Когда канет четверть века. Книга I

      Провернуть вокруг узла, вдеть петлю между складок и вытянуть в бант. Нет, у него не получалось… Казалось бы, ничего сложного! Только вот ловкие и цепкие, как у проворной обезьянки, пальцы превратились в непослушные сосиски, совсем как у пещерного чудища. Узлы выходили то через чур слабые, то наоборот — слишком тугие, грубые. Попытки исправить хоть-что-то в процессе усугубляли ситуацию ещё больше. Беда бедой.       — Чёрт!       Окончательно растеряв самообладание, Эрнест в несколько рывков сорвал галстук-бабочку. Он мучался с ним порядка получаса. С парнем и обычные-то не дружили, а тут… Лента, словно живая, никак не слушалась, а нужная петелька то и дело распускалась.       Руки обессиленно рухнули вниз, точно плети. Мало того, что юноша просто ненавидел все эти светские приёмы, вычурные пиршества, «Белый галстук», смокинги и кипельно белые рубашки. Так ещё и Доминика. Эрни устало прикрыл глаза и шумно выдохнул, словно это могло хоть немного помочь успокоиться. От одного её имени на душе скребли когтями капризные кошки, вновь раздирая кровоточащие ранки. Кулаки невольно сжались до побеления костяшек и появления лунок от ногтей. Это же он обижен! Это же Бертран наорала на него просто так! Бешеная истеричка! Так почему хочется заглянуть ей в комнату и извиниться самому? Глубоко вздохнув, Эрнест перемотал видео-самоучитель на самое начало и снова взялся за края белой ленты.       Наконец-то! Он одолел её. Может быть не совсем идеально, но…       — Пойдёт.       Стянув с деревянных напольных плечиков смокинг, Эрнест надел его на себя. Застегнул на одну единственную пуговичку, обтянутую гладким чёрным атласом. Точно таким же, из которого были пошиты лацканы и лампасы на идеально выглаженных прачкой брюках. Проверив на наличие нежелательного пятнышка остроносые лаковые туфли, ещё раз одёрнул серебристые запонки. Прохрустел шеей, расправил плечи и гордо вскинул подбородок, едва заметно дёрнув уголками губ. «Готов», — подумал он, только чего-то не хватало, и это «что-то» было достаточно существенным. Чёрные брови придирчиво сомкнулись на переносице, совсем как у Виктора. Взгляд неспеша заскользил сверху вниз, выискивая «занозу». Догадавшись, Эрнест мысленно звонко хлопнул себя по лбу и закатил глаза. Естественно — белоснежный платочек-паше так и остался ждать своего часа на столике рядом с телефоном. Когда белый уголочек засел на своем привычном месте, на шею и запястья упали капли привычной сырой древесины и чёрной смородины. Неизменный аромат.       От чего-то Эрнест волновался, как жених у алтаря — сердце то ударялось о рёбра часто-часто, сильно-сильно, то и вовсе переставало. Что-то произойдёт, никак иначе. Только вот что?       Мельком глянув на неоновый дисплей смарт-часов, парень спохватился — вот-вот начнёт опаздывать. Ещё раз вздохнул. Прихватив с собой телефон и пачку сигарет с зажигалкой внутри, Эрнест прикрыл тихонько дверь и неспеша двинулся по коридору, воистину кайфуя от чёткого ритма ударов каблуков об пол. Непонятно откуда выскочивший Бестер, видимо, посчитал, что может послужить отличным компаньоном, поэтому гордо и грузно зашагал вровень, совершенно бесшумно ударяя большими косматыми ламами и держа пушистый хвост трубой. Кот не отставал ни на шаг. Эрни усмехнулся:       — Да мы с тобой точно Коровьёв с Бегемотом. Ну что, дружище, устроим перестрелку с полицией, аль разопьём хрустальный штоф чистого спирта?       Зверя на долго не хватило: он завернул в ближайшую коморку и, кажется, развалился на только что выстиранных и отутюженных белоснежных накрахмаленных скатертях.       В то же время, что и Эрни, к лестнице подошли его родители. Одинаково безупречные, одинаково лощённые. Словно на выточенные из мрамора фигуры набросили драпировки из чёрного шёлка и бархата, приправив всё искусство жемчугом, бриллиантами и белым золотом обручальных колец. Спустившись вниз, в самую гущу событий, Эрнест немного развеселился — Мия, увидев всю напыщенную роскошь, повернулась к нему, закатила глаза и цокнула языком. Осторожно, чтобы заметил лишь он. Твёрдая уверенность в наличии союзника рядом хоть немного, но успокаивали. Осталась последняя ступень, на которой Эрнест остановился, позволяя родителям уйти в толпу.       «Ладно, и не из такого дерьма выбирались», — вздохнул он и, натянув улыбку, тоже влился в бесконечно увеличивающееся море людей.       Самая огромная зала с выходом на каменную террасу без крыши и лестницей в сад была украшена в типичном стиле Бертранов — сплошные богатство и помпезность. В каком-то плане изжившая себя безвкусица. День контрастов — вкусно пахло поданными деликатесами и удушливо воняло нишевыми духами, которыми дамы облили себя с ног до головы. В руках сумка за сотни тысяч евро, а в сердцах исключительная пустота. Богатство и бедность в одном флаконе, искрящиеся серебром, белоснежным и чёрным. Строгий дресс-код.       По мнению Эрнеста, дом Бертран — что-то странное, несуразное. Все люди здесь настолько консервативны, что напрочь отказываются от нового. Эрни не видел ни одной современности здесь, вдали от небольшого, но суетного Бордо. Улицы города уже во всю чистят грузовые рабочие беспилотники, а с высоты птичьего полёта патрулируют дроны. Здесь же всё иначе — автономия дома миновала отметку «2023» на временной ленте и заглохла. Ну а личный старенький Форд с механической коробкой передач и вовсе был раритетом. Рабочим раритетом! Личные водители, горничные, кухарки, прачки… Дикость, позволяющая жителям близ лежащих деревень держаться на плаву за счёт наличия хоть какой-то работы.       Спустившись вниз, Ван Арты распределились «по позициям». Виктор отошел к серьёзным мужам обсуждать последние события в мире, нефтяные вышки и денежные биржи. Некоторые особо важные и достаточно важные вампиры, которых удалось отыскать здесь, задавали вопросы, касающиеся политики, на что Ван Арт, не торопясь, вкрадчиво рассказывал всё, что считал нужным. Но как бы доброжелательно он не выглядел, в голосе и во взгляде чувствовалась сталь, дикий холод и серьёзность. Вот он, идеальный баланс, который присущ лишь древнему вампиру, лишь князю. Иногда подключалась и Мия. Когда надоедали разговоры с пятидесятилетними клушами, или же когда заходила речь о стражах. Женщина откровенно скучала. У неё есть пара знакомых смертных, которые имеют мозги, не забитые живучими, словно тараканы, законами богатого патриархата и женской второсортности, но сегодня их на празднике не казалось, оттого Мия старалась быть хотя бы одна.       Наверное, стоило подключиться к разговору и Эрни. Только он, стоя в сторонке, нашёл себе куда более интересное занятие. Расслабленно потягивая шампанское, наблюдал за главным клоуном, коим была Мария — женщина носилась туда-сюда, едва не падая со своих огромных каблуков. Искала кого-то. Какой же страшной она стала! Из-за фунта нанесённой на лицо штукатурки её все мелкие морщинки вылезли на поверхность, и теперь и без того сухая кожа выглядела как иссохшаяся пустыня.       — Прекрасный праздник, мадам!       Видимо шампанское ударило в голову, раз парень так смело поприветствовал хозяйку дома. Складки серебристого платья шуршать решко перестали, Мария резко остановилась. Слегка удивлённо взглянула на свого гостя, который отхлебнул ещё немного, продолжая смотреть прямо в глаза. Тут же едко улыбнулась:       — Рада, что ты отметил.       — Потеряли кого-то?       Эрнест пружиняще оттолкнулся от мраморного широкого подоконника, оставив на нём фужер, и, запрятав руки в карманах брюк, нарочито вальяжно подошёл к Марии. Она, скептически изогнув бровь, взглянула на него. В глазах чётко читался вопрос «Да неужели?». Однако ответила:       — Представляешь, свою дочь! — В глазах злоба, на губах широкая улыбка. Тощие руки с узловатыми пальцами потянулись к атласной бабочке под воротничком. — Она почему-то задерживается у себя, выходить не хочет, — лента снова распустилась. Две петли, оборот, — а сегодня её выходки просто недопустимы. — Одно резкое движение в стороны. Безупречно завязанный галстук душил. — Сегодня всё должно быть идеально.       Узкие от яркого света хрустальных люстр зрачки впились в молодое напряжённое лицо. Взгляд снизу вверх, злой, холодный, предупреждающий. Ранняя провокационная игривость и молодой задор в миг испарились от едкого замечания, больше походящего на угрозу.       — Я схожу за ней, — хмуро бросил Эрни, стараясь скрыться от Марии куда подальше и как можно скорее.       Взлетев вверх по лестнице, пропуская каждую вторую ступеньку, он миновал почти весь этаж. Дверь в комнату виновницы торжества была приоткрыта, поэтому Ван Арт старался как можно более тихо привести в норму своё дыхание. Одёрнув пиджак и незаметно прочистив горло, он постучал.       — Доминика, это я. Можно войти?       Ответа не последовало, лишь тишина. Эрни сконфуженно замер. После ещё раз отбил незатейливый ритм побелевшей костяшкой согнутого указательного пальца. И снова ему не ответили.       — Эм-м… Ника, тебя ждут!       Молчание в ответ. Тогда, устало закатив глаза, Эрни выпрямился и огляделся. А если она ушла? Есть смысл позвонить, верно? Но для начала стоит всё же проверить, может она в наушниках?       — Ник, я вхожу.       В комнате было пусто и достаточно темно — единственными источниками света выступал лишь глухо горящий торшер на тумбочке у помятой кровати, да светло-жёлтый луч, пробивающийся из незакрытой ванной комнаты. Воздух был плотным из-за стойкого аромата пудры, како-то крема, может, лосьона для тела, лака для волос. Никакого привычного терпкого вишневого парфюма. Сплошная сладость       Он слышал её сердце. Спокойное и горячее, грустно бьющееся за тонкой дверью в ванную. Он слышал её тихое «Входи, Эрни». Вздохнул, взялся за ручку двери и вошёл.       Доминика стояла возле зеркала, опершись руками в холод фарфоровой раковины. Пустой взгляд, уставшие губы. Эрни остался стоять в проходе, подперев дверной косяк плечом и скрестив руки на груди. Ника всё также стояла к нему спиной, молча выискивая в отражении такие нужные ответы. Она была сама на себя не похожа — никаких красных губ и привычных стрелок. Идеальная «маска». Накладные ресницы, обесцвеченные блеском губы. Высокая причёска, окольцованная алмазным венцом. Атласные перчатки выше локтя. Открытые и болезненно выпирающие ключицы. С острого плеча тянулась тяжёлая шёлковая драпировка цвета «Шампань» до самого противоположного бедра и осела алмазной брошью. Сегодня Доминика единственная в цвете. Плотная ткань лифа, испещрённая мелкими декоративными складками, вторила очертаниям небольшой груди, тонкой талии, спадала к ногам длинным шлейфом.       Доминика-Патриция Бертран. Маленькая. Тонкая и хрупкая, словно фарфоровая куколка…       — Ты очень красивая. Честно-честно.       — Меня ждут, да? — Их взгляды встретились в отражении.       Юноша кивнул головой.       — Тогда идём, — сказала Бертран и, не оборачиваясь, вышла в спальню.       Дверь, пропустив Ван Арта в коридор последним, захлопнулась сама собой. Ника твёрдо шла впереди. Хотелось сказать ей кое-что очень важное, но слова снова застряли глубоко в горле. Нет, всё должно пройти не так!..       — Доминика, постой!.. — Горячая ладонь совсем невесомо хватила её. Наверняка прохладную. — Давай поговорим?..       В его словах достаточно отчаяния. Она была сама на себя не похожа. Словно маленькая воительница, лишенная всего. Лишённая себя, но всё ещё стоявшая на ногах. Ужасно сильная… Доминика медленно опустила глаза, когда Эрнест осторожно переплёл их пальцы, когда огладил большим пальцем большой берилл, совершенно неподходящий, противоестественный, надетый всем правилам наперекор. Не посмела поднять, когда он так старательно старался заглянуть в её лицо.       — Прошу…       Бертран всё оборвала. Выдернула руку, холодно посмотрела вперёд. Осыпала грудой льда:       — По сценарию мама и папа должны будут прочитать небольшую речь…       Бесполезно. Достучаться до неё бесполезно, да и не нужно, видимо. Сегодня же вечер лицемерия и обмана, юноша просто обязан принять чужие правила и доиграть свою партию. Потом… Всё остальное потом… Надо просто выжить, помочь продержаться. Эрни так же холодно кивнул. Расправил плечи и незаметно проскользнул вниз следом за маленькой Бертран.       Готье уже успел где-то напиться, от него разило дорогущим коньяком за милю. Огромный сильный мужчина, внушающий одним своим видом страх и уважение, сладко щурился, как кот на солнце, громко смеялся, без стеснения выходя за все рамки светского этикета, и улыбался так добродушно, как может только крохотный мальчонка. Хрусталь бокала в его руке жалостливо задребезжал, ударив по ушам, когда по нему быстро-быстро постучали столовым серебром.       — Прошу минутку внимания, прекрасные дамы и сопровождающие их господа! — Гудящая зала, люди-пчёлы тут же замолчали, внимательно вслушиваясь в громкие слова хозяина дома. — Хотя, всё же думаю, что несколько больше, зная мою нескончаемую любовь к дочери и готовность говорить о ней часами.       Бертраны слишком хорошо играли свою роль. Стоя вчетвером на невысокой уединённой сцене, окружённые музыкантами и их отполированными, сверкающими золотистой медью, инструментами, они точно возвышались над всеми находящимися здесь. Красивые, счастливые. Казалось, даже искренне влюблённые друг в друга. Эрнест не особо внимательно слушал приветствие и глупые, корявые французские шутки, которые всё равно не понимал. Он стоял на окраине толпы, в своём извечном уединении, около мраморных резных перил, словно в толпе, рядом со всеми место не хватило, и наблюдал. Наблюдал за тем, как Готье любили почти все гости, отмечая их восторженные взгляды и блуждающий бархатный шёпот восхищения.       Он стоял и наблюдал за лицами. Слишком много подарено улыбок тем, кто этого вовсе не достоин. Высокомерным, чужим, неродным, старым. С большими лбами, маленькими свиными глазками. Передавленными туго застёгнутыми воротником рубашки жирными шеями, красными белками глаз. В толпе Эрни нашёл Софи. С женихом… Стало горько и противно от самого себя — с ним кому-то изменили. Не то чтобы Эрнест верил в особое священное и всемогущественное чувство, но он верил в четность, доверие и верность. Такие правила диктовала его семья. В таких правилах он рос. Такие правила были для него правильными. И сейчас, когда он сам их нарушил… стало противно и грязно. Хотелось в душ, дабы оттереть этот длинный день жёсткой мочалкой.       Кончилась речь и раздались громкие аплодисменты, что залили собой всё пространство вокруг. Музыканты и певец затянули извечную классику «That`s life» Фрэнка Синатры, только у них это получалось хуже, чем у Майкла Бубле в своё время. Бокал шампанского сменился на третий «Виски-кола». Свет выключили, оставив свечи и неяркие огоньки. Радость выключили. Темно и больно. Званный вечер.       Напольные старые часы отбили одиннадцать раз. Эрнест всё это время сидел у стойки бара и спокойненько потягивал свой напиток. К нему несколько раз подходили две девушки, предлагали составить компанию, но юноша улыбчиво отказывался, объясняясь, что занят именинницей, за который он всё это время и наблюдал.       Гости, гости, гости. Нескончаемый поток. Все что-то говорили, поздравляли Доминику. Девушке явно было безумно скучно, особенно рассказывать о своих успехах и новостях стареньким родственницам по отцовской линии. В то время, как совсем недалеко резвятся подвыпившие подруги, девушка намерена обменяться классическими любезностями с каждым в зале только потому, что ей положено. От скуки она вертела в руках свое колечко с берилом. С одного пальца на другой, с другого на третий. Покрутила слегка на тонком мизинце. Почти уронила и поймала в полёте.       Эрни повернулся в сторону подруги и, подперев голову рукой, принялся рассматривать её. Честно говоря, он всей своей душой и телом хотел, чтобы она его заметила. Заметила и обзавидовалась его безделью, непринуждённому отдыху. То и случилось. Когда Ника подняла глаза от очередной старушки и выпрямилась в полный рост, разглядела Эрни, что радостно отсалютовал ей бокалом. Эрнест оставил толстостенный бокал на стойке и двинулся к Бертран.       — Привет.       — Да неужели, — закатила та глаза. — Оставил меня совсем одну наедине с этими вёдрами с песком. Однако совесть заиграла и решил меня навестить?       Эрни со всех своих сил старался сдержать смешок. Строгое отцовское воспитание никак не позволяло ему смеяться над немощными и старыми людьми, только вот яркое воображение сыграло с ним злую шутку. Почему-то тачка с алюминиевыми вёдрами, наполненными зубными протезами и париками из головы не выходила.       — Не делай так больше. А то родился я ангелом, а умру дьяволом во плоти. Здравствуйте, добрый вечер, мадам. Прекрасно выглядите! Месье, моё почтение.       Парочка синхронно обернулась на проходящую чету и синхронно улыбнулась. Эрни пытался взять огонь на себя, чтобы, по его мнению, извечно улыбающийся и разговаривающий рот Доминики хоть немного отдохнул. Оттого и кивал всем прохожим, словно болванчик. Когда молодые люди остались одни, Доминика бросила шутливое и совсем необидное:       — Чертила ты, а не ангел.       В ответ Эрни лишь осторожно боднул Доминику бедром. Только вот силы он не рассчитал, а колечко не было надето на пальчик…       — Эрни, что ты?!.. Ах! Моё кольцо!       Со резким звоном оно отрекошетило от деревянного пола и поскакало в глубь толпы. Под немые взгляды лихо укатилось в толпу и спряталось в неизвестности.       — Твою ж!..       И если Доминика рванула за ним, подобрав шуршащие складки подола, и проклинала всех, кто попадался на её пути, действовала активно, бегло и беспринципно, то Эрни, как остолоп, стоял на месте, спрятав лицо в ладонях. Было очень смешно. Юноша понимал, что ситуация — «полное дерьмо», но не мог ничего с собой поделать. Его тело колыхалось, а искусанные губы горели, ведь именно их он старательно кусал, чтобы не засмеяться в полный голос. Когда кислорода перестало хватать, парень с трудом выпрямился и, охая и ахая, незаметно вытер проступившие в уголках глаз слезы. Ощутив на себе недоумённый взгляд матери, Эрни отмахнулся, тихо хохоча, а-ля «тут всё сложно, но не переживай» и принялся искать Доминику.       Нашёл около какой-то женщины. Престарелая леди рассказывала о любимом саде и очень сладко приглашала именинницу в гости, но та совсем не слушала. Лишь глухо осматривала пол вокруг. От нервов на белоснежной шее и плечах появились красные пятна. Когда леди оставила их одних, Эрнест наклонился к уху подруги и деловитым нарочито низким голосом предложил:       — Есть смысл запрячь детей, — всё не унимался он. — Тут где-то бегает твоя племяшка с друзьями. Личная армия минипутов-ищеек. Работает на конфетах…       — Да заткнись ты уже и помоги!       — Хех. Ладно. Шутки в сторону, — теперь оглянулся и он, уперев руки в бока. Прислушался. — Кольца не слышно.       — Что?       — Говорю, что кольца не слышно, — повторил Ван Арт. — Оно остановилось. — И тут же добавил чуть слышно: — Или его кто-то прибрал к рукам…       От вытянувшегося от ужасе лица Доминики Эрни стало стыдно, совсем чуть-чуть. В голову пришла здравая мысль:       — Я могу заскочить на сцену и попросить всех остановиться, оглядеться…       — Нет!       — Что? Почему? Как по мне, это вполне разумно.       — Нельзя, никак нельзя! — Доминика грубо схватила друга за запястья.       — Ты можешь нормально объяснить? — Тёмная бровь скептически изогнулась.       — Мама нас убьёт…       — А-а-а, ну конечно, тут же твоя мать… — Освободившись от пут, Эрни развернулся и покривлялся, пародируя мадам Бертран. — «Сорванный вечер»! — Тяжело вздохнул. — Ладно! Ладно. Будем работать втихую. Придётся самостоятельно искать под полами платьев…       — Ну уж нет! Это уже ни в какие рамки, Эрни! Как ты себе это представляешь? Я не могу, я.!       — Господь милосердный! Да не ты!       — М?       — Я сам. Моя репутация уже давно подмочена, да и платье тебе не позволит по полу ползать. Ты, главное, отвлеки.       Сначала Доминика колебалась, ворча, что идея совершенно глупая, что у них ничего не выйдет. Ей было очень неловко, видимо боялась, что их обратный всем нормам приличия план сорвётся, что кто-то из гостей поднимет тревогу, устроит скандал. Один из мужчин посчитает своим долгом заступиться за честь своей дамы, под чью юбку залез беспринципный и невоспитанный наглец! Но она верила Эрни, верила, поэтому, выдохнув, сдалась.       Работали слажено: Доминика первая обращалась к гостям с особо мешающими юбками, а Эрнест, убедившись, что им никто не заинтересован и что поблизости нет Марии и отца, или же кого-то ещё, под любым предлогом присаживался, и осторожно заглядывал под тяжёлые складки. Так он три раза за пол часа умудрился завязать шнурки — сначала на одной ноге, следом на другой. Только вот всё это было бестолку — кольцо пропало. Осознав это, Доминика совсем поникла и уже было попросила прощения за утерянный подарок. Как вдруг напольные часы оповестили всех, что наступила полночь. И случилось чудо…       — Вон оно!       — Чего? Где?!       Эрни успел лишь обернуться вслед отливающей золотом юбке, что вихрем пронеслась мимо, как вдруг двери в зад распахнулись, впуская двоих мужчин. Оба в дорогих костюмах, оба смуглые и статные. От обоих пахло морем. Того, что вальяжно ступал, опираясь на трость с головой какого-то животного, стариком назвать было сложно, хоть и голова его была седой. «Отец», — подумал он. Уж слишком гости были похожи меж собой. Эрнест знал, что на празднике будет сицилийская мафия. Знал, что Готье достаточно именит для этого. Однако встречаться со столь жестокими людьми не хотелось совсем.       Малышке Доминике было совсем не до гостей. Она едва ли не упала под ноги молодому итальянцу, стараясь вернуть себе своё колечко как можно скорее, пока оно снова не утерялось. Мужчина среагировал мгновенно, и тоже нагнулся за украшением.       Не дойдя и пары шагов, Эрнест замер. Совсем как в сказке. Замер, слушая зашедшееся в эйфории сердце Бертран, когда она испуганно подскочила и молча стояла перед молодым мужчиной, на голову выше неё самой. Перед сильным, темноволосым, со спокойным и чарующе добрым взглядом. Заведомо защищающим. Кутающим и прячущим. Теред тем, что сейчас стоял перед ней на одном колене, безотрывно глядя в девичьи глаза.       — Я так понимаю, оно ваше?       — Д-да…       — Позволите?       Доминика, вспыхнувшая неожиданно резко, лишь кивнула в знак дозволения. Эрнест знал её уже очень давно. И он был уверен — девочка утонула… Идиллию прервал Готье, приветствуя гостей. С ним же подошла Мария, Матис. С Виктором и Мией присоединиться и Эрни. Глава семейства Бертран громко хохотал и, как показалось Эрнесту, слишком небрежно общался с главой сицилийского клана. Но тот всё же представил своего сына, который всё ещё держал Доминику за руку.       — Было приятно познакомиться, мадемуазель, — Амато, целуя тонкие пальчики девушки.       — Взаимно…       После полуночи Золушка превращается в страшненькую нищую, которая также глупо мечтает о балах, чтобы люди приписывали ей грёзы о романтике и единственных минутах свободы и веселья, а Эрни снова окунулся в свою реальность, где отлично отыгрывает роль бездельно слоняющегося юноши. Доминика полностью сконцентрировалась на Амато, оставив старого друга одного. В голове вибрировало острое желание бросить всё и подняться к себе. Пить не хотелось, а прошлый алкоголь давно покинул организм. Эрни был трезв как стёклышко, и поняв, что в таком состоянии эту реальность и этот вечер вообще никак нельзя воспринять, уговорил себя на последний бокал шампанского.       Доминика же была другого мнения. Она танцевала и танцевала, танцевала и танцевала. Расслабленный вальс, шустрый фокстрот. И даже смеялась иногда. Кажется, она была счастлива. Щёчки были красными. И глазки вовсю блестели. Бабочка Доминика, чем-то одухотворённая, вдохновлённая, впервые за этот вечер жила. Упивалась сполна. Только жизнь бабочки коротка — вскоре оказалось, что двое мафиози приехали в первую очередь не на праздник, а к главе дома. И именно поэтому Матис, Готье и двое новоприбывших мужчин уединились в кабинете Бертрана старшего. Больше всего Эрнеста удивило то, что вместе с ними ушла Мия. А с ней, видимо, и Виктор.       Эрнест всё это время прятался на террасе. Сидел в плетёном кресте, заткнув уши наушниками и слегка распустив галстук. Официант принёс ему пепельницу, и теперь юноша наслаждался своим одиночеством на полную, утопая в сизых кудрях сигаретного дыма. Его даже навестил Бестер! Несколько раз юноша замечал на соседней террасе Амато с Доминикой — вторая что-то кокетливо рассказывая, возможно расспрашивая мужчину о родине. Хотя, конечно, Италию она знала вдоль и поперёк.       В скором времени иностранцы покинули поместье. Пожимая руку Амато, Эрнест ещё раз удивился его крепкой хватке. Аж руку свело. С Доминикой он прощался на несколько мгновений дольше, и это заметили все. Готье расплылся в улыбке сытого кота.       Девушка сдулась. Воистину сдулась, потому что её больше не интересовала ни Софи, ни кто-либо ещё. Но у Эрни, конечно же, созрела мысль в голове. Отыскав Бертран у окна, он подошел к ней и встал рядом.       — Итальяшка твой уехал…       — Он не «мой итальяшка».       -… и нам пора.       — Что?       — Ну а что? — Эрнест встрепенулся и резко повернулся к подруге. — Мне тут надоело. Настолько, что выть хочется. Да и тебе, наверное, тоже.       Доминика усмехнулась и, скрестив руки на груди, посмотрела в упор в ответ.       — Даже если и так. Но что это изменит? Нам нельзя покидать праздник. Мне нельзя.       — Вернулась к себе прежней? Снова зануда?       Доминика сердито посмотрела. Она знала, что бывает порой слишком правильной. И после разговоров с Эрни она поняла, что так ведут себя далеко не все, что со стороны это выглядит комично. Начав позволять себе чуть больше, она сама поняла, как много упускала. И сейчас, когда этот ехидный засранец назвал её занудой! Нет, так нельзя!       — Ладно! — психовано сдалась она. — Едем… Только тихо, чтобы родители не узнали, ладно?       — Хах, да не вопрос. Я зайду за тобой через час, хорошо? Или сколько времени тебе нужно, чтобы собраться?       — Не верю, что я говорю это, но увидимся через час.       Усмехаясь, Эрни проследил за шуршащей юбкой, что шустро подошла к лестнице на второй этаж и, поглядывая на часы, закурил очередную сигарету. Вот теперь вечер только начинается.