Вооруженная женщина в темной комнате

Инна вернулась в школу спустя два года. Марина услышала об этом на перемене, случайно уловив краем уха разговор двух учительниц. Сердце девушки часто забилось: Марина так и не смогла забыть сиротку, которую так хотела сделать своей подругой и многому научить... Ну теперь-то она сама, должно быть, много умеет, подумала девушка и содрогнулась. Когда Инна вошла в их класс, Марина долго не решалась поднять на нее взгляд. Только когда Инна нависла над ней, скрючившейся над тетрадью, Марина подняла голову. И ахнула. Инна мало изменилась: все та же выдающаяся вперед челюсть, круглые глаза под суматошными бровями, некрасивые, будто вечно распухшие от ожога, губы. И нижняя — пронзена пирсингом-колбочкой. Линия таких же колбочек тянулась из-под ключиц девушки и исчезала в декольте, волосы, светлее и короче, чем были у нее в пятнадцать, были кое-как забраны двумя заколками и обнажали колбочку на виске. Марине хотелось плакать: от облегчения, и от осознания, что ее вина не оказалась непосильно велика, и от вида Инны, не искалеченной еще больше. — Пришла посмотреть, как вы тут, — Инна повела плечами, под кожей перекатились мышцы, до того почти незаметные, — вы теперь выпускнички. Это мне еще два года мучиться. Марина с изумлением рассматривала приятельницу и не верила глазам: эта, губастая, прожженная, с уверенным разворотом плеч, текучая, мускусная, эта — она? Забитая сиротка, которой звезда класса подожгла косу?.. Но то и впрямь была она. И волосы ее явно были не свои, пересаженные: с иссиня-черного пряди сменили цвет на светло-золотистый. А в больнице не та атмосфера, чтобы красить голову. Инна усмехнулась, угадав, куда смотрит и о чем размышляет Марина. — На пересадку кожи не хватило, — пожала плечами она, — но я не жалуюсь. Зато теперь спина меньше чувствительна к боли. И тут Инна вскинула руку и помахала Нелли, сжавшейся на третьей парте. — Еще увидимся, — бросила Инна то ли ей, то ли Марине, и направилась к выходу. Нелли боялась, что Инна подкараулит ее у школы. Она торопливо бежала от ворот к личному автомобилю, опасаясь задержаться где-нибудь хоть на минуту, но... никто и не думал ее где-нибудь подкарауливать. Нелли переживала целую неделю и только к субботе смогла успокоиться. Она решила, что Инна не намерена мстить - и жестоко ошиблась. Когда юная светская львица выходила из клуба, шатаясь на шпильках, к ней приблизился едва различимый в темноте силуэт. Вспыхнул на мгновение огонек сигареты, на Нелли пахнуло терпким запахом табака и мускуса. Мимо промчался автомобиль — свет фар выхватил из тьмы распухшие губы, пробитые колбочкой. — Есть разговор, — сказала Инна непривычно грубым голосом и схватила Нелли за локоть. Пальцы у нее оказались будто железные. — Я закричу, — пообещала Нелли, содрогаясь не столько от холодного январского ветра, забиравшегося под подол коротенькой шубки из натурального меха, сколько от ужаса. — Кричи, — Инна выплюнула сигарету в снег, — твой папа, кажется, умер?.. Нелли сглотнула. — Прими мои соболезнования. И Инна потащила ее прочь от клуба, от машины — в трущобы, где жила до больницы. Инна втолкнула Нелли в холодный грязный подъезд, будто бы не ремонтировавшийся с начала века (а быть может, и впрямь — ни разу не приводившийся в порядок), протащила по лестнице на четвертый этаж, грубо дернула на себя, проводя в квартиру... Нелли вздрогнула: кругом было чисто, но бедно, так ужасающе бедно! Посреди комнаты стоял допотопный телевизор, даже не 3D, у стены — шкаф с обычными, бумажными книгами (должно быть, рассыпАвшимися от одного прикосновения), продавленный диван у самого балкона. То, что Нелли в первый миг приняла за набросанное кучей тряпье, завозилось, и с дивана поднялся плохо одетый мужчина. Удивительно высокий, небритый, лет сорока. Он почесал волосатую грудь (зазвенели колбочки, испещрявшие ее практически полностью). — Племянница. — Привет, — устало, но дружелюбно сказала Инна и дернула Нелли за рукав, — я привела подругу. Нам надо будет с ней поговорить. Они прошли в комнату родителей Инны, пустовавшую с самой их смерти. Там не было ничего кроме старой железной кровати, привинченной к полу. Инна достала наручники и приковала Нелли к решетчатой спинке. Наклонилась к пленнице, приблизила к ней свои разваренные губы, прижала их к посолоневшей от слез щеке Нелли. Ухватила одну из сережек зубами, выдрала и сплюнула в угол комнаты. А потом они говорили — всю ночь. Пока Инна не сбила костяшки в кровь.