— Жаль, что мы не делаем этого каждый вечер, — раздается голос Тоору на другом конце провода.
— Да, — соглашается Хаджиме, а затем, поскольку он идиот, который не умеет держать рот на замке, — я скучаю по твоему голосу.
Тоору замолкает, и он чувствует, как тот ухмыляется на другом конце провода, и он знает, что сейчас будет, он знает, — О, Ива-чан! Как мило. Если ты скучаешь по моему голосу, должен ли я говорить больше?
— Нет, я беру свои слова обратно. Твой голос раздражает, я совсем по нему не скучаю.
— Ива-чан, просто признай, что ты обожаешь мой голос, чтобы мы могли двигаться дальше.
— Определенно нет.
— Ты действительно хочешь провести всю свою жизнь, обманывая себя?
Хаджиме вздыхает. Тоору действительно самый драматичный двенадцатилетний ребенок, возможно, самый драматичный человек, когда-либо ходивший по этой земле. (Конечно, сказав это, Хаджиме сам становится довольно драматичным.)
— Я повешу трубку.
— Нееет, — хнычет Тоору, а потом уже более серьезным тоном, — а почему бы и нет? Делать это каждый вечер?
— Потому что мы оба заняты, — вздыхает Хаджиме, — и нам не хватит сна. У нас есть плохая привычка не знать, когда заканчивать телефонные звонки.
— Оно того стоит.
Эти слова заставляют желудок Хаджиме делать какие-то странные вещи, и он изо всех сил пытается игнорировать это, игнорировать слова Куроо в его голове, говорящие ему, что он влюблен. Что бы ни происходило с его желудком, это не бабочки. Ни в коем случае.
— Просто заткнись и расскажи мне, как прошла тренировка.
Тон Тоору игрив, — Ты хочешь, чтобы я заткнулся или рассказал тебе о тренировке? Я не могу сделать и то, и другое, Ива-чан!
— Я ненавижу тебя.
— Это не ответ!
Хаджиме драматично пыхтит в трубку, — Расскажи мне о тренировке.
Неудивительно, что дела у Тоору идут очень хорошо. Сам того не сознавая, он улыбается, слушая, как Тоору бормочет восторженные слова, рассказывает о том, как старшеклассники хвалят его и его способности, и как все остальные первогодки завидуют ему. Он так, так счастлив за него. Он вспоминает их первый разговор, когда Тоору открыто признался, что у него нет друзей. Он зашел так далеко, и он заслуживает всего хорошего, что с ним происходит.
Они вешают трубку почти в два часа ночи, и Хаджиме говорит Тоору, — Вот почему мы не разговариваем по телефону каждый вечер. Теперь я буду уставать во время тренировки.
— Я все еще думаю, что это стоит того, — сообщает Тоору, и отлично, намек на определенно не бабочек.
Как он и предсказал, когда тренировка начинается, у Хаджиме проблемы с поддержанием глаз открытыми. Он зевает, стоя у стены и ожидая, пока его товарищи по команде выйдут из раздевалки в спортзал.
Куроо выходит, приветствуя его тяжелой рукой на плече, и Хаджиме почти падает, жалко отбрасывая руку Куроо.
— Кто-то не выспался прошлой ночью? — удивленно спрашивает Куроо.
Хаджиме хмыкает в ответ. Это его неудачная попытка сказать «да».
Куроо смеется. — Допоздна переписывался с таинственной девушкой?
Хаджиме стреляет в него острым взглядом, — Нет никакой таинственной девушки.
— Тогда что ты делал допоздна? Учился? — Хаджиме не нравится акцент, сделанный на учебе, как будто невозможно поверить, что Хаджиме не будет спать ради школьных заданий. Он хороший ученик, так что к черту Куроо.
Здравый смысл подсказывает ему оставить Куроо без ответа, но слова «телефонный звонок» слетают с его губ без его разрешения. Чертова усталость. Чертов Тоору.
— Серьезно? Кто, черт возьми, настолько особенный, чтобы лишить тебя драгоценного сна телефонным звонком?
Хаджиме сердито смотрит на него, — Не твое дело, — а потом тренеры кричат, чтобы все начинали свои растяжки, и Куроо больше не может его допрашивать. (Технически он все еще мог бы, это только растяжка, но он предпочитает быть порядочным человеком и оставить все как есть. На сегодня. Кто-нибудь напомнит Хаджиме, почему он всегда считал, что друзья были хорошей идеей.)
В следующий раз, когда он заговорил об этом, всего через два дня, Кенма был свидетелем этого ужаса. Они сидят в маленьком кафе-мороженом, Кенма почти не обращает на них внимания, не сводя глаз с игры. Хаджиме привык к Кенме больше как к тому, кто присутствует, чем к тому, кто участвует в разговоре. Если честно, ему это нравится. Гораздо больше, чем ему нравится Куроо и его дурацкие назойливые вопросы.
— Ну, как поживает таинственная девушка? — спрашивает Куроо, не обращая внимания на взгляды, которыми Хаджиме стреляет в его сторону.
— Сколько раз тебе повторять, что никакой таинственной девушки не существует?
— Хорошо, — кивает Куроо, как будто обдумывает это, как будто он, наконец, решил поверить Хаджиме. Слава блять Богу за это. Но потом, — Как поживает таинственный парень?
Глаза Хаджиме округляются, и он выдавливает цепочку слов, — Чт- я, нет, он, эм, просто друг, эм, — что никак не помогает ситуации. Даже Кенма бросает взгляд, чтобы понять, из-за чего весь сыр-бор.
Куроо усмехается, как будто это был не совсем тот ответ, которого он ожидал, — Черт возьми, это парень. Ты влюбился в парня.
— Неправда! — Хаджиме настаивает, голос резкий.
Куроо становится более серьезным, а затем, — Все в порядке, если это так. В этом нет ничего плохого.
— Я знаю. Я просто… Я не влюблен в него, — слова звучат неубедительно, и он повторяет, тише, больше для себя, — Я не влюблен в него.
Атмосфера после этого кажется странной, и Куроо ясно чувствует, что ему не следовало давить на эту тему. Кенма вернулся к своей игре, и все, о чем Хаджиме может думать, это определенно не бабочки, которые иногда появляются у него в животе, когда он разговаривает с Тоору. Очень часто, когда он разговаривает с Тоору. Особенно когда он говорит что-то милое, или делает смешную шутку, или произносит его имя, и дерьмо. Этого не может быть.
Тоору это Тоору. Он раздражает, и половину времени Хаджиме спрашивает себя, почему он терпит его, и он даже никогда не встречался с ним лично. Хаджиме не интересуют парни. Не в таком смысле… так ведь? Если подумать, он никогда не интересовался девушками, но это нормально. Многие парни его возраста не интересуются девушками, верно?
Он все еще зол на Куроо, вероятно, будет еще какое-то время, но он также очень, очень смущен и отчаялся, поэтому он срывается и спрашивает, — Тебе нравятся девушки? Например, я имею в виду, ты замечаешь девушек?
Куроо выглядит благодарным, что тишина нарушается, — Да, — он кивает, вдумчиво. — Но я также замечаю парней. Ты также их не замечаешь?
— Погоди, тебе нравятся парни? — спрашивает Хаджиме, застигнутый врасплох.
— Да, я бисексуал.
Хаджиме чувствует облегчение, хотя и не знает, нравятся ли ему парни. Не то чтобы он знал, как, черт возьми, он должен это выяснить. Но, по крайней мере, у него будет кто-то, с кем он сможет поговорить, кто-то, кто поймет.
— Я никогда раньше не думал о том, что мне кто-то нравится, — признается Хаджиме.
— Все в порядке, — успокаивает его Куроо, — тебе не нужно выяснять это сейчас.
А потом, удивив их обоих, Кенма спрашивает, — Как он заставляет тебя чувствовать себя?
Хаджиме прикусывает губу, опуская взгляд на свои руки, пока он обдумывает все в своей голове.
— Даже не знаю…хорошо? Например, даже когда он действительно раздражает, и я просто хочу, чтобы он заткнулся, он все равно заставляет меня улыбаться. И я просто хочу, чтобы он был счастлив. Он так много работает и заслуживает счастья. Я думаю, я не знаю, он первый человек, с которым я хочу поговорить, когда что-то происходит.
Куроо смотрит на него с ошарашенным выражением лица, а Кенма просто выглядит скучающим, когда он говорит, — Ты влюблен в него.
— Я… — Хаджиме хочет отрицать это, но о боже, о боже, он не думает, что сможет.
— Черт, — бормочет он, удивляясь, как это он позволил Тоору втиснуться в свое глупое сердце больше, чем просто друг.
— Почему ты так уверен в этом? — он смутно замечает, что Куроо спрашивает Кенму.
Кенма игнорирует вопрос, возвращаясь к своей игре.
Ну, это отстой.
***
Раздражающий пришелец: ива-чан
Раздражающий пришелец: ты игнорируешь меня
Раздражающий пришелец: прошло 12 часов с твоего последнего сообщения
Раздражающий пришелец: 12 часов!!!
Раздражающий пришелец: я скучаю
Мальчик жук: я был занят
Раздражающий пришелец: слишком занят для своего лучшего друга?
Мальчик жук: я всегда занят для тебя
Раздражающий пришелец: иваааа-чааааан
Раздражающий пришелец: грууууууубо
Раздражающий пришелец: будь мил со мной
Мальчик жук: что хорошее происходило, что я был мил с тобой
Раздражающий пришелец: моя красивая улыбка, конечно же!
Мальчик жук: ага все еще не вижу ничего хорошего????
Раздражающий пришелец: </3 ты разбил мое сердце
Мальчик жук: наконец-то что-то хорошее
Раздражающий пришелец: ТАК ГРУБО
***
Хаджиме справляется со своей влюбленностью так же, как и с большинством других вещей; он игнорирует ее, притворяется, что не замечает этой новообретенной информации, и на этот раз он благодарен, что не может видеть Тоору в реальной жизни. Если бы он видел, то был бы в еще большем дерьме, чем сейчас. Если бы он видел, то никогда не смог бы подавить свои чувства. Это и так достаточно тяжело.
Он понятия не имеет, как ему удалось так увлечься Тоору. Однажды ему стало скучно, и он принял необдуманное решение потратить время на онлайн-чат, а затем, прежде чем он смог понять, что происходит, Тоору сумел влезть в его жизнь. Но не только его жизнь,
каждый уголок его жизни, на это было похоже.
Но это была не вина Тоору, потому что Тоору не был тем, кто приглашал себя в уголки жизни Хаджиме. (По крайней мере, по большей части.) Нет, Хаджиме принял его в свою жизнь, приветствовал его постоянное присутствие. Именно он предпочитал разговаривать с Тоору, когда случалось что-то стоящее упоминания, а иногда даже то, что не стоило упоминания.
Он вздыхает, обдумывая всю ситуацию. Все было бы прекрасно, если бы не его нелепая влюбленность. Черт бы побрал Тоору и его довольно глупое лицо, и его дерьмовую личность, которая на самом деле вовсе не дерьмовая. Он подумывает о том, чтобы игнорировать своего друга в течение нескольких дней, пока он пытается разобраться в своих чувствах, но это не вариант, если он не хочет, чтобы Тоору знал, что что-то случилось.
Таким образом притворяться, что он не влюблен в своего лучшего друга, кажется единственным логичным и надежным вариантом.
И, как оказалось, когда шок от открытия проходит, это не так уж трудно. Да, у него до сих пор бабочки в животе, но он уже привык к этому. Ничего такого, с чем бы он не справился. Проходит неделя, и он в значительной степени возвращается к нормальному состоянию, оставаясь удивленным, почему он думал, что это было так важно в первую очередь.
Куроо поднимает этот вопрос только один раз, в форме вопроса, — Ты собираешься сказать своему другу, что он тебе нравится?
Хаджиме даже не хочет представить, как пойдет этот разговор. Возможно, что-то вроде:
Эй, Тоору, ты действительно раздражаешь, но по какой-то причине я влюблен в тебя. Ива-чан, ты не умеешь признаваться. Меня не интересуют отношения. (Он, вероятно, также сказал бы что-то о том, что ему не нравятся парни.)
— Нет, — качает головой Хаджиме, выходя из зала прежде, чем Куроо успеет задать ему еще один вопрос.
Куроо больше не упоминает об этом, и у него такое чувство, что он этого не сделает, если только Хаджиме не начнет разговор. Он сомневается, что это произойдет.
Однако с тех пор, как Кенма любезно сообщил Хаджиме о своей несчастной влюбленности, кое-что изменилось: теперь он замечает, как Кенма смотрит на Куроо, когда тот не смотрит на него. Он сам не знает, почему раньше не замечал этого. Возможно, потому что он не замечает романтики. Наверное, так будет лучше.
