Когда канет четверть века. Книга I

      Ему совершенно не спалось. Сердце агонизировать перестало, оставив после себя сплошную пустоту, которую даже не заполнял дым сигарет. Бывают иногда такие дни абсолютной прострации, точнее ночи, когда ты не спишь только лишь по одной причине — не хочешь засыпать. Словно сознательно вредя себе. Сколько Эрни уже не спал? Двое суток, если не считать те спокойные полтора часа в обед. Глупый, наверное. Так ещё и без книжки. Но зато под рукой были заряженные телефон и наушники, а в них любимая музыка, что могла хоть как-то скрасить оставшиеся часы перед рассветом.       Из четырёх тысяч композиций были старательно отобраны любимые и рассортированы по множеству плейлистов. Уже на автомате большой палец нашёл у самую. Плей.       Гитара заиграла окутывающими летними аккордами. А после, вместе с другими инструментами, влился и сухой, с хрипотцой, голос солиста. В те годы ещё молодого, с забавными кудряшками, делающими из него блондинистого барашка.       You've got me surrounded,       It feels like I'm drowning       And I don't want to come up for air…       Эрнест откинулся на подушки. Будь он обычной девчонкой, пишущей небылицы такими же одинокими ночами, наверное расплакался. Потому что эта песня слишком многое значила. Слишком много о слишком важном… И вместо того, чтобы вспоминать добрым словом, стоит написать, верно? А ещё лучше, позвонить. Так Эрни и сделал. Открыл ноутбук и тут же сощурился, ослеплённый холодным белоснежным светом дисплея. Полупустые страницы открытой соцсети уже были распахнуты на строчке диалогов. Найдя нужный контакт, Эрни глянул на часы — у него должно быть сейчас девять вечера.       Гудок, второй. Застывшая улыбающаяся фотография и белое крутящееся колёсико с булькающей мелодией стали уже раздражать, потому что Эрнест чётко видел, Алекс был в сети. Хотя, он мог отойти… И Эрни было уже почти расстроился, потому что слишком сильно соскучился по другу, как тот, наконец, показался. С мокрыми взъерошенными волосами, голым торсом и полотенцем на плечах.       — Ну привет, полуночник. Что не спишь в, — Алекс посмотрел в сторону, сощурившись. Видимо, на часы, — три часа? У вас же сейчас три?       Эрни ничего не ответил. Лишь всё так же сидел на кровати, подогнув одну году под себя. Вторую же согнул в колене и, обхватив её руками, опёрся подбородном. Он просто сидел и, смотря на лучшего друга, и улыбался. Впервые искренне, впервые согрето. А Алекс улыбался в ответ.       Алекс Фолл. Огромный, добрый рыжий волк, что укусит за бочок лишь действительно разбалованного ребёнка. Истинный Голиаф. Безумно высок, широк в плечах, а идеальная трапеция его торса заставляла многих лишь завидовать. Завидовал и Эрни, но по-доброму. Потому что он гордился другом, ведь тот пролил реки пота во время усердных тренировок, а Ван Арт… А он курил и читал очередную книгу, пробежав несколько кружочков по лесу рядом, неспеша.       Как же Эрнест был ему благодарен…       Он с самого своего рождения считал себя младшим братом. Но потом мальчики почти перестали видеться, Эрни стал всё чаще и чаще путешествовать с родителями по миру. Школа и репетиторы. Месяц лета в Бельгии. Они почти исчезли из жизней друг друга, потому что были слишком разными. Их пути тоже разные, но… В один чёрный день, когда шестнадцатилетний Эрнест снова сидел в темноте квартиры на Манхеттене на полу перед панорамными окнами и курил уже какую сигарету, на улице плакал тихим дождём сентябрь. Через неделю начинаются занятия в ненавистном Оксфорде.       Фолл ему написал. Вовремя написал, потому что парнишка внутри почти сгорел. Эрни рассказал ему всё, вылил всё больное. Алекс не мог приехать, у него была смена, но он преданно был на трубке. А после, когда оба всё же решились убрать телефоны, мальчик едва сдержал злые слёзы. Комнату изнутри разрушали тихие стоны, бесслёзные всхлипы и завывания. В глазах ужасно пекло, но «мужчины не плачут».       Он был зол на себя. За глупость, потому что считал себя никому не нужным. За утерянное время, возможности. За то, что почти сам всё уничтожил. За то, что посмел променять Алекса на этого Тима. Как он мог?!       Алекс всегда был рядом. Чуть более взрослый, чуть более мудрый. Он был тем самым, чьих шишек Эрни и не хватало, трезвой, закалённой и оживляющей головы. Мыслей. Парнишка выговаривался ему каждый раз, когда сердце болело, и каждый раз просил прощения за это, за то, что навязывается, за то, что вешает ещё и свои проблемы. И каждый раз разрывал собственные губы в мясо, прокусывал костяшки пальцев до крови от слов «Ты мой друг, Эрни. Кто если не я?» и «Ты не навязываешься, Эрни, всё хорошо».       Однажды оборотень позвонил первым. Было уже достаточно поздно, многие здоровые подростки уже спали, а Эрни только-только взялся за вторую стопку тестов с комплексными числами, чередуя их со сложными логарифмами и интегралами. Глаза слипались, но чувство обязательства не позволяли бросить всё и спрятаться под одеялом, дабы проспать свои заслуженные уже не восемь, а пять часов.       — Привет?       — Фух. Привет, парень. Ты дома?       — Я то да, а вот ты… — Эрни, недоумённо хмурясь, откатился немного назад из-за стола и отыскал на стене часы. — Погоди, что с твоим дыханием?       — Я бегаю.       — В двенадцать ночи?       — Ага.       — Под дождём.       — Под дождём.       — Ты можешь заболеть.       — Да чёрт с тобой, май на дворе, тепло. Ну… Я чего звоню-то… Я бегал и всё о тебе думал. — Эрнест напрягся ещё больше. — Ты не держи в себе всё, ладно?       — Я и так тебе всё рассказываю, ты же знаешь…       — Знаю, но… Если хочешь плакать — плачь.       — Ал. — Что-то внутри категорически противилось.       — Серьёзно. В том нет ничего постыдного, а слова общества — дурь кошачья. Ну, естественно, сопли по любому поводу разводить тоже не дело, но когда внутри горит — плачь. Когда очень-очень больно — плачь. Дай свободу чувствам и эмоциям. Иначе плохо будет. Очень плохо. У меня проблемы вытекли сейчас… По глазам вижу, как ты обижаешься на меня, потому что думаешь, что мне плевать. Но это не так, ясно тебе? Не так! И… это пиздец. Очень сложно. И я не хочу для тебя такой же участи, слышишь? Ты же тоже человек, и ты имеешь права на чувства. На любые. Понял меня?       — Д-да…       — Эй, ты там в порядке?       Он не был в порядке — из его глаз вытекал его личный гной, его скверна и дёготь. Всё больное сходило. Оглушённые слёзы потеки сами собой, словно им махнули зелёным флагом. Они текли, текли, огромными, солёными, горячими каплями, падая с подбородка. Перед глазами немного плыло, а мозг уже давно растерял и перепутал всё связанное с логарифмами и интегралами. С простейшими дробями, процентами. Всё, абсолютно всё вылетело из ватной головы!       — Прости, я…       Эрни не смог договорить. Просто сбросил трубку и уронил телефон на пол. Устройство, словно жидкий металл, стёк с его пальцев вниз. Хрупкое, воистину фарфоровое, изнемождённое и израненное тело задрожало, изогнулось, из-за чего позвоночник под свободной футболкой почти проткнул кожу. Сломался в трёх местах. Эрнест впервые плакал. Осознано, от боли. От того, что становился сильнее. Он не знал что делать, не знал, как это остановить. Какое-то облегчение просто ударило его колючей волной, и он не смог выстоять на своих двух ногах. И не хотел, кажется. Он так проспал всю ночь — при включённом свете настольной лампы, уткнувшись лбом в конспекты, что уже разъело от соли и влаги. Чёрт с ними. С утра распечатает новые, а дорешает как-нибудь в школе. Это не важно. Уже не важно…       Алекс был рядом всегда. Даже когда из с Эрнестом разделил Атлантический океан.       — Где ты сейчас?       Голос молодого волка звучал напряжённо, взволнованно. Заботливо. Сонно. В родной Америке всего половина пятого утра. Это была первая весна Эрни вне дома. Всё ещё спящая, голая и холодная, без зелёных листьев.       — Иду к корпусу. Алекс, я… Я хочу исчезнуть. Я не могу так больше. Просто не могу… На меня смотрят люди… Пожалуйста, можно меня кто-нибудь застрелит, как больную лошадь и мои мучения прекратятся?       — Так, парень. Дыши давай. Хорошо? Я с тобой.       Когда Эрни ходил на пары, то и дело слышал, что мысли уйдут, что просто некогда будет думать. Он будет ужасно уставать. Но это было не так… Ох, совершено не так!.. Его личные демоны душили его в душе, во время завтрака, перед сном и зачатую вместо него. На третий день бессонницы падала внимательность и концентрация, но, благо, извечная удача позволяла в дни кризиса просто отсиживаться за столом. На третий день, лишённый сна, начинали трястись руки, не проходила голова. Он неспешно сходил с ума.       Эрнест слушал голос и старался дышать. Но как вздохнуть, когда вокруг столько дыр, столько горящих проектов и дедлайнов, а он не мог ничего сделать? Он словно на пустынном перекрестке, когда нужно бежать и туда, и туда, и туда, и туда, но он не мог и просто стоял на месте. Просто сотрясал воздух, просто топтал землю. Устал. Он чертовски устал. Не мог найти себе места. Столько дел, столько дыр, а времени нет. Все наступают на пятки, все дышат в спину, тянут назад. Страшно. Сердце билось слишком быстро. Не успевал. Тонул. Эрни не знал чего хотел больше: сжаться в комочек в углу, или же лезть на стену.       Всё прошло. Спирта было вылито на гнойники столько, что всё просто сгорело и растворилось, словно кислоте. Да и у волка появилась девушка, с которой они съехались. Эрни просто не хотел был быть обузой, не хотел тянуть одеяло на себя. А любовь к Алексу стала литой, гранитной, вечной. И такой трогательной, такой благодарной, что Эрни просто хотелось отдать другу, брату, всего себя.       — Меня снова накрыло от благодарности и любви к тебе, — признался Эрни буквально пару месяцев назад, когда он стоял на балконе и курил. Он снова не спал, но уже из-за зубрёжки билета. — Прото… Если бы не ты, — он попытался проглотить комок в горле, — если бы не разговоры с тобой в самые тяжёлые дни… Меня бы здесь не было, правда. Полоснул бы чем-нибудь острым по венам и всё. Хер бы со мной.       — Так. Ты это… — Алекс растерялся, а Эрни на это лишь хохотнул, рвано выпустив дым из носа и меж зубов. — Нельзя так говорить, слышишь?! Какой «Полоснул бы»?! Я не пережил бы этого.       И парень замолчал. На минуту замолчал, на две.       — Ну ты чего там?       — Пытаюсь собраться. Не знаю, что это было, прости, — поспешно пробурчал себе под нос Эрни и потушил сигарету. Тогда он понял, что без него тоже не сможет. Уже никогда. И сделает всё, что от него зависит, лишь бы Алекс был счастлив. — Люблю тебя, безумно.       Как же было забавно наблюдать, как волк старается выдавить из себя те же слова. Его смущение вызывало умилённую улыбку.       — Это взаимно.       Горькие воспоминания заставили сердце больно удариться о рёбра и вновь успокоиться. Всё же в прошлом, верно?       — Ну. Чего молчишь?       — Тобой любуюсь, душа моя! — Эрнест добродушно рассмеялся, широко улыбаясь, когда оборотень по ту сторону дисплея закатил глаза. — Соскучился просто.       — Да, мы тоже все тебя ждём.       — Как дома?       — Пустовато немного. Старик что-то хандрить стал…       — Что с Максом?       — Да не знаю. Съест не то, а потом кряхтит, что потроха болят. Мама его за уши грызёт постоянно.       — К врачам он, конечно, не обращается.       — Пф-ф, нет конечно.       — Ну а ты? Ты же доктор, сделай что-нибудь.       — Эрни, да твою мать! — Волк раздражённо откинулся на спинку стула и хлопнул большими ладонями по столу. Потом вновь придвинулся, близко-близко. — Сколько раз повторять тебе, я — педиатр! Я не лечу взрослых людей! Тем более волков.       — Да ладно тебе, что ты завёлся? Я же шучу…       — Просто… Просто каждый это мне напоминает, что я не могу никак помочь.       — Ты говорил с ним?       — Миллион раз. Но в ответ что? Правильно! «Мне шестьдесят, уже поздно слушать чьи-либо советы!»       — Ну что вы разорались?       В прямоугольнике дисплея появилась Оливия. Девушка Алекса. Русоволосая, кареглазая. Не слишком высокая, с мягкими покатыми узкими плечами и достаточно широкими бёдрами. Исключительная женственность в её физическом проявлении. Сама нежность, очарование и… Удивительно стальной характер травматолога. Они с Алексом вместе с университета. Лив не была волком по рождению, но химии между молодыми людьми того не убавляло. Наоборот — их чувства были только чище, потому что имели нежное человеческое начало.       Эрнесту всегда было забавно наблюдать за тем, как эти двое исполняют роль мамочки и папочки в отношении к нему. Да, Оливия хоть и слегка разделила молодых людей, став в каком-то плане «третьей лишней», но она была хорошей. Никогда не тянула одеяло на себя, молча признав особую химию между парнями.       Девушка, одетая в огромную мужскую футболку, решив не смущать младшего в их скромной компании своими голыми ногами, хохотнула и присоединилась к своему молодому… волку.       Они проболтали около двух часов. Так могло бы продолжаться и дальше, только Эрни, сменивший миллиард поз и решивший, что лежать на спине с ноутбуком на животе удобнее всего, не начал вырубаться на несколько мгновений, теряя нить разговора.       — Нет, ну это не дело! — Алекс хлопнул ладонями по столу, из-за чего Эрни резко распахнул глаза и перепуганно дёрнулся, чуть не уронив лаптоп на пол. — Иди уже спать.       — Д-да, ты прав, — потёр тот глаза, затянуто зевнув.       — Спокойной ночи, Эрни.       — Спокойной, Лив.       Лишь когда тихо хлопнула крышка компьютера и воцарилась абсолютная темнота, Ван Арт понял насколько он хотел спать. До дрожи в костях. Еле пересилив себя и отнеся ноутбук куда подальше, он вновь вернулся в кровать. В голове всё так же жужжали мысли-пчёлы, хоть уже и не так громко, а глаза безрезультатно рассматривали плотное полотно балдахина под самым потолком. Невольно вспомнилось прошлое лето. Тогда они с Доминикой были едва ли детьми. Едва ли наивными, почти двадцатилетними. Но Эрни изменился. А Доминика особенно.       Брови недовольно сомкнулись на переносице, когда во рту вспыхнул вкус железа. Всё же щёку он прокусил…       — … Но Лео Ауфман был слишком занят, чтобы заметить стремительно падающую вверх комнату. «Любопытно», — подумал он, лежа на полу. Темнота сомкнулась над ним, как большущее мигающее веко, и кто-то что-то голосил про Машину счастья. И так три раза.       Лето в том году выдалось просто чудесным. Тёплым и мягким. Солнце не пекло совершенно, а лишь нежно-нежно прогревало косточки, когда Эрнест с Доминикой лежали на полянке в нескольких метрах от поместья. Внизу звенела крохотная речушка, что вытекала из вечно холодного озера. Вокруг же пестрил всеми оттенками зелёного сочный и звонко хрустящий густой ковер свежей травы, среди которой махали нам своими крохотными листиками, удивляя разнообразием, колокольчики, лунники, незабудки и дикие маки. Только фей не хватало для полной атмосферы сказочного леса с его волшебными обитателями. Хотя куда ещё волшебнее?       Ван Арт лежал на спине, убрав руки за голову и рассматривая летящие по лазурному небу разнообразные облака. Доминика лежала перпендикулярно, своей головой на чужом животе, и читала книгу. Эрни попросил почитать вслух, потому что монотонная песня неизвестной птицы начала надоедать. К сожалению ему снова не удалось поспать той ночью, поэтому, вкусно перекусив и пригревшись на солнышке, он не заметил, как начал дремать под выразительное чтение. Парню уже начала сниться и эта комната, и сам Лео Ауфман… Однако блондинка остановилась, а юноша резко взбодрился.       — Ну чего ты? Что было дальше? — спросил он, с трудом приоткрыв глаза.       — Не хочу, надоело, — Доминика захлопнула книгу и вздохнула, нахмурившись. — У меня уже язык болит.       — Тогда отдыхай.       И Эрни почти снова задремал, как вдруг:       — Ты же завтра улетаешь, да? — задалась тихим вопросом девушка.       — Угу…       — Бросаешь меня… Совсем одну… — её интонация была пропитана наигранной печалью.       — Надо было у родителей выпросить ещё одно дитё, — он почувствовал, как Доминика напряглась. — Специально для тебя. Сейчас бы так не говорила.       Тогда её слова казались сладкой манипуляцией, а на деле… Доминика же уже тогда буквально кричала о своём горе. Конечно, ему уже тогда стоило прислушаться. СТоило поговорить и хоть как-то помочь, и возможно не было бы этих идиотских таблеток, вызывающих рвоту. Не было бы этого затравленного взгляда и молчания. Если бы он был хоть немного умней!       Но Мия всегда говорила, что сожаление не должно быть долгим, оно должно указать на ошибки, чтобы их проработать, только так ли оно получается на деле?.. Совсем нет. Если память заставит, то оно уйдет с тобой в могилу…       Осознав, что со скрещенными на груди руками он выглядит, как живой покойник, Эрни перевернулся на бок и… уснул тем самым крепким сном, о котором мечтал с начала предпоследнего учебного года.       Проснулся юноша, когда стрелка едва ли перевалила за «11», а комнату отравляла предгрозовая духота, залетающая в распахнутые сворки окна. От духоты и какой-то мышиной возни за стеной.       — …но папа обещал!..       От неожиданного вопля Доминики Эрни машинально подобрался на месте. От резко выброшенного в кровь адреналина, заставившего сердце биться часто-часто, все чувства обострились, поэтому каждое следующее слово понималось невоспитанно чётко:       — Твой отец, — сначала голос Марии взвился, а потом хищно, шипяще притих, словно испугавшись лишних ушей, — твой отец — жалкий обманщик.       На этом всё. После — лишь вакуум тишины. Три пары шагов к выходу, едва слышимый скрип промазанных маслом петель. Хорошенькое поздравление дочери с днём рождения… Эрни проморгался и суетливо спрыгнул на всё ещё слегка ватные после сна ноги. Ровно за тринадцать секунд он успел влететь в джинсы и футболку. А вот предатели-кеды словно специально пригвоздили его к полу. В итоге он опоздал — коридор был пустынно гол, как и комната Доминики, дверь в которую осталась распахнутой. Он долго петлял по лабиринту поместья, и, если честно, начал уже думать, что топчется на одном месте, что вся прислуга и хозяева столпились на Востоке, когда Эрни пронюхивает Запад. В конечном счёте в двадцати метрах, на развилке одного из множества коридоров, нашлись двое.       — Матис, прошу, поговори со мной, ты мне нужен!       Телефон Бертрана гудел и мигал, требуя хозяина обратить на себя внимание.       — Не сейчас, я занят. Давай позже. А, солнце?       — Ну Матис!       — Ника!       Они разбежались. Вновь. В разные стороны. Прежде, чем Эрнест догнал их и вновь потерял из виду.       — Да что за издевательство! — взмолился он, вновь оставшись один на один с собой. И лишь картины со стен игриво подмахивали ему веерами.       Спустя примерно минут сорок Эрни всё же решился спуститься к прислуге на цокольный этаж. Маленький городок, казалось, дымился и паровал, как раскалённый до бела кирпич, а потом выброшенный на лютый мороз. Именно здесь кипела жизнь, собственно как и кастрюли ругающейся поварихи. Эрнест стоял на деревянной лестнице и молча наблюдал, думая, как бы не попасть никому под горячую руку. Мимо пробегали лакеи, горничные и, кажется, даже камеристка мадам Бертран.       — Месье? — изумился выросший за спиной пожилой грозноговорящий дворецкий. — Я могу вам чем-то помочь?       — Да, Гаспар, здравствуйте. А где все?       — Месье Ван Арт и месье Бертран с сыном в кабинете главы дома. А прекрасные мадам в Восточном саду.       — Мадемуазель Доминика…       — …с ними же, господин.       — Спасибо огромное.       Дворецкий откланялся, пропуская юношу обратно наверх, а Эрни тут же направился на поиски этого Матиса!.. Найдя нужную дверь, совершенно отличную от всех прочих, из красного дерева, но почему-то отлично вписывающуюся в остальные интерьеры, постучал дважды и вошёл.       — …да, господин Ван Арт, только не стоит забывать, что экономический прогресс касался всегда лишь богатых наций, а разрыв между богатыми и бедными становится всё более вопиющим. А технический же вернул экологические проблемы и в разы обострил угрозу атомной войны, которую люди старательно обходили все эти годы…       — Я помешал? — робко переспросил Эрни, оглядев компанию.       Три фигуры, одетые до безобразия схоже, терялись среди роскоши и брутального великолепия. Полукруглый кабинет оказался, к удивлению, двухэтажным. Стены его состояли в основном из книжных полок из красного дерева, а корешки пестрели в точности как дорогущий ковёр на полу. Высокие окна были наглухо зашторены багровыми парчовыми портьерами, а мягкий жёлтый свет дарили огромнейшая хрустальная люстра под потолком, множество торшеров, свечей и разожжённый камин, из-за которого, как ни странно, жарко не было. Возле камина в кожаных креслах сидели Матис и Виктор, зеркально перебросив ноги одну за другую, а меж ними, словно в эпицентре перестрелки, за своим громоздким письменным столом из красного дуба развалился Готье, уже давно сбросив пиджак, расстегнув ворот рубашки и закатав рукава. Он один единственный потягивал вино, когда вампир и молодой человек цедили воду со льдом.       — Ох, Эрни, мой мальчик! — Старший Бертран подсочил на месте, распахнув руки в стороны, из-за чего стул нервно откатился назад. — Никак нет, наоборот. Ты вытащил меня из-под открытого огня!       — В таком случае стоит, наверное, спросить что тут происходит, — вежливо улыбнулся Эрни, прикрыв за собой дверь, и недоуменно посмотрел на отца.       — Скоро час, как мой сын старается доказать, что очередной виток индустриализации так же не оправдает людских надежд, а Виктор категорически с ним не согласен.       — Каково твоё мнение на этот счёт?       Наконец, Виктор посмотрел на него. Спокойно, уверенно, немного хитро, возможно немного азартно и крайне заинтересованно. Карими глазами?! Линзы?..       — Моё?..       — Да. Мне хотелось бы услышать ход и твоих мыслей. — Его губы едва ли изогнулись в улыбке.       — Я… Я, эм… — Эрни постыдно замялся и смущённо улыбнулся. — Думаю, что я в любом случае согласен с кем-то из вас обоих.       Снова позор. Неудача перед отцом, так ещё и перед Матисом. Как на зло тот делал вид, что не случает, что ему не интересно. Что огонь в камине привлекательнее. Да вот только стоило Эрни выпалить очередную неопределённую бредню, так уголок губ блондинка ехидно и самодовольно дёрнулся в усмешке. Эрнест пристыженно покраснел. И вспыхнул ещё сильнее, когда Виктор перевёл свой взгляд на книги.       «Не этот ответ он ждал, ну конечно…»       И тут же пристыженность сменилась на возмущение, горячую злобу, когда Эрни целиком и полностью осознал кто только что высокомерно усмехнулся. Матис. Тот самый, мать его, Матис, в котором так остро нуждалась бедняжка Доминика!       «Не сейчас, Доминика!», «Я занят, Доминика!»       «Да чем ты таким занят?! Разглагольствованиями на тему возможного и вероятного?! Ты! Ты! Ублюдок, каких поискать! Жестокая, невозможная, гнусная падаль!»       — Ты хотя бы сестру поздравил с днём рождения?       — Это сделали все, кроме тебя.       Видимо, его ноздри раздувались слишком резко, как у быка, а ногти слишком глубоко впились в ладони, раз Готье подошёл, тоже несмело, и с каким-то недоверием и тревогой слегка пригнулся и заглянул юноше в глаза, с силой сжав плечо.       — Предлагаю нам всем уже бросить эти треклятые бумаги, споры и выйти подышать свежим воздухом. За одно и, — мужчина бросил глаза на свои наручные часы, — встретим гостей. Они обещались приехать к обеду.       Уже на последних ступенях лестницы Эрни заметил и прекрасных представительниц слабого пола. Взгляд, конечно, приковала Мия: пудровая комбинация на тонких бретелях, небрежно собранные волосы в невысокий пучок жемчужной заколкой. Багровые пухлые губы, словно лепестки красной розы, и едва ли тронутые тушью ресницы. Сама красота. Виктор подоспел к ней несколько быстрее. Нагнулся и шепнул на ушко что-то бархатно приятное, из-за чего на нежных щеках порозовел несмелый румянец.       Прошло столько лет, а в голубых глазах, что смотрели так влюблённо, чувства не уставали сверкать. И казалось, двое любящих могли так друг на друга отведённую им бесконечность, только старший лакей распахнул входные массивные двери, перенимая всё внимание на себя и впуская…       — Софи? — изумился Эрни, чьи брови взмыли вверх. — Вот так новость.       Действительно. На пороге дома сияла, словно солнце, подруга Доминики. Всё те же лаковые губы. Удивительно тонкий пух блондинистых волос. Заметив довольно усмехающегося Эрнеста, девушка подмигнула в ответ, после чего несдержанно завизжала и запрыгала на месте, хохоча, в объятиях юной именинницы. Голос Готье, привычно радостный, громкий и игривый, пригласил всех к столу.       В обеденной зале невообразимо пахло свежеприготовленным кассеролем с курицей, к которому было подано ещё никем не испитое молодое белове вино, рецептура которого была выведена совершенно недавно. Приятный ужин разбавляла непринуждённая беседа: хозяин дома вдохновлённо рассказывал отцу и матери Софи о своих профессиональных планах, а Виктор иногда, по просьбе первого, вставлял и свои ремарки.       — Мия, а вы, — раздался сладкий голосок мамы Софи, — насколько я помню, у вас своё журналистское агентство…       Эрни отметил как его мать безотрывно смотрит на свою собеседницу. Холодно. Не моргая.       — И не только. Ещё своя полиграфия и книжный магазин.       «Действует гипнозом, определённо», — подумал он и вновь приступил к разделыванию куриных бёдер. Это уже давно было нормой: Мия и Виктор выглядели, как ровесники Эрнеста, хотя являлись его родителями. Именно ими они и представлялись. Поэтому и внушали всем, кому следовало, гипнозом, что на их лицах тоже есть морщины, что выглядят они на «46» и «50». Что затылок и виски Виктора уже давно белели въевшейся в смоль волос сединой. Завтра им будет трудно: держать под контролем сознание десятков людей… Они справятся, не раз справлялись.       Довольный и безумно гордый, Эрнест поднял свои глаза. Софи. Она сидела в точности напротив, не сводя своих глаз. Хитрая, как лиса, задумавшая что-то. Красивая и грациозная, как кошка. Ещё в их первую встречу Эрни запомнил её запах. Её, личный. Тонкий и почему-то раскалённый запах молодой гладкой кожи, гладких волос. Софи была восхитительна. Её вожделение пожирало юношу живьём. Ещё тогда, когда тонкие пальцы, держащие таблетку от головы, чувствительно коснулись его губ. Совершенно случайно…       Сразу после обеда Готье отправил своих гостей отдыхать — выделил им самые спокойные дальние комнаты, приставил к каждой комнате по горничной, а сам уехал. Вместе с ним Виктор и Матис. Ну конечно же. Уехала и Мария, чтобы поставить «финальные галочки» перед завтрашним мероприятием. Так что этот сырой, закатно-оранжевый, тёплый вечер был абсолютно спокойным и благодатным.       Эрни с небольшим пакетиком в руках за спиной направлялся в комнату Доминики. Та как раз нашлась у входа, прикрывающая дверь на свой личный золотой ключик.       — Ника.       — М?       Именно за это Эрни и влюбился в неё однажды. За этот наивно светлый, неискушённый взгляд, который показывает себя лишь на долю секунды, когда обладательница в приподнятом настроении, когда доверяет и когда совершенно растеряна. Взгляд, брошенный в обороте. Через правое острое плечико. Снизу вверх, с устремлёнными вверх бровями. Само очарование…       — Что это? — Доминика полностью повернулась к старому другу лицом, поудобнее перехватив деревянный сундучок с масляными красками, когда Ван Арт встал от неё чуть больше, чем в одном шаге.       — Мой подарок тебе, — пожал Эрнест плечами. — Наконец мне удалось выхватить тебя всего на миг.       Доминика улыбнулась. Искренне улыбнулась, спокойно и возможно даже умилённо, склонив голову к правому плечу.       — И что же там?        — Это колечко с бериллом, — сказал тот, протягивая пакет. — Говорят, что да, друзья-мужчины кольца не дарят, но я не мог устоять, уж прости…       Доминика хохотнула и совсем по-детски полезла за своим обещанным сокровищем, наплевав на все правила приличия.       — Подержи-ка!       Коробка с красками оказалась достаточно грязной и достаточно тяжёлой, а эмоции на лице напротив — ни разу не «достаточно». Наверное, ради этого и стоит стараться каждый раз, выбирая, отбирая и собирая. Думать, как сделать так, чтобы точно понравилось. Потому что этот светящийся восторг напротив невозможно сравниться с чем-то иным. Ибо нет ему равных.       — Эрни, оно чудесное! — восхищённо прошептала Доминика, рассматривая огромный камень цвета прозрачного изумруда, убранный в серебряную подложку. — Откуда ты знаешь мой размер?!       — Просто повезло. Знаешь же, что я с удачей на «ты», — довольно пожал плечами он.       — В таком случае буду носить его на удачу. Никогда не сниму. Никогда-никогда! Можно? — Доминика совсем по-детски прижала кулачки с колечком внутри к груди.       — Конечно можно. Иногда мне хочется сделать для тебя так много, но видимо единственное — так это отдать немного своей удачи…       — Этого больше, чем нужно. Спасибо тебе!       — Иди сюда…       Обнимать её было страшно. Страшно было чувствовать, как крохотное сердечко так беззащитно жмётся к нему, льнёт так отчаянно. Страшно было чувствовать под пальцами каждую косточку, каждый позвонок, обтянутый кожей и небогатым набором сухих мышц.       — Ну всё, ладно! — Вновь закапризничала Ника, возобновив дистанцию и стрельнув довольными глазками. — Мне пора. Ещё раз спасибо.       — А в щёчку поцеловать? — крикнул Эрнест уже убежавшему чуду в след.       — Обойдешься! — пропело чудо и скрылось за поворотом.       В сад Эрнест не пошёл — не хотелось почему-то. Он стоял у окна и наблюдал за радующей глаз картиной — немного вдали, в душистом розарии среди кружева цветочных бантов, поселилось умиротворение. Всего один единственный вечер светло-розовые бутоны радовали смеющиеся глаза. Совсем недавно вновь поплакал тёплый дождик, после чего краски природы стали чуть более глубокими, влажными. Слуга вынесла в садик большой круглый столик и, застелив его белоснежной скатертью, выставила очередной набор китайского фарфора, исцелованного почти бесследными голубыми мазками крупной кисти. Мия сидела в одном из кресел, кутаясь в взятую из дома шёлковую шаль, и потягивала душистый травяной чай вместе с мамой Софи, как оказалось, весьма добродушной женщиной. Как говорится, литература сближает!.. А лысоватый супруг второй лишь рассеянно случал безобидные дискуссии о классических литературных. Доминика стояла и переносила, как оказалось, лишь графичный набросок Эрни на холст, а Лея что-то лепетала у девушки под боком, вызывая добрые смешки. И всё казалось спокойным и мирным, только вот Софи нигде не было. Эрни был уверен, что она не из тех, кто с удовольствием отдастся послеобеденной дрёме.       И был прав. Её походку он узнал ещё задолго до того, как девушка подошла к двери. Эрнест спиной чувствовал на себе прожигающий взгляд чужих глаз, и это не могло не вызвать улыбку. Одним рывком он зашторил гардину и обернулся. Софи стояла в дверном проёме, в какой-то длинной шифоновой просвечивающейся блузе. На голое тело. У неё была очень красивая высокая грудь. В комнате царил полумрак. Его дыхание стало глубже, отчего во рту пересохло. Она сводила с ума. Игралась. Дразнила. Своим взглядом, своей улыбкой, своим спокойствием. Уверенностью. В несколько неспешных босых шагов Эрнест сократил между ними расстояние до искрящегося в напряжении минимума. От его дыхания шевелились тонкие ряди белокурой чёлки.       — Думала, у тебя хватит воспитания не появляться перед едва ли знакомой девушкой вот так, в одних лишь джинсах.       — Думал, у тебя хватит воспитания постучать, прежде чем войти в комнату к едва ли знакомому молодому человеку, что может явиться перед тобой вот так, в одних лишь джинсах.       — У меня никудышное воспитание.       Она заставила его голову опустеть почти сразу. Один лишь ее запах, биение ее сердца рядом. Эрни хватило лишь одного поцелуя сквозь улыбку и тихий низкий, но очень довольный смех, чтобы джинсы и белье казались лишними. Ведьма. Слишком обворожительная. Брюнетка зарылась своими пальцами парню в волосы, сильно сжимая их на затылке. Дверной замок совершил свои два запретных оборота. Сделав несколько шагов, они рухнули на софу, уронив на пол кучу мешающих подушек. К ним присоединились женские скинутые туфли, шёлк нижнего белья…       Дальше всё было, как в раскалённом тумане. В воспоминаниях остались лишь горечь женских духов на губах, ужасная духота, разорванная блуза и треск разлетевшихся во все стороны мелких пуговок. Шелест упаковки презерватива, тихие всхлипы у уха, громкие пошлые стоны. Грязные влажные шлепки и неугомонное дико пульсирующее сердце.       — Это было быстро… Очень… — Софи расхохоталась, жадно глотая воздух и откидывая волосы назад. — Но очень хорошо, должна сказать. Ничего, у нас всё равно вся ночь впереди.       — Ночь? — Улыбнулся Эрни в ответ, заглядывая в её лицо. Только пряди, прилипшие к лицу, мешали.       — Ты же придёшь?       — Хах… Приду.       — Чудненько, — мурлыкнула она и встала с чужих колен. Быстро приведя себя в порядок, Софи вынырнула из чужой комнаты.       Спустя несколько часов солнце начало постепенно опускаться к горизонту. Эрни стоял около комода и цедил воду, опёршись о мебель бедром, задумчивый и хмурый. Французы всегда казались ему слегка странными — совсем не завтракают, зато ужинают так плотно и так невовремя, что желудок, привыкший уже в это время отдыхать, едва ли справлялся.       На закуску в девять часов вечера подали несколько видов паштетов, брускет и сыров. Когда пришла очередь основного блюда, два молодых человека в отутюженной чёрно-белой форме с гербом дома Бертран, осторожно, по часовой стрелке, незаметно подходя справа, выставляли перед обедающими блюда с мясом.       Снова Софи напротив. Смотря на неё, Эрнест волей неволей вспоминал все события, ставшие их секретиком три часа назад. Он мысленно тряхнул головой, словно это помогло бы распустить его неожиданно накатившее возбуждение. Взмах длинных подкрашенных ресниц. Совсем невинный. Но слух помнил иное…       Софи, как ни в чём не бывало, встала из-за стола и отпросилась в свою комнату, ссылаясь на усталость. Без девушки трапеза продолжалась в том же оттенке ещё примерно минут двадцать, может тридцать, как вдруг приглушённые голоса беседы перебила громкая трель звонка телефона.       — Простите… — обронил Эрнест, прежде чем поспешно выскочить в просторный холл.       — Кхм, да?       — Ну здравствуй.       Эрни застыл на месте, узнав голос по ту сторону трубки. Его ресницы дрогнули, а уголок рта нервно дёрнулся в усмешке.       — Ради преследуемой цели ты готова на сделать что угодно, как я вижу?       В трубке раздался лишь низкий хохот. Точно такой же, как и где-то в глубине дома. Чувства обострились. Он шёл, словно ведомый нитью Ариадны.       Дверь в её комнату была приоткрыта, а тьма внутри жадно глотала свет бра в коридоре, сжирая без остатка. И Эрнест вошёл. Утонул во тьме, в едва ли узнаваемом запахе чёрной орхидеи. Софи явно не из этого мира. Слишком хороша в одном лишь шёлковом халатике ленты пояса которого безвольно спадали вниз. Эрни задохнулся от опалившего кипятком возбуждения, когда блондиночка обвила его шею своими руками, глубоко и влажно целуя. Он прижал девушку к себе за поясницу, делая шаг к кровати. Через секунду уже вдавливал чужое тело в мягкий матрас.       На губах оставался жар её кожи после поцелуев в линию челюсти, в шею. Освобождённые от плена шёлка плечи были воистину сахарными. Девушка отравляла, голова начала кружиться от нехватки близости. Одежда казалась лишней, как никогда. Так думал не только Эрнест — Софи без малейшего стеснения уже отбросила его футболку куда-то в сторону. Прикусила его губу. Снова. Улыбаясь. Буквально на секунду Эрни остановился. Сжался до атома. В венах дважды стукнуло его зашедшееся сердце. На кончике языка собственное гранатовое вино. Очень сладкое и очень крепкое. Подобная вольность очень сильно заводила, но так же порождала в глубине какое-то недовольство, протест. После ответного поцелуя в пульсирующую жилку на шее распустился багряный засос.       — Больно!       Всего на миг. Когда Эрни выпрямился, чтобы расстегнуть ширинку, девушка расслабленно откинулась на подушки и томно захохотала, когда в какие-то секунды тот был слишком резким и нетерпеливым. Софи безотрывно смотрела на него. Ресницы дрожали, а слишком тёмные синие глаза, почти чёрные, масляно блестели во мгле. Ей нравилось, она горела. Она была прекрасна. Румяна и пьяна.       Он вновь прильнул к ней, целуя. Иначе. Медленно и сладко, смело исследуя ровный ряд зубов языком. Софи обвила его лозой, обхватив шею руками и скрестив длинные ноги за спиной. Она плавно растворялась от согревшего ушную раковину дыхания и от прикушенной правой мочки, от влажного поцелуя в ярёмную впадину, в солнечное сплетение. Софи громко пошло промычала что-то неразборчивое, когда его язык обошёл карминовый острый сосок по чёткой линии ареолы. Дёргано прогнулась в спине, как дикая кошка, и расплылась в довольной улыбке, почувствовав мягкие губы Эрнеста намного ниже, больно сжав чёрные волосы на затылке.       За наслаждение Софи отплатила неописуемой жестокостью. Притянув к себе и вновь целуя, девушка забралась юноше на бёдра. Невозможно соблазнительная и желанная, она чувствовала его возбуждение, но лишь дразнилась, двигая бёдрами. Гладила Эрни по груди, животу, тихонько царапая своими слишком, слишком острыми когтями.       Перед глазами всё плыло. Жарко. Невыносимо жарко и душно. Эрни прикрыл глаза и рвано выдохнул, когда уже Софи принялась целовать его шею, грудь, живот. Влажно. Дразня. Сводя с ума. Его губы, язык были невыносимо сухими, а глаза частично прикрыты. Её горячее дыхание, шёпот сквозь улыбку заставили потерять последний контроль. Абсолютно. Эрни как-то непонятно кивнул и поправил подушки под головой. Поцелуи, от которых он то дышал часто-часто, то и вовсе переставал это делать. Движение рукой. Он сжал простыню до треска. В висках пульсировало.       Влажно, узко… До ужаса хорошо… Софи дошла кивками до основания и простонала. Вибрация… Эрни поднял девушку за волосы и притянул к себе. Вновь поцеловал, зарываясь пятернёй в спутанные волосы, но ведьма снова возобновила дистанцию.       Опять игры. Не выдержав, Эрни перекатился, подмяв Софи под себя. Однако это повторилось. И снова…       — Это начинает злить.       — Знаю.       — И что мне с тобой делать?       — Не пытайся вести игру, в которой всё равно проиграешь.       Эрни хмуро смотрел на девушку под ним, вжимая запястья по обе стороны от белокурой головы в матрас. Неожиданно выпрямился, пружиняще оттолкнулся и сделал пару шагов назад. Наконец отыскав свои джинсы, безбожно вывернутые, он выдернул из шлеек ремень, заодно достав из заднего кармана презерватив. Вновь над ней, сжимая мягкие бёдра костлявыми коленями.       — Дай руки.       — Ах вот как?! — Игнорируя собственное возмущение, Софи всё же протянула сложенные кисти, азартно ожидая следующего шага.       Но Эрни не слушал. Поступил иначе, сумев привязать запястья к изголовью, и довольно грубо перевернул мягкое тело на живот, отчего Софи вскрикнула — видимо, неудобно перекрещенные руки больно потянуло в плечах. Немного выждал — убедился, что всё в порядке, дав блондинке временя, чтобы опереться на грудь. Подтянул за таз выше, к себе максимально близко.       — Проиграю, говоришь?       Не дождавшись ответа, Эрни сухо чмокнул раскалённую кожу меж сведённых лопаток и звонко ударил по округлой мягкой ягодице. На покрасневшей коже вспыхнул ожогом белоснежный след ладони. С виска вниз соскочила очередная капля пота. Эрнест брал безвольное тело эгоистично. Так, как нравилось ему — грубо, быстро, глубоко. То и дело хватая белокурые пряди. От переизбытка чувств и извечного «мало».       — Всё! Всё, Эрни, стой!.. Я не могу, больше, больно!       — Больно? — В голосе вздрогнула нескрываемая тревога. Юноша без замедлений остановился и попытался заглянуть Софи в лицо.       — Руки… Отвяжи меня.       Тут же треклятый пояс улетел прочь. Эрни вновь склонился над перевернувшимся на спину телом, мягко-мягко целуя натруженные художилия и суставы, извиняясь.       — Всё в порядке?       — Да в порядке, в порядке!.. Только не останавливайся, прошу-у-у…             Они были вместе до самого рассвета. У Софи Эрнест и уснул, утонув в самом желанном чувстве, которое он не испытывал со времён первого экзамена. К счастью ли, или к сожалению, сбегать из чужих комнат после бессонной ночи, когда девушка всё ещё спит, ему было привычно — натянув кеды прямо на босу ногу, он выскочил в утренний коридор и направился к себе, сладко потягиваясь по пути. Голова была какой-то пустой, а на губах играла глупая улыбка.       Душ, свежее бельё и одежда. Спустя пол часа, ровно в десять, он уже спускался по лестнице вниз на первый этаж в главную гостинную. Внизу, в спокойном молчании, купаясь в тепле солнечных утренних лучей, на диване Доминика, подобрав по себя ноги. Красный комбинезон отбеливал кожу до болезненности, до свечения. Эрни упал рядом в кресло и прикрыл глаза.       — Привет.       — Здравствуй.       — Ты пропустил завтрак.       — Не хочу, спасибо.       — Ах, ну да! — прохохотала Бертран. — Софи оказалась куда более сладкой, чем сегодняшние гренки.       — Кхм, о чём ты?.. — Эрни сделал вид, словно ничего не произошло.       — Ой, да брось! Такой, как ты, не мог не переспать с такой, как Софи. Это же ваша личная аксиома.       Рассмеялся и Эрни, цокнув языком, покачал головой.       — А где все?       — Везде, мне кажется. Месье Ван Арт с братом уехали в город по делам, а остальные там же, только уже по личным нуждам. Сегодня же вечером праздник.       — Понял. Значит, это последние часы тишины? Скоро будут шум и гам?       — Ага. И, Эрни…       — М?       — Сыграешь мне, пока никого?       — Конечно, — усмехнулся он, — идём.       Кресло тихонько скрипнуло. Эрни убрал руки за спину и немного отстал, сам того не хотя. Просто Доминика как-то слишком воодушевлённо спешила. И никакие остроносые замшевые туфли с их высоченной шпильке её не останавливали. Только сейчас, минуя широкий-широкий коридор, залитый солнечным светом, Эрни обратил внимание на шторы. Точнее, что их заменили. До этого плотно бордовые, красиво красные, изысканно, а сейчас немного по-детски белые. Теперь поместье точно превратилось в замок какой-нибудь принцессы Диснея. Особенно благодаря букетам и гирляндам из белых цветов, что развешивали служанки тут и там.       Поместье Бертран было одним из самых старых шато в Бордо. Ещё в средневековье старший Бертран был владельцем этих земель, и сейчас Готье, предпоследний высокородный представитель фамилии, гудел у всех на слуху. И, конечно же, потратил миллионы на поддержание замка. На самом же деле от новорожденного поместья совсем ничего не осталось — замок был возведён заново уже три раза за его жизнь. Последним архитектором, взявшимся за проект, был Виктор Ван Арт. Собственно, это и сблизило его с Готье порядка двадцати пяти лет назад. После Вино. Виктор решил начать новое дело, а Готье, его уже давний знакомый, как раз хотел открыть несколько филиалов своих коньячно-винных заводов в Штатах. На том и решили. Весьма удачно.       И вот она, огромная музыкальная зала с идеальной акустикой. Гул от каблуков разносился мелодичным глубоким эхом, отскакивая и от огромной арфы, и от ряда скрипок, и от виолончели. От огромнейшего белоснежного рояля… Доминика упала на банкетку и, немного поёрзав на месте, дождалась парня. Тот присел и задумчиво побарабанил по глянцевой крышке, прячущей чёрно-белые клавиши.       — Так. Давай, чтобы ты не сильно расстраивалась, что ничего не можешь узнать, я сыграю что-то ну очень простое.       — Ты сначала научить играть без ошибок, чтобы люди не путались и узнавали, а потом уже умничай.       — Совсем недавно ты говорила, что тебе нравится моя игра.       — Совсем недавно ты повёлся на лесть.       — Да ты, как я погляжу, целиком и полностью переняла мою фишку отвечать, перефразировав слова собеседника!       — Поплачь ещё. Уголок для слёз вон там.       Эрнест сидел и парализовано смотрел на девушку рядом, почти всем корпусом повернувшись к ней. Его нижнюю челюсть можно было искать где-нибудь под банкеткой, а в голубых глазах застыло нервный восторг. Отмерев, он громко расхохотался:       — Ну даёшь! Пха-ха-ха! Ну ты!.. Ну!.. Пх-ха-ха!..       Рассмеялась и Доминика.       — Я тебя уделала, да?       — Ага. Фу-у-ух… Ладно.       Ещё несколько раз несдержанно хохотнув и прочистив горло, Эрни хорошенечко растёр ладони, словно между ними был сухой прутик и главной задачей была добыча огня, прохрустел каждым суставом пальцев. Глубоко вздохнул, прикрыл глаза и, собравшись с собственными мыслями, приступил. Долго думать что же такое сыграть он не стал — в голове была одна мелодия из старого японского мультика. Доброго-доброго, любимого с детства. Осторожно держа руки на клавишах, парень, прежде чем нажать, слегка погладил их, словно вспоминая.       Несколько перебранных нот одного тона, тут же повторенный мотив, но уже на другом. На третьем и переливающаяся прохладной водной гладью дорожка от низких нот к более высоким. Мизинец гордо ударил разбитой хрустальной каплей. Доминике потребовалось всего несколько мгновений хмурого недоумения, чтобы дождаться основной песни и засветиться от обожаемого восторга. Она резко обернулась к другу лицом, брови её по-детски взмыли вверх, а узкая ладошка прикрывала круглый, очерченный красной помадой, рот.       — Это же!.. Из того мультика, правда? Это та самая!..       Эрнест лишь довольно кивнул, начиная новый сказ. И было в этом что-то беззаботное и лёгкое, однажды позабытое, беспечное и летнее. Даже когда ноты завальсировали в своих трёх четвертях. Когда же последняя нота улетела далеко ввысь, Эрни открыл глаза и, вздохнув, осторожно опустил клап. Доминика грустно усмехнулась, смотря вниз, под ноги:       — Балерина и пианист… Что мы забыли в Оксфорде? На экономическом?       Эрни перестал улыбаться тоже. Потому что не этого они оба хотели… Эрнест знал, что не хочет быть бедным, не хочет быть как те люди, которых увидел однажды в метро. Спящих на картоне и схвативших его за рюкзак со спины. Но не хотел быть запертым в серой бетонной коробке под названием «офис». Тут же вспомнились настоятельные рекомендации, против которых он почему-то не мог сказать толкового и весомого, с которыми огласился. Но момент признания был упущен — Доминика перевела тему:       — Хотя со мной-то всё понятно. А ты? Почему именно Оксфорд? Дальняя Англия? Разве в Штатах нет достойного университета? Гарвард? Он вообще лучший в мире.       — Понимаешь, — Эрнест нервно растёр шею, — тут несколько сложнее…       Он тут же вспомнил, в какое недоумение он впал, когда репетитор отправил для решения задания, к которым не хотелось никогда возвращаться. Да он и не должен был, только это случилось. Именно от репетитора, впавшего в полное недоумение, Эрни и узнал об поступлении в старейший университет мира. Вспомнил скандал, устроенный предательнице-матери. Эрнест вспомнил, как разъярённый, словно молодой бык, примчался на такси к отцу в клуб. Тогда злому, обиженному шестнадцатилетнему подростку было всё равно на ошарашенные взгляды бессмертных, что тут же начали шептаться и переговариваться. Цель была одна — кабинет отца на втором этаже.       Он влетел, позволив распахнутой двери громко удариться о стену до треска штукатурки. Артур тут же вышел прочь.       — Немедленно возьми себя в руки. — Ледяной голос отца и лицо, совершенно безэмоциональное, злили ещё больше.       — Нет! Как ты мог?! Англия?! Серьезно?! А ты меня спросил хочу ли я этого?!       — Пока я твой отец…       — Уже поздно что-либо решать за меня! Я уже взрослый!       Виктор замолчал. Лишь спокойно смотрел на взъерошенного сына и думал.       — Приведи себя в порядок.       — Ты серьезно?! — Эрни забавно взвизгнул. — Тебя сейчас волнует заправлена ли у меня в брюки рубашка?!       Однако всё же, сердито пыхча и отведя глаза, он заправил торчащие полы рубашки и одёрнул жилет с эмблемой школы.       — Всё.       Виктор кивнул чему-то своему, хранящемуся лишь в его мыслях, отложил перьевую ручку и указал на рядом стоящее с его рабочим столом кресло — кожаное, тёмно-зелёное.       — Прошу, присядь.       — Зачем?       — Чтобы мы поговорили, как взрослые. Кажется, именно таким ты себя позиционируешь.       И Эрни сел. Тогда перед ним были раскрыты все карты. Все чёрные карты их семейного положения. Узнал насколько всё плохо. Узнал насколько вампиры жадные до власти и мелочные по своей сути — готовы преследовать мальчика, потому что он нарушил их покой. Узнал, что все боятся нового, всем это новое неугодно.       Узнал, что всех волновала связь князя вампиров со стражем. Всех волновала мысль, что их примеру последуют многие, что князья тоже захотят родить себе наследников. Волновались те сильные вампиры, кто метил на их место. Волновались сами и волновали других, поджигая смуты, восстания и конфликты против князя.       Многих стражей просто напросто «отстреливали», а Мия ничего не могла с эти сделать — всё шло против неё, как бы она не старалась. Тем более князья знали о любви матери к сыну. Знали об отцовской. Знали об их слабости. И вампиры пользовались этим — нападений на княжеский дом всё больше и больше. Единственным верным решением было отправить сына в Англию, под надзор Великой Княгини. На её территории никогда не было стычек. Никогда не было восстаний. Самая безопасная из всех территорий. Но в тоже время она могда сама убрать мальчика. Но Виктор надеялся, что у неё хватит мудрости не делать этого по многим причинам…       — В смысле?! — Доминика вскочила со своего места, словно её облили ледяной водой. Она рвала и метала. — Ты хочешь мне сказать, что ты всё это время обижался на родителей только потому, что они хотели тебя защитить?! Ты совсем идиот?!       — Ты не понимаешь!       — Да пошёл ты! Тебя любят, а ты!..       А он не понимал тоже. Казалось, принял и почти понял, принял и свыкся, но всегда пробуждалась глубоко в душе едкая обида. Ситуация не отпускала. Как бы он не старался для обратного… Каждый раз низкий голос сознания подначивал, говорил о безответственности. Шептал, что если бы мать с отцом были бы куда более умными, то он и вовсе не родился, что у него не было бы проблем…       Доминику прервал дворецкий, прибывший сказать, что пришло время собираться. Что приглашённые стилисты уже в поместье и дожидаются девушку около её комнаты. Перед тем, как выйти, Бертран злобно прошипела парню в лицо:       — Твое счастье, что этого бреда не слышали твои родители.       Прошипела и вылетела из зала, оставив дворецкого и Эрни в полной тишине.