Родные сердца

       — Кристина, что ты делаешь? — голос Эрика был холодный и довольно грубый. Сильно схватив девушку за запястья, ангел из Ада смотрел на нарушительницу личного пространства с леденящим душу презрением. Вглядываясь в глаза шатенки, Призрак был готов поклясться, что в них на секунду промелькнул животный страх. Усмехнувшись своим мыслям и сделав вывод, что Кристина опешила от такого напора, разъярённый мастер сильнее сжал кисти девушки и потянул их к своей шее, тем самым приближая лицо каштановой бестии к собственному волчьему оскалу.       — Я ещё раз спрашиваю: Что. Ты. Делаешь?! — громко прошипел мужчина по слогам.       — Я?! — наконец-то нашлась певичка. — Я просто увидела на твоей маске росчерк от карандашного угля и решила его стереть! Почему ты так бурно отреагировал? — протараторив этот текст так, как будто она заучила его наизусть заранее, фурия пыталась выбраться из этого злосчастного плена, но недовольный упрямец слишком сильно сжал её запястья, напоминая о силовом превосходстве. Мысленно чертыхнувшись и прокляв своё девичье бессилие, Кристина попыталась придать лицу грозную серьёзность. И это, без преувеличения, у юной примадонны сделать получилось. Однако певичка не стала останавливаться. В каштановой прелестной головке промелькнула, как думала её обладательница, замечательная идея — заговорить мужчину! Да так, чтобы он и о маске позабыл, и наконец отпустил маленькую хитрую фурию, которая в своём коварстве ещё сможет превзойти саму Далилу. Состроив гримасу решительности, милая кареглазка начала глупый мучительный для собеседника, но выгодный для неё самой допрос:       —Эрик, напомню, ответа на свой вопрос я всё ещё не услышала! Почему ты так бурно отреагировал на этот обычный жест? Что в нём такого? И вообще, мы что, пришли в этот храм еды, в эту обитель разных вкусностей, чтобы ругаться и выяснять отношения? Нет. Я сюда пришла поесть. Но если ты, мой дорогой, с этим не согласен, то будь добр: дай сначала моей, столь, как я думаю, желанной здесь персоне поесть, а следом делай что хочешь. — Всё же в том, что девушка уже чуть ли не падала в обморок от страшного голода, преследовавшего её с того момента, как бестия проснулась, она не обманула. Певичка уже хотела прекратить эту притворно-серьёзную, с перчинкой лёгкой ярости демагогию, однако вывод о том, что сильному упрямцу, мягко говоря, не понравился порыв её руки к части лица, укрытой маской, то девушка всеми силами пыталась забыть о голоде и дальше продолжала заговаривать белоснежные зубы Эрика.       Герой, которому посвящались сии бурные тирады, точно прирос удивлённым взглядом серо-зелёных мутноватых глаз к обрамляемому тёмными кудряшками миловидному личику. Кристина смотрела на него с лёгким презрением и строгой серьёзностью. Ни единого слова не сорвалось с пухлых губ Маэстро, ни один мускул не дрогнул в немом удивлении. Только лишь проволочный взгляд хризолитового цвета, выражающий изумление и восхищение своей маленькой девочкой, которая быстро повзрослела, блестел от дёргающегося пламени свечей.       Почувствовав, что стальные тиски тёплых мужских рук так и не отпустили хрупкие запястья девушки, успевшие затечь, бестия театрально закатила глаза и, не обратив внимания на удивлённый взгляд своего учителя, возмущённо продолжила называть свои незамысловатые требования:       — Боги, Эрик! Я что зря сотрясала этот душный воздух просто так?! Хорошо, скажу доступнее, — для пущего эффекта, певичка топнула своей изящной ножкой о пол кухни, от чего раздался глухой стук, — Отпусти меня сейчас же! — бестия, чуть ли не крича, потянула руки на себя. Тяжело дыша и с явным гневом на весь мир, шведка испепеляла одним взглядом гневного наставника, который так настойчиво переходил грань её личного пространства. Казалось, от мастера должен остаться лишь пепел, который бы унёс с собой Восточный ветер, однако мутные изумруды уже без удивления, с весёлой усмешкой и легким недоумением пялились на девушку, какой эта наиглупейшая ситуация начала делать нервы.       — Когда ты успела так повзрослеть? — в зелёных очах скользнула некая отцовская гордость за свою юную протеже, смешавшаяся с лёгкой грустью по ушедшим временам. — Когда я только смог упустить это момент? — Эрик без всякого интереса отпустил запястья уже вымотавшейся от этих долгих тирад девушки. Та, в свою очередь, перестала смотреть на упрямца её сердца, как невыспавшийся после долгой работы человек на слишком оптимистичного и довольного, и недоумённо подняла левую бровь.        — Ладно, опустим пункт, где ты должен извиниться за свои выкрутасы…— Фурия театрально потёрла свои запястья и скорчила гримасу недовольства. — Но у меня напрашивается вопрос: откуда ты знаешь, какая я была до этого дня, уже надоевшего мне по самые гланды? Да, я знаю, что ты обучаешь меня вот уже полгода, но это слишком мало, чтобы иметь привилегию сравнений. Да и не смогла бы я так повзрослеть, как ты говоришь, за эти несколько месяцев. — Кристина, отчаявшись ждать приглашения за стол, сама выдвинула себе стул и принялась насыщать свой пустой желудок ароматными блюдами.        — О, моя дорогая! Всё очень даже просто, — Деловито начал месье Призрак, последовал примеру своей милой ученицы и сел за стол. — С самого первого дня, как тебя, такую маленькую и беззащитную, привела в этот Богом забытый Храм Музыки Мадам Жири, я наблюдал за тобой. Следил за тем, как ты адаптируешься в такой недружелюбной среде, как оперный театр. Я помню, как ты пыталась сблизиться с девочками из хора и балета, однако, кроме тебя никто не питал такого желания найти общий язык с сиротой, верящей в ангелов и прочую ересь. — После этих, казалось бы, безобидных слов, Кристина перевела гневный взгляд на Эрика, и её зубы невольно заскрежетали в немой ярости.       — Что ты сказал? — буря, которая зарождалась в груди бестии теперь просилась наружу.       — А что, я разве неправ? — Эрик хищно ухмыльнулся и посмотрел игривым взглядом в глаза девушки, где уже плескалось желание убить некогда Ангела, не верящего в своих же коллег. Какая ирония…        — Да хоть в миллионный раз прав! Я Вам не давала такого права, месье, позволяющего копаться в моих дорогих, незыблемых мыслях и называть их «ересью». — Никакого желания теперь разговаривать с этим человеком не было, а уж тем более как-то проявлять снисхождение.        — Неужели я настолько тебя обидел? — всё те же изумрудные глаза и всё та же игривость, смешанная с самодовольством, смотрели на юную девушку, будто дразня её. Увидя в глазах певички недовольство, наполненное удивлением от подобных дерзостей, будто они были ей кинуты, как обглоданная кость собаке, маэстро продолжил:       — И впредь, моя дорогая, — откидываясь на обитую красной бархатистой тканью спинку стула, мужчина обнял себя за предплечья, словно, закрываясь от юной протеже и от самого разговора. Показная наглость и ирония будто пропали сами собой, а им на смену пришёл холод и абсолютное безразличие. — Не смей больше прикасаться к моей маске. Пока она на мне, ты остаёшься со мной в сравнительной безопасности, но если же предмет пропадёт у меня с лица из-за тебя, то… — балеринка удивлённо воззрилась на упрямца, выждавшего соответственную паузу. — Надеюсь, ты этого никогда не сделаешь, моя прелестница, и не узнаешь последствий этого поступка. — С последней фразой к Эрику снова вернулся настрой простого человека, разочаровавшегося в своей подружке. Кристина ничего ещё не сотворила, а он смотрел на свою юную собеседницу с не скрытыми грустью и огорчением.        — А ты ловок менять тему… — переходя обратно на менее деловое обращение, заключила новоиспечённая примадонна с лёгкой усмешкой на устах. — И всё же как связана твоя маска и то, что ты так грубо «ересью» назвал? — не унималась бестия.       — Хм… А зачем ты решила, застав меня врасплох, снять мою маску? — теперь была очередь Эрика допрашивать неугомонную девушку. — Зачем Кристина? Чтобы утихомирить своё любопытство? Или чтобы поизмываться надо мной? Неужели ты правда думала, что я просто так ношу этот кусок фарфора и просто для романтичности живу в подземельях под Оперой?! — терпения и сравнительно тихого тона голоса мужчины как ни бывало.       Эрик поднялся и принялся расхаживать по помещению кухни, рыча, как раненый зверь от боли и безысходности. Шатенка смотрела меняющего своё настроение, как перчатки, месье немигающим взглядом. Карие глазки бестии двигались в том направлении, в каком нервно мерил шагами комнату Мэтр Всея Музыки, — как Кристина окрестила его в своей голове несколько минут назад, когда застала играющим на удивительном инструменте — органе. Вдруг она вспомнила, что на занятиях музыки с Ангелом иногда под очаровательное пение колоратурного сопрано играла чарующая скрипка. Так мог играть только её покойный папенька… Мысли о нём навеяли на застывшую девушку нотки лёгкой грусти и ностальгии по ушедшему времени.        — Кристина, ты меня слушаешь вообще? — некогда бархатистый голос вырвал из раздумий певичку. Оппонент, раздражённый этой мучительно долгой паузой в ответ, не поберёг мощи тембра, в котором в привычной беседе хотелось утонуть, будто в океане, и захлёбываться от собственных чувств, медленно плывя в глубь, чтобы познать все его тайны. Сейчас же глас был олицетворением колючего холода, который неприятно жжёт кожу. Избавляясь от внезапно охватившего молодую душу наваждения, Кристина перевела более менее осмысленный взгляд на зеленоглазого дьявола, неотрывно смотрящего на неё с лёгким презрением и возмущением.        — Что? — шатенка понимала, что это слишком глупый вопрос для данной ситуации, если учесть взрывной характер своего учителя. Однако, тишина, царившая в доме, была ещё нелепее.        — Я надеюсь, причина меня не слушать довольно веская, ибо в других Ваших раздумьях нет совершенно ничего важного… — саркастично парировал мужчина, приближаясь к сидящей за столом Кристине.        — Эгоистичный упрямец… — Зло прошептала кареглазка, надеясь, что её гневное прозвище не было услышано, иначе ещё одну взбучку от Эрика она не выдержит. Однако чуткие музыкальные уши всё же услышали этот гневный шепоток в никуда.        — Кристина… — приторно-нежно протянул Ангел, после рыкнув, — Твоё счастье, что ты являешься сама собой, а никем другим!       Эрик выбежал из кухни, так и не прикоснувшись ни к одному из многочисленных блюд.        — Видит бог, умные мысли пытались догнать его, — выдохнула сама себе певичка, поднося к губам чашечку с зелёным чаем. Она осторожно улыбнулась, шепнув в кружку: — Но мастер бегает быстрее.