Про город Вильнюс и его жителей

«Каждый имеет право плакать». Юр не помнит, когда он последний раз столько плакал. Наверное, в каком-нибудь далёком-далёком детстве?.. Да вроде бы и тогда плаксивостью не отличался, носом шмыгал немножко и вскоре успокаивался. Но сейчас не получается пошмыгать и успокоиться: слёзы катятся градом, и только закончится одна порция — сразу подступает другая. Прям хоть платок от глаз не убирай, честное слово! Юр знает, в чём дело. Рядом с ним — спустя столько лет — папа. И хотя бьётся всё ещё в голове упрямое «Это неправильно, ты не должен был его прощать, ты не должен так к нему относиться!» — Юр обнимает папу за шею и вытирает слёзы его рубашкой. «Ты здесь. Ты со мной. Ты больше не прячешься по комнатам». «Я здесь. Я с тобой. Я больше тебя не оставлю». Иво тактично смылся из квартиры, гуляет где-то с Вишну, появится вряд ли раньше девяти. И Юр может целый день сидеть рядом с папой, слушать его негромкий голос, держать за руку — и то и дело утыкаться лицом в его плечо, хотя рядом, на столе, — пачка салфеток. «Но это — моя маленькая месть за столько лет одиночества, — думает Юр. — И самое важное — что эта месть нам обоим по вкусу». И представить не мог, что, оказывается, так нуждался именно в его прикосновениях и объятиях. Ни мама, ни Иво с Вишну, ни Рэм так и не смогли утолить этот страшный голод. И всё внутри дрожит, когда папа приобнимает за плечо, когда касается губами виска, когда гладит вцепившиеся в его рубашку пальцы... Когда вдруг спохватывается: «Тебе, наверное, неприятна такая ласка?» — и Юр, словно потеряв дар речи, мотает головой и стискивает так, что папа невольно охает: «Тише, тише, а то раздавишь...» На колени, конечно, он забраться не предлагает. Юр бы и сам не полез: не ребёнок уже, весит небось столько же или даже побольше, такого на коленях долго не подержишь. Зато соглашается уйти в спальню и полежать на одной кровати, прижавшись друг к другу, как будто Юр — маленький мальчик, проснувшийся от кошмара и поспешивший в самое надёжное и безопасное место — родительскую постель. «Рассказать тебе сказку?» — шепчет на ухо папа. И рассказывает про волшебную Эту Сторону, где он рос, про Зыбкое море, которое каждый раз приходится искать заново, потому что оно всё ещё живёт по старым законам, не признавая никакой стабильности, про обычай развешивать по деревьям рыб — «представляешь, вот так выходишь однажды на улицу, а там они, стеклянные, разноцветные и все куда-то плывут»... Юр слушает во все уши — а сам думает, что всё-таки ни на какие чудеса Этой Стороны не променял бы заново обретённого папу. Не стоят они того, эти чудеса. И папа, кажется, с ним согласен — раз уж то и дело возвращается, чтобы обняться и ещё что-нибудь рассказать. Юр тоже рассказывает — о том, как они с мамой перебрались в Петрозаводск, о том, как он пошёл в школу только в восемь, зато потом перескочил через четвёртый класс, о том, как ужасно хотел и ужасно боялся поступить в Вильнюс... «Здорово, что всё-таки поступил, а?» — подмигивает папа; и Юр снова вытирает его рубашкой накатившие слёзы. Как же всё было не зря... Ещё Юр варит кофе и жарит свои фирменные бутерброды, и папа, обедая, мычит от удовольствия. А потом они выходят на улицу, и папа водит по знакомым дворам, показывая: вот здесь мы жили с твоей мамой до переезда, где-то здесь — взяли Макса ещё крошечным котёнком, а сюда перебрались незадолго до твоего рождения, ну да ты, наверное, помнишь... Юр честно качает головой: нет, не помню, разве что очень-очень смутно, если бы ты не сказал — я бы вряд ли узнал эти места. Когда они нечаянно оказываются на набережной — Юр чувствует, как папа стискивает его руку. Всё время думал: что он скажет, если привести его сюда, как отреагирует? Думает ли он, что сейчас Юр всё ему припомнит, — или надеется на снисхождение?.. Они бредут мимо других прохожих, и никто, конечно, не знает, как много для них обоих значит это место — не в лучшем смысле. «Здесь очень спокойно, — шепчет Юр, щурясь солнцу. — Особенно когда нет людей. Посидим немного, полюбуемся водой?..» — и опускается прямо на землю. «Спасибо, — выдыхает папа, садясь рядом. Обнимает, утыкается носом в волосы и повторяет: — Спасибо. Теперь я точно чувствую: ты и правда меня простил». И Юр, конечно, снова плачет. До чего ж мокрыми получаются последние дни.