***
Джин не мог уснуть. Что, как он предполагал, было вполне объяснимо. Он исчерпал себя на эмоциональном уровне — полностью превратил кости в пыль, пытаясь справиться с этой кошмарной ситуацией, и теперь, когда адреналин закончился, и он лежал в постели, не занимаясь ничем, кроме размышлений, казалось, что она возвращается к нему волнами. Тревога. Паника. Образ улыбки Чонгука, когда он махал рукой с высоты двадцати футов. Папа, сказал он тогда, смотри. Джин не давал Намджуну спать, ворочаясь. Завтра он должен был отправиться на инструктаж в кампус, поэтому Джину действительно следовало изо всех сил стараться сдержать себя, но он не мог перестать хмуриться и вздыхать, снова переворачиваясь с боку на спину и обратно. В конце концов Намджун повернулся к нему лицом, нежно погладил по плечу и сказал: — Джин, детка. Не прошло и секунды, как Джин сказал: — Чонгук был на крыше, Намджун. На чёртовой крыше. — Я знаю. Я понимаю. — С таким же успехом я мог бы оставить его здесь одного. Няня даже не знала, что он там, пока не вышел Юнги. И я её предупреждал! Я говорил ей, Намджун. Я был предельно ясен. Я трижды напечатал записку и повесил её на холодильник. Как она могла её не заметить? Непрофессиональная. Рука Намджуна была теплой. Джин зарычал и встряхнул плечами, чтобы сбросить руку мужа, но Намджун потянул его обратно, пока они не оказались лицом друг к другу. Затем он легко обнял Сокджина за талию и притянул ближе. — Послушайте меня, мистер Ким. Я понял. Я клянусь, что всё понял. Вы же знаете, что это так. — Мой мозг отказывается это понимать. Я имею в виду — как это было безответственно! — Это было совершенно безответственно. Она больше сюда не вернётся. Эта мысль не успокоила Джина. Он хотел наказания для неё. Он хотел, чтобы она унижалась и извинялась за то, что чуть не убила его сына. Гортанный стон, вероятно, сказал Намджуну то же самое, и мужчина вздохнул. Он снова заговорил, прежде чем Джин успел разозлиться ещё больше. — В этом мире никогда не будет других людей, которые будут любить этих мальчиков так же сильно, как и мы. Я знаю это. Однажды они поженятся, у них будут дети, и я все еще убеждён, что мы с тобой будем думать о них всё время. Живы ли они? Счастливы ли они? Заботится ли о них мир? Каждый день всю оставшуюся жизнь мы будем так думать, верно? — Как мы можем не?.. — Мы поймали его сегодня. Чонгук в безопасности, потому что мы поймали его сегодня. С ним всё хорошо. Он не упал, он ничего не сломал — он в порядке. И завтра он будет тоже, потому что с ним ничего не случится, пока ты будешь рядом. Это то, что ты сказал мне, когда он родился. — Меня сегодня не было рядом. Что происходит, когда я не здесь? Когда я не могу его поймать? — спросил Джин. — Другие люди могут жить спокойно без моих детей. Я не могу. — Я знаю. Джин прижался носом к воротнику Намджуна. От хлопка пахло мылом, которое Джин использовал для всего. Это был тот же запах, что и у свитеров Чонгука, одеял Тэхёна, шляп Хосока, плюшевых медведей Чимина. Это был тот же запах, от которого зависел Джин, когда Юнги уехал в летний лагерь, и было нужно напоминание, что мальчик где-то там, даже если это «где-то» — не дома. — Это не логично, — наконец сказал он. — Мир не добр к нему только потому, что он мой. Боже, я это знаю. — Это не значит, что ты не можешь надеяться на лучшее, — напомнил ему Намджун мягким и легким для восприятия голосом. Он был во всех отношениях учителем Джина, и даже больше. Он говорил так, словно знал ответы на все вопросы. — Мы оба должны желать самой легкой и мирной жизни, которую они могут прожить, независимо от того, насколько это возможно. Это наша работа как родителей. Джин глубоко вздохнул. Он обвил рукой за талию Намджуна и притянул его ближе, а затем сказал: — На грёбаной крыше. — Я даже не помню, какая первая мысль пришла мне в голову, когда ты схватил меня, — засмеялся Намджун. — О боже, Юнги опять подстриг Чимина. Джин мысленно вернулся к тому моменту, когда он вернулся домой и увидел, как Юнги бреет голову Чимина. Тот был лысый только с одной стороны, с другой же оставались густые каштановые волосы. Джин остановился в дверях, собрался с мыслями, а затем осторожно взял машинку для стрижки, чтобы сбрить оставшееся. Только после этого он ушёл в свою комнату и заплакал над новенькой блестящей головой одного из своих младших детей. Это было даже позже, чем когда он сел с Юнги и очень строго сказал ему, что больше нельзя стричь волосы какого-либо из своих братьев. Он не был готов ходить с небольшой группой монахов, преследующих его. — Они слишком сильно увлекаются. — Ну, оба их отца — университетские профессора. Я был бы более обеспокоен, если бы они сидели на месте и делали то, что должны. Джин положил руку на грудь Намджуна и попытался сосредоточиться на кольце на своем пальце, наблюдая, как оно блестит в том слабом лунном свете, который просачивался в окно. Сколько было времени? Точно поздно. Намджун уже должен был спать. Джин наклонил голову и сказал: — Я собираюсь спать в комнате Куки сегодня вечером. — Я так и думал, — сказал Намджун. — Иди к ребенку и дай мне немного поспать. Джин провёл пальцем по носу Намджуна. Тот зевнул и откатился в сторону, давая Джину понять, что он ложится спать. И у Джина не было никаких проблем с тем, чтобы вылезти из постели и пробраться на цыпочках по тёмным коридорам дома к Чонгуку. В детской было тихо, не считая мягкого гула проектора солнечной системы, который Намджун купил ему на день рождения. Стены и потолок были покрыты искусственными звёздами. Джин вытащил из шкафа дополнительный футон, который он приберёг в основном на те ночи, когда мальчики болели и нуждались в компании, и разложил его рядом с кроватью Чонгука. Затем он опустился на него и закрыл глаза, прислушиваясь к тихому жужжанию машины и медленному ровному дыханию ребёнка. Намджун был прав во многих вещах. Важную часть их брака составляло то, что он выступал голосом разума, хотя был слишком молод, чтобы говорить с таким убеждением, но тем не менее Джин чувствовал, что слова Джуна всё равно проникают ему в душу. С мальчиками всё будет в порядке. Это правда. Джин просто должен доверять своим собственным способностям, чтобы сохранить их в безопасности, и в противном случае вкладывать каждую унцию себя в надежду, что мир был достаточно добр, чтобы позволить им жить. Это было лучшее, что он мог сделать.***
- Папа. - Ммм. - Папа, проснись. Джин медленно открыл глаза. Он лежал на полу в комнате Чонгука, и все вокруг было освещено. Солнце уже взошло, и казалось, что в его доме собрался целый цирк. Он слышал, как кричал Тэхён, как глухо стучали по коридору шаги, когда он убегал от своих братьев. Он слышал, как в соседней комнате ревел телевизор. А потом появился Чонгук, который забрался к нему на колени и сунул пальцы в нос Джину. - Я проснулся, Куки. - Можно мне съесть немного яблочного соуса? Джин глубоко вздохнул и полностью сел, прижимая Чонгука к груди. Тот обхватил своими маленькими ручками его шею и укусил за плечо, явно будучи полным энергии. Комната уже была покрыта тонким слоем деталек лего, и теперь, пока он смотрел на неё, Чонгук снял простыни и скомкал их в конце кровати. На стенах висели новые картины, которых Джин не видел накануне вечером. Дверцы шкафа были открыты, а некоторые вещи валялись на полу в беспорядке. - Как же ты так много успеваешь? - тихо спросил Джин, забавляясь тем, как много удалось сделать Чонгуку, не разбудив его. - Я не знал, что ты будешь спать здесь, - обвиняюще произнёс Чонгук. - Ты же спишь в комнате Юнги. - Я тоже так думал, - признался Джин. - А потом он перерос меня. Он не хочет, чтобы его бедный старый папа был с ним в одной комнате. - Ему девять лет. - Совершенно верно. А тебе уже пять, так что у меня есть... - Джин поднял руку и медленно сосчитал от пяти до девяти, - ещё четыре года, прежде чем ты меня выгонишь, верно? Чонгук не ответил. Он высвободился из отцовских объятий и помчался туда, где слышались вопли Тэхёна. Джин смотрел ему вслед, растянув губы в улыбке. Он провёл уже несколько лет со всеми ними, но все равно было приятно иметь в доме младшего, даже если он был совершенно и полностью саморазрушительным маленьким зверем. Как будто для того, чтобы подчеркнуть это, раздался громкий скрип, за которым последовал грохот, который звучал, словно это было что-то дорогое, а затем голос Юнги. - Чонгук! О боже мой! Посмотри, что ты наделал! Джин встал, потянулся и направился к двери спальни, готовый к новому дню.