За не бессонные ночи я люблю тебя очень

Драко нравилось просыпаться в объятиях Поттера. Во-первых, в его объятиях он всегда пробуждался выспавшимся. Во-вторых, пускай Поттер действовал аккуратно, укутывал он его своими руками так, словно защищал от всякой опасности, а так как Драко всегда был боязлив, это позволяло ему чувствовать себя невероятно комфортно. В-третьих, что бы Драко ни говорил самому себе, Поттеру и еще кому-либо, ощущение его горячего тела позади, а также уже привычно упирающийся в поясницу или даже ниже член Гарри были воплощением прекрасной фантазии, которая разыгралась еще больше, после того как Драко провел с собой тот самый эксперимент. Словно открыл ящик Пандоры. В общем, утро выдалось неплохим. Он явно проснулся раньше обычного — за окном только светало, весь замок спал, поэтому в его оглушительной тишине был слышен щебет птиц из Запретного леса. Или не совсем птиц. Драко осторожно выбрался из постели, стараясь не потревожить сон Гарри, и подошел к столу, садясь на место у окна. Упираясь в дубовую поверхность локтем левой руки, он подпер щеку кулаком, а правой отдернул штору. С высоты башни ему открывался вид на поле для квиддича, петляющую дорожку до него и небольшой темнеющий кусочек леса возле и за ним. Поле было покрыто туманом, только начавшим рассеиваться. Если верить Полумне, этот туман состоял из небулаитов — таинственных, невероятно маленьких существ, своими танцами призывающих солнце подняться на небосвод. Полумна говорила, что небулаиты, образующие собой предрассветную дымку, очень любят петь, и пение их называется тишиной. Мало кто верил Полумне. Драко не пересекался с ней вплоть до восьмого курса. Слышал о ней и ее семействе от отца, знал, что ей пришлось посетить негостеприимные подземелья мэнора Малфоев, но лично никогда не контактировал. Кажется, на втором или третьем курсе ходили слушки, мол, девушка, на самом деле — внебрачная дочь Люциуса. Впрочем, благодаря репутации и власти отца болтали о подобном совсем недолго, Драко даже не успел должным образом на подобное среагировать. Свое личное отношение к Лавгуд Драко смог составить на первой же неделе обучения. Оказалось, у них было достаточно общих интересов: они постоянно сталкивались в одних и тех же секциях библиотеки, даже чаще, чем Драко сталкивался там с Гермионой; места для уединения у них тоже были весьма схожи, таким образом, пересекались они довольно-таки часто. Приехав в едва отстроенную после той битвы школу, Драко и не ждал получить теплый прием. Он готовился к всеобщей ненависти, постоянным подначкам, ссорам и магическим дуэлям. Ко всему, что сделал бы сам, будь он на выигравшей стороне. Он так устал после судов и разбирательств, после постоянного страха из-за проживания вместе с Лордом, что, откровенно говоря, забыл бояться — просто с равнодушием прошествовал в купе, убрал свой багаж и совсем не по-аристократски растянулся на столике. Он не надеялся и на поддержку и помощь со стороны своего факультета. Панси не вернулась, Гойл предпочел не появляться в Хогвартсе, Крэбб был мертв, да и если бы остался в живых, общение с ним никогда не доставляло Драко особого удовольствия. Со всеми остальными с факультета он практически не общался. Кто-то был неугоден убеждениям его семьи, кто-то казался слишком скучным. В общем, Драко рассчитывал теперь только на себя. А, как он уже сумел заметить, сам себе он тоже был не лучший помощник. Когда в его купе проскользнули Забини и Нотт, он был весьма удивлен. Однако по не озвученному никем согласию избегать неудобных тем, они разговорились, так, словно не было прошлых лет игнорирования друг друга и взаимного презрения. И Блейз, и Тео оказались достаточно смышленными парнями, и общаться с ними было действительно приятно. Драке впервые за долгое время дружелюбно говорил со сверстниками, мозг которых не напоминал ему пустую чашку. Они нагло спорили с ним, порой перебивали и даже рассказывали нечто, что он сам не знал. Иными словами, вели себя совсем не так, как Крэбб и Гойл. Драко постоянно ожидал подвоха, но его не было, и он постепенно расслабился, становясь самым обычным учеником, стремящимся достойно окончить свое обучение. В расслабленном состоянии он пробыл недолго. Прошло, казалось, от силы минут пятнадцать с того момента, как Блейз и Тео вошли в купе, а дверь его уже вновь открылась, пропуская внутрь бойко настроенную Грейнджер, настороженного Уизела и внимательно смотрящего на Драко Поттера. Малфой приготовился к унижению, угрозам и Мерлин знает еще к чему, но к чему-то явно не хорошему. Забини с Ноттом тоже напряглись, хотя их как раз упрекнуть Золотой троице было не в чем. Только у Драко на руке красовалась метка, только Драко чуть не стал убийцей — стал бы, если бы не вмешался Снейп, — и только Драко откровенно отравлял им жизнь на протяжении многих лет. Однако проклятые гриффиндорцы вновь поступили свойственно своему факультету. Драко тогда не заметил странного взгляда Поттера, его совсем не агрессивный настрой и излучаемую им теплоту и надежду. — Вы уже знаете, что в этом году весь курс будет жить в одной башне, а следовательно нам стоит сделать наш быт как можно более комфортным. Драко очень хотел съязвить по поводу долгого вступления от Грейнджер, но текущее положение вещей его останавливало — безрассудным он никогда не был. Тео с Блейзом тоже молчали, хотя было видно, что остроумные комментарии чудом не срываются с их языков. — Никто из опрошенных нами до вашего купе не выразил желание отвлекаться от учебы и простой школьной жизни на склоки и ссоры, выяснение отношений. Надеюсь, у вас тоже нет желания устраивать разборки, — главным образом Грейнджер посмотрела на Драко. Тот не смог не закатить глаза под аккомпанемент недовольного фырчания Уизела и забавное хныканье Поттера и Нотта с Забини. Последние двое отвечать не собирались, предоставив возможность излагать общую мысль Малфою. — Чудесно. Никто никого не трогает. Просто и понятно. Так, мальчики? — Драко в очередной раз не удержался от язвительного тона, такого язвительного, что Грейнджер успела нахмуриться, а Поттер… расстроиться? Во всяком случае, положение спас Тео. — Именно. Думаю, проблем с этим у нас не возникнет. Извините за Драко. Сарказмом он дышит. Но я уверен, после всего произошедшего, он, несомненно, повзрослел, и ставит учебу и вежливые отношения с окружением превыше всего. Драко едва заметно сморщился на словах о вежливости. Эх, Крэбб и Гойл себе такого не позволяли. С другой стороны, так действительно было лучше. Драко впервые ощутил себя не в компании безропотных слуг, а в компании довольно интересных людей, которые, кажется, на его стороне. По крайней мере, лица Золотой тройки уже не были такими недовольными. Несмотря на то, что «соглашение о мире» было принято еще в поезде на подъезде к Хогвартсу, долгое время факультеты едва ли общались между собой. Особенно настороженно все относились к Слизерину и Малфою в частности, словно постоянно ожидая, что тот сейчас призовет Лорда. Пускай общение с Тео и Блейзом развивалось, да и Поттер старательно пытался сблизиться, Драко действительно ощущал себя отчужденным. Даже Гринграсс поначалу была боязлива с ним, а ведь они учились вместе. Именно Полумна все изменила. Удивительно, но каким-то образом после семи лет обучения, она умудрилась потеряться в коридорах замка. Драко наткнулся на нее случайно, выбив из рук девушки учебник о магических тварях. Проглотив рвущееся наружу оскорбление и пожелание смотреть, куда идет, Малфой, вспомним о каком-никаком воспитании, поднял книгу и даже извинился. Ну, почти. Скомкано и невзрачно, но извинился же. Полумна лишь мягко улыбнулась, забрала свой учебник и опустила на глаза свои разноцветные очки, после чего начала рассуждать о мозгошмыгах, нарглах и множестве существ, которых, Драко был уверен, в учебнике точно не было. Тем не менее, они разговорились, и Малфой даже и не заметил, как помог девушке добраться до их башни без происшествий. В тот день, когда они зашли в гостиную вместе, с интересом обсуждая возможность существования чего-либо, не доступного для их восприятия и выходящего за рамки материального и духовного миров, все, кто находился в гостиной, замерли. Светлоголовая парочка сначала даже и не заметила, что внимание всего курса обращено к ним. А после шокированная публика так яро начала осмыслять вслух происходящее, что было уже неважно, стоит рядом с тобой слизеринец, пуффендуец, когтевранец или гриффиндорец, попросить ущипнуть тебя можно было у каждого. С тех пор они периодически общались с Полумной. Иногда она говорила вещи, которые Драко, переосмыслив, мог использовать в собственных гипотезах и даже теориях. Магический мир не был изучен полностью, и это было действительно любопытным. А еще для Полумны многое было неважно. Она не реагировала на его едкие комментарии, не воспринимала всерьез грубые слова, иногда проскальзывающие в его речи. Драко принимал ее такой, какая она есть, а она принимала его. Это было чудесно. Поттер, кажется, тогда был чем-то весьма недоволен, как и Невилл, и только теперь, вспоминая все произошедшее, Драко мог понять, что то была обыкновенная ревность. Во всяком случае, не так и важно это сейчас. Драко смотрел на поле для квиддича и ощущал смутную тоску по этой игре. Поле было наполовину разрушено, его реконструкцией занялись в последнюю очередь, так как главным заданием на лето было починить учебные корпуса Хогвартса, чтобы иметь возможность продолжить обучение. В связи с этим квиддич на этот год был отменен. Да и если бы не был, едва ли старшему курсу позволили бы отвлекаться на эту игру. Хотя, кто знает. Может быть Макгонагалл смиловалась бы над детьми, позволив им разнообразить свою школьную жизнь любимым занятием. Впрочем, ни к чему теперь гадать. Драко просидел так около часа, блуждая в воспоминаниях и простых размышлениях. Вскоре встало солнце, заворочался Поттер, послышались звуки из-за двери — Грейнджер, к примеру, всегда вставала немного раньше и уходила в библиотеку за новыми книгами, так что, быть может, это была она. Поднявшись из-за стола, Драко прихватил свою одежду и отправился в ванну. В конце концов, неплохо было бы повторить тот свой… эксперимент, а потому можно было отправиться умываться чуть раньше. И это только в познавательных целях, естественно. Перед тем как закрыться в ванной комнате, Драко предусмотрительно склонился над уже не спящим, но еще и не вставшим Гарри, поцеловав того в лоб — все равно он ничего еще не смыслил, и потому Драко не чувствовал себя неловко. А вот сонная улыбка парня явно была приятным вознаграждением, так что Малфой точно ничего не потерял. С довольным лицом он скрылся за дверью, оставив Поттера досыпать бесценные минуты.

***

День проходил в обычном темпе, не сказать, что быстро, но и не медленно. Занятия, одно за другим, отнимали силы и нервы, ведь изучаемые заклинания становились все сложнее, экзамены ближе, преподаватели свирепее. Несмотря на то, что восьмой курс не разделялся на занятиях, у Гарри с Драко не было ни единой возможности поговорить друг с другом или хотя бы мимолетно друг друга коснуться. День был действительно сложный. Они давно уже не расставались так надолго. То есть, они, вроде как, были рядом, однако даже взглядами не всегда могли обменяться. Это жутко огорчало и раздражало, даже нервировало. Словно они стали зависимы в последние дни, и теперь была ломка. Только вот у Драко был повод не поддаваться негативным эмоциям. За обедом он вновь начал продумывать детали. Он думал об этом долгое время. Курса так с шестого, верно. Его пальцы всегда подрагивали, когда он размышлял о подобном. Он очень хотел для Гарри… сыграть. Вопрос был в том, на чем именно ему хотелось сыграть. Скрипка, виолончель, фортепиано, флейта? Он великолепно играл на скрипке и виолончели, отдавая предпочтение то одному, то другому инструменту, а вот с клавишами его знакомство не заладилось с самого начала, пускай преподаватели и говорили, что его пальцы буквально созданы для рояля. На флейте Драко играл только тогда, когда на сердце была невероятная по своей силе тоска, так что она отпадала сразу. Драко не хотел наполнять их свидание грустью или чем-то подобным. Скрипка или виолончель. На виолончели он играл в пасмурные вечера в мэноре и на приемах, устроенных отцом. Она нравилась ему, звучала бархатно, красиво, но, играя на ней, Драко никак не мог передать всю полноту своих чувств. Значит, скрипка. Он невольно развернул левую руку ладонью к себе, его пальцы задвигались так, словно он переставлял их на грифе. Да, он даже знает, какое именно произведение сыграет. Все получится. Все будет просто чудесно. Наверное. Волнение Драко было обоснованным. Он никогда не играл для кого-то. То есть, конечно, его преподаватели вынуждали его играть на приемах и концертах, но это было не то. Тогда он просто абстрагировался, полностью погружался в размышления о технике игры. Инструменты в его руках звучали безупречно, но чувств, эмоций в исполненные произведения он не вкладывал, только если играл для самого себя в блаженном уединении. Посчитает ли Поттер его выступление перед ним эгоистичным выпендрежем? Понравится ли ему? Не будет ли скучно? Вдруг ему не нравится такая музыка. Чем больше Драко думал об этом, тем сильнее становилось его волнение. Множество сомнений и взявшаяся из ниоткуда неуверенность в себе и своих умениях. Что, если он собьется, забыв о технике игры и отдавшись своим переживаниям? Что, если Гарри будет разочарован или обижен, или еще Мерлин знает что? Однако отступать было поздно. С момента обеда день понесся вперед так, словно все маги мира бросили свои силы, чтобы ускорить течение времени. Драко и моргнуть не успел, как все задания были сделаны, а они с Поттером стояли перед дверью в музыкальный кабинет. Он всячески будет это отрицать, но в этот момент, проходя внутрь, он сжимал руку Гарри с такой силой, будто идет на смертную казнь. — Почему ты так волнуешься? Э-э, что-то не так? — Я не волнуюсь, Поттер. — После этой нервозной фразы я точно уверен в обратном. — Заткнись. — Знаешь, если ты не в настроении, то мы можем перенести свидание на завтра или послезавтра, неважно. Мне кажется, ты не очень этого хочешь. По крайней мере, явно не сейчас, — удивительно, как проницателен порой мог быть Поттер. Впрочем, сам Гарри знал причину собственной внимательности — просто дело касалось Малфоя. И это не требует дополнительных объяснений. Они уже зашли в кабинет, аккуратно притворив за собой дубовую дверь, и Драко на несколько секунд замер, всерьез обдумывая вариант отмены всего запланированного. Но… Здесь и сейчас он может показать Поттеру ту частичку себя, которую никто не видел. Нечто действительно важное, возможно даже, единственное светлое, помимо любви к Гарри, что в нем есть. Драко никогда не верил в то, что словами можно передать всю глубину своих чувств, переживаний, ощущений. Но он верил, что музыка может помочь. Он судорожно вдохнул, зажмурился и отпустил руку Потера, проходя вглубь помещения, к футлярам, которые лежали на полках шкафа с прозрачными дверцами у одной из стен. Выверенными движениями достав нужный инструмент, Драко стал готовиться — подкрутил смычок, надел на скрипку мостик, начал ее настраивать. Он никогда не использовал магию в этом простеньком «ритуале», да и в принципе не прибегал к волшебству, когда дело касалось музыки. Музыка сама по себе волшебна, преисполнена магии. — Я хотел бы сыграть тебе. — Да, я уже понял, — несмотря на саркастическую фразу, голос Гарри был полон восторга, в глазах плясали искры любопытства. На самом деле, до этого момента он не видел данный инструмент вживую. Откровенно говоря, и живое исполнение ему не доводилось услышать, разве что пение хора в Хогвартсе на праздники, не более. Наблюдать за тем, как изящные, длинные, белоснежные пальцы Драко скользят по грациозной скрипке было прекрасно по ощущениям. Гарри не мог оторвать зачарованного взгляда, подходя все ближе, почти вплотную. Он смотрел на сам инструмент, на пальцы Драко, на его сосредоточенное лицо, на котором проскальзывали тени беспокойства и, одновременно, удивительного почтения, направленного, видимо, в сторону его скрипки. Гарри был уверен, что нельзя полюбить сильнее, чем он уже любил своего Малфоя, но сейчас, в это мгновение, он словно влюбился заново, еще с большим запалом, страстью и нежностью. А ведь Драко даже не начал играть. — Я исполню для тебя произведение Раймонда Паулса. Он назвал его «Мелодией». Я… я надеюсь, тебе понравится. Гарри очень хотел казать, что ему уже нравится. Что Малфой выглядит так восхитительно, когда занят чем-то, что он действительно любит. Что Гарри понравится, даже если скрипка не издаст ни звука. Однако ничего из этого он принести не успел. Драко устроил скрипку на своем левом плече, положил голову на подбородник и красивым, невероятно изящным жестом поднял смычок, опуская его на струну совершенно неслышно. Аккуратное движение правой руки, вибрация в пальцах, устроившихся на грифе, и звук, удивительный по своей красоте, разлился по всему кабинету с его прекрасной акустикой. Собственно, Гарри понятия не имел ни о какой акустике, ни о том, как именно Драко создает эту чудесную музыку. Он просто чуть отодвинулся, дав Малфою больше пространства, и прекратил, наверное, даже дышать. Музыка, исполненная не радиоприемником, не специальной шкатулкой, не по телевизору. Она так разительно отличалась от всего, что Гарри слышал раньше. Она была чувственнее, искристее, ярче. Каждое движение Драко передавалось в ней, каждая его эмоция. Мелодия, которую он исполнял, была не просто красивой совокупностью звуков — она была целой историей, рассказом. Гарри продолжал смотреть на Драко, не отрываясь ни на секунду, словно завороженный. Он чувствовал его любовь так сильно, так ясно. Он не был уверен, но кажется, по его щеке потекла слеза. Он только что испытал на себе самую искреннюю магию. Кто бы мог подумать, что магия может быть искренней.