Наследник

      Не спится, хоть сдохни. Вновь переворачиваюсь с боку на бок и злюсь. На бессонницу, на Рокоссовского, Найта и самое поганое — на себя и всю коллегию Трибунала разом. И если они — прямые виновники произошедшего дерьма, то моя роль куда хуже — косвенный соучастник и отягчающий фактор.       По ту сторону двери до недоброго тихо. Сперва паниковал, что пережал. Что для моей отработанной хватки её тонкая шея слишком хрупка. Потом отчётливо вспомнил, что пульс был и она шумно сопела, когда я укладывал её в постель. А значит выучку не обманешь и руки-то помнят. Упрямо сверлю взглядом спинку дивана. Мне-то теперь что? Жалко девчонку, бросить — не позволяет совесть, но в то же время жить под боком с чужим человеком идея паршивая. А уж сколько знаний она с собой унесёт из моих покоев и вовсе представить страшно. Не будем же все время в молчанку играть.       Новый оборот вокруг оси. А если расквитаться со всем быстро? Поставить её на довольствие, рассказать, что к чему. Пару недель, да и переселять можно будет. В момент, когда к злости примешивается чувство стыда, я готов буквально взвыть в голос. О чем думает твоя дурная башка, О'Хара, даже черти не ведают. Но пока воет только желудок. Тоскливо так и громко, что Рыженькая, даже если спала, могла услышать. И я решаю больше не терпеть. Не получается спать, так хоть поесть стоит. И так весь день голодный.       Но стоит мне только тихо приоткрыть дверь кабинета и высунуть нос в спальню, как взгляд, привыкший к темноте, сам собой отмечает, что Ольга уже проснулась — сидит, привалившись спиной к изголовью, и спешно мельтешит руками. Что за?..       Включаю свет в кабинете. Русская, понимая, что мне её теперь еще и видно, спешно смахивает последние слезы. Невольно поджимаю губы. Хорошо ведь держится: взглядом сверлит в упор, даже не шмыгнула ни разу, будто и не плакала вовсе, но по опухшим, покрасневшим глазам всё прекрасно видно.       — Что я делаю здесь? Опять.       Любопытная игра, мисс Романова. Склоняю голову набок и прохожу глубже. Она не двигается, но напряжение, с которым тонкие пальцы впиваются в край одеяла, видно невооруженным взглядом.       — Я тебя сюда принёс.       Смотрит в упор, стараясь держать браваду, но, на её беду, я хорошо научен чуять эмоции. Боится, ей не нравится, что она снова под моим боком. Думает, предъявлю счёт? Медленно поднимаю руки в воздух.       — Если ты думаешь, что я принёс тебя сюда снова и, в принципе, оставил в Штабе ради своих корыстных целей, то мне жаль. Не думал, что дал хоть малейший повод.       Закусывает губу, виновато отворачивается, и по хватке пальцев вижу — немного расслабляется. Уже хорошо. Пугать ещё больше не входит в планы, раз уж я притащил её жить в свои покои.       — Я…       — Все в порядке, — чуть улыбаюсь, не давая договорить. Так спокойнее и легче. — Не думай лишнего, мне просто стыдно за то, что произошло, и что ты вынуждена остаться здесь. По приговору я должен помочь подобрать покои и всё, но… Ты ничего не знаешь о Штабе, даже английского не знаешь и… Я решил, что обязан помочь.       Она чуть оборачивается, искоса глядя из-за плеча.       — Мне придётся жить здесь?       — Ты против? — Стараюсь не давить, изучая малейшую эмоцию, пока всё в норме: отчаяние, растерянность и лёгкая злость. Она недолго раздумывает, а затем качает головой и разворачивается уже лицом к лицу.       — Зачем только тебе чужой человек в собственном доме?       — Вряд ли, конечно, получится, но будем считать, что это попытка хоть как-то загладить вину Штаба и мою лично, за то что с тобой произошло. Я с приговором не согласен, но ничего не могу поделать. Он окончательный.       Ольга удрученно шмыгает носом — явно старается не заплакать снова.       — А мои родители?       — Их не тронут. Это, конечно, звучит чудовищно, но им придётся смириться с тем, что ты пропала.       — По нашим законам есть право на один звонок.       Заглядываю глаза в глаза, а она старательно избегает контакта, плевать, главное, пусть видит намерение, что я открыто смотрю на неё без подвоха.       — По конвенциям и пытки запрещены. Только военные, даже ваших структур, ими не брезгуют.       Рыженькая возмущенно прыскает, закрывая лицо рукой.       — Этот мир сошёл с ума, — гнусавый голос в купе с озвученной мыслью звучит забавно, но я держусь изо всех сил. Не до смеха, О'Хара.       — Да, и мы к нему должны приспособиться. Это всё кажется концом света, но жизнь продолжается. У тебя остаёшься ты.       Накрываю её пальцы — снова холодные и дрожащие, — ладонью, и Ольга не отстраняется, не вырывает руку, только переводит на неё обречённый взгляд покрасневших глаз.       — Я не знаю как это — жить без них.       Киваю раньше, чем соображаю. В разуме бьётся только одна мысль: оказаться на её месте я бы, наверное, даже Найту не пожелал. От мысли, что мог бы никогда больше не увидеть отца и Ким — делается страшно. А я при всем том не хрупкая гражданская девчонка, привязанная к семье нежными чувствами и привычками. Меня-то с семи лет дрессировать начали, что в первую очередь Райан — Глава, и только если он сам когда-то наедине позволит — отец. Всё остальное — недостойно Наследника и Главы.       Молчу. Любые слова будут излишними и не смогут ей помочь. Это нужно пережить и смириться.       — Если хочешь, я поговорю с Ким, она подберёт хорошего психолога, который поможет справиться со стрессом.       Отрицательно качает головой, крупно вздрагивая в плечах. Надо отвлечь её чем-то и просто дать время, чтобы уложить мысль в голове и смириться.       — Спать не выходит, — оборачиваюсь через плечо, в сторону кухни, — может, тогда перекусим?       — Я не хочу.       — Скоро сутки, как мы оба не ели.       — Знаю, но не хочу. Я бы лучше поспала.       Киваю, разрывая контакт. Напирать сейчас с нотациями о вреде голода не стоит. Пусть временно делает, что хочет, потом поставлю её в колею.       — Ложись. Тогда и я попробую уснуть, — бросаю взгляд на часы. — Может, что и выйдет.       Оля безотчетно кивает, укладываясь на бок, натягивает тонкое одеяло до плеч. Пожрать тоже не получится, громыхать тарелками нет желания. Да и морить начало, не хотелось бы снова разгуляться и маяться бессонницей. Ухожу в кабинет, чтобы не смущать русскую. И как только лицо касается подушки — отрубаюсь наглухо.       Будь проклят тот, кто придумал будильники.       Не умели просыпаться точно ко времени, нечего было и приспособления придумывать!       Разлепляю тяжёлые веки не сразу — холостых попыток было настолько много, что бесполезно прикидывать. Ощущения как после крепкой пьянки: знобит, всё тело тяжёлое, и спать хочется до одури.       Без лишних разговоров довольно шустро проскакиваю в ванную. Холодный душ не слишком-то бодрит. А следом и запах кофе в закипающей турке не помогает исправить ситуацию. Надо бы добыть кофемашину... Чувствую, по утрам спасаться иначе и не выйдет.       К моменту, когда дорезаю последний сэндвич, на кухне появляется заспанная и разбуженная наспех Ольга. Садится за стол, скрывая зевок ладонью. Все равно выходит заразно, и в отместку решаю отбросить все приличия: смачно и от души зевнув во весь рот.       Хорошо-то как.       — В ближайшее время нам надо будет поставить тебя на довольствие, — отпиваю кофе. — И пройти огромное количество медицинских анализов и осмотров.       — Зачем? — и безразличный голос заговорившей впервые за утро Ольги заставляет меня ненадолго опешить.       — В Штабе абсолютно все проходят регулярные обследования. За здоровьем нужно следить вовремя, чтобы не проспать что-нибудь серьёзное. Наша медицина позволяет бороться с очень многими опасными диагнозами.       Она только однобоко ухмыляется, лениво откусывая очередной кусочек сэндвича. Спокойствие, Рик, глупо было надеяться, что она успокоится на следующее же утро. Нужно время и терпение. И раз уж я решил принять на себя эту ответственность, то нечего и жаловаться.       — Пока подумай, пожалуйста, что тебе необходимо для комфортной жизни. Ну там, ваши всякие отдушки, гели, мази и прочие пузырьки с зельями, необходимые девушкам. Ну и не только косметика, может, что-то ещё. Словом, составь список, посмотрим, чем можно разжиться в Штабе, а что нужно будет купить отдельно.       Пожимает плечами, все также безразлично сверля опустевшую тарелку взглядом.       — У меня нет денег. Так что, ничего не нужно.       — Пока нет, потом станешь работать и появятся. А до этого момента расходы беру на себя.       Ольга упрямо поджимает губы.       — Нет, — и от её жёсткого, осекающего тона теряюсь надолго, глупо глядя в наконец смотрящие прямо на меня глаза. Сказала, как отрезала, и постепенно растерянность превращается в лёгкую злость, но она снова неосознанно выбивает меня из колеи. — Я не могу это принять. Мне неловко, и я бы не хотела, чтобы кто-то что-то на меня тратил.       Я слышу это от девушки, или меня к двадцати двум годам собственные уши подводят? Ведьма, невозможно это.       Ольга только примирительно разводит руками.       — Я и так обязана тебе жизнью, получается, и обременять ещё больше не имею права. Не хочу быть должной, потому что не знаю, когда и смогу ли вообще возместить всё это.       Сколько бы денег я ни тратил на однодневных девиц — никогда и ни одна не пыталась даже запротестовать. Наоборот: заказывали больше, дороже, буквально давясь от жадности. Здесь же речь идёт не о дорогом пойле или деликатесе на который смотреть-то тошно, а о необходимом для жизни минимуме, а она отнекивается так, словно я ей колье с бриллиантами обещаю.       Растерянно-нервный смешок вырывается сам собой. Какая любопытная девушка, эта Ольга. Интересно, русские все такие, или она и среди своих — исключение? У Рокоссовского с ней были такие же проблемы или от друга она принимала заботу охотнее? За такой и ухаживать проблемно — купишь какой подарок, а она потом запилит насмерть.       — Я не говорю о дорогом, я говорю о необходимом.       Кивает, все также непреклонно складывает руки на груди.       — И все же.       Мысленно рычу. Какая независимая, оказывается. Ладно, вернёмся к этому разговору позже, когда у нее закончится все, что ей притащила Ким. Тогда и помощь будет принимать спокойнее.       — Как хочешь, настаивать не буду, но помни — это не проблема. А теперь мне пора. В обед приду, принесу что-нибудь из столовой. К ужину — тоже.       Ольга кивает с облегчением. Довольна, что не напираю? Личность установили, статус гражданской — тоже, но ребусом она от этого быть не перестала. У меня в голове складывался несколько другой портрет: эдакая дама в беде, благосклонно принимающая любую помощь и внимание. А всё оказалось совсем не просто. Плевать, как знает, моё дело — предложить.       Собираюсь на работу быстро, а Рыженькая вновь укладывается в постель, гипнотизируя взглядом окно.       Поджимаю губы, бросая взгляд уже через плечо, практически на выходе. Она и на улице-то, наверное, не была с момента похищения. В камере углы отирала, а потом тут застряла.       Подуспокоится — нужно будет показать ей Штаб. Заодно и прогуляется.       Проскакиваю в кабинет за пару минут до начала рабочего дня. Благо отцу не попался. Нужно начинать пораньше приходить на работу. Уныло обвожу рабочий стол взглядом: бардак, а я наследничаю всего неделю. М-да, работник просто огонь, производителен, как черт.       Теперь беготня к Морроу и уточнение ситуации по Ольге позади, и стоит бросить все силы на локальные бумажки. Нельзя подводить отца.       Кстати о Морроу. Мы ведь так и не закончили смету, а Совет уже в понедельник. Хорошо, что впереди выходные, и я, если что, могу повозиться с ней подольше. Да и русской надо бы уделить время.       Выброси её из головы, О'Хара!       Сперва смета, потом всё остальное. И только собираюсь основательно за неё взяться, как раздается стук в дверь. Да черт подери, кому что понадобилось уже?!       — Войди.       Когда на пороге со стопкой бумаг объявляется старший Найт, хочется демонстративно отвернуться. Явился, наверняка вчера больше всех бился за то, чтобы Ольга тут застряла. Но держусь, не подавая вида. Он отдаёт поклон, чуть улыбаясь, а я вижу в его глазах лёгкое снисхождение. В районе копчика начинает припекать. Однако и сам понимаю, что, в общем-то, многие смотрят на меня так. То, что я вырос и стал серьёзным, придётся доказать.       — Доброе утро, Наследник. Я принёс бумаги на подпись, согласно распоряжению Главы.       Киваю, кроя максимально безразличную морду.       — Срочные?       — Нет, но я хотел бы, чтобы вы взглянули сейчас, — подкладывает их мне под нос, пожимая плечами без тени настырства. — Вдруг понадобятся какие-нибудь пояснения. Полагаю, по первости будет трудно разобраться в делах Штаба.       Сердобольный до одури. Намеренно откладываю смету в сторону, чтобы он не успел разглядеть наметки.       — Присядь, — ухо режет контраст, его уважительное обращение в противовес моему, более вольному, кажется каким-то неправильным. Ведь за детство я привык к другому положению вещей. — И, если можно, без официоза... Я не привык.       Джейсон улыбается чуть шире, усаживаясь в кресло напротив.       — А следовало бы, тебе это пригодится в будущем, когда станешь Главой.       — Тогда и научусь.       Короткий смешок раздражает, решил мне нотации почитать? Спасибо, у меня для этого отец есть. Настырно уставляюсь взглядом в бумагу. Пояснения он мне собрался давать, наставник хренов.       Вдох-выдох. Джейсон занимает пост Заместителя уже давно и обладает огромным опытом. Да и советы может дать дельные, даром, что после Трибунала у меня настолько горит, что я даже слышать пока о нем и Кайле не готов.       И неловкое молчание затягивается, повисая странной паузой. Найт коротко барабанит пальцами по столу.       — Вчерашний Трибунал был несколько сумбурным…       Давай ещё и об этом поговорим, конечно. Всем своим видом демонстрирую безразличие, и даже не найдя отклика, он все же продолжает разговор.       — Не держи зла на Кайла. У вас никогда не складывались отношения, но теперь вы выросли... Предстоит не просто тренироваться в одной группе — работать бок о бок. Надеюсь, вы оба это довольно скоро поймёте. Вчерашний Трибунал для обоих выдался нелегким. Кайлу тяжело признать свою ошибку, — Джейсон спешно разводит руками. — Я не оправдываю, он виноват. И должен был не упрямиться, а разбираться. Но, на благо Штаба, было бы лучше, если бы вы работали тандемом, а не против друг друга. Кайл горяч, и характер оставляет желать лучшего, но за его плечами опыт, который мог бы быть хорошей опорой.       Молчу, наконец переводя на него взгляд. И ведь даже определиться с эмоциями не могу. С одной стороны, хочется послать к черту. С другой — Джейсон хороший друг и напарник отца, несмотря на разницу в их характерах — тандем действительно сложился сильный. Мне Кайл как будущий Заместитель не интересен абсолютно. Стану Главой — и свое законное место займёт Девингем, как и поколения его праотцов, рядом с Главой. А Кайла, если честно, есть желание поснимать со всех должностей и отослать подальше.       Но отрицать, что боец и тактик из него вышел хороший — глупо. Один только проигранный чемпионат по шахматам чего стоит. До сих пор обидно.       Джейсон смотрит в глаза открыто, кажется, без тени подвоха.       — Самое важное для Главы — его авторитет. Это то, что нарабатывается годами, Рик, ещё с тех пор, когда становятся Наследником. Уверен, что ты знаешь эту истину лучше меня. Методы могут быть разными, и, возможно, вчера лично я мог перегнуть палку с занудством, но моя цель, как и с твоим отцом, — быть опорой и страховать. Лучше ощутимый укол в начале, чем падение с высоты потом. Кодекс важнее всего, а ты его гарант и поклялся чтить все нормы до последней.       — Я понимаю, — и вместо раздражённого рыка выходит какое-то подавленное согласие.       Он довольно кивает.       — Мне не хотелось бы, чтобы ты держал обиду. Если вдруг тебе нужна какая-то помощь или совет — ты всегда можешь обратиться ко мне тоже, я буду рад помочь. Надеюсь, что это досадное недоразумение вскоре останется в прошлом.       Интересно вот, он вчера от Райана выхватил за поведение на Трибунале или же и сам понял, что перегнул? На сей раз решаю не затягивать паузу и соглашаюсь с его словами. Ситуация может быть любая, но он делает мудрый шаг: налаживает мосты, не дожидаясь, пока это станет сложным.       — Думаю, со временем забудется, — пожимаю плечами. Это, конечно, вряд ли, память-то у меня все-таки хорошая, но ради блага Штаба стоит не держать глупых обид. Лучше просто восстановить форму и как в старые добрые — отделать Кайла на какой-нибудь тренировке.       Джейсон улыбается, я улыбаюсь, и ведь каждый, сто процентов, трактует жест по-своему. Документы просматриваю быстро, пара беглых уточнений, скорее для приличия, чем для понимания, — всё ясно и так. И, наконец, я снова остаюсь в своём кабинете один, и будто бы даже дышать становится как-то проще.       Вновь берусь за смету и вспоминаю себя только ближе к обеду. Черт, обещал Ольге, что приду. Еды-то нормальной в покоях нет.       Только собираюсь отложить все дела, как звонок стационарной трубки заставляет лениво перевести взгляд на базу.       — Алло?       — Зайди ко мне.       Гудки бьют в такт ускорившемуся пульсу. Что опять? Похоже, Ольге придётся подождать меня чуть дольше, чем планировалось.       Стучусь, и буквально после первого звука замок отцовской двери загорается зелёным.       В кабинете никого, только насупленный Глава. Как и всегда: пиджак наброшен на плечи, а пустые рукава свисают по бокам. Райан облокотился на стол локтями и сверлит взглядом, упорно так и давяще, что невольно замираю у стола.       — Привет, что-то случилось?       Коротко поджимает губы, не предлагает сесть. У-у, разнос, видимо, будет пышный, и кажется мне, что я знаю всего одну Рыженькую причину для этого…       Сложности не заканчиваются!       — Это ты мне, будь добр, расскажи, в чем дело?       Дерьмо, тон тоже какой-то ни разу не добрый.       — Что именно ты имеешь ввиду?       Отец терпеливо потирает переносицу.       — Скажи, что уже подобрал русской покои…       Закусываю губу. Угадал я с поводом, конечно. Впрочем, следовало бы подумать, что Райану такой вариант вряд ли понравится, вот только совсем уж раздачи пряников я не ожидал.       — Ну-у, и да и… нет.       Тяжелый вздох против моего затаенного дыхания. Отец снова смотрит, как на напортачившее дитя, а я не знаю, как аккуратнее донести до него причины своего поступка, ведь я даже сам не до конца, кажется, могу себе объяснить, что именно, кроме банальной жалости, толкает меня к этому.       — Сядь, — рычащий тон пробирает до мурашек, и я довольно юрко усаживаюсь за переговорный стол. Через кресло от отца так, кажется, взгляд давит поменьше, да и раздражение переносится чуть легче. — Мне отрапортовали, что в Тюремном корпусе ты дал номер своих покоев и забрал девчонку.       Не рискую смотреть ему в глаза, попросту не хочу видеть в них разочарование и осуждение. Банально, потому что не считаю себя виноватым, потому что разговор обязательно обернется спором.       — Да, я забрал ее к себе.       — Зачем? — резкий вопрос, как выстрел, заставляет опять затаить дыхание и притихнуть. Взгляд блуждает по столу, будто ища, за что зацепиться. Почему я должен что-то придумывать? Объясняться за то, что пытаюсь попросту кому-то помочь? Делаю глубокий вдох. В конце концов, не собираюсь отступать.       — Потому что не согласен с приговором, но всё, что могу сделать, — помочь ей научиться жить здесь.       — У тебя задач мало? Успеваешь и работать, и тренироваться?       — Нет.       — Ты хоть понимаешь, что творишь? Что будут говорить в Штабе? Ты Наследник, который должен о безопасности всех нас печься, а не носиться с какой-то девицей, как нянька!       Теряю терпение, наконец отваживаясь поднять на отца взгляд. Гребаное смешение понимания и непонимания одновременно доводит до ручки. Глотку опаляет от желания повысить тон, но это будет перебором. Пару секунд для успокоения, отец давит разъяренным взглядом, ожидая ответов. Плечи расправлены, губы поджаты: явно сдерживается и уверен, что подбирает слова. Не такого он от меня ждал, а я и сам понимаю, что все шаги, что предпринимаю, вообще не соответствуют тому, как должен был бы себя вести.       — Я понимаю…       — Тогда какого черта?       — Это просто скотство! — не выдерживаю, не успевая выправить тон.       Отец потирает переносицу, делая до того обречённый вздох, словно я несу полный бред. Мысль колет в самой глубине души: в масштабах его опыта так и есть. Сбавляю накал.       — Помню наш вчерашний разговор, понимаю, что она против Штаба — капля в море, но не могу поступить иначе. Бросить её — проще всего, но мой отец учил меня нести ответственность за поступки!       Кивает.       — А если по твоей вине умрут бойцы, что делать будешь? Переженишься на всех вдовах? Рик, порыв благородный, но ты не можешь утирать сопли абсолютно всем. Особенно рождая тонны сплетен и лишних вопросов! Подбери девке покои и переселяй сегодня же. Можешь навещать, если так принципиально, но жить у тебя под боком она не будет.       Упрямо смотрю на него. Будет, я так решил. Но, видимо, Райан забывает, что упрямством я пошёл в него.       — Нет. Я обучу её английскому, расскажу про Штаб, пристрою на работу и после этого сразу же переселю. Потому что не хочу потом себя винить в этом и терзаться мыслями что мог, но ни черта не сделал. А если она с собой покончит?       — Штабу проще.       — Тогда приговорите её к смерти и подкиньте в какой бордель. Гражданские купятся. Я вот лично боюсь себя представить на её месте. Может, как раз потому, что ещё не отрастил панцирь?       Отец коротко прыскает.       — Ясно. Что ж, ладно. Но если только девица что-то выкинет, можешь не сомневаться, я с тебя по всей строгости спрошу. Нравится — ковыряйся. Сам же скоро завоешь, я-то тебя знаю.       Вздергиваю подбородок, вот ещё.       — Не завою.       — Посмотрим. Обязанностей никаких с тебя это не снимает. И будь добр, не забывай про тренировки. А сейчас иди, мне не до детского сада.       Так, значит? Хрена с два я сдамся. Теперь точно будет по-моему. Встаю и на автомате, отдав поклон, ухожу к себе в кабинет.       Завою я. Ага. Из ишачьего упрямства вывезу! Винить себя потом гораздо хуже. Злость никак не хочет затихать, всё ещё облизывая нутро раскалённо-ядовитым языком пламени. Прикрываю глаза. Да уж. Со стороны ведь и правда выглядит сомнительно. Рыкнув, провожу по лицу ладонью. К чёрту! Я решил, а значит, сделаю. Кошусь на смету. На стопку бумаг, которая скопилась на подпись, и остаётся только глубоко вздохнуть, чтобы усмирить панику.       Быть лучшим на тренировках было легко всегда… Ну почти, если Кайла в расчёт не брать. Эта белобрысая зараза всегда в тонусе держит, но при должном усердии все-таки не дотягивает. На шаг, но все же оставаясь позади.       А вот с бумагами ситуация совсем другая. Здесь обгадиться как нефиг делать, ещё и голова не тем занята. Прорвёмся.       Решив, что сверлить бумагу взглядом нет смысла — укладываю её в папку. Придётся карпеть над ней в выходные, за сегодня надо разобраться с остальным.       В столовой самый час пик — народу море, и хвост очереди предательски далёк от раздачи. Бросаю взгляд на часы: так весь обед только на ожидание промотать можно. Хорошо, что забираю еду с собой — свободных столов не наблюдается. Местами за длинными столами мелкими галдящими стайками птиц сидят дети с куратором во главе. Воспитанников Детского Корпуса на завтраки, обеды и ужины водят организованно — так проще следить, что все сыты, а значит, и форму не потеряют. Подрастут, переселятся в кубрики попросторнее, и начнут ходить за едой сами. Готовить будущим боевикам точно будет некогда, у остальных ещё есть хотя бы мизерные шансы.       Беру две порции овощного рагу с мясом. Пахнет вроде не плохо. Надеюсь, выживем.       И только когда собираюсь уйти, цепляюсь взглядом за корзинку с апельсинами. Беру парочку. Если у Ольги окажется аллергия, то я один много точно не съем.       Подхожу к покоям, и от обеда не остаётся ни минутки — ровно час прошёл, и, по-хорошему, мне пора обратно.       Как тут график вырабатывать?       В покоях абсолютная тишина, и я как-то запоздало понимаю, что автоматически подбираюсь. Надеюсь, она ничего с собой не сделала. Найти труп в своих покоях я уж точно не хочу.       — Оля, я обед принёс!       Но в ответ тишина. Надо бы в памяти освежить некоторые моменты из учебника психологии. Он у нас, конечно, специфический, скорее не про помощь, а про слом и допросы, но помнится мне, что что-то насчёт депрессии там тоже было.       Ольга лежит в постели. Такое ощущение, что после завтрака так и не вставала. Волосы на голове сбиты, растрепаны идеальные кудри, а под глазами мешки размером с подлость, подкинутую ей мирозданием.       — Привет, — не переводит даже взгляд, а голос до того пустой и серый, что хоть самому в депрессию падай.       Невольно в памяти всплывает поведение Каина в детстве, сразу после смерти его родителей. С той лишь разницей, что он не говорил вообще. Коротко киваю. Да, было то же самое, и тогда я его вытащил. Справлюсь и сейчас, в конце концов, тогда мы были детьми, а теперь я взрослый мужик, ещё и прошедший обучение, после которого маневрировать гораздо проще.       Отставляю обед на комод и подхожу к Оле. Присаживаюсь на корточки, заглядывая в покрасневшие глаза. Ага, опять ревела. Что ж, это лучше. Было бы паршиво, если бы молча держала всё в себе.       — Есть нужно, мы же с тобой говорили, помнишь?       Не давлю, стараясь придать голосу как можно больше ласковости. Вот и как её бросить в отдельных покоях? Не петлю соорудит, так с голода загнется. Трудно ждать решительности от комнатной гражданской девчонки, и как её собрать, я пока не понимаю, поэтому придётся прощупывать. Хорошо, что нас воспитывают намного жёстче. Подобная ситуация, конечно, любого бы выбила из колеи, но вот наглухо — вряд ли. Приспособились бы.       — Не хочу.       — Надо.       Едва заметно мотает головой.       — Бесполезно, меня тошнит, не хочу ничего.       Этого ещё не хватало.       — Ты уверена, что с тобой всё в порядке? Ты не беременна, случайно?       Пустой взгляд медленно липнет к лицу, сменяясь возмущенным, а я в глубине души радуюсь, что хоть какие-то эмоции у неё все-таки проскакивают. Значит, всё не совсем фатально.       — Нет, — заливается краской, мигом усаживаясь. — Этого не может быть.       Пожимаю плечами.       — Тут, знаешь, никто не застрахован.       Скрещивает руки на груди. Закрывается, разговор явно неприятен. Понимаю, но мне-то надо знать! Не готов я ночами за фруктами носиться. Тогда с её переселением придётся ускоряться.       Хрен же докажешь потом, что это не мой бастард.       И тогда отец точно меня вместе с начинкой съест.       — Если бы даже что-то и было, то ваш Кайл точно бы все выбил.       Прыскаю. Мастер абортов, переломов и летальных исходов. Универсал просто.       Оля поджимает губы, явно намекая, что это не смешно.       — Прости, согласен, это ужасно. Вернёмся к делу.       — Это от стресса.       — Уверена? Может, провериться?       Её ведь наверняка проверяли перед тем, как укладывать в мою постель? Каковы шансы, что могли не заметить? Вряд ли… Но если она от Рокоссовского ещё и беременна, то ни хрена от приговора Штабу легче не станет. А если правда вскроется, то он точно из кожи вон вылезет, чтобы отомстить да посильнее.       — Я не могу быть беременна, перестань, пожалуйста. — Давится словами, отводит взгляд в сторону и нервно заправляет прядь за ухо. — Не от кого... В общем, не важно!       Вскидываю руки, словно сдаюсь.       — Извини. Ты просто говорила про Рокоссовского, я подумал…       — Не спала я с ним… — смотрит украдкой, красная-красная, а мне от её попытки оправдаться становится легче. — И вообще ни с кем… Боже, — прикрывает глаза рукой, — что я несу.       — Расслабься, моя вина. Это было бестактно, — крою раскаивающуюся рожу, хоть и ни капельки не жалею всерьёз.       Интересно только, кто догадался мне девственницу подложить? Тут даже шпионка могла бы взбрыкнуть! Зато теперь ясно, откуда в ней столько смущения. Забавная деталь.       Кивнув, она глубоко вздыхает, разглядывая одеяло.       — Вернёмся к еде. Может, хоть попробуешь?       — На ужин, хорошо? Сейчас меня и правда мутит…       — Договорились. Тогда я быстро поем и побегу обратно. Есть предпочтения на ужин? — Все равно.       Ожидаемо. На часы взгляд даже не бросаю — боюсь представить, насколько уже задержался. Еду в рот буквально зашвыриваю и чуть не бегом несусь в Главный Корпус. Надеюсь никто меня не искал, а то так и спалиться недолго.       Остаток рабочего дня проходит спокойно, и я практически успеваю разобраться со всеми документами, откладываю лишь парочку на понедельник — нужны будут уточнения отца, а сегодня вновь соваться к нему в кабинет нет никакого желания. Только намереваюсь поднять задницу из кресла, как раздается короткий стук, скорее для приличия, чем из желания реально достучаться, а следом сразу открывается дверь и на пороге с наглой рожей объявляется Кайл.       — Я не давал дозволения войти, — вскипаю мгновенно, складывая руки на груди. Он с многозначительным взглядом оборачивается на дверь, а затем пожимает плечами:       — Раз не заперто — значит можно, — кладет небольшую стопку бумаг мне под нос. — Это на подпись.       Не скрываясь, делаю для успокоения глубокий вдох. Нельзя ведь орать на всех, правда? Такая себе идея для Наследника. Да и отец очень редко повышает голос, учиться пора. Достаточно представить, что собственными руками топлю его в чистом горном ручье на живописном склоне горы, и становится чуточку легче.       — Оставляй.       — Нет, Наследник, — тон — все равно что плевок ядовитой змеи, такой отравляющий и уничижительный, что вся статусность титула к чертям летит разом. — Эти бумаги — срочные.       Бросаю взгляд на часы, отзеркаливая его ехидную ухмылку.       — Шесть ноль пять. Где же ты тогда был раньше?       — Работал, не поверите, не покладая рук. В понедельник утром их нужно запустить в работу. Подпись поставьте, будьте добры, могу даже крестик нарисовать, чтоб не промахнулись.       — Да уж разберусь, — поднимаюсь, не желая больше терпеть взгляд сверху вниз. За время моей учебы он явно забыл, кто в доме хозяин. Надо поговорить с Джоном и попросить его меня потренировать, дальше находиться в положении второго — опасно, все равно рано или поздно закусимся. И я бы предпочел положить его на лопатки, а не пасть самому.       Он все еще непреклонно стоит на месте, тихо притопывая ногой — намекает, что терпение к концу подходит, а я решаю отыграться за все разом.       — Утром в понедельник зайдешь, посмотрим их, если хочешь — вместе, дашь все пояснения. Если сочту нужным — подпишу.       — В понедельник Совет. И черта с два он кончится быстро, — ухмылка становится еще шире, а ледяной взгляд поблескивает целой сворой заговорщицких искр. — Если они не будут запущены в работу утром, то оба не обрадуемся.       Сукин сын. Выдерживаю испытующий взгляд, хотя самому безумно хочется всё же заглянуть в бумажки. Что же там такого срочного?       — По регламенту на отработку срочных документов у меня есть два часа. С учетом того, во сколько ты явился — можешь быть свободен.       Мне кажется, или он зубами скрипнул? На душе даже как-то тепло становится от того, что хоть так получилось его уколоть, но Найт не из тех, кто надолго остается в долгу:       — Ладно, — пожимает плечами, будто ему абсолютно все равно, и направляется к двери. Я почти готов выдохнуть, как он резко останавливается у входа с до того елейной рожей, что буквально кирпича просит. — Действительно, в конце концов, шесть десять уже, а русская в покоях все еще одна. Бедняжка, — притворное сожаление настолько хлещет через край, что я невольно морщусь, на силу перебарывая отвращение. — Беги, девка-то важнее Штаба, она ж и плакать умеет.       — Пошел вон.       И он не заставляет себя ждать, практически моментально скрываясь из виду, нарочно хлопая дверью так, что грохот бьет по ушам. Опыт, тандем, стратегический ум. Шел бы он нахер, стратегически и надолго!       Сперва собираюсь уйти домой сразу, даже не глянув в сторону стола, но потом невольно останавливаюсь у самого порога. Отец часто остается в кабинете даже после конца рабочего дня, нагрузка — огромная, и с учетом нашей ответственности работать от звонка до звонка просто невозможно. И мои аргументы сами по себе звучат смешно. Поджимаю губы. И если б это был не Кайл, а кто угодно другой, я бы так не вспылил. Но и он, очевидно, был зол как черт. Может, как раз из-за этих бумажек?       Вновь сажусь за стол. Все связаны с финансированием на ремонт АЭС Штаба, подписываю и потираю ладонью лицо. Отдавать Найту прямо сейчас не позволяет гордость — сам ведь осадил, а так будет выглядеть, словно испугался его слов. Отдам утром перед Советом.       Забираю бумаги с собой, наконец уходя из Главного Корпуса. АЭС — вещь важная, она питает весь Штаб электричеством, и даже малейшая просадка мощности может стоить нам дорого, как в финансовом плане, так и по части безопасности. Расположенная на почтительном расстоянии от Штаба, она удачно мимикрирует под обычную гражданскую АЭС, но работают на ней только люди Штаба.       В столовой опять аншлаг, но в этот раз, гоняя мысли о работе, я почти не замечаю течения времени. Забираю ужин и вскоре оказываюсь в покоях. Тишина стоит мертвая, только свет падает из дверного проема комнаты. Ольга не спит, но все также проминает диван, переводя на меня взгляд до того безразлично, что кажется, будто она робот.       — Я принес ужин, и ты обещала его съесть.       Ольга только морщится в ответ, натягивая на лицо одеяло. Черт, вроде взрослую девицу у себя оставлял, а не пятилетнего ребенка. Прохожу в кухню и раскладываю ужин по тарелкам. Греть придется, уже еле теплое. Она все лежит, закатываю глаза. Клянусь, не встанет после сигнала микроволновки — собственными руками ее сюда притащу. Голодных обмороков мне еще тут не хватало.       Было бы неплохо ее чем-то занять…       Звонок мобильного вызывает рассеянное удивление. Странно, кому приспичило на гражданский номер? Взгляд падает на экран и моментально цепляется за имя: Брендон. Качаю головой. По-хорошему, это общение пора хоронить с почестями, но отчего-то необходимость не отвечать вызывает в глубине души такую досаду, что хочется малодушно снять трубку. В конце концов, если я так и буду отыгрывать Бранта, то ничего страшного от редких звонков ведь не случится?..       А он звонит до того настырно, долго не кладя трубку, что сомнения разбиваются о полоумное желание ответить со скоростью света. Черт с ним, закончить общение всегда успею.       — Алло?       — Глянь, какая важная муха, — по тону слышу, как он хмурится и поджимает губы, и от чего-то становится легко, как в самые беззаботные дни в универе. — Хрен этому Вжику дозвонишься.       — Жужжу круглыми сутками, не покладая задницы.       — И почему мне кажется, что тон у тебя убитый?       Вздыхаю в трубку, краем уха слыша какое-то шуршание и шипение. Улыбаюсь.       — Готовишь, что ли?       — Ага, — ленивый голос вызывает зависть. Я дома всего неделю, а событий столько, сколько в универе и за год не случалось. — Не мешает? На громкой удобнее.       Мотаю головой, поздно понимая, что он не увидит.       — Нормально. Что есть будешь?       — Неужто дворецкий не кормит?       — Не дворецкий, а повар, балда.       — Простите нас, плебеев, — голос теплеет, — стейк форели урвал, в сливках запеку.       Уныло смотрю на спагетти с выглядящей довольно прискорбно пастой болоньезе. М-да, его б к нам в столовую поваром.       — Звучит неплохо, закажу на завтра.       — Обращайся, могу еще изысканных идей подкинуть. Как дела, акула бизнеса?       Прижимаю трубку плечом, успевая открыть микроволновку чуть раньше, чем она предательски запищит.       — Информации много, пока успеваю с трудом.       — Справишься, не бзди.       Коротко смеюсь.       — Обязательно. У тебя как дела, работу ищешь или все еще бакланишь?       — Ну что ты сразу о больном… Я в поисках лучшего!       — Состаришься, Рокфор, пока найдешь.       — Нудишь, как мой отец.       Смеюсь, коротко и как-то совсем невесело. Некстати на ум приходит реакция отца на все мои последние поступки, и я бросаю взгляд через плечо на дверь. Ольга так и не пришла.       — Гложет тебя что-то…       Поджимаю губы.       — Есть такое. Кажется, пока я отца больше разочаровываю, чем помогаю ситуации.       В конце концов, я же не раскрываю подробности, а выговориться в целом полезно.       — Иногда такое случается. Брось, я вон для отца вообще сплошное разочарование, а у тебя с твоим вроде нормальные отношения. Думаю, всё будет путем.       — Да, вырулю.       — Че… С девчонкой познакомился, с какой?       — Мне некогда, — закатываю глаза. Познакомился, ты б её видел. Но говорить об этом, конечно же, не буду. Пока она мне только сплошные проблемы приносит.       — Фу, как скучно. Скрасил бы тоску.       — Не в этом счастье.       Хохот рождает лёгкое раздражение, а потом и сам оцениваю сказанное. М-да, для Бранта мысль странноватая.       — Эрик, ты здоров? Или в одной из воздушных ям из тебя выбили заядлого бабника?       На этот раз вздыхаю тихонько, чтоб неслышно было. Некстати ловлю себя на мысли, что секса хочется до одури, а Ольга всплывает в памяти не в меру часто. Да и совсем не так, как было в реальности.       Закатай губу, О’Хара, она твоё одиночество скрашивать не станет.       Написать, что ли, Джевелс?       — Ну уж нет.       Брендон хмыкает.       — Вот это уже больше похоже на Эрика, которого я помню.       — Просто даю тебе фору.       Обоюдный смех не заставляет себя ждать.       — Ладно, Вжик, побежал я. Не пропадай только, хорошо?       — Постараюсь, удачи тебе с поиском работы.       — Тебе тоже с батиным бизнесом, пока.       Но мое ответное «пока» уже тонет в гудках. Удивительно и то, что Ольга до сих пор торчит в комнате, не раздражает. После разговора стало будто бы чуточку легче. Да, друг, знал бы ты правду, интересно, осудил бы меня или также поддержал? Нет смысла об этом рассуждать, у Бранта таких страстей быть не может, а о том, кто я на самом деле, он не узнает никогда.       Но общение сохранить все-таки стоит.       — Ольга! — выхожу за ней в комнату, заставая ее у зеркала: туго затягивает резинку на волосах, собранных в толстенный хвост. Люблю красивые волосы… В них всегда приятно зарываться пальцами, мягко перебирая прядки, чуть потягивая, чтобы удобнее подобраться к шее и…       Из пространных мыслей меня выводит звонок в дверь, и я внезапно осознаю, что Ольга уже какое-то количество времени смотрит на меня, а я стою изваянием, привалившись к стене плечом и бродя по ней взглядом. Черт, О’Хара, вот какого хрена?!       — Иди на кухню, там уже все погрето, я открою.       Глянув на меня как-то настороженно, она молча кивает и старается держаться как можно дальше, проскакивая в дверной проем. Открываю дверь ровно в тот момент, когда Каин вновь жмет на звонок.       — Наконец-то, копуша. Пошли на тренировку?       — Я… — и надо бы, и так не хочется, что словами не передать. — Давай завтра? Весь день будет, а сегодня сил уже нет если честно. Да и я только поужинал.       — Черт, я надеялся, что успею до того, как ты поешь. Звонил, а у тебя занято, треплешься с кем-то.       Каин вопросительно выгибает бровь, явно намекая, что ждет объяснений, а я лихорадочно пытаюсь сообразить, чем прикрыться. Рассказывать брату о том, что все еще общаюсь с другом с гражданки, не хочется — мало ли сболтнет отцу или Ким.       — Уточнял у Морроу некоторые детали для сметы, Совет-то уже в понедельник.       — Ясно, трудоголик. Ну ладно, переваривай, а я пойду пробегусь немного.       — Давай.       Каин с усмешкой уходит, а я мысленно радуюсь, что у него нашлось дело поважнее, а то он быстро бы спалил, что я попросту соврал об ужине. Закрываю дверь и возвращаюсь в обеденную, замирая буквально на пороге. Ольга стоит у окна, сбивчиво шепча и прижав что-то к уху. В мозгах щелкает моментально: телефон.       Если она дозвонилась до дома, то случится трендец таких масштабов, что припоминать мне его будут безумно долго.       Она затравленно оборачивается, смотрит заплаканно и так умоляюще, и в неразборчивом, ставшем чуть надрывнее шепоте различаю только «возьми трубку».       И это подстегивает выйти из ступора.       Не замечаю, как оказываюсь рядом, отчетливо понимая, что у меня буквально секунды на то, чтобы исправить ситуацию. И желательно при этом ничего ей не сломать с непривычки. Пытается сперва защититься руками, брыкается, переходя на крик, умоляя не трогать, обвиняя в бесчестности и, кажется, всех грехах разом. Во всей этой возне телефон включается на громкую.       Подавляющее большинство знакомых мне захватов не помогут — могу ее попросту сломать к чертям.       Острая боль в паху трезвости не прибавляет. Сдавленно выдыхаю сквозь зубы. Русская борется с отвагой разъяренной кошки: пытается укусить, расцарапать и ударить хоть куда-то. Телефон бьется о плитку на полу, заливаясь длинными гудками и скользя по полу дальше. Рука, вторая, развернуть к себе спиной, так биться будет сложнее. Вскрикивает от боли, когда перехватываю тонкие запястья и за них же вжимаю в свою грудь.       — Алло? — раздается из трубки, и я буквально за жалкие мгновения успеваю зажать Оле рот. Кричит, в руках бьется, а я удивляюсь тому, откуда она берет столько сил. Тяжелый вздох женщины на том конце провода отдает просто смертельной усталостью. — Что вам нужно?       Русская уже не кричит — рыдает, обессиленно сдавшись, но хватку не ослабляю. Может и дернуться в последний момент.       — Опять спам какой-то, — слышится уже отдаленнее, будто женщина объясняется с кем-то. Ольга коротко, но не жалея голоса кричит. Бесполезно, по обеденной набатом раскатываются короткие гудки. Трубку бросили. Мысленно выдыхаю. Опоздай я на минуту, и у нее бы получилось. А там даже представить боюсь, какие у этого звонка могли быть последствия. Можно даже не сомневаться, что русские потребуют ее немедленно, а дальше начнется скандал таких масштабов, которые и прогнозировать не хочется. За такое отец бы меня точно самолично придушил. Ким бы потом откачала, конечно, но приятного мало.       Держу ее, не решаясь отпустить. Пусть хоть немного успокоится. Прижатая к моей груди, она дрожит всем телом, но не пытается вырываться — просто замерла. Ладонь вся мокрая от слез. Хочется наорать на нее, погромче, подобрать хлесткие формулировки, чтобы наконец дошло — дороги назад нет. Но в глубине души понимаю, что это, во-первых, бесполезно, а во-вторых, любой бы попытался это сделать. Злиться остается только на себя за то, что бросил телефон без присмотра.       Бросаю взгляд на него — весь экран в паутинку. Черта с два я там хоть что-то разгляжу. Теперь еще и мобильник менять, придется перешивать его на систему Штаба. Это несколько дней без связи.       Сверлю недовольным взглядом затылок Ольги. Проблема ходячая, нянькайся тут с ней. На кой черт я вообще догадался забрать ее к себе?! Ослабляю хватку и, отпустив, делаю шаг назад. Если решит наброситься, то расстояние позволит успеть среагировать. Ничего серьезного она сделать не сможет, но ходить по Штабу с расцарапанной рожей как-то не хочется.       Но она стоит на месте и кажется, будто вообще моего отдаления не заметила. Гипнотизирует взглядом разбитую трубку, еле слышно всхлипывая. Горькие рыдания уже закончились? Быстро, однако.       — Будь добра, больше так не делать, — самоконтроль трещит по швам и вместо спокойной просьбы выходит какая-то рычащая угроза.       — Пошел ты, — в тон мне, почти утробно, будто вселился кто. Еще и огрызаться будем?!       — Следи за языком.       — Да хоть убей меня, мне плевать! — разворачивается резко, так, что я практически готов отступить еще на шаг для наращивания безопасного расстояния. Медный орел растрепанного хвоста окружает ее голову, и она будто горит в пламени этого чистого гнева. Если бы она умела обращаться с оружием, был бы повод серьезно напрячься. — Я ненавижу тебя, всех вас! Если бы не ты, я бы могла вернуться домой!       — Если бы не я, тебя бы расстреляли как Наталью Жукову.       — Зато я вернулась бы домой и родители не искали бы меня!       — Мы уже говорили об этом.       — Нет! Ты всегда применяешь силу, чтобы заткнуть мне рот. Там в камере: ты ведь вырубил меня! Здесь и сейчас! Ты отобрал мой шанс вернуться домой!       — Еще раз повторяю, домой ты не вернешься. Да, я виноват в том, что видел лазейку и пичкал тебя надеждами, но этого уже не изменить.       Напряженные плечи, руки в кулаки сжаты. Стоит на месте и просто уничтожает взглядом. Не решится напасть, понимает, что смысла нет. Да, О’Хара, пока ни черта у тебя не выходит в плане поддержки и помощи. Кажется, делаешь только хуже.       — Я не виню тебя, — решаю сбавить обороты, все же беря злость под контроль. — Но тебе лучше смириться с этим.       Дернувшись, как от удара, она срывается с места и уходит, резко скрываясь в проеме. Через несколько секунд слышу, как хлопает дверь в ванную, а следом тихий щелчок замка. Тяжелый вздох распирает грудную клетку. Все же пора завязывать с этим. Нет времени ждать, пока наиграюсь в психолога. Чтобы привыкнуть к этой мысли и не сойти с ума, ей нужна помощь настоящего специалиста. Я психику умею только ломать. Другому не учили.       Плюнув на ожидания, сажусь ужинать. Остывшая еда из столовой настроение не улучшает — сегодня в меню что-то особенно тошнотворное, или же мне в принципе кусок в горло не лезет? С горем пополам заталкиваю в себя еду, так и не подняв телефон с пола. Разбитый вдребезги экран серебрится трещинами. Прямо как прошлая жизнь Ольги.       Теперь придется ехать в город за новым мобильником. Штабной брать не хочу — модельки закупают не особенно выдающиеся, а я уже привык к мощному телефону. Олин ужин убираю в холодильник. Она вряд ли станет есть, а даже если и захочет — без проблем разогреет в микроволновке.       Мобильник на всякий случай убираю под ключ в кабинет. Ольга долго не выходит из ванной. Вдруг с собой решит покончить? Там нечем, если только многочисленные керамические подставки под мыла, щетки и прочую дребедень не разобьет. Но я не слышал звона. Значит, всё под контролем.       Когда открывается дверь и она выходит в спальню, на лице уже нет и тени той ярости, с которой она убивала меня взглядом. Только обреченная опустошенность. И отчего-то при взгляде на нее сердце сжимается от жалости. Да, она права, я лишил ее шанса вернуться домой. Но разве я могу иначе? Должен думать о Штабе. О людях, которые пострадают, о бойцах, которых потребуют для расплаты.       Молча доходит до кровати и валится в нее, по самую макушку натягивая одеяло. Закусываю губу. Нашел ты приключения на свою задницу, Рик. Плевать, разбираться с этим буду завтра. Сил уже никаких нет. Решаю пораньше лечь и хорошенько выспаться, а потому укладываюсь на свободную половину кровати. Обо всем этом буду думать завтра. И мосты тоже налаживать завтра.