Родные сердца

      В комнату заглянули первые лучики весеннего солнца. Наконец, парижские дожди закончились, и настали дни такие романтичные, весенние, что хотелось петь и танцевать во имя праздника души. Птички радостно купались в лучах поднимающегося солнца, заливисто чирикая, вычищая перышки где-то возле окна в оперной спаленке для балерин.       Сам же величественный театр ещё спал. Он был в забвенье вместе со своими многочисленными талантливыми жителями. Единственный человек всё же не погрузился в царство Морфея, слушая мягкую тишину помещения, прерываемую редким эхом птичьих арий. Кристина Даае не смогла уснуть, вопреки всему святому, иногда осторожно вздыхая. Глядя по привычке пустым взглядом в окно, она всё не могла поверить, во что вчера уверовал её этот удивительный человек с тембром Ангела. Возможно, если бы детская сказка действительно стала явью, то поразительный голос музыкального божества имел бы оттенки баритона этого таинственного незнакомца, красноречиво обещавшего славу.       Плясунья должна была признаться хотя бы себе, что на самом деле очень хочет прославится как минимум на весь Париж, и как максимум на всю Францию. Она мечтала об этом так страстно, что иногда ей приходили сны, где она очень известна и богата. Каждый раз после таких грёз реальность потрясала её с новой силой. Но в эту ночь сон не смог сморить печальную мадемуазель, что-то едва слышно мурлыкавшую себе под нос.       Она всё неустанно прокручивала момент знакомства её со своим «Ангелом Музыки», иногда прикусывая губку, когда вспоминала бархатную хрипотцу или плотный и тягучий, точно мягкая пряная карамель, звук, отходящий приятным эхом от стен. Несомненно, во всей этой лёгкой приторности были жгучие нотки перца, когда маэстро злился. Сладкая острота, какая бывает в молочном шоколаде с крошками чили. Да, пожалуй именно она… А ещё в этом голосе есть что-то кошачье, какая-то покорная нежность. Но вряд ли новый учитель станет в процессе обучения ласковым котёнком, скорее грациозным, мудрым тигром, иногда позволяющем почесать себя за ушком.       Вместе со всем предвкушением, какое бывает у девушек возраста нашей героини, она вообще ничего не понимала. Пушистый страх поселился на задворках сознания, надоедливо скребясь в мысли. Девушка всегда выбиралась из сложных ситуаций и никогда не поддавалась чему-то неизведанному. Таинственность, загадка, неприступность — вот, что пугало и завораживало. Она страшилась прикоснуться к неизвестному, при этом съедая себя изнутри, чтобы дотронуться хотя бы кончиком ресничек. Плясунья в предвкушении прикусывала и без того шершавые губы, мечтательно прикрывая глаза.        Как жаль, что её самобичевание, как и всё на свете, не продолжилось долго. Она взглянула на часы, показывающие семь с половиной утра. Кристина вспомнила во сколько ей сказал быть на уроке её невидимый учитель. Встрепенувшись, юная мадемуазель осторожно пробежала в ванную комнату, жалея, что не получится устроить обыденный заплыв минут на тридцать, сидя с отстранённым взглядом в горячей воде и придаваясь своим мыслям. Через десять минут героиня вышла, нервозно теребя пальцы, и пошла в часовню. Одной частью души и сердца она очень хотела поскорее там оказаться и никогда оттуда не выходить, а другой частью, более разумной, она страстно желала обратно, в свою кровать, чтобы укрыться с головой в одеяло и попытаться забыть всё как страшный сон. Здравым рассудком Кристина вовсе не хотела злить своего добродетеля, так как по вчерашнему, пусть и не столь долгому опыту, она поняла, что лучше его не выводить из себя. Девушка решительно ускорила шаг. Вопреки всему, Даае быстро дошла до часовни. Она знала, что до начала урока осталось ещё десять минут, но ждать за дверью не очень хотелось. Руки и ноги её не слушались и вместо того, чтобы открыть себе проход дальше, будущая ученица начала погрязать в навязчивых мыслях, в которые окунал её пушистый монстр недоверия. «А вдруг это был всего лишь сон, и за этой дверью никто со мной не говорил и помощи не предлагал?»       Раздумья не придали особого комфорта, ухудшив её настрой. Мадемуазель Даае предательски не хотела, чтобы это было лишь видение. Кристина очень жаждала услышать этот чарующий глас снова. Прошло от силы где-то около пяти минут, а девушка всё не решалась открыть эту пугающую дверь. Она дальше и дальше погружалась в свой океан наваждения, остужаясь в страхе потерять этот голос навсегда. Устало рыкнув, Кристина рывком открыла себе путь в часовню. Мадемуазель тяжело дышала, будто взбиралась по огромной винтовой лестнице.       — Доброе утро, дитя моё, — полился голос сверху. — Я давно жду тебя.       Кристина осторожно закрыла за собой дверь и в полутьме зашагала к портрету отца. Она не проронила ни слова. Даае понимала, что это не очень прилично, но её голос ей не поддавался.        — Мы договорились на восемь, — наконец, холодно заметила она, заправляя кудрявую прядь за ухо.       — Да… — неуверенно согласился «Ангел». — Что ты…       — Я имею в виду, что нету нужды томить себя и ждать меня раньше времени, — отстранённо продолжала плясунья. — Восемь — для меня завет, — она нерешительно помолчала. — Мастер.        — Рад, что ты так относишься к нашим занятиям, — явно с улыбкой на губах ответил человек. Девушка молчала. — Начнём в таком случае наш урок, дитя моë…       Работа над голосом для Кристины пролетел со скоростью света. Когда мадемуазель Даае пела, наконец, отпустив бренную холодность, она будто порхала в музыке, мелодии заполняли её. Девушка отдавалась ласкающим звукам полностью, без какого-либо остатка, прикрывая в трепещущей неге шоколадные, глубокие глаза. Её голос был божественен, точно неогранённый алмаз, нашедший своего мастера. Благодаря правильной постановке дыхания ноты стали намного увереннее и смелее. Даае не ожидала, что добьётся таких успехов всего за один урок. Впервые она была счастлива. Счастлива по-настоящему. Кристина больше ничего не хотела, кроме как жить музыкой, быть музыкой! Она мечтала, как раньше, витать в облаках беззаботного детства. Вроде бы ничего необычного, всего лишь петь, но для неё это было очень важно. Мадемуазель Даае не могла отрицать, что хотела бы слушать ласковый голос своего учителя ежеминутно. Она не знала, что с ней, но ей это определённо нравилось всё больше и больше.       Когда Кристина закончила простенькую арию, повисло молчание. Вдруг послышался всхлип. Этот рваный мокрый вдох, на удивление, принадлежал не Кристине. Он был мужской. Затем ещё один всхлип и ещё, пока эти звуки не превратились в глухие рыдания. Мадемуазель Даае поняла, что это плачет её Маэстро.        — Ангел, что с тобой? — девичий голос был полон сочувствия.       — О, Кристина… Ты так… так… красиво поёшь, что ангелы заплакали… — сквозь тихий град слёз проговорил мастер.       Кристине почему-то стало жалко её учителя, но этого решила не показывать, поскольку считала, что жалость к себе никто не любит. Это она знала по своему горькому опыту. Все жалели её, когда умер отец, а девушка совсем не хотела становиться предметом тяжёлых, сожалеющих взглядов. Она желала, чтобы её оставили, наконец, в покое. Правда здесь ситуация оказалась другая. Мадемуазель при всей своей обыденной холодности не могла игнорировать настроение полюбившегося наставника.       — Ангел, я рада, что тебе понравилось моё пение, правда, — робко начала Кристина. Как жаль, что она раньше никого не утешала, а потому совершенно не понимала какие слова стоит говорить. Оперевшись на интуицию, плясунья снова заговорила. — Но это не стоит того, чтобы плакать.       — О, это как раз стоит того, Кристина. Обещаю, ты станешь примой этого театра. Да что там театра, ты станешь примадонной всего мира!       Такие простые слова поддержки, но сколько смысла в них было для Кристины. Она же мечтала о том, что когда-нибудь из маленького, гадкого утёнка-сиротки превратится в прекрасного белоснежного лебедя, гордо поднимая головку, покоряющую всех своим очаровательным пением и красотой.       — Я не думала об этом… — соврала Кристина. — Но если ты так этого хочешь, то…       — Кристина, я хочу больше всего, чтобы твой талант вышел за границы! Чтобы все о тебе говорили и наслаждались искусством, которое создаёт твой нежный колоратур… — девушка заметила, что его голос снова стал довольно ровный, будто он и не плакал минуты две назад. «И всё же… как же быстро меняется его настроение» — ещё раз отметила Кристина, изгибая бровь, — Разве настоящие ангелы, в которых меня уверяет этот гениальный мастер, способны на проявление других эмоций? Вот он и выдал себя ещё раз…»       Её глаза соблазнительно поблёскивали в предвкушении славы. Слова учителя вселили в неё надежду, что никому доселе неизвестная мадемуазель Даа всё-таки покорит этот мир. Но пока ей надо заниматься и дело будет в шляпе.       — О, Ангел! простишь ли ты меня, но я очень устала… — с притворной жалостью, мягко попросила девушка. — Можно я пойду отдохну?       — Конечно-конечно, дитя. Ты можешь пойти отдохнуть. Я жду тебя завтра в это же время.       — Хорошо, благодарю тебя! — наивно пролепетала она, выходя из часовни.       В свою комнату Кристина ушла, победоносно улыбаясь.