То, что прячется в тени

Свет раздражает глаза, а слишком громкое гудение ламп вызывает нервное желание почесаться. Гудят ли они вообще? Может, этот звон стоит лишь в голове, и больше его никто не слышит? Стервятник смотрит на свое отражение в забрызганном грязном зеркале, склонившись над раковиной, секунду или целую вечность. Трет пальцем под глазом, пытаясь подправить расплывающийся макияж, и не может понять, исправляет огрехи или делает только хуже — отражение качается не меньше его самого, а попытка сфокусировать взгляд отнимает слишком много душевных сил. Плевать. Он будет улыбаться своей зубастой кривой улыбкой, а все будут улыбаться в ответ. Даже если выглядит Вожак Третьей, как обдолбанная шлюха. Он отцепляется наконец от раковины и шатаясь выходит из туалета. Спасительная темнота Третьей спальни ласкает глаза, и Стервятник расслабляется так резко, что хочется никуда не ходить, а сползти тряпочкой тут же возле своих Пташек, расположившихся на полу с подушками, свечами и странно пахнущими напитками. Они не будут против, они любят Папу, Папе всегда найдется место в их развеселом Гнезде, где кто-то нездорово хихикает, а кто-то будто уже уснул. Он здесь само собой разумеющееся. Как безумный родственник, свихнувшийся Отец, забывший дорогу в реальный мир. Но Стервятник шел не сюда, где-то там, в темных коридорах, где не должно быть ни одной живой души в столь поздний час, его ждут. Ждут его любезное общество и пугающие глаза. Ждут, чтобы сесть поодаль, подальше от слишком темной тени, которой не может быть, когда выключен свет. Ждут, чтобы разделить приятную беседу, терпкие ликеры и самообман. Ждут поверить, что у него все в порядке. Стервятник бредет по коридорам. Он не помнит дорогу, но знает, что она сама приведет его туда, где следует быть. Один из кабинетов открыт и оттуда тянется запах паршивых сигарет, какие любит Рыжий, да и половина здешнего населения. Стервятник заглядывает внутрь и различает Мертвеца, растянувшегося на парте и рисующего на потолке узоры фонариком. Рядом с ним на стульях Рыжий и Валет, ржут и курят, что-то пьют. Только безумные выходят по ночам в коридоры. Они все боятся, но все равно выходят. Не боится только Табаки, но его нет, Шакал не любит высовываться без особой необходимости. А вот его любимая белокурая фея, оболваненная каким-то пьяным Наружным цирюльником, здесь — Лорд вообще отбитый, по нему не поймешь, страшно ему или нет. Сегодня Стервятник обещал карточный клуб, но обещание свое не сдержал. Малиновые вспышки на периферии зрения и легкое помутнение сознания — плохие спутники для подобных посиделок. Стервятник чувствует, что от мигающих лампочек и благовоний сегодня его просто вывернет. С этих, конечно, станется играть, скидывая карты прямо на его бессознательное облеванное тело, но разбираться с последствиями не хочется. Поэтому вместо карт Стервятник приносит пахучие самокрутки, и Рыжий тут же забывает про первоначальную цель своего прихода. Только эльф с обглоданными будто короедом золотыми локонами злобно морщится и укатывает восвояси. Они сидят на полу вчетвером, и Мертвец вытряхивает Стервятнику в ладонь запасы медикаментов, добытых в Могильнике. Он мог бы сожрать их и так, но Стервятник сможет сделать из них что-то поинтереснее. Стервятник смеется, слушая тоскливые рассказы Валета про неразберихи с властью в Шестой. Рыжий выдергивает наушники из плеера, и уши режет мусорная Крысиная музыка, которую они так любят, от которой мутит и ноют зубы. Стервятник встает на ноги и идет к окну, чтобы впустить ледяной ноябрьский воздух. Ему трудно дышать, ему больно идти, но ему хорошо. Где-то внутри жжет то, что он сожрал сегодня перед отбоем, дерет вены, словно в них ползут корешки молодого растения. И Стервятник думает, что это хорошо, может, вот-вот за его спиной зашумит Лес. Но за его спиной только Рыжий, хватает за локоть, выдергивая из окна, прислоняет спиной к стене и прижимается слишком близко. — Похоже, ты перебрал, Стервятник, — шепчет он ему в шею. Стервятник хочет засмеяться, но получается только странный хриплый звук. Он не знает, ушли Мертвец с Валетом или они все еще здесь, делают вид, что не видят, как Рыжий запускает руки под одежду Стервятника. — Хочешь, я помогу тебе избавиться от напряжения? — предлагает Рыжий, присасываясь к ключице и неторопливо расстегивая черную рубашку. — Секс творит чудеса. — Ты же знаешь, Рыжий… — Никакого члена в Папочке. Я помню, — звякает пряжка ремня. — Ты слишком зажатый. — Ничего, переживешь, — выдыхает Стервятник сквозь зубы, чувствуя, как ледяная рука Рыжего забирается ему в штаны. Рыжий смотрит ему в глаза. Стервятник тоже смотрит, но не видит. Такая редкая возможность — зеленые стеклышки сняты, и хоть света от валяющегося на полу фонарика бесконечно мало, при желании глаза Рыжего можно было бы разглядеть. Но Стервятник не пытается. Никогда, сколько бы раз тот не устраивал стриптиз. Стервятник раскрывает ладонь с подарками от Мертвеца, и Рыжий выбирает из них пилюльку, сжимает ее зубами и делится со Стервятником, прижимаясь к его обкусанным губам своим горячим ртом. Дверь с грохотом врезается в стену. Рыжий вздрагивает, Стервятник не успевает — его слепит фонарик, направленный прямо в лицо. — Что за блядская бестактность?! — шипит он, щурясь от близкого света. — Какого черта вы здесь делаете?! — раздается гневный рычащий голос Р Первого. — Мы просто общаемся, — любезно отвечает Рыжий, напяливая на себя непонятно откуда взявшиеся очки, и все же отходит от Стервятника. Стервятник облизывает губы, глядя в разъяренные глаза Ральфа. В его глаза он просто не может не смотреть. Зная, как выглядит сейчас, зная, что вопрос был бессмысленный, потому что Ральф сам прекрасно все видит и все понимает. Ральф потягивает носом, злой ночной ветер не успел выветрить запах Стервячьей травки. — Карманы вывернул! — велит Ральф Рыжему, подходя ближе. Кажется, остальные товарищи все же свалили раньше. — Что так грубо, — тянет Рыжий. Ральф хватает его за руку и выворачивает ее назад. Рыжий ахает от резкой боли и неуклюже копается оставшейся на свободе рукой в карманах. На пол с легким шорохом падают две самокрутки и презерватив. Не нужно объяснять, где он взял это богатство, об этом в Доме всем известно. Ральф отпускает его руку и толкает к выходу. — Быстро к себе! Завтра Шериф узнает об этом с самого утра! Рыжий недовольно стонет, потирая руку и поспешно выходит. — Твоя очередь! Стервятник закатывает глаза. — Что ты пристал, Р Первый! — фыркает он. Ральф толкает его в плечо, и Стервятник качается, как болванчик, ударяясь о стену, голова безвольно дергается, но он не собирается выполнять требования воспитателя. Ральф зол. Его злит непослушание, пренебрежение, и обдолбанный воспитанник не добавляет этой картине радостных красок. Он прижимает Стервятника к стене и сам залезает руками ему в карманы брюк. Стервятник возмущенно дергается, но что он может против воспитателя, который раза в два сильнее его, даже будь Стервятник трезвым. Он возбужден и он знает, что Ральф это чувствует, прижимая его тело к стене. И то, что это его не смущает, бесит Стервятника еще сильнее. Ральф вынимает из его кармана самокрутки и сует их к себе в задний карман штанов. — Что в руке? — спрашивает он, замечая сжатый кулак. — А не пойти бы тебе к черту, Ральф! — рычит Стервятник. Ральф сжимает его запястье до боли, заставляя разжать пальцы. Таблеточки с веселым стуком сыпятся на пол. — Это еще что такое?! Ты совсем берега попутал?! — Сука, — шипит Стервятник. И смотрит в черные глаза. Ему хочется врезать Р Первому, но он не может. Ральф хватает его за горло, прижимая к стене. Останутся синяки, как пить дать останутся. Если, конечно, Стервятник сможет протолкнуть в легкие еще хоть один глоток воздуха и не сдохнет прямо здесь. — Чтобы я больше этого не видел! — почти орет Ральф. — Отсоси! — хрипит в ответ Стервятник. Ральф сверлит его взглядом и вдруг отпускает горло, позволяя Стервятнику захлебываться обжигающими вдохами. — Ну как скажешь, — хмыкает он и вдруг опускается на колени. Ральф расстегивает брюки на Стервятнике, быстро, сноровисто, стягивает их до бедер и берет в рот все еще возбужденный член. Стервятник давится воздухом и хочет вцепиться в волосы Ральфа не то, чтобы оторвать от себя, не то, чтобы поглубже толкнуться ему в глотку, но вместо этого прижимается пальцами к стене. В кабинете темно, здесь нет включенных ламп — только свет фонарика Ральфа и еще одного, валяющегося на полу, — но их противное гудение в голове становится громче, а малиновые вспышки перед глазами увеличиваются в размерах, рождают белых подружек и танцуют с ними в дикой пляске. Стервятника мутит и качает, и все его существо сосредоточено сейчас внизу, на губах Ральфа, обхватывающих возбужденную плоть невероятно нежно, на его языке, что беспрестанно ласкает член, не выпуская его изо рта. Внутри него тесно, горячо и потрясающе остро. Стервятник опускает взгляд, наблюдая, как Ральф быстро двигает головой, позволяя ему выскользнуть почти полностью и, на мгновение задержавшись, вновь заглатывает глубоко. Стервятник смотрит на его губы и понимает, что стонет, громко, пошло, так, что слышит, наверное, добрая половина Дома, но он не может заткнуться, не может перестать толкаться в рот Р Первого, не может отцепиться от его жестких волос. Он кончает резко и почти болезненно. Ральф чувствует, как колени Стервятника дрожат и слабеют, поэтому он крепко держит его за бедра, до синяков, прижимая к стене и вынуждая стоять ровно. И как только пульсация оргазма покидает расслабленное тело, помогает ему аккуратно опуститься на пол. Они сидят на полу, штаны Стервятника все еще спущены и задница мерзнет, но он не торопится что-то с этим сделать. Он прижимается устало к боку Р Первого и хранит голову у него на плече. Ему кажется, что такого ослепительного и такого мучительного удовольствия он не испытывал до этого никогда. Ральф раскуривает самокрутку Стервятника, совершенно наплевав на педагогические принципы, — одна жалкая самокрутка, наверное, уже не сможет переплюнуть полуночный минет в классной комнате — со Стервятником не делится. Он ведь ему запретил, а слово свое Ральф держит всегда. — В то последнее лето, что мы провели вместе, — вдруг произносит Стервятник, и голос его звучит сорванным и пустым, — он проколол мне уши. Макс был смелым и почти ничего не боялся, но он очень боялся сделать мне больно. Стервятник никогда ни с кем не говорил о Максе, но Ральфу почему-то говорит. — А вот я не боялся, не боялся делать ему больно. И делал. Ральф медленно гладит Стервятника по волосам, словно это он в трансе и обкурен, а не Птица. — Это все из-за меня. Это я виноват. — Ты ни в чем не виноват, — говорит Ральф. — Ты же знаешь, что это неправда.