Стрелы

Фендал ненавидел генеральную уборку. Как минимум один день в году, пока все хейвенские мальчишки бегали смотреть на разгрузку кораблей из Саммерсета или играли в джунглях в сенч-тигров и охотников, Фендал вооружался метлой, тряпкой и отдраивал сначала каждый угол мастерской, а потом — жилого этажа. Естественно, под строгим надзором дяди Эрваллина. Вымыть из лавки флетчера сор и опилки — задача не из легких, а вымыть сор и опилки из лавки флетчера, где каждый вечер трудится с десяток не очень одаренных учеников — сущая пытка. Дядя, кажется, тоже понимал это, поэтому прощал и ворчание, и плохо выжатую тряпку, но когда дело доходило до жилого этажа — особенно до библиотеки — Эрваллина злить было опасно. Его библиотека представляла из себя битком набитый книгами шкаф, который мрачной глыбой возвышался в узком коридоре. Фендал проходил мимо с опаской — все время казалось, что вот-вот дверцы распахнутся под тяжестью томов, и какая-нибудь «Королева-Волчица» радостно огреет его по затылку. Однако дядю набитые до отказа полки не пугали: он с любовью перебирал собранные книги, перечитывал, прошивал страницы, а когда ненаглядный племянник стал дотягиваться до нижней полки без табурета, привлек и его к хозяйственной деятельности. Пока Фендалу доверялось только протирать пыль с позолоченных корешков да мыть застекленные дверцы, но даже это ему надоедало до смерти — особенно когда за окнами знакомые мальчишки громко спорили, кому достанется настоящий панцирь кораллового грязекраба, а дядя Эрваллин в очередной раз ударялся в ностальгию, листая какой-нибудь сборник совершенно скучных стихов. Но однажды Фендал нашел в этом треклятом шкафу книгу, которую не променял бы ни на одну самую лучшую безделушку из Саммерсета… хотя это даже книгой было сложно назвать. Так, пожелтевший от старости альбом: кое-как сшитая кипа исписанных листов, которую автор умудрился втиснуть в обложку из дешевой кожи. Эта рукопись свалилась Фендалу на голову — в прямом смысле этого слова — и он долго вертел ее в руках, разглядывая истертую обложку, на которой были выцарапаны не то слова, не то древние руны. Эрваллин, увидев книжку в руках племянника, сразу поник. Что-то неуловимое изменилось в его взгляде, и впервые на робкий вопрос «можно взять почитать?» был получен утвердительный ответ. Рукопись оказалась дневником. Большую часть его страниц вырвали чьи-то грубые руки; на первой из уцелевших гордо красовалась смазанная строчка — дата.

«1-е Середины года, фредас. 4Э, 15✗

Я снова попал в неприятности в Торвале. Кажется, Дар`Сад не собирается прощать мне тот должок — сегодня снова заметил, как его парни пасут меня от рынка до самой таверны… интересно, а приказ животному на каджитов действует?». Фендал усмехнулся, перевернув страницу, и автор продолжил свой неспешный монолог, увлекая далеко-далеко от портового городка Хейвена — так далеко, что вскоре со страницы исчезли все закорючки, неаккуратные росчерки пера, пятна, и вместо них настоящая пустыня открылась взору мальчика. Он почувствовал жар солнца на своей коже, собственными глазами разглядел причудливые золотые узоры на стенах таверны, и даже сам Дар`Сад заговорил с ним своим низким, раскатистым голосом. Звон скрещивающихся саблей, смех очаровательных торговок на рынке, вой безжалостной бури — все это разом наполнило крошечную детскую комнатку, и когда автор, минуя несколько сожженных страниц, вдруг оказался в Арентии, звуки стихли так неожиданно, что Фендалу показалось, будто все это время он спал. С той поры не было такой ночи, когда дневник лежал бы без дела, не рассказывая свои удивительные истории со всех концов Тамриэля. Фендал учился натягивать тетиву в мастерской Эрваллина, но мысленно вместе с автором охотился на страшных лесных троллей; Фендал бегал в порт с мальчишками, но байки моряков теперь не так волновали его воображение, как покосившиеся строчки, описывающие страшный шторм у берегов Хаммерфела. Рассказчик провел своего верного читателя и через громкие победы, и через сокрушительные поражения, а потом, исчерпав запас своих лучших историй, наконец поставил точку в долгом путешествии.

«20-е Руки дождя, сандас. 4Э 16✗

Клянусь, за меня выходит самая красивая женщина во всем Валенвуде. Чем такой бродяга, как я, заслужил эту честь? Еще долго мне будут сниться кровопролитные битвы и добрая охота, но… мой сын обязательно удостоится чести прожить такую же славную жизнь воина (даже не сомневайтесь, у меня будет сын!)». Фендал долго перечитывал эти строки, выведенные чье-то твердой рукой, и бессмысленно перелистывал куски оторванных страниц, следующих за роковой записью. Где-то ему даже удалось различить отдельные буквы, но их было слишком мало, чтобы сложить хоть одно новое слово. Приключение закончилось. Воин сложил оружие, и это возмущало Фендала до глубины души. Променять вольную жизнь на скучный семейный быт! — Я никогда не женюсь, — мрачно заявил он как-то дяде с утра, за завтраком, и Эрваллин только покачал головой, положив перед племянником румяное яблоко. Эрваллин вообще не любил говорить о таинственном дневнике, и на все расспросы коротко отвечал, что эта вещица попала к нему от дальнего друга, погибшего в Великой войне. Фендалу что-то не верилось. Так или иначе, дневник из детской никуда не пропал — все так же хранился под толстой перьевой подушкой и иногда снова удостаивался чести выйти в свет, чтобы пересказать пару-тройку особенно захватывающих историй; даже спустя года первый и единственный читатель не смог оставить его в опустевшем доме. И в особо тяжелые и темные ночи, когда казалось, что с этой-то бедой уже точно не справиться, Фендал вновь доставал из своего походного мешка книгу в потрепанной кожаной обложке. Книгу, от пожелтевших страниц которой до сих пор пахло опилками, морской солью и вольными ветрами; книгу, от которой пахло детством.