не сходит с его губ. — Ты приезжаешь в мой дом, но делаешь это без приглашения, — копируя интонацию крёстного отца, произносит он, а затем начинает заливисто смеяться. — Целоваться будем? — Пап, фу, — смех Антона практически такой же. — Ладно, ладно. Иди уже сюда. Антон скидывает берцы и проходит в дом, обнимая отца, как старого приятеля. — Ты голодный? Ты, конечно, в курсе моих кулинарных способностей, но можем что-то придумать. — Не, пап, спасибо. Потом. Я потусуюсь у тебя пару дней? — Пойдём. Папу не обманешь. Конечно, он сразу понял, что у сына что-то произошло, иначе он бы в принципе не приехал так внезапно, без приглашения. — За руль сегодня больше не собираешься? — Думаю, нет. Отец проходит на кухню, доставая из бара два бокала и Бакарди, а из холодильника сырную нарезку. Они присаживаются за круглый стол, прозрачный напиток с многообещающим бульканьем разливается в бокалы, а Антон морально готовится к откровенному разговору. С папой у него очень доверительные отношения, папа знает о нём практически всё. Когда Антон пришёл на порог дома с Никитой, которого держал за руку, отец принял их с распростёртыми объятиями. В отличие от мамы. Мать, увидев своего сына за ручку с парнем, закатила концерт, достойный большого театра. Антон услышал про себя такое, чего мог ожидать услышать от кого угодно, но точно не от родной матери. Та, в свою очередь, в выражениях не стеснялась и даже не пыталась их подбирать. — Если бы я знала, что так будет, я бы сделала аборт. Ты – ошибка природы. А ты, — женщина с расширившимися от гнева зрачками поворачивается к мужу. — Ты больной извращенец, раз поощряешь это. Я больше не хочу вас знать. Родители развелись, отец переехал в загородный дом, изначально использовавшийся скорее как дача. Им обоим было тяжело осознавать, что некогда любящая жена и мать так просто отвернулась от них, но делать было нечего. — Насильно мил не будешь, — говорил тогда отец с грустной улыбкой на губах. — Нужно двигаться дальше. Я всегда рад видеть тебя и Никиту дома. Пусть у вас всё сложится хорошо. С тех пор Антон делился с отцом всеми переживаниями по поводу отношений, учёбы и всего, чем только можно поделиться. Теперь, сидя перед ним с бокалом в одной руке и медленно тающим сыром в другой, Шаст не знает, как начать разговор. Он чувствует себя абсолютным подонком, и ему страшно, что папа посчитает так же. — Выкладывай, — говорит мужчина, отпивая сладкий ром. — Я… Встретил кое-кого. И этот человек просто переворачивает моё сознание. Это какое-то нездоровое притяжение с первого взгляда, я ничего не понимаю, пап. Я его на дух не переношу, я зарядил ему по морде, но он… Не от мира сего. Обычный бизнесмен в дурацком костюме, далёкий от среды моего обитания, но что-то в нём не даёт мне покоя. Никита всё понимает, а я не хочу поступать с ним, как последний мудак. Мы ведь любим друг друга, но тут появляется какой-то мужик, из-за которого всё катится к чертям. Я просто не знаю, что делать. Отец залпом опустошает бокал и наливает ещё, задумчиво покручивая в пальцах хрупкое стекло. — Ты знаешь… Я об этом не рассказывал, а твоя мама и подавно не стала бы заводить об этом разговор, но… Однажды, много лет назад, когда я был чуть старше тебя нынешнего, я тоже «встретил кое-кого». Тогда мы с мамой уже были знакомы и очень влюблены друг в друга, строили большие планы на будущее, вместе сбегали с пар в университете, чтобы прятаться по паркам и подъездам, ну, ты понимаешь. Но в один декабрьский вечер я случайно столкнулся в баре с одним типом, который вёл себя, как последний обмудок, но меня это не остановило, и... — Подожди-подожди. Это был мужчина? — Это был не просто мужчина. Он был… Как пришелец, понимаешь? Совсем нереальный. Мы подрались с ним в первую же встречу, а на следующий день он ждал меня возле универа с аптечкой и бутылкой коньяка. Не думаю, что тебе стоит знать обо всём, что было между нами дальше, но я ужасно себя чувствовал, потому что безмерно любил твою маму, но это… Мне просто крышу снесло. Я метался и не понимал, что должен делать дальше, тот человек обещал золотые горы и вообще всё, что я только захочу, а с ней в ближайшем будущем всё, что меня ждало, – один на двоих доширак и Жигулевское в стеклянной бутылке. В общаге, под песни короля и шута. Я не знал, что чувствую к тому мужчине, но знал, что с ним меня ждёт жизнь без забот, однако… Любовь победила, я остался с Майей. Думал, что она простила меня, хоть я этого не заслуживал, но, полагаю, именно из-за этого она так и не смогла принять тебя. На отношения между мужчинами у неё выработался пожизненный триггер. Я не жалею, что с В… Владимир. Его звали Владимир. Не жалею, что с ним ничего не вышло. Всё ровно так, как мы того заслуживаем. Тебе стоит подумать, какую жизнь ты хочешь себе в дальнейшем и кого ты на самом деле любишь. Антон залпом допивает свой ром и молча крутит бокал, размышляя. Он Никиту очень сильно любит, он бы никогда не позволил себе променять его на кого бы то ни было. Но Арсений… Пришелец? Не от мира сего. Антон потерян и не найден. — До поры до времени я ещё сомневался, правильно ли всё сделал, но беременность Майи расставила всё по местам. Я был безмерно рад, когда она показала мне тест, когда мы узнали, что у нас будет мальчик, и когда несколько часов сидел в больнице, ожидая твоего появления. Вы – моя единственная семья, и это было сразу понятно. Думай, Антон. — Пап. Ты же понимаешь, что от меня ни Никита, ни Арсений, забеременеть не смогут? — нервно хмыкает Шастун, протягивая руку к бутылке. — Да и я от них сильно навряд ли. — Юморист. Дело-то не в беременности. Антон молча кивает. Он не уверен, что понял всё до конца, но какие-то вещи в голове по порядку расставил. Усталость давит на плечи просто отвратительным грузом, а ром, расслабивший его тело, заставляет глаза закрываться. — Иди спать, Антон. Твоя комната всё ещё твоя, справишься сам? — Да, пап. Спасибо. Как только Шастун встаёт из-за стола, повисшую тишину нарушает зазвонивший телефон отца. — Алло? Выражение лица с нейтрального сменяется на недоумевающее, мужчина протягивает телефон сыну. — Это тебя. Антон негнущимися пальцами берёт телефон и подносит к уху. — Спишь? — спрашивает из динамика болезненно знакомый голос. Шаст вздрагивает. Телефон летит на пол.