***
— Я не понимаю, о чём ты, Сюэ Ян, — тёмно-коричневые глаза Посредника смотрели отстранённо и холодно, — мало того, что ты нарушил основную заповедь для людей твоей профессии, не заводить прочных и длительных контактов, делающих тебя уязвимым, так ты ещё и нарушил контракт, ты выехал за пределы страны без позволения. Ты хотя бы понимаешь, чем этот проступок для тебя чреват? Да, я собирался начать выпускать тебя за пределы Китая, и поручать тебе особо ответственные миссии в других государствах, но я ведь ещё не разрешил тебе этого, ведь нет? — Посредник ядовито улыбнулся, показав ямочки на щеках. — Ну во-от, а ты проявил поспешность, выехал в Европу за моей спиной, без разрешения, сказал бы хоть спасибо, что в твоём паспорте виза была. И ты ещё меня в чём-то обвиняешь... Тц-тц-тц! Он поцокал языком, с укором качая головой, и глядя на подчинённого насмешливыми глазами. Это было слишком. С Сюэ Яном, киллером по прозвищу Чэнмэй, нельзя было так разговаривать, он такого не прощал. Беспалая рука метнулась к шее, подобно змеиной пасти, хватая за рубашку, и дико вращающиеся налитые кровью глаза вкупе с ощеренным клыкастым ртом оказались у бледного испуганного лица Мэн Яо, посредника организации, совершавшей заказные убийства, и его бывшего любовника. — Послушай, ты, — прорычал Чэнмэй прямо в перепуганные донельзя глаза, и наслаждаясь тем, как быстро растерял всё своё превосходство его собеседник, — ты же давно знал про Чэнь-Чэня, ты знал, что он для меня значит, ты знал, что я не откажусь от него, ты меня для этого слишком хорошо знаешь. Так какого ты не рассказал ему сразу?! Нет, ты ждал, выжидал пока мы друг к другу привяжемся, не влезал, не препятствовал, как был бы должен сразу, если тебе, суке, так печёт основная заповедь! Так, блядь, нет! Ты ждал, что мы друг другу надоедим и расстанемся, а когда увидел, что этого нет, повёл себя как ревнивая баба! Я нормально выполнял задания, чисто, без хвостов, никто не жаловался, и то, что у меня есть Чэнь-Чэнь, на работу не влияло! Это влияло, сука, только на тебя! И не хрен прикрываться интересами конторы, я тебе давно, блядь, сказал, что у нас с тобой всё! Мы расстались нормально, спокойно работали, так ты теперь хочешь всё, блядь, усложнить?! Он орал и тряс Посредника уже обеими руками так, что пуговицы с его рубашки полетели в разные стороны, но на горло сильно не давил, и когда тряхнул его в последний раз, притягивая вплотную к своему разъярённому лицу, тот побледнел ещё больше, и процедил, с ненавистью буравя его глазами: — За то, что ты нарушил запрет, ты жестоко поплатишься, Чэнмэй! Сюэ Ян в свою очередь побледнел, услышав такое. Посредник предпочитал не называть его по второму имени, ставшему профессиональным прозвищем. Только официальные имя и фамилия. Теперь же он нарушил табу, и это означало, что Посредник взбешён. Взбешён и опасен, и разозливший его может прозакладывать голову, что Мэн Яо ударит по самому больному. По Синчэню, понял он, внутренне холодея от ужаса, понимая, что ждёт теперь и Синчэня, и Сунь Ланя, и обнадёженную им А-Цин, да и его самого, профессионала высшего класса, ставшего для Посредника опасным, а значит, непригодным для работы. Что делают с отработанным материалом, он слишком хорошо знал, самому не раз приходилось такие «отработки» ликвидировать. Он оттолкнул Мэн Яо, и тот сразу же запахнул рубашку у горла, оставляя открытыми грудь и живот, видневшиеся между распахнутыми полами с дырами от вырванных с мясом пуговиц. Сюэ Ян невольно посмотрел на голое тело, и мысленно поразился, как оно могло раньше его привлекать, если с телом Синченя его и сравнивать нельзя. Он метнул на своего бывшего злобный взгляд, и спросил: — Почему же ты не уничтожил его, Мэн Яо? Нет человека — нет проблемы. Ты оставил его в живых, хотя он продолжал, и продолжает бесить тебя. Ты мог просто убрать его за моей спиной, без предупреждения, но ты не сделал этого. Почему? Посредник злобно сверкнул глазами, и ядовито ухмыльнулся. В лице у него не было ни кровинки, когда он прошипел: — А ты сам не догадываешься? Я думал, ты для него станешь пустым местом, когда он узнает кто ты! А он прислал тебе этот дурацкий стишок! И ты, ты на него ещё не ответил, а значит можно ответить всё что угодно, абсолютно всё! Ну, чего же ты ждёшь? Я хочу знать, что он значит для тебя, чтобы понять насколько тебе будет больно, когда его не станет! Ну?! Что ты медлишь, давай, действуй, отвечай этому влюбленному идиоту, — он рассмеялся, нервно, странно, так смеются те кто сходит с ума, — я вижу, ты даже не удивлён тому, что я знал о том, что он тебе написал! А мог бы и позвонить! Или просто сесть в самолёт. А он бы не долетел!.. Мэн Яо, договаривал последние слова, едва сдерживая смех, и Сюэ Яну стоило большого труда, сжимая кулаки, эту тираду дослушать. А когда договорил, то разразился уже не сдерживаясь, громким и диким хохотом безумца. И чем дольше слушал его Сюэ Ян, и смотрел в горевшие безумным огнём глаза, тем больше убеждался, что человек перед ним — именно преступивший рассудочную грань разума, за которой начинается пучина безумия, и назад пути для него уже не будет, он будет погружаться в неё всё глубже и глубже, пока не утонет совсем, да ещё и впридачу утащит за собой всех окружающих, и в первую очередь, его и дорогих ему людей. Людей, которые дали ему понять, что он нужен им, и нужен таким, какой есть, и они, ему, безродному подкидышу, согласны стать семьёй, которой у него никогда не было. Семьёй, которая дала ему понять, что нуждается в его защите. И он эту защиту дать им готов любой ценой!***
За стеклом иллюминатора проплывал пейзаж из белых облаков на голубом фоне неба, вовсю освещаемых солнцем. Они плыли чуть ниже крыла авиалайнера, и Синчэню нравилось на них смотреть, и перечитывать в который уже раз ответ на своё послание, неожиданно пришедший с того номера, куда он его послал: Осень в Пекине, где клёны как пламя. Что ж эти клёны наделали с нами? Нам невозможно расстаться отныне. Вот чем закончится осень в Пекине. Он хотел сразу, очертя голову, броситься на этот зов, но Цзычэнь и А-Цин покачали дружно головами, заявив, что это может быть ловушка от того, кто послал ему компромат. И Синчэнь, переступив через свою гордость, набрал этот номер сам, вслушиваясь в гудки в телефоне, а когда прозвучало полузабытое: — Да, малыш, я слушаю! — чуть не разрыдался от восторга, что снова может слышать этот голос. Они тогда о многом переговорили, не общаясь, однако ж, напрямую, а обходясь кодовыми фразами, обусловленными между ними ещё давно, казалось, что в прошлой жизни, и договорились, что им следует подождать, пока подготовят документы А-Цин, оказавшейся не такой-то уж и девчонкой, а лишь на три года моложе Синчэня, которому было двадцать один, а потом вылетят в Пекин. И вот, наконец-то Синчэнь в салоне самолёта, зажатый с обеих сторон А-Цин, безапелляционно захватившей место у окна, и Цзычэня, занимающего место около прохода. Он не спал, отказывался от еды, и не требовал напитков, он только молча всё время смотрел в экран, где было открыто одно-единственное сообщение. Стихотворный приказ возвращаться. И он теперь его исполнял. Чэнмэй обмолвился, что в жизни у него произошли какие-то перемены, но с чем они связаны, отказался говорить, отделавшись тем, что это нетелефонный разговор. Ну, что ж, уже прозвучала команда пассажирам пристегнуть ремни и приготовиться к посадке самолёта. Он дождался, скоро они будут на земле!***
Сюэ Ян сильно нервничал, постоянно косясь на табло в зале ожидания, и заставляя волноваться свою охрану. И когда объявили о посадке самолёта, следовавшего рейсом Париж—Пекин, он почувствовал, как внезапно закружилась голова, стоило ему подняться на ноги, готовясь подойти поближе к терминалу. Он слегка пошатнулся, и к нему подошёл начальник охраны, поддержав его под локоть, и проговорив вполголоса: — Не волнуйтесь вы так, господин Сюэ, они уже паспортный проходят, всё в порядке, успокойтесь, а то на вас лица уже нет. Да вон они идут! — встрепенулся он, кивая на группу из трёх фигур, направляющуюся к ним. И Сюэ Яну, лицо которого осветилось широкой и счастливой улыбкой наконец-то стало спокойно. Его семья прибыла к нему в целости и сохранности, и в полном составе, а значит можно было навсегда выбросить из памяти и детские годы, когда из-за жестоких людей он лишился пальца, и годы службы в спецназе, когда он постоянно оказывался в госпитале, залечивая очередные раны, и тело Мэн Яо, изломанной куклой распластавшееся в кресле своего кабинета. Несчастный безумец, кто знает по какой причине тронувшийся головой, от которого пришлось избавлять окружающее общество, просто сломав ему шею. Сюэ Яну ещё много чего потом пришлось сделать, чтобы обезопасить себя и свою семью, в частности, принять дела организации вместо покойного Мэн Яо, поступки которого, кстати, в последнее время уж очень неадекватные, не пришлись по душе многим важным людям страны, о чём они Сюэ Яну не замедлили сообщить, настаивая на том, что желают видеть именно его в качестве преемника Мэн Яо. Против такого давления, пораскинув мозгами, что лучшего варианта для обеспечения безопасности его семьи у него не предвидится, Сюэ Ян не смог противостоять, и дал своё вынужденное согласие. А позже, разбирая дела Мэн Яо, он нашёл доказательства причин такой перемены в психическом здоровье Посредника, и был неприятно удивлён, когда узнал, что такой причиной являлся он сам, вернее их разрыв. И против ожидания, ему стало горько и обидно, что человек настолько мог сходить по нему с ума, что в конце концов, сошёл окончательно. И чудом было то, что он не успел причинить им с Синчэнем непоправимый вред. Он с одной стороны и понимал его, поскольку сам испытывал к Синчэню то же самое, но только у них всё было взаимно, а с другой... Даже думать не хотелось, до чего могло бы его самого довести это безумие, не будь у Синчэня ответного чувства такой же силы. Он благодарил Небеса за то, что хотя бы его они пощадили, подарив ему взаимную любовь того, кого любил, и кто сейчас шёл к нему с улыбкой на лице, по которому текли дорожки счастливых слёз.