The chirping of birds

Сегодня было необычно шумно. Чайник стоял на плите уже как пол часа, так и не вскипая. Осторожно побулькивая, он заглушался спешной вознёй на кухне маленькой девчонкой, которой на вид было не больше тринадцати лет. Девочка чуть не слетела со стула, подпрыгнув в очередной раз за коробкой на верхней полке, содержащей в себе непонятное нечто, которое мама хотела всунуть будущему зятю. Вскрывать коробку ей было строго запрещено, а потому она, наконец достав её, ринулась вниз со стула и поспешила на второй этаж к матери. Женщина перебирала свою гардеробную, в надежде отыскать что-то более-менее опрятное из одежды, но, как назло, ей попадались лишь объёмные рубашки, старые, потёртые джинсы и невесть откуда бравшиеся валенки, находимые в таком количестве, что невольно заставляло задуматься, скольких денег можно было на них сэкономить. — Мам, эта вроде, — женщина обернулась и удовлетворённо кивнула младшей дочке, сразу забирая коробку из маленьких цепких ручонок. — А что там, а? Девочка вопросительно глянула на мать, на что та нахмурилась. — Это не так важно, Беларусь. — СССР удалилась вглубь гардероба, остановилась и крикнула дочери. — Россию разбуди иди, не так много времени осталось, а она спит ещё. Отослав ребёнка, довольно унёсшегося по коридору к сестре, женщина присела и неспеша сняла крышку. О да, это определённо то, что было нужно. Союз любовно оглядывала средних размеров шкатулку, годами погребённую под слоями мелких кусков ненужного тряпья и ваты. Шкатулка оставалась такой же, какой её помнила женщина — резные позолоченные ножки, отлично сочетающиеся с зелёными стенками, чуть потёртый краешек близь замочной скважины и небольшой, но крепкий замочек, ключ от которого хранился у Российской Империи, связь с которой давно была утеряна. СССР стиснула предмет в руках — будь проклята эта старуха! Ужасная, ужасная это женщина. Стервозная, лощёная, и, чёрт её дери, до одури красивая, Империя вызывала у Союза откровенно негативные чувства. Зарыв злополучную шкатулку обратно, женщина поспешила к дочери, наверняка обиженной и растроенной за вчерашнюю неудавшуюся беседу

***

Россия, сколько себя помнила, всегда спала крепко, просыпаясь не позднее 6 часов утра и чувствуя себя абсолютно прекрасно. Но сегодня всё было ровно наоборот. Тело ужасно ломило от неудобной позы, одна нога совершенно затекла под весом тела, а другая, выбившись из-под одеяла, была отморожена. Девушка тщетно пыталась разлепить глаза, опухшие и покрасневшие после вчерашних рыданий. Россия охнула. Голова раскалывалась на миллионы мелких частей. Тихо мыча, девушка заёрзала на кровати. В памяти пронеслись события вчерашнего вечера, и она стиснула зубы от злости. Сукины дети, это просто не может быть правдой! Сейчас в реальность слов верилось с трудом, как и в то, что мать напилась. Впервые в жизни СССР поглотила столько алкоголя, что отрубилась прямо за кухонным столом. К слову, разбудить её не получилось, и Россия разочарованно завалилась спать ближе к пол первому ночи. Сон пришёл почти сразу, но был весьма беспокойным и страшноватым, таким, будто она оказалась в триллере начала 40-х. В дверь постучали и нечленораздельно что-то прокричали. Россия недовольно поморщилась. Медленно перевернувшись на другой бок, она пыталась проснуться и прогнать остатки сна. Стук повторился, и Россия, ворча, одобряюще откликнулась на завывания Беларуси. В комнату зашла младшая сестра и, подойдя к окну, уставилась на неё. — Только попробуй! — угрожающе прошептала девушка, на что младшая лишь ухмыльнулась, потянулась к занавескам и одним рывком распахнула их — А-а-а! Свет коснулся глаз, легко мазнув веки. Россия, со страху свалившаяся с кровати, долго не могла понять, почему она так испугалась, и то, сколько сейчас времени, что зимой уже рассвело. Приоткрыв глаза, она уставилась на настенные часы, стрелкой указывающие на жирную цифру 10. — Доброе у-у-утро! — пропела Беларусь, склоняясь над ней и смеясь. Россия лишь невнятно буркнула что-то в ответ и неспеша встала с пола. Сестра сменила следом, тыкая её пальцами в рёбра и безумна хохоча. Поддавшись веселью Беларуси, девушка тихо рассмеялась и удалилась в ванную. Выйдя через полтора часа из душа, Россия чувствовала себя прекрасно. Глаза больше не походили на два больших, опухших пельменя, что не могло не радовать её. Заметив мать в конце коридора, она, неожиданно даже для себя, высоко подняла голову и гордо удалилась к себе. Наспех одевшись, Россия быстро спустилась вниз к семье. Мать что-то тихо бурчала Украине, у которого, кстати, щека распухла и покраснела. Девушка победно ухмыльнулась — получил своё, придурок! Она тихо села за стол и пододвинулась ближе к Беларуси, аппетитно уминавшей блинчики с общей тарелки. Россия тяжело вздохнула. Кусок в горло не лез. Почувствовав на себе чужой тяжёлый взгляд, она обернулась и ответно уставилась на мать, скрестившую руки на груди. — Доброе утро. — произнесла СССР, продолжая сверлить взглядом дочь и дожидаясь её реакции. Девушка скривилась. — Не очень оно и доброе, прошу заметить. — женщина фыркнула и села напротив России. Та лишь одарила мать очередным взглядом, и Союзу он был знаком. Последний раз так на неё смотрел один из заложников, потрёпанный, избитый её же ребятами маленький мальчик. Она принесла ему кусок белого хлеба, а тот лишь забился глубже в угол и прожигал её точно таким же взглядом. Он был словно затравленный, голодный волчонок, до одури боявшийся её, но одновременно знавший, что этот кусок может спасти ему жизнь. Женщина улыбнулась. — Вы определённо с ним похожи… — уже вслух сказала она, отвернулась от дочери и встала обратно к кухонному окну, тихо смеясь. Россия опешила. — С кем, «с ним»? — непонимающе окликнула Союза она. СССР лукаво прищурилась и игриво подмигнула дочери. — Со своим будущим супругом. — Россия вспыхнула и надулась. — Ди иди ты! — Союз в открытую смеялась, заставляя других чувствовать себя крайне некомфортно. — Я уже всё решила, замуж идёт Украина. — Что, прости? — брат подавился куском блина и зашёлся кашлем. Россия лишь отмахнулась. — Прощаю, — она наконец рассмеялась, и груз вины на душе матери стал чуть легче. — Нет, Россия, — женщина нахмурилась и девушка замолчала. — Не выйдет, как ни крути этого. Он просил именно тебя, да и не по-мальчикам он. — Союз зло покосилась на Украину. — Хотя жаль очень, было бы уроком остолопу. Россия улыбнулась, понимая, что мать на её стороне. Однако, она всё ещё была зла на неё, а потому она решила горделиво отвернуться и подцепить с тарелки блинчик, чувствуя, как Союз поникает. Но, выбрав себе позицию обиженного, она продолжила давить из себя все плохие воспоминания о матери, подливая в огонь ненависти бензина. Завтрак кончился быстро. Трапезу прервал телефонный звонок, и Союз, чертыхнувшись, нехотя встала из-за стола и пошла отвечать на вызов. Всё то время, что её не было, за столом царило молчание, прерываемое лишь редким кашлем Украины, так и не смогшего избавится от куска в горле. Вернулась СССР уже мрачная и печальная. — Рюкзак собрала свой? — спросила она Россию, и та ответила положительным кивком. — Отлично, бери его и пошли, уже всё. Мрази приехали. — выплюнула она с отвращением. Единственные мрази здесь это вы с Украиной — подумала Россия и удалилась к себе за сумкой. Оглядев комнату в последний раз, она собиралась было уйти, но в последний момент рванула к стеллажу и схватила оттуда небольшую баночку, шумевшую при каждом движении. Запихав её поглубже в карман, Россия простилась с родным местом и спустилась вниз, к бывшей семье, стоявшей к ней лицом и дружно потупив глаза. Открыто на девушку смотрела лишь Беларусь, у которой из глаз струились слёзы. Заревев в голос, она бросилась к сестре на шею, отчаянно крича ей, что она её не отпустит. В сердце кольнуло. Россия почувствовала на щеках влагу — она плачет, и первый раз в жизни, она не стыдится своих слёз. Отцепив младшую сестрёнку, Россия шмыгнула носом и посмотрела на семью. — Вот и всё, да? — она смахнула слезу и грустно улыбнулась. Украина тоже плакал, и она его понимала. — Всё… — прошептала СССР и удалилась в прихожую. Россия последовала за ней.