Когда канет четверть века. Книга I

      Когда рождается новая звезда, прекрасные сияния в небе, наполненные водородом, межзвездная среда и туманности, раскаляются. Области, которые совсем недавно были абсолютно темными, светятся. Горят. Для появления нового космического тела нужны лишь водород, сила притяжения и время. На протяжении огромного количества тысячелетий огромное облако космической пыли становится все плотнее и образует громадный вращающийся диск больше всей Солнечной системы. Давление нарастает, пока из центра не начинают извергаться огненные струи. Они простираются на множество световых лет. Благодаря силе тяжести сохраняется давление, которое втягивает пылевые частицы и газ. Они врезаются друг в друга, и выделяется все больше и больше тепла. За следующие пол миллиона лет звезда становится меньше, а температура внутри достигает восьми миллионов градусов. И лишь при такой ошеломительной температуре газовые атомы начинают объединяться и выделять энергию.       Младенцу при рождении тоже непросто — он вынужден пройти через тесные родовые пути, отказываясь от теплой материнской утробы. После давление гравитации, внешней атмосферы.       Когда одно событие переплетается с другим, рождается величайший человек. Рождается тот, кто будет писать историю, кто будет строить этот мир для себя.       Так говорил Эрнест после первой лекции по астрономии. Такой итог он вынес, глядя на чернющее небо, когда они с Доминикой гуляли в выходной вдоль дремлющей Темзы. Он говорил этой Ей. Своей Доминике.       Она знала, что речь идет именно о ней.       Доминика Патриция Бертран родилась пятого июля две тысячи двадцать восьмого года в семейном поместье, стоящем подле Версаля в потаенном уголке Франции. Появилась на свет она точно в срок и без каких-либо отклонений. Совершенно чудесный младенец. Первенец, официально признанный семьей и родовыми адвокатами. Светленькая и светящаяся, как крохотная звездочка. Та, которая помогла вновь засветиться своей матери.       Ее любили все — от горничных до Готье. И не зря — слишком уж мила девчушка в белоснежном платьице и крохотных туфельках. Глядя на нее нельзя было ответить «нет».       Доминика родилась не только красавицей, но и хитрой умницей, потому с самых ранних лет пользовалась своим положением. Родной отец всегда шел у нее на поводу, позволял ехать на шее, а остальные жители поместья не могли противиться его титанической воле. Если девочка чего-то хотела — получала. Не удавалось с первого раза — требовала. Белоснежная английская скаковая, верная соратница в конкуре. Драгоценные фарфоровые куклы с росписью лиц именитых мастеров. Подарочные издания сказок с иллюстрациями, где у главной героини обязательно было лицо Доминики.       Девочка, которая жила сказками. Девочка, перед которой страшные представители русской и итальянской мафии расплывались в улыбке. Тогда она еще не понимала, что дело вовсе не в ней, а во влиятельном отце, с которым было важно работать. С которым было ценно дружить.       Доминика была примерной ученицей. Упрямицей с потрясающими физическими данными. Любящая привлекать к себе внимание. Любящая купаться в нем. Любящая овации и улыбки. Как ей тогда казалось, искренние. Именно поэтому Мария отдала свою дочь в хореографическую академию.       Тонкая. Гибкая. С высоким подъемом и злой упертостью в глазах. Знающая, что станет примой. Именно поэтому мадам директор за нее взялась (хвала Небесам, ее не пришлось заставлять). Путь и на год позже остальных девиц.       Доминика занималась индивидуально. Доминика горела этим. Знала, что получает истинные знания. Видела гордость в глазах наставницы. Видела довольную улыбку. Возможно, именно поэтому всегда трепела боль от в струну натянутых связок, стертых в фарш пальцев ног и изнуряющих многочасовых тренировок.       В шесть лет Доминику отдали в первый класс. Школьная рутина взяла свое начало в частном пансионе для девочек. Тогда-то Доминика рассталась с родителями и старшим братом-гением, чьи приступы случались все чаще и чаще, а головные боли усиливались.       Побежала ее личная рутина: подъем строго в определенное время, слишком рано. Отбой строго в определенное время, слишком рано. К такому распорядку Доминика не привыкла — катастрофически много «надо» и точно противоположно «можно». Но Бертран приспособилась и подчинилась. Нужно быть всегда хорошей девочкой. Мама говорила всегда улыбаться и хорошо учиться. Быть прилежной. Быть примером идеального ребенка с бантиками, в белых гольфиках и идеально сидящей форме.       Занятия в классе, в котором было не более десяти человек. Сбалансированный обед. Снова учеба. Верховая езда. После девочку забирал частный автомобиль с тонированными стеклами и увозил в город. Пара часов растяжки, пара у станка. Глубокое плие в сто восемьдесят градусов, гранд батман, взятый перекрестнолежащей широчайшей мышцей спины, а не ягодицей. После — переход в общую группу. Улыбка всем. Дружба со всеми. И несильно вздернутый от важности нос.       Боль. Упорство. Усидчивость. Безупречный табель успеваемости и позиция в центре первой линии на показательных выступлениях. Стабильно присутствие родителей. Готье, который при всех просил дочь выступить на бис и аплодировал стоя. Публика, которая потакала ему и аплодировала тоже. Изрисованные альбомы, которые девчушка прятала под подушкой. Потому что, как говорила Мария: «Рисование не твоя сильная сторона, моя милая. Даже и не думай позориться, и лучше отдай себя и свою душу тому, что получается больше».       К пятнадцати годам у Доминики в портфолио было взятые ведущие роли в семи спектаклях, безупречная растяжка и порванная во время шпагата плева. Все ее одноклассницы хотели с ней дружить — конечно! С кем-же еще можно в любое время года вырваться отдохнуть на яхте в Италии или же отправиться в Швейцарию покататься на лыжах? Чей папуля это все оплатит?       К пятнадцати годам у Доминики скопилось уйма поклонников, но ни кому молодое сердце отдано не было — как так можно?! Девочка же приличная! Она же не малолетняя шлюха, чтобы отдаваться кому угодно? Доминика достаточно умна, чтобы сберечь себя и свое честное имя.       Умница. Красавица. Талантливая труженица. Та, у которой из-за гормонального сбоя так и не началась ментруация. Та, у которой в голове только и жужжало:       «Нельзя, Доминика. Подумай о своей репутации, Доминика. О тебе говорят все, Доминика. Ты у всех на виду, Доминика. Не сутулься и много не ешь — поправишься; а если это произойдет, моя милая, все будут смеяться у тебя за спиной и будут правы; ты же не хочешь опозорить свою семью? Забудь про этого юношу, Доминика. Ты должна думать о своей карьере, Доминика. Ты — будущая наследница корпорации, Доминика. Ты — новое начало, следующее правилам; не тебе их нарушать и не тебе придумывать новые. Оглянись, неужели хоть одна хорошая девочка ведет себя так? Не спорь, но гни свою линию. Одевайся скромно, но не будь такой скованной. Дорогая, питайся правильно, следи за собой, будь спокойна. Довольно истерик, Доминика! Что это еще такое?! Ты совсем с ума сошла?!»       Балет научил ее играть со своим телом и терпеть. Балет научил ее, что порой для триумфа и достижения целей нужно сжать зубы и просто делать. Что будут рваться связки и литься слезы. Будут пропитываться горячей кровью вкладыши в пуантах. Но только так ты сможешь стать сильной. Только так ты сможешь стать лучшей. Только так ты сможешь надеть корону и нести ее с достоинством. Только так ты сможешь сверкать на приемах в собственную честь. Потому что Доминика родилась алмазом, и теперь ей нужна хорошая огранка. И тогда она будет сиять. Как Куллинан. Как Сириус.       Ей было шестнадцать, когда появились режущие боли внизу живота. Когда ночью простыня окрасилась кровью. Тогда Доминика исчерпала все свои ресурсы. Тогда у Доминики больше не было сил вставать с кровати. Отец позволил ей бросить все. Готье разрешил ей две недели просто лежать в кровати. Он присылал ей вкуснейший шоколад. И плевать всем хотелось на то, что выступление совсем уж скоро. Что Доминика не имеет права уходить на покой. Но девочке хотелось. Девочка получила.       Все эти две недели она ничего не делала. Лишь лежала в кровати, дремала, смотрела всякое в планшете, ела шоколад, печенье. Большую часть суток просто дремала. По итогу Доминика поправилась, очень сильно отекла и покрылась красными угрями. Многие вещи сидели на ней катастрофически тесно. К выступлению вовсе не допустили, опозорив перед всей группой. Мать дома отругала тоже.       С тех пор каждый шаг Доминики сопровождался переглядываниями, перешептыванием и бесконечным стыдом. Все, кем Доминика дорожила, смеялись над ней. Даже на очередном светском приеме, куда семья Бертран была приглашена, высокопоставленные мужчины позволяли себе пускать, как им тогда казалось, добрые шуточки. Девочка краснела бесперестанно. И ненавидела себя.       Три месяца она ела один лишь лед. Грызла, обманывая мозг. Одноклассницы подшучивали над ней, все равно называли свинкой, когда Доминика появлялась в холле пансиона в розовом костюме от Шанель. Когда гольфики пережимали ее ноги под коленками, словно бичевка колбасу. Доминика отшучивалась, как-то диктовал этикет. Но «подруги» ждали не такой реакции — хотели больше. Хотели злости, хотели ярости и слабости. Их план осуществился! Когда одна малолетняя тварь сама разозлилась и, не сдержавшись, толкнула Доминику в спину (да так сильно, что Бертран упала на колени, снесла дорогущую вазу и разбила ее), Ника оскалилась, почти зарычала и кинулась на обидчицу с кулаками. Избила настолько сильно, что девочка почти лишилась глаза, а обе губы пришлось зашивать. Но Доминика была горда собой. Ей было хорошо — она сидела на девке сверху, била и била, то правым кулаком, то левым. И рыдала. Нечеловеческим голосом ревела, а громадные слезы падали на тело под Бертран.       Дело почти удалось замять. Правда, Ника уехала из пансиона навсегда и перешла на домашнее обучение. Хореографическую школу закончила, занимаясь исключительно индивидуально. Приехав домой, она поняла — Доминика потеряла все. Подруг, друзей, взгляды обожания, поклонников, правду, свой личный рай, где все одеваются в розовое, цепляют в волосы атласные банты и вплетают в косы ленты. Девочка возненавидела розовый цвет. Поросячий цвет.       Доминика поняла, что потеряла отца. После того, как слухи о «сумасбродной девчонке» разлетелись со скоростью света. Когда одна глубоко пожилая мадам в рубинах отчитала Готье и Марию у всех на глазах за то, что они так плохо воспитали свою дочь. Ведь ни одна заслуга не перевесит отвратительное поведение.       «Если медведя обучить езде на велосипеде, он все равно останется медведем. Диким и опасным животным…»       Тогда Готье ничего не сказал. Хоть малышка Доминика и смотрела на него снизу вверх. Хоть и держала его за руку.       Над семейством слегка потешались. В желтых газетенках даже мелькали мелкие статейки о том, что у Доминики Бертран бешенство, что подцепила она его от то ли гончих собак, то ли от сторожевых. Сам факт — девочка нездорова.       Многим семьям эти глупости пошли на руку — иметь дело с Бертран больше не считалось важным. Их репутация падала, они слабели. А всем это только и было нужно. Потому что если Бертраны падут, от них будет проще откусить кусок. Но семья же идеальная! За что ухватиться?! За все, что только под руку попадется…       Девочка, слабое звено. Любимая дочь главы ошиблась? Нужно загнобить ее до такой степени, чтобы она не выдержала и наложила на себя руки. Чтобы было в чем обвинить отца и мать. Чтобы они тоже распались. Чтобы империя перестала быть сильной. Доминика знала закономерность. По крайней мере читала о ней в каком-то из учебников по истории и политологии. Но не осознавала, что это произойдет с ней. Причем настолько быстро. И не хотела верить, что отец откажется от нее в пользу выстраивания оборонных стен.       Как выяснилось позже, даже это было надуманно.       В семнадцать лет Доминику отправили в Оксфорд. Получать лучшее образование из возможного? Нет. Просто ее убрали с глаз долой, чтобы не мешала. Готье избавился от нее. Как однажды избавился от Матиса, когда тот оказался болен. Когда про него тоже пошли слухи. Про него и про Марию. Что эта грязная девка без рода и племени, которую благодетель Готье по доброте душевной подобрал с улицы, не смогла родить мужчине здоровое дитя. Поломанная. Неправильная. Бракованная. Неидеальная.       В семнадцать лет Доминика поняла, что от нее избавились, как от ненужной вещи, поломанной вещи, когда отец больше не звонил ей, но зато не упускал возможности зачать новое дитя. От личной служанки, с которой Ника списывалась постоянно, Бертран узнала, что у Марии было три выкидыша.       Доминике казалось, что она заперта в стенах старых башен ненавистной страны, и никто не придет к ней на помощь. Почти. Такая же разбитая душа поселилась неподалеку. Эрнеста до этого дня она видела всего полтора раза. Первый — в далеком детстве, тогда мальчик очень сильно разозлил ее, потому что прятался за юбкой матери. Во второй раз — годом ранее, когда он почти сорвал ей репетицию своим любопытством.       Она знала, что он влюблен в нее. Она знала кто он такой. Но также знали и родители девочки. Знала Мария. Именно она строго настрого запретила сближаться Нике с Эрнестом. Потому что он не человек, а маленькое животное. Он же вампир, черт подери! Все время Мария вдалбливала это Нике в голову, с ее пяти лет. С первой встречи детей.       Тогда слова матери были лишь теорией. Молитвой для агностика. После того, как Ника и Эрни сдружились, она доверилась ему. Всецело. Доверила себя и свою душу. Он не знал о нее прошлом и любил просто так. Потому что она — это она. Как Маленький Принц любит свою Розу со всеми ее шипами. А может быть потому что страдал он по своей семье не меньше ее самой. Но он балагурил и злился, он гулял и бесился. Он горел и сгорал. Он был ее светочем. Доминика знала, что ее Эрни не опалит. Не обожжет. Согреет. С ним безопасно. Он всегда будет на ее стороне.       Именно он научил Доминику курить. Научил пить и носить красный. Именно ему она подарила свой первый поцелуй — Ника знала, что ей не откажут. Ей нравилось играть с ним. Всегда держать на коротком поводке. Старые привычки…       Наверное, из-за этих самых привычек она и ранила его в самое сердце. Он признался ей в любви, черт подери! А она назвала его чудовищем. Высмеяла, хотя и не считала так… Так этот дурачок еще и пригласил ее домой на Рождество, когда Доминика была вынуждена остаться в Англии. Мария, черт подери! Как она могла так поступить! Зачем набила голову дерьмом?!       Она сожалела обо всем. По сей день. Особенно сидя сейчас, в роскошном вечернем платье, собираясь на очередное торжество. Сидя на тахте возле кровати и глядя в телефон. Ее Эрни прислал ей видеосообщение. Пусть даже и так, она была дико рада его видеть…       Ее. Такого родного. Такого красивого. В начищенных лоферах, безупречно сидящих укороченных брюках с боковыми регуляторами и белоснежном поло. С элегантной мужской сумкой поперек груди от Dior. Он шел, как черный дикий кот, выгуливающий лощеную шерстку.       Доминика отложила телефон в сторону и прикрыла глаза, слушая трек, который Эрнест прислал следом. Darci — Wild Horse. Хотелось уйти вслед за Эрни в мир игривости, флирта и июльского вечера.       В голове все еще вертелись его слова из видео: «Услышал ее и сразу подумал о тебе. Если… Нет! Когда ты приедешь в Штаты, мы будет обязаны взять машину и прокатиться под эту песню по ночному городу. Люблю тебя, солнце. Не теряйся.»       Доминика вышла на балкон, прихватив с собой электронную сигарету. Стояла, молча смотря в одну точку, думая о Ван Арте, и курила. Доминика называла друга «июльским львом», но тот лишь пожимал плечами, не веря в «эту шелуху». Он просто был атеистом.       Доминика прикрыла глаза, вырисовывая в голове родной образ. Шаг. Шаг. Еще один. Еще и еще. Пустой взгляд точно вперед. Прямая спина. Пусть на него смотрят. Тогда на него ляжет ответственность. Тогда он не сможет расслабиться и бросить все. Должен стоять, когда хочется упасть лицом в грязь. Он был ее копией. Он был ее семьей.       Ах, Эрни… Ее прекрасный Эрни! Как же сильно бьется ее сердце. Как же сильно она влюблена!