Если на восходе?

      — Хаа, — выдыхает Тэхён.       Так свежо, легко, прекрасно сейчас. Это не сказка — это реальность. В этой реальности кудрявый стоит на балконе, смотрит на небо, в котором скоро начнёт виднеться солнце, закрывает глаза, желая понять, что солнце взошло кожей, а не глазами, дышит спокойно, умиротворенно.       Веет слабый ветер, теребя чёрные завитки Кима. Его глаза расслаблены, уши сосредоточены на звучаниях утреннего звука. Вдруг на лице мальчика расцветает улыбка: восходит солнце. Не то, что в небе. То, что любит тебя всем сердцем, что спит с тобой в одной тёплой кровати, согревает одной улыбкой, дарит сияние одними объятиями — Чонгук. Парень касается локтей младшего сзади.       — Доброе утро, — водит одними пальцами по руках вниз, после, тихо разворачивает медового к себе.       Малыш открывает глаза и теперь его улыбка становится ещё ярче. Ещё нежнее и теплее. Перед ним самое дорогое и самое ценное на свете солнце. Губы приоткрываются, ими хочется пожелать милому того же самого:       — Доброе, — желает.       Опять мир останавливается. Он продолжает жить только для этих двоих.       Старший счастлив как никогда, когда тот, которого касается, желает ему доброго утра, стоя всё на том же месте — балконе, ожидая всё того же самого солнца, — что восходит.       Чонгук берет в ладони светлое лицо, нагибается, и не удивляется, когда малыш напротив по привычке закрывает глаза, бездействует, улыбается, ожидая самого прекрасного момента, — их поцелуя. Тела притягиваются друг к другу, напиток солнца одновременно растекается по жилам, представляется которая по счёту сцена, что, будто, с фильма.       Чон за мгновение до поцелуя опять ненадолго останавливается возле лица Кима и просто смотрит на него. Перед черноволосым самое любимое лицо. Парень видит густые ресницы, и из-за того, что они так близко, видно каждую ресничку отдельно. Он видит каждую волосинку на густых, идеальных бровях возлюбленного. Видит те самые родные, до чёртиков милые родинки, что рассыпались на медовом лице, и не может сообразить, что такое происходит с ним каждый раз при виде перечисленного. За что Чонгуку досталось такое счастье? Только он может видеть эту красоту. Так близко и так рядом. Каждый день, каждый раз.       Он приоткрывает рот. Аккуратно поднимает ладонь, затем кладёт её на нежное лицо. Веки Тэхёна слегка жмурятся от неожиданности, но, когда тот, кому принадлежит ладонь, начинает ею обвивать лицо, гладить ею, веки будто растворяются. Они расслабляются и утопают в блаженстве. Чон от этого улыбается. Его взгляд вдруг падает на чудной формы губы. Все те же самые: нежные, розовые, мягкие, с любимой родинкой на нижней. Когда Гук собирается нагнуться к ним, его тело застывает, а воздух отказывается постовать. Глаза кудрявого открылись. Да. В них всё также хочется утонуть. Чонгук замер с приоткрытым ртом, влюбленно смотря в карамельные очи. Улыбка сама появляется, ведь Тэ, что так нетерпелив, открыл глазки, когда уже какую минуту подряд так и не почувствовал на губах родных.       — Чонгук? — крайне осторожен со словами, совсем тихо выговаривает.       — Да? — тоже шепчет. Гук знает, что младший хочет спросить почему его до сих пор не поцеловали. Но как же хочется притвориться, что это не так, абы услышать мягкий голос так близко ещё раз.       — Я могу сам поцеловать тебя, — голос дрожит. Это Тэ так неуверен в своих словах или он боится проговорить слишком громко для Гука?       Сердце обливается теплом. Как Чонгуку нравится этот голос.       Старший, что всматривался в глаза, забывая как моргать, аккуратно улыбается. Солнце вдруг начинает подниматься и оба, затаив дыхание, смотрят друг на друга. Солнце светит именно на парня, и малышу хочется облизнуть щеку, куда падает луч, попробовав молоко, чем Гук пахнет, с мёдом на вкус, чем лицо сейчас наполнено. И Тэхён пробует. Только губы. Черноволосый не уверен в своих действиях, поэтому нежен: бережно впивается в мед. Чон, кажется, опять не может прийти в себя. Он зависает на лице, которое секунду назад сблизилось с его. Да, он до сих пор не закрыл глаз. Он бездействует и даёт возможность Тэхёну делать с ним что захочется, зная, что младшему от этого неловко.       Ким захватывает нижнюю губу Чона, мягко тянет её к себе и соскальзывает, из-за чего происходит звук. В очереди вторая — верхняя, — он её тоже берет в свои. Пухлая, скользкая и холодная губа в твоём рту — кудрявый пытается не закричать. Парень напротив — тоже. Бездействовать губами, просто наблюдать за действиями любимого — это непередаваемое чувство. Малыш пытается сомкнуть вместе любимые губы Родителя. Он их смыкает, держа несколько секунд в плену своих, затем, как и задумывалось, соскальзывает с них, при этом тянет за собой. Очередной мокрый звук. Малыш останавливается. Прямо сейчас Чонгук, была бы у него сила хоть что-то сказать, наверное бы сматерился. Как это, черт возьми, только что было удовлетворяющее.       — Почему остановился? — не замечая как дышит на всю грудь, спрашивает.       — Твоё дыхание, — Чон на секунду перестаёт дышать. Что с его дыханием? — Ты начал дышать громко, и мычать, — малышу стыдно поднять глаза. — Можешь контролировать это? Мой живот от этого, — запинается, — ах, как же объяснить? Тэхён хочет избежать с планеты от стыда, он сам не понимает что мелет. — Чёрт! Просто не делай этого больше, иначе я не смогу продолжить.       Чонгука который раз ударяет непонятное чувство. Какой же Тэхён особенный. Милый, забавный и смешной. Он замер от очередных слов влюблённого, затем, никто того не ожидав, придя в себя, и, схватив того за плечи, закричал:       — Ты хочешь сказать, что во время поцелуя, я, сам не соображая того, стонал, а у тебя от этого возникали бабочки в животе?! — Чон трясёт малыша, вне способностях остановится. — Серьёзно?! — он такой радостный, что, смотря на них со стороны, можно было задуматься, точно ли Чонгук в их паре старший.       Тэхён, которого только что трясли как ненормального распахивает глаза, смотря ими на Чонгука. Волосы взъерошились и теперь Ким выглядит как одуванчик. Правда, немного чёрный. Он несколько раз моргает, обдумывая произошедшую ситуацию, затем, хотелось бы выдохнуть, он замирает. Старший крепко впился в его тело, обнимая, что, казалось, мальчик редкое сокровище, что может исчезнуть в любую секунду.       — Прости, — Гук тихо просит, говоря в медовую шею. Заводит руку в кудрявые волосы и медленно, аккуратно водит по ним.       Тэхён всегда закрывал глаза, когда Чонгук делал ему приятно.       — Всё хорошо, — издавая счастливый смешок, малыш искренне улыбался, поднимая руки и взаимно обнимая любимого человека. Чонгук знает все его слабости.       Хотелось этот момент поставить на паузу: Восход, оранжевое солнце, балкон, на нем стоят два влюблённых, тихо обнимаются, радуются, что они нашлись у друг друга.       — Я просто хотел сказать, что, — теперь очередь Тэхёна таять по хриплому голосу красивого мальчика, который развернул голову к его уху, чтобы слова слышались четче, — у тебя были бабочки в животе, — шея мальчика от чужого напора нагревается.       — Что это значит? — в таких моментах, где они так близко медового обсыпает мурашками, а веки непроизвольно дрожат.       Старший смеётся. — Это невозможно передать словами, — Гуку нравятся блуждать в чёрных вихрах. Тэхёну нравится это ещё больше, — высказывание имеется в виду не в прямом смысле. Просто, в животе возникает чувство, — не заканчивает, прекращая на миг водить по волосах. Дыхание медового замедлилось. — Что-то, вроде этого, — Чон захватывает губами шею младшего. Бабочки в животе, вот как это делается. Тэхёну хватает чонгукового дыхания в шее, вождениями губами по хрупкой ей, облизывания, дотрагивание ледяным пальцем, и этого, Тэхёна любимого — мычания. Он готов забыться.       Ким моментально схватился ладонью за рот и старался не кричать. Глаза захлопнулись и из-за избытка чувств выдали незначимые слезинки. Гук дышит в эрогенную — уж точно — зону, и вместо дыхания добавляет язык. Сердце мальчика выскакивает из груди, а живот опять чувствует то самое чувство: в животе качели, растекается тепло, всё кружится и переворачивается. А ещё, будто кто-то летает. Бабочки, именно они. Мальчик понимает значение этого высказывания, а с тем, что это чувство невозможно объяснить словами он, конечно же, соглашается.       Чонгук останавливается на выдохе и на последок оставляет прикасания губ на шее. Вот бы оставить тот след там навечно. Например тату в форме губ Гука. На возлюбленной шее красуется собственный след от губ, — кажется, у Чонгука появилась новая мечта, которой он обязательно поделится с любимым. Когда-нибудь в будущем. Можно, кстати, и бабочку. Как символ сегодняшнего дня, когда Родитель опять поведал новый урок медовому о чувстве «бабочек в животе».       Он отстраняется и встаёт перед медовым лицом, которое, почему-то, направленно вниз.       — Как это чувство? — старший интересуется и ожидает услышать как всегда умопомрачительный (особенный) ответ Тэхёна.       — Будто благословен, — и он получает. — Тело на мгновение становиться лёгким, я практически не чувствую ни одной части тела, кроме той, которой ты касаешься, — ещё раз Чонгук забывает как пользоваться кислородом. — Живот отдельно. Там те самые бабочки, — объясняет малыш, все также боясь пошевелиться. Вместо его, телом кудрявого шевелит Гук. Поднимает того за лицо, но не успев ничего сказать, его перебивают: — А у тебя было такое чувство хоть раз, — малыш неуверен, — возникшее из-за меня?       Старший не перестаёт окалдовываться действиями Кима: его мыслями, словами, внешностью, голосом. В нём всё идеально. Парень хочет произнести ответ серьёзно. Видеть малыша таким испуганным он не желает никогда в жизни. Хочется, чтобы парень верил ему. Доверял исключительно ему. Никогда не боялся и не сомневался в своих мыслях.       — Без тебя я бы не знал значений этих слов, Тэхён, — так вовремя кудрь медового спадает на его прекрасные глаза и Чон, завивая кудрь пальцами, заводит волосы за ухо. — Мне хватает всего посмотреть на тебя, — палец возвращается на лицо и бережно катается по линии подбородка, — как они врываются в меня стаей. — он честен как никогда. — Ты сделал меня самым счастливым человеком на земле, помнишь? Никогда не перестану говорить тебе об этом. Ты значишь для меня гораздо больше, чем сам думаешь. Пожалуйста, верь всему, что я тебе говорю. Я не могу видеть твои испуганные глаза. Люблю тебя всем сердцем, вне способностях соврать тебе, я вне способностях оставаться сильным каждый раз при виде тебя. Ты сделал меня таким, — Чон аккуратно берет хрупкое запястья медового и кладёт его себе на грудь, — ты чувствуешь как оно бешено бьётся?       Тэхёновы веки опять дрожат. Бабочки сегодня сильно настойчивые. Каждое слово Гука для него значимо больше всего на свете. Слышать признание с губ возлюбленного заставляет голову кружится, а сердце все больше влюбляться в человека напротив.       — Бешено… — соглашается Ким. Его ладонь будто греется от тех отчетливых стуков под ней.       — Ты сделал его ритм таким, — всматриваться в глаза, быть влюблённым в те глаза будто предназначено судьбой. Чонгук в глазах того, в чьи смотрит, видит абсолютно тоже самое.       — Я люблю тебя, — вдруг срывается с языка и сердце Чонгука, которое под ладонью Тэхёна, начинает биться в тысячи раз быстрее, хотя раньше казалось, что куда больше попросту невозможно. — Кажется, они бьются одинаково, — Чон застыл, а Ким, взяв ладонь Родителя, подарил ей опеку над самым своим драгоценным — сердцем, что принадлежит тому самому опекуну. В точности также, как Чонгук Тэхёну опеку над своим.       — Я тоже люблю, — одна ладонь на сердце, вторая на лице медового. Чон нагибается к ему, чувствуя как их сердца действительно вот вот синхронизируются.       Малыш счастлив. Закрывает глаза, ведь Чонгук хочет сделать приятно — поцеловать его, и улыбается, ожидая этого. Но тут Чонгук застывает опять на миллиметрах от лица. Вдруг выдаёт:       — Если на восходе?       — Да? — Тэ не собирается открывать глаз. Ладонь старшего вплелась в волосы. Ожидая продолжения вопроса, он всё глубже падает в наслаждения — пальцы тонкие, они переплетают волосы.       Кажется, это тоже эрогенная зона.       — Что, если на восходе, мы будем всегда признаваться друг другу? — он ожидает увидеть открытие глазки и услышать согласие на предложение.       Старший внимательно наблюдает за веками малыша и видит как они дрожат. Скорее всего глаза сейчас бегают.       Он переживает? Опять боится? Чонгук не выдерживает. Нагибается к глазам и, как когда, то давно делает любимое, прекрасное — целует закрытие глазки малыша. Аккуратно, бережно, медленно. Ему так нравится это делать. Тэхёну, когда Чонгук делает подобное с ним, нравится это в разы сильнее.       — На восходе… — он соглашается, выговаривая максимально вяло и тихо, ведь Чон прямо сейчас доведёт парня до пика удовольствия, — услышав ответ, не мгновения не пропустив зря, наконец-то, старший целует его. И сердца вдруг начинают биться воедино. Тепло разливатся по телу. Бабочки летать в животе. Солнце плывёт по их коже и, кажется, она скоро превратится в карамель. Тэхён не может поверить в происходящее, но вдруг верит, ведь старший, будто, прочувствовав мысль Кима, взял его руку в свою. На таких моментах, как будто сама судьба говорит о том, что ничего нет невозможного. Все, что происходит сейчас это явь. Слышать их звуки соприкасания губ заставляет Тэ отсыпаться мурашками, а брови непроизвольно подниматься. Тело начинает дрожать от переизбытка чувств, эмоций, а губы предательски подрагивать. Он отстраняется.       — Давай продолжим в доме, — не поднимая глаз, просит. Сжимает пальцами одежду Чона, а губы начинает кусать.       — Всё, что попросишь, — Чонгук хочет, чтобы малыш не дрожал так сильно, он сделает все для этого, лишь бы мальчик был счастливый.

Медовый нежно улыбается, он готов забыть обо всем и вся. Но кажется, прямо сейчас, в этом чувстве доминирует Чон. Он увидел то самое любимое, ценное, о чем мечтает днями и ночами, а когда видит наяву не может сдерживать:       — Научить тебя краснеть, — сильная ладонь, которая рядом с Кимом превращается в слабую, легонько поднимает медовое лицо. Он собирается сказать то, что так долго таил в себе. — было лучшим, что я сделал за всю свою жизнь.       Тэхёна губы приоткрываются, а глаза поднимаются на любимые напротив. Он осознает что щеки горят, а Чонгук, самый драгоценный на свете человек, тот, с которым бьётся у него сердце воедино смотрит на это.       Он счастливо смеётся.