***
В плохо освещенной комнате напротив стола стояла женщина. Ворсинчатый красный ковёр лежал на полу этой комнаты, деревянные панели покрывали стены, а на книжных полках не было свободного места: многочисленные энциклопедии, словари, книги ужасов и подозрительная коробка, в которой определенно скрывалась порнография, занимали всё доступное пространство. Напротив неё, в кожаном офисном кресле сидел мужчина, спокойно печатающий в ноутбуке, не обращая ни малейшего внимания на окружающее. Женщина зарычала и ударила руками по столу, отчего мужчина подпрыгнул. — Ты должен придумать что-нибудь ещё! — сказала она. Женщину звали Элизабет, и обычно она была дружелюбной, но рядом со своим раздражающим нарциссичным другом теряла всякое самообладание. Не помогало и то, что официально она была его боссом. Альбинос лишь засмеялся и прикрыл ноутбук. — Да ладно тебе, Лиза, — сказал он, — Я не хочу писать истории об убийцах ближайшую вечность, мне нужен отпуск… Как тебе идея отправиться в Австралию на год-два? Можешь взять с собой то подобие парня, я разрешаю. Элизабет закатила глаза: — Это не смешно, Гилберт! Ты не сможешь жить по-королевски постоянно! Или ты напишешь новую книгу, или сдохнешь от голода! И твой брат вряд ли захочет, чтобы ты снова к нему переехал! Гилберт приподнял уголок рта, а после перевёл взгляд на заведённую шатенку. Иногда Элизабет была самой настоящей сукой. — Хорошо… Я что-нибудь придумаю… О чём в последнее время говорят по новостям? Какому-нибудь маньяку нужна биография? А, может, и сборник криминальных рассказов? Элизабет взяла со стола газету и стала листать её. — Так… Землетрясение в Японии… Пьяные драки… Тентакула… О, сегодня годовщина убийств Измельчителя. Гилберт повел бровью: убийства Измельчителя были наиболее жестокими, возможно, со времен Джека Потрошителя. — Разве этот парень не тентакула? Наверно, почти невозможно поболтать с ним. Он же заперт в Найтингейл. Научный Исследовательский Реабилитационный Центр им. Найтингейл считался одним из самых защищённых и спорных государственных проектов в Америке, а то и во всём мире. В основном его осуждали за полное или частичное сокращение тюремного срока для преступников-тентакула, если те добровольно соглашались принять участие в исследованиях. — Да, а тебя интересуют тентакула? — с надеждой спросила Элизабет. Гилберт на секунду ушёл в себя. Его всегда интересовало то, как работают преступники-тентакула, что приводит их к таким жутким и жестоким преступлениям против человечества. Но, с другой стороны, он не хотел очернять их перед публикой. — Думаю, да… Но, по большому счёту, мне пофиг. Я быстро настрочу эту книгу. Всё, что нужно, это интервью или два, и дело сделано, — сказал он, — Если я буду брать интервью у Измельчителя, не хотелось бы задерживаться надолго, мало ли ему захочется оторвать мне голову. — Конечно… Знаешь… Если я всё сделаю правильно, ты сможешь получить полный доступ в Найтингейл… Но тебе придётся написать много материала о том, как хорошо Найтингейл обращается с тентакула, — мягко улыбнулась Элизабет. — Так я должен ещё и подсасывать кому-то за это? Да пошли они! Буду сидеть здесь и жить по-королевски! — усмехнулся Гилберт. Элизабет оскалилась в ответ: — Окей! Тогда пойду поговорю с Родди! — она повернулась и, когда уже почти вышла из комнаты, сказала, — Почитай сначала про тентакула! Ты не хочешь выглядеть как какое-то быдло перед ними! Гилберт вздохнул и закатил глаза: — Почему она постоянно забивает на мое мнение? Он открыл ноутбук и начал искать информацию об убийствах. Не получалось найти ни одной фотографии самого Измельчителя, мелькало только место преступления без тел. Кровь была везде, глубокие царапины покрывали стены и пол. Выглядело это отвратительно, хуже чем в любом хорроре. Детали дела не были обнародованы, потому что Измельчитель был несовершеннолетним на момент совершения преступления. Общественность знала о нем только то, что ему было семнадцать во время совершения убийств, что не было ближайших родственников или опекунов, которые могли заступиться за него, и что он был крайне опасным тентакула. Медиа забрасывали его и Найтингейл сотнями унизительных заголовков целый месяц после ареста. Гилберт всегда презирал журналистов за искажение сути происходящего. Они немедленно клеймили людей жуткими прозвищами, которые оставались с ними до конца жизни. Убийца Туристов, Убийцы Медового Месяца и многие другие… Кто теперь помнит их настоящие имена? Они были простыми маньяками, и институты, которые их защищали, оставались такими же зловещими и извращенными, как и сами убийцы. Гилберт постоянно интересовался серийными убийцами, любопытно было узнавать, почему они слетали с катушек. Наиболее часто это происходило по одной из трёх причин. Первой было насилие в детстве, сексуальное или любое другое, другой же посттравматическое стрессовое расстройство, что происходило не так часто, третьей же было наличие сексуальных извращений: неспособности вступить в отношения, неспособности удовлетворить сексуальное желание или даже из-за того, что потенциальный любовник отверг их, что рассматривалось как подходящая причина для убийства. Он не думал, что этот случай будет сильно отличаться. Измельчитель был подростком, любая из вышеперечисленных причин могла быть триггером. Если его допустят до парня, получится интересная история. Учитывая то, что у Элизабет подвешенный язык, а её парень, Родерих или Родди, начальник в Найтингейл, скорее всего Гилберт сможет получить интервью. Он захлопнул ноутбук и усмехнулся: — Почему я раньше этого не придумал? Он надел куртку и взял ключи перед тем, как выйти из апартаментов. Привычно спустившись в роскошный вестибюль примечательного пятизвездочного отеля, он дошёл до стойки регистрации и улыбнулся: — Привет, Антонио! Как жизнь? Антонио поднял взгляд на Гилберта и тоже улыбнулся: — Привет, amigo. У меня все хорошо, а ты куда собрался? — Навестить младшего братика, — сказал Гилберт довольно. — Феличиано всё ещё живет с ним? Если так, то передай ему привет от меня, — засиял Антонио. — Конечно, — сказал Гилберт, — Он может помочь мне с новой книгой… Он же до сих пор волонтёрит в Найтингейл, да? — Вроде да… — пробормотал Антонио, — О ком собираешься писать в этот раз? — Об Измельчителе, — ответил Гилберт. Антонио побледнел: — Ты уверен? Он же… Возможно, самый опасный человек в мире. — Вот именно, — усмехнулся Гилберт, — Я буду купаться в деньгах до конца жизни, когда это опубликую. — Да… — сказал Антонио, — Это точно станет бестселлером. — Конечно, станет! — воскликнул Гилберт, — И знаешь, почему? Потому что я крутой! Он улыбнулся и повернулся на каблуках, к направлению парковочных мест. — Мы всё ещё собираемся выпить сегодня? — Конечно, — ответил Антонио, — Франциск сказал, что встретит нас уже там.***
После быстрой получасовой поездки Гилберт оказался перед входной дверью трёхкомнатной квартиры брата, позвонив, он стал ждать, пока ему откроют. Нескольких мгновений спустя дверь открыл миниатюрный парень с медной шевелюрой, из которой выбивалась случайная прядь, косившая влево. Он был в светло-зелёной футболке, чёрных джинсах в обтяжку и тёмно-синем фартуке. В общем-то, дверь открыл Феличиано. — Привет, Гилберт. Ты зашёл к Людвигу? — Он широко улыбнулся и пригласил внутрь. — Да, — Сказал Гилберт, сел в кресло и вздохнул: — Где он? Сегодня же у него выходной? — Он пошёл в магазин, — сказал Феличиано, а после направился на кухню: — Сделать тебе пасту? — Феличиано становился богом, когда дело доходило до пасты. Не было и шанса, что Гилберт откажется: — Да, черт возьми! — ответил Гилберт. — Хорошо! — Феличиано хихикнул, и с тех пор оказался вне зоны видения Гилберта. — Хочешь чего-нибудь выпить? Пива, может быть? — Звучит круто, — ответил Гилберт счастливо. Он проследил за гладким серым тентаклем, который двинулся в противоположный край кухни, открыл холодильник, взял пиво и поднёс его к креслу, на котором сидел Гилберт. — Фели, ты управляешь ими всё лучше и лучше, — улыбнулся Гилберт и взял пиво. — Правда? Людвиг говорит, что я стал более ленивым, хотя я не так часто ими пользуюсь. В основном, только когда мне нужна дополнительная рука, чтобы что-то порезать или добавить несколько ингредиентов в соус, — обрадовался Феличиано. Тентакула могли создавать до десяти серых щупалец одновременно. Они считались людьми, и притом имели эту странную особенность. Это произошло из-за нового, теперь запрещённого, лекарства под названием XV3, которое использовалось для обезболивания во время беременности и для её прерывания. Оно действует на молчащие гены плода, активируя их. Лекарство прописывали более десяти лет перед тем, как удалось установить взаимосвязь и запретить его. Инцидент привел к поколению детей XV3. Многие из них имеют потенциал к тому, чтобы стать тентакула, но менее, чем с двумя процентами, это действительно происходит. Как правило, к этому приводит триггер в ранний или поздний подростковый период. Часто таких детей сторонятся ровесники, и лишь немногие не придают этому большого значения и воспринимают как что-то забавное, а не жуткое. Гилберт таким и был, считая, что не имеет значения: черный, белый, азиат, муслим, христианин, еврей или бог знает кто ещё. До тех пор, пока человек общался с ним как с равным, он отвечал ему тем же. Даже если Гилберт был во много раз круче. Он пожал плечами и открыл пиво, быстро сделал глоток и сказал: — Если бы у меня были тентакли, то я бы смог смотреть в миллион книг одновременно. Никаких больше перелистываний оглавлений в поисках отсылок! Феличиано хихикнул и вернулся в гостиную с двумя тарелками пасты: — Они немного раздражают. Я потратил кучу денег на новые футболки. Я часто их случайно разрываю. — Всё ещё звучит круто, — сказал Гилберт, пока брал тарелку. Он обернул пасту вокруг вилки и отправил её в рот, — Превосходно, как и всегда. Феличиано расцвел и тоже стал есть. Они не закончили и половины тарелки, когда высокий, мускулистый блондин с пронзительным взглядом зашёл в квартиру, держа в руках сумку с продуктами. Он увидел Гилберта и нахмурился: — Почему ты здесь и почему вы оба не едите за столом? — Прости, Людди, — ответил Феличиано. А Гилберт, наоборот, надулся: — Я что, не могу прийти, чтобы увидеть своего младшего братика, который по чистой случайности оказался доктором в Найтингейл? — В который раз повторяю: я не проведу тебе экскурсию, — отрезал Людвиг. Гилберт показал ему язык и сказал: — Не начинай! Я просто хотел спросить об элементарных фактах о тентакула. Это для новой книги, которую я хочу написать. — Книга о тентакула? Хорошо, что ты наконец взял перерыв от серийных убийц, — Людвиг поднял бровь. — Не угадал! — огрызнулся Гилберт с ухмылкой, — Если я получу одобрение от твоего начальства, то смогу написать книгу об Измельчителе. Феличиано чуть не подавился пастой, а Людвиг побледнел. — Что? — спросил Гилберт, — Что я такого сказал? Людвиг встряхнул головой прошёл на кухню, чтобы разложить покупки: — Гилберт… Я его доктор, и могу тебя заверить, что он недостаточно стабильный, чтобы говорить с посетителями. Он психически нездоров. Ему приходится принимать почти летальные дозы лекарств, чтобы оставаться безвредным. Он не готов говорить с людьми. — Он очень жуткий! — пожаловался Феличиано, — Было несколько инцидентов, когда он только поступил и зарезал трёх врачей! Гилберт изогнул бровь: — Как ты это узнал? — Я волонтёрствую там иногда… — пробормотал Феличиано, — Как испытуемый и преподаватель искусства… Мы можем чувствовать таких, как мы, даже если никогда не видели, как другой использует тентакли. — Я всё же хочу написать книгу о нём, — сказал Гилберт, — Он интересный. Людвиг прислонился к дверному проёму кухни и сказал: — Даже если начальство разрешит написать тебе книгу, ты ничего не сможешь сделать без его согласия. Я очень сомневаюсь, что он захочет говорить с тобой. Когда он не сходит с ума из-за лекарств, то довольно тихий. — Кто не захочет книгу о себе, которую напишу я? — спросил Гилберт, — Великий я, Гилберт Байльдшмидт! Бестселлеры два года подряд! Как только имя Гилберт Байльдшмидт появляется на книжной корочке, её сразу сметают с полки! По мотивам моей книги сняли сериал про того парня, который убивал черлидерш в семи разных штатах! — Не понимаю, как ты мог забыть имя того парня? — спросил Людвиг, — Ты потратил больше полугода, болтая с ним! Гилберт отмахнулся: — Без обид, но он был поехавшим психопатом, который насиловал, убивал, разделывал трупы и съедал сердца тех девушек веселья ради. Я не собираюсь и не хочу помнить его имя… Кроме того, после всех разговоров и трудов его история всего лишь мой заработок. — Так ты не беспокоишься о людях, у которых берешь интервью? — нахмурился Феличиано. — Они все — серийные убийцы, — сказал Гилберт, — Сложно беспокоиться о тех, кто убивает людей только потому, что что-то в них переключилось и от этого они так обосрались. Людвиг закатил глаза: — Но они остаются людьми. Ты не можешь относится к ним только как к за-, — внезапно зазвонил телефон. Он вздохнул и ответил, — Здравствуйте? Да? Посмотрим… До свидания. — Кто это был? — спросил Феличиано. — Начальник, — сказал Людвиг угрюмо, — Тебе разрешили написать эту книгу, Гилберт… Если только он даст согласие. Гилберт улыбнулся от уха до уха: — Круто! Это будет следующим бестселлером! Я заработаю миллионы! Лиза никогда больше не заставит меня написать ещё одну книгу! Я смогу уйти в отставку так рано! Я крут!***
— Так кто-то хочет написать мою биографию? — тихо спросил Измельчитель. Лекарства не позволяли ему легко концентрировать внимание. Людвиг кивнул: — Да. Он довольно известен по части написания биографий серийных убийц. Ты читал его книги. Я видел, как ты читал их в библиотеке. Измельчитель захихикал: — Он твой брат? Интересно, его глаза того же цвета, что и кровь, — он зажмурился и потряс головой, — Прости… Из-за лекарств я плохо понимаю, что говорю большую часть времени. Людвиг нахмурился. Даже спустя год курирования Измельчителя после поступления в Найтингейл, он не чувствовал себя в абсолютной безопасности около него, даже если тот был в смирительной рубашке, прикованный к стулу, который был припаян к полу, а система подавала в его кровоток морфий в высоких концентрациях, чтобы содержать его спокойным и расслабленным. — Да, он мой брат, — сурово сказал Людвиг, — И если ты причинишь ему вред… — Это будет моя вина, — сказал Измельчитель с усмешкой, — Это всегда я виноват. Люди умирают из-за меня. Люди всегда умирали из-за меня. Умирают, умирают, умирают! Я, похоже, зверь, которого необходимо запереть в клетке! Вот урод! — он начал смеяться, — Я бы хотел умереть! Никому всё равно нет дела до меня! А все, кому было, уже мертвы! — он посмотрел на Людвига холодным спокойным взглядом, — Конечно, я разрешаю ему написать биографию! Хоть какое-то веселье! Людвиг медленно кивнул и подумал: «Надеюсь, Гилберт понимает, во что себя втянул».