Тотошка

      Чёрный человек снова ухватил её за ворот платья и потащил в сарай. В захват попала прядь волос, казалось, он её вот-вот выдерет, а Долорес, нелепо брыкаясь, таращилась на Тедди.       Мёртвого Тедди, убитого Чёрным человеком. Приезжим.       Она орала своё «Нет!», но глаза её оставались сухими, а мысли почему-то были совсем не о том, что ждало её в сарае, и не о потере всех близких ей людей.       В этот момент Долорес — и сама не зная почему — думала о том, что если бы Тедди просто выполнил её просьбу — без нелепых оправданий, не откладывая на потом под невнятными предлогами, — был бы сейчас жив.       Привычка высматривать красоту мира, а не его уродство, въелась намного глубже, чем просто под кожу, но, похоже, всё же не достигла самого дна, души Долорес, потому что совсем проигнорировать мрачную иронию произошедшего она не могла: он не захотел её спасти, и это погубило его.       Ей почти хотелось смеяться, а лицо кривили гримасы неестественного противоречивого ужаса. Приезжие — благо, но сейчас Чёрный человек был злом, и часть Долорес это понимала, тогда как другая даже не просто не желала ненавидеть его и бояться, а… не могла, оставляя лишь сожаление и боль потери, бессильные разгореться в яростный пожар мести.       Затащив её в сарай и бросив на кучу соломы, Чёрный человек прикрыл дверь. Мысль о том, что он мог смущаться трупов, заставила Долорес криво ухмыльнуться. И потому, что принимать во внимание мёртвых глупо — они ведь уже мёртвые и ничего не подумают, — и потому, что стесняться дела собственных рук как-то странно.       Он рванул корсаж её платья, оголяя грудь, и Долорес попыталась сопротивляться, но руки совсем ослабли. От страха… причинить боль ему. И тогда она бессильно заплакала: горько, но тихо; однако Чёрному человеку это не понравилось, видимо, он предпочитал громкие звуки, и его нож заставил Долорес устроить настоящий концерт. В каком-то смысле это было даже облегчением: ни самих мыслей, ни места для них в голове не осталось совершенно.       Каждый новый порез был всё глубже и длиннее, а крик — истошнее, отчаяннее, громче.       В коротких перерывах-передышках Чёрный человек требовал и требовал, чтобы Долорес вспомнила, твердил, что она предала его, но ясно было: на самом деле он куда больше наслаждался самим процессом, чем действительно хотел добиться от неё того, чего она просто не знала и не могла знать.       И даже после всего этого у неё не получалось сопротивляться, ведь Чёрный человек был приезжим, и Долорес просто не могла испытывать к нему неприязнь.       Но где-то в глубине души, всё там же, где покоились её мрачная ирония и мечты о побеге, она этого хотела. Безумно хотела суметь возненавидеть. Ударить, со всей силы. Убить.       Не оставив нетронутого места на груди, Чёрный человек двинулся дальше: распорол ножом платье ещё больше, оголяя живот и ниже, но Долорес оказалась не в силах попытаться отдать дань скромности, и руки её, скованные леденящим дыханием смерти, даже не дёрнулись прикрыть позор. Она уже находилась на самой грани и чётко это понимала.       То ли именно такая покорность от неё ожидалась, то ли Чёрный человек просто достаточно впечатлился открывшимся зрелищем, а может, его наконец-то пресытили крики, но только он потянулся к державшему штаны ремню, как дверь в сарай с треском распахнулась и внутрь ворвался ещё один человек.       Этот тоже был из приезжих, но не приезжих, что-то в нём отличалось от любого из них. И от любого из местных тоже. Попытка сформулировать чётче не удалась — мысли путались от слабости, — но за то, что он был военным, притом ветераном, она бы поручилась благодаря покрытому шрамами лицу.       Честь не была для него пустым звуком: выхватив откуда-то невероятно длинный тонкий нож, Красный человек грязно выругался и одним движением снёс Чёрному голову.       Живот Долорес залило горячей кровью, хлынувшей из обрубка шеи, и это было приятное тепло. Пожалуй, одно из самых приятных ощущений, что ей довелось испытать в жизни.       А последним в ней увиденным была неожиданно голая — и тоже вся в шрамах — пятая точка её уже-не-спасителя-но-хоть-отомстителя, торчавшая из сильно обгоревших штанов. В доме что, начался пожар?..