В костях

Рай территориально находится выше, поэтому и Дино ведëт себя так, будто он выше этого. Как в какой-то земной сказке: «Мы равны, конечно, но я равнее». Он говорит себе, что это всë провокация, и, конечно, в это верит. Провокация его самообладания, спокойствия и душевного равновесия. Помедитировать, что ли? Он говорит: «Провокация, провокация, провокация», когда взгляд Люцифера достаëт даже с другого конца школьного двора. Этот взгляд хмурый — и обнажающий (будто было бы что обнажать, ну правда, Дино совершенно нечего скрывать). Краснота сталкивается с насыщенной непривычно сынью — непроницаемо, похоже на звон стали, и Дино, не сдерживаясь, уставливается на него в ответ, как ощетинившийся зверь. Исподлобья. Что? Люцифер, окружëнный своей стайкой, но всë равно словно бы один, в ответ скалится, облизывая губы. Всколахивая то, что должно быть похоронено под эгидой принципов: «Помнишь, помнишь, помнишь?». Королевское самодовольство — фальшивое, напускное, поддельное, как позолота на бижутерии — Дино бесит до дрожи на загривке. Дрожь отвращения трансформируется в несгибаемый стальной прут позвоночника. Ему нечего помнить. Через секунду ему прилетает мяч в голову, словно в насмешку надеясь выбить память, картинки и невесомые, но обжигающие ощущения, которых в реальности даже не существует. Дино не оборачивается. Только плечи вздрагивают. Столкновение в коридоре (который явно уже, чем он должен быть; почему?) похоже на обливание щëлочью — кожа обугливается почти мгновенно, а ведь это даже не под его взглядом. Дино от этой щëлочи отскакивает как от огня (потому что тело Люцифера — дьявольское пламя в оболочке хмурого парня, обдающего издевательской кривой усмешкой). Несгибаемая сталь позвоночника дробится о слишком острую стену, когда Дино толчком упирается в неë лопатками. На секунду ему хочется выставить перед собой крылья щитом, но это так глупо, что он об этом не думает. Он даже не контролирует свой испуганный взгляд загнанной в угол дичи. В неприязненном (злом, злом и холодном — даже несмотря на адское пламя, и чëрт вообще знает, что это) взгляде Люцифера появляется угроза. — О, этот ужас девственника перед сексом, — вот и всë, что он говорит — почти вырыкивает. В этом нет ни капли секса — в том, как он подаëтся вперëд в жестокой издëвке. Он закусывает красную губу и издаëт какой-то похабный стон — а получается слишком быстро, пылко, зло, агрессивно (и вовсе не сексуально). Их колени соприкасаются со стуком, как от удара, но Дино даже не слышит его, потому что в ушах неожиданно звенит. Он замечает лихорадочный влажный блеск чужих губ. В груди сдавливает. В этом нет ни капли секса, чем он так бравирует, потому что он даже не смотрит на его злоебучий рот (в отличие от Дино). Он напряженно смотрит только в глаза, словно опустить взгляд — упасть в пропасть (а Дино уже летит, видимо). В этом что-то очень странное и дурацкое, нескладное, но что-то с чем-то сталкивается и вступает в реакцию. Что-то сугубо химическое и ненатуральное, потому что голова так резко не может закружиться. — У-у, шлюшка уже потекла, — глумливо стонет Люцифер. Это странно, странно, потому что в глазах у него только холод и агрессия. В Дино что-то взвивается, взвизгивает, трещит по швам и орëт: «Я не шлюшка, заткнись, заткнись». Откинуть его и уложить на лопатки — почти непреодолимая тяга, которая концентрируется между рëбер и мешает дышать (Дино уже путается в том, что мешает ему дышать). Так и смотрят друг на друга — как взбешëнные звери, которые гладят друг друга против шерсти. Просто потому что — назло. В этом нет ни капли секса, потому что Люцифер слишком. Всë это слишком громко, как гвоздëм по стеклу. Удары колен — слишком быстрые, прикосновения бëдер — почти невесомые (либо: слишком сильные, как столкновение двух волн), Люцифер — чистая агрессия и — чистый страх, понимает вдруг Дино. Чтобы быть в одном пространстве — нужно что-то разрывать внутри себя, преодолевать, ломать. Чтобы дышать одним воздухом, нужно почти задохнуться. И Дино — с мечущимися то ли растерянно, то ли испуганно глазами — задыхается. Страшны не эти издевательства Люцифера. Страшно то, что Дино, неосознанно облизывая губы, чего-то ждëт. И когда Люцифер, избегая его касаться дрожащими ладонями (и скашивая в сторону взгляд, что сразу же всë выдаëт), сбегает, Дино понимает, что впервые он оказывается умнее его. Ему хочется раздробить череп о холодные трубы — может, хоть так бы получилось остудиться. * Дино ощущает это убивающей и разрушающей болезнью, которая в первую очередь туманит мозги и отбирает способность к нормальному функционированию и размышлению. Ему даже жалко этой способности. Потому что это ненормально: то, что он видит избитого Люцифера, и не хочет его добить — ещë больше. Наверное, ангелам просто несвойственна склонность к насилию. Склонность к насилию, склонность к насилию, — отдаëтся беспомощным эхом в голове Дино, и вдруг у него слабеют ладони и плавятся ключицы, словно к ним приложили горящую кочергу. Он должен чувствовать склонность к насилию, глядя на него, и не почувствов еë, вдруг ощущает себя обречëнно больным. Всë. Это финита ля комедия. — Что, нравится? — ухмыляется Люцифер, утирая кровь под носом. Это звучит как оборона, хоть он и подтанцовывает легко, ещë и ширинку поглаживая, но Дино даже глаза закатить не хочется. Он ненормальный. Люцифер — абсолютно ненормальный. Дино — абсолютно ненормальный. Они оба больные. «Я не буду тебя лечить, я не буду тебя лечить», — кричит все ещë что-то внутри Дино, но больше похоже на сдавленный умоляющий вой бродячей собаки под грязной подошвой человеческого ботинка. Его словно придавили к земле грудью. Люцифер вызывающе что-то бурчит. Что-то о том, что он делает что хочет, и что Дино со своими осуждаюшими ангельскими глазками может пойти в задницу Шепфы. Что он сделал бы это снова. И Дино рад бы прочитать нотацию, но он не может найти в себе нужных слов, потому что… просто потому что он знает, откуда это всë на самом деле. И он нутром чувствует беспомощность Люцифера в его гудящих от гнева венах (словно в своих собственных, словно они прикасаются оголëнными проводами). Гематомы на рëбрах Люцифера ощущаются почти как собственные Дино. Его пальцы льдом ложатся на фиолетовое зарево, и Люцифер выдыхает дрожащим гулом. Он не подаëтся вперед, к его руке, но в костях что-то подрагивает. Позолоченную гордость адского принца, встающая препятствием в трахею, Люцифер выплëвывает, когда хватает его за руку и — сдавленно и хрипло: — Не уходи. Пожалуйста. И одновременно — смотрит так, будто если он откажется, он его укусит. Он сильно сдавливает запястье, причиняя боль больше по привычке, а Дино не отвечает на провокацию. Его рука обмякла. Что-то ему хочется сделать не яростно — прикоснуться не ударом, а скольжением. Он делает это только глазами. «Это всë потому что я добрый ангел, только поэтому», - думает он с отчаянием прежде, чем поцеловать его. Не потому что... (у него даже причин нормальных в голове не было), а потому что просто надо прочувствовать. Вспомнить, как это было. Расстояние вытянутой руки сокращается мгновенно до чего-то ненормального совершенно. Они смотрят друг на друга так, словно признают свою обречëнность (это выражается в лихорадке и бешеной жажде ударов чужих губ). Люцифер отвечает мгновенно - почти отчаянно вжираясь в губы и вдавливая пальцы в светлые волосы. И Дино остаëтся.