Who is Hardin Scott?

   Я сижу за столом, наблюдая за тем, как моя мамочка готовит нам ужин, который наверняка будет вкусным, пританцовывая и бормоча себе под нос какую-то песню, а я пытаюсь изобразить на листе бумаги её силуэт. То и дело беру в ладошку карандаши разных цветов, проводя ими по бумаге, оставляя тонкие линии, благодаря которым повторяю фигуру человека. Периодически приподнимаю голову для того, чтобы подчеркнуть незначительные детали в образе матери.    Аккуратно закрашиваю каждый пробел, чтобы на бумаге не осталось ни единого пропуска, из-за чего картинка мне нравится все больше и больше. Штрихую каждую деталь так, как меня учила мама, повторяя форму предмета.    Откладываю карандашики в сторону, аккуратно положив их на край стола, поднимаю ручки вверх, тем самым потягиваясь, потому что все уже затекло и онемело от долгого нахождения в одной позе, затем вытягиваю шею, чтобы лучше разглядеть рисунок и рассмотреть его со всех сторон. После увиденного улыбка расплывается на моем лице, а я, довольный своим результатом, закусываю губу и дергаю ножками под столом.    Мне нравится рисовать, потому что это занятие отвлекает от всей ситуации, происходящей в нашей семье. Когда я занимаюсь этим, мысли покидают голову, а я погружаюсь в процесс, сосредоточиваясь на изображении. Я всегда стараюсь нарисовать маму, повторить её черты лица, утонченную фигуру, цвет одежды, а также подчеркнуть каждую крошечную деталь, которая присуща только ей, хоть это всё не совсем получается так, как я бы того хотел, но я пытаюсь каждый раз усовершенствоваться. Мама говорит, что у меня получается всё лучше и лучше, она бы с удовольствием отдала меня в художественную школу, но я слышал, что средств на это у нас не хватит.    Позади себя слышу приближающиеся шаги мамы, которая направляется в мою сторону. Внутри начинает что-то трепетать. Я ощущаю накатившее волнение, из-за которого покалывает грудь, переживаю, что ей не понравится нарисованный мной портрет.    Хрупкая рука зарывается в мои волосы, полностью взъерошив их, а подушечки пальцев нежно поглаживают макушку, создавая приятное ощущение, пропитанное нежностью и любовью. — Что делаешь, Хардин? – произносит мама. На лице её играет тёплая улыбка, которая всегда радует меня. Я люблю эти редкие моменты, когда она не расстроена из-за папы. — Мамочка, закрой, пожалуйста, глаза, у меня для тебя подарок, – я наваливаюсь своим маленьким тельцем на стол, чтобы она не увидела рисунок заранее. Мама оголяет ряд ровных зубов и прикрывает глаза. – Только не подглядывай! – она тихо хихикает и накрывает лицо ладонями, доказывая, что не смотрит.    Я сощуриваюсь и наклоняю голову набок, проверяя, точно ли она не подсматривает. Удостоверившись, что никаких щёлок между её пальцев нет, и она точно ничего не увидит, я достаю рисунок и вытягиваю его вперёд, гордо вскинув подбородок. — Открывай глаза, – мама убирает ладони от лица, и ее взгляд падает на листок, на котором я попытался изобразить её.    Я вижу, как её глаза начинают поблескивать от света ламп. Она забирает бумагу из моих рук и несколько секунд разглядывает мой рисунок, проводя кончиками пальцев по контуру. Увидев в углу подпись «Хардин», которую я старательно выводил на протяжении десяти минут, улыбка на ее лице становится ещё шире, и она тихо смеётся. Видимо мои кривые буковки ее забавляют. Но оно и понятно, я ещё только начал изучать алфавит. — Это очень красиво, спасибо, Хардин, – мама кладёт листочек на столешницу и крепко обнимает меня, после чего нежно целует в затылок.    Она поглаживает мою спину, легонько проводя по ней ногтями, вызывая у меня табун мурашек. Я прижимаю свою голову к маминой груди, которая размеренно вздымается при каждом её вздохе, и прислушиваюсь к её сердцебиению. — Пора кушать, мой мальчик, – женщина немного отстраняется от меня, но не убирает руки со спины. — Я приготовила твою любимую лазанью, – мои брови тут же взлетают вверх, а глаза загораются. Я издаю довольный возглас и сразу же выпрямляю спину, усаживаюсь поудобнее и готовлюсь к трапезе.    Мама возвращается обратно к плите, откуда с помощью прихватки достаёт любимое мною блюдо. Запах наполняет всю кухню, из-за чего мой аппетит усиливается всё сильнее с каждой секундой. Я облизываю губы, слюна начинает выделяться в ожидании, как заветная порция лазаньи окажется передо мной.     Мама подходит к столу и ставит передо мной тарелку с долгожданным блюдом. Я с нетерпением хватаю вилку и набрасываюсь на еду. — Осторожно, Хардин, лазанья горячая, – мама поглаживает меня по голове, а я, накалов кусочек себе на вилку, аккуратно дую на него, после чего запихиваю в рот, тщательно пережёвывая и наслаждаясь сочетанием фарша, соусов, овощей и сыра.    Мать всё это время сидит рядом со мной, по-доброму улыбаясь. Она изредка гладит мою спину и макушку. Своими холодными ладонями она проводит по моим волосам, а некоторые пряди наматывает себе на тонкие, длинные пальцы, параллельно наблюдая за тем, как я поглощаю пищу, немного причмокивая. — А ты почему не ешь? – мой рот набит едой, и я пытаюсь хоть как-то проговорить слова, чтобы мама поняла меня. — Сынок, я не голодна, – она щёлкает меня по носу, после чего губами легко прикасается к виску. – И сколько раз я тебе говорила, что нельзя разговаривать с набитым ртом? – на мгновение её лицо становится серьёзным, а брови съезжаются к переносице. — В смысле? Ты мне сама говорила, что надо кушать, иначе тебя заберёт большой монстр, который тебя съест, – я проглатываю еду и запиваю водой. – И я не хочу, чтобы тебя у меня забрали! – мысли о том, что мама может покинуть меня, пугают, но я тут же пытаюсь отогнать их. — Малыш мой, я не хочу кушать, перестань. Тебе больше достанется, – она переводит свой взгляд на часы, проверяя время. Мама всегда волнуется перед приходом папы, поэтому постоянно поглядывает на тикающие стрелки. — Нет, мам. Так дело не пойдёт! – я отрезаю кусочек лазаньи, накалываю на вилку и подношу к ее губам. – Ешь. — Ну, Хардин, – она отворачивается от меня, спрятав своё лицо, закрывая его волосами, а я всеми путями пытаюсь запихнуть ей эту лазанью. — Мама, блин! – мои губы после сказанного сразу сжимаются в тонкую нить. Я зажмуриваю глаза, но через какое-то время приоткрываю один, чтобы проверить её реакцию. Лицо мамы сразу меняется, она явно недовольна мной, потому что мне нельзя произносить такие слова, ибо они плохие и портят нашу речь. — Что я тебе говорила про такие слова? Сколько мне повторять, чтоб ты их не произносил? – её голос звучит серьезно. Он всегда такой, когда маме не нравится мое поведение. А ещё, когда папа приходит домой и начинает кричать... — Мам, прости меня, пожалуйста, я не хотел, честно, – я нахожу своими глазами её и смотрю в них, показывая, что я каюсь. Оттопыриваю нижнюю губу, отчего её взгляд смягчается, а она начинает хихикать. — Ладно, хорошо. Но ещё раз услышу, и ты не будешь смотреть свой любимый мультик целую неделю, – мама пригрозила мне пальцем, а от услышанного мой рот приоткрывается, и я удивленно охаю. — Только не «Чип и Дейл». – дух перехватывает от того, что меня могут лишить просмотра мультфильма. — Именно он, Хардин! — А как же я буду без них? Они же ждут меня, чтобы я им помог с этим профессором Нимнулом! Представляешь, они начали взаимодействовать с Толстопузом и никто не знает, что ещё могут придумать, – я размахиваю руками, рассказывая и объясняя всю ситуацию, – А ты хочешь лишить меня этого всего на целую неделю? Это слишком жестоко, мам. — Вот ещё раз у тебя проскользнёт  какое-нибудь плохое слово, и ты не поможешь своим белкам. — Они бурундуки, мама! – меня начинает обижать тот факт, что она даже не знает, какие герои там играют. Я дую свои губы и отворачиваюсь в сторону, скрещивая на груди свои руки. — Ладно, хорошо, – она тянется своей рукой ко мне, касаясь моего плеча, а я его выдираю, издавая при этом фырчанье. — Ты обиделся? — Нет, ты что? Моя мама всего лишь не знает моих любимых персонажей, и кто они в реальной жизни! Всего-то. — Ну прости меня, теперь я запомнила, слышишь? – я продолжаю игнорировать все фразы, которые слышу от неё, и так же смотрю в стену. — Хорошо, что мне сделать, чтобы ты перестал на меня злиться? — Съешь кусок лазаньи, и я прощу тебя, – оборачиваюсь к ней и вздёргиваю брови, предлагая ей этот вариант. Мимолетная улыбка, заражающая меня, проскользнула на её лице, а затем и появилась на моем. — Хорошо, уговорил. Я улыбаюсь во все зубы, оголяя их, тянусь к вилке, на которой уже наколота пища. Беру её в руку, протягивая к маме, и подношу к её рту. Она открывает его и снимает с прибора лазанью. — Всё, теперь я спокоен и уверен, что тебя не заберёт чудовище.    Вдруг наше внимание привлекает сильный стук в дверь, глухие удары кулаками по дереву разносятся по всей квартире. Мои глаза расширяются, а я испуганно смотрю на маму, хватаясь своей маленькой ладошкой за подол её домашнего платья. К громким стуком присоединяется хриплый, наводящий ужас голос отца. По телу бегут мурашки, и я сам не замечаю, как мое тело начинает потряхивать. Внимательно слежу за реакцией мамы. Она тяжело сглатывает, делая глубокие вдохи, её глаза лишь слегка приоткрыты. — Триш, Хардин, открывайте дверь, ваш любимый папочка вернулся, – его голос пугает меня, как и каждый раз, когда он приходит домой в нетрезвом состоянии.    Мама поднимается со стула, а я тут же спрыгиваю и следую за ней, прячась за её худощавым, хрупким телом. Хватаю её за руку и тяну на себя, из-за чего мама останавливается и поворачивается ко мне. — Мамочка, прошу тебя, давай не будем открывать, – слёзы, которые я до этого пытался сдерживать, дорожками покатились по моему лицу. Я пытаюсь не показывать ей свою слабость, отворачиваясь, но она все прекрасно заметила. Мама тяжело вздыхает и присаживается на корточки передо мной. Своими холодными пальцами она вытирает мои щёки и аккуратно целует, после чего крепко обнимает.    Я вижу, что мама устала от всего этого, но она сильная и не хочет показывать это никому, но это может сломать её. — Я не могу, Хардин, – дрожащим голосом произносит она, проглаживая мою трясущуюся спину. – Всё будет хорошо, я тебе обещаю, – мама отстраняется и поглаживает мою влажную щеку. – Иди наверх, закрой дверь и никому не открывай. Помни про нашу фразу, милый. — Но, мама, я не хочу, чтобы папа опять кричал на тебя. Я останусь с тобой, – пытаюсь быть смелым, но на самом деле я очень боюсь за самого дорогого человека в моей жизни. — Хардин, – серьёзным тоном произносит она. В её зелёных глазах я вижу тревогу, губы сомкнуты в тонкую линию, что доказывает тот факт, что мама нервничает. Не люблю, когда она такая. — Хорошо, – не хочу расстраивать её ещё больше. Последний раз оглядываю её лицо и крепко обнимаю, притягиваю к себе за шею. Стуки в дверь усиливаются, из-за чего я вздрагиваю и отстраняюсь от мамы.    Быстро бегу к лестнице, перебирая ногами. Длинные штанины детской пижамы, на которой изображены классические для Лондона двухэтажные красные автобусы,  немного мешают мне, но я не останавливаюсь. Мама следит за каждым моим действием и ждёт, пока раздастся звук дверной защёлки.    Берусь за ручку двери перед тем, как закрыть её, и смотрю на маму, которая натягивает на лицо улыбку, тем самым пытаясь ободрить меня. Я делаю тоже самое. Без особого желания закрываю дверь, после чего поворачиваю защелку и припадаю к деревянной поверхности, медленно скатываясь по ней на пол.    Сердце начинает биться все сильнее, а руки дрожат из-за накатившего на меня страха. На моих ладошках маленькими капельками стал выделяться пот, а я вытираю их о свои пижамные штаны, осушая руки. Внутри все скручивается, давя на дыхательную систему, перекрывая кислород, и мне становится тяжелее дышать.    Я слышу, как дверь, находящаяся на первом этаже открывается, а сразу после повышенные голоса, которые тяжело разобрать, но я уже знаю и понимаю, что сейчас начнётся и произойдёт, мне просто не хочется это слышать...    Крики, оры, посторонние громкие звуки, пугающие каждый раз, отчего тело вздрагивает. Чаще всего это разлетающаяся на крошечные осколки посуда, которую мама собирает по утру и иногда натыкается на частицы своей ступней, или же они впиваются в её ладони, из-за чего на них красуются маленькие шрамы. Вещи падают с грохотом на паркет и разлетаются на мелкие части.    Эти звуки с каждым разом делают меня все более уязвимым, а панические атаки накрывают с головой почти каждый день, и я ничего не могу с этим поделать. Мама очень переживает за меня, но сделать ничего не может, лишь в глубокой ночи я слышу тихие всхлипы, доносящиеся из ванной.    Я часто говорю с мамой на этот счёт, объясняя ей, что мне очень страшно, когда отец приходит в таком состоянии и рушит все на своём пути. От каких-либо шуршаний в моей комнате ночью меня начинает бросать в дрожь.    Пару месяцев назад, когда я уже спал, меня разбудил громкий стук в моей комнате, вызванный кем-то. Это был отец, который хотел что-то найти в моей спальне, но я не понимал что. Я спросил у него, что ему нужно, в ответ мне полетели оскорбления, которые шокировали меня и напугали. Я накрылся с головой одеялом и вжался в сальный, старый матрас.    Мне было больно все это слышать, потому что после каждого его грубого высказывания в моей душе оставался неприятный осадок, и я действительно верил, что я такой никчёмный и никому не нужный, единственное, что меня успокаивало – это воспоминания о добрых словах мамы, которые придавали мне хоть какой-то уверенности.    В тот день я решил ответить так, как и он мне, но за это я получил удар по лицу, запомнившийся мне надолго. Щеку жгло, а горячие слёзы лишь усиливали боль. Я не мог поверить, что родной для меня человек может себя так вести и позволять бросать такие жестокие слова в мой адрес. Я ведь не настолько плох, верно?    После этого каждый раз, каждую ночь я вздрагиваю, если слышу какой-то шелест или шорох, и неважно, отчего он исходит. Я просто буду лежать неподвижно, затаив дыхание, чтобы меня никто не заметил.    Я встаю на ноги, немного покачиваясь, и следую к шкафу, в котором постоянно прячусь, когда происходит такая ситуация. В глазах все плывёт из-за пелены слез, но я пытаюсь побороть свою слабость.    Медленно и тихо открываю дверки моего большого «убежища» и залезаю внутрь, закрывая его. Здесь темно, и это всегда очень пугает меня, но это не сравнится с тем страхом, который вызывает у меня собственный отец.    Наедине с собой в этом меленьком пространстве я никогда не испытывал положительных эмоций, только страх исходил от меня и отталкивался от стен гардероба, возвращаясь обратно ко мне, тем самым, создавая и погружая в полную атмосферу ужаса. Тут я могу думать лишь о маме, которая осталась одна с этим монстром, а я ничего не могу с этим сделать. Против него я никто, я слишком мал и слаб, чтобы противостоять ему и дать отпор.    Я слышу звуки, доносящиеся с лестницы, которые нарастали с каждым шагом и секундой. Скрип старых досок разносился по нашему маленькому дому. Волна страха снова накатила на меня, и я начал сильнее дрожать, прижимая колени к своей груди, медленно покачиваясь вперёд и назад, молясь на то, что он никак не проберется сюда. — Хардин, где же ты, сынок? – я слышу этот мерзкий, грубый голос, наполненный злобой, и он становился все громче. Отец всегда кажется мне ужасным в состоянии алкогольного опьянения, хотя другим я его почти и не помню... — Куда ты спрятался, мальчик мой? – мне становится противно из-за каждого его слова, а особенно из-за того, что он произносит их в мой адрес. Ласковые слова наполняются желчью и слетают с его уст, заставляя меня нервничать.    Стук. Ещё один. И ещё один. Каждый из них становился всё сильнее и громче. Ком всё больше начал подступать к моему горлу, а легкие сжались так, что я начал хватать ртом воздух, оставшийся в этом шкафу. — Хардин, открывай дверь! – я слышу, как ручка дергается, а за ней громкие удары, выполненные не рукой, а уже ногой. — Нет, я тебе не открою. Ты злой и обижаешь маму! Я не хочу разговаривать с тобой! – проговариваю я, а сам немного приоткрываю дверцу, оставляя маленькую щель. — Ты настолько слабый и жалкий, что не можешь открыть дверь своему собственному отцу? Ты там в штаны ещё не наделал? Может позвать твою маму, чтоб она тебе трусы поменяла? – насмехается он надо мной, а я часто моргаю, чтобы не заплакать. — Я тебя не боюсь! – отвечаю я и полностью открываю дверцы шкафа. — Если ты меня не боишься, то открывай. Докажи, что ты мужчина, а не тряпка половая, об которую все будут вытирать ноги! – он говорит это специально, но я ничего не могу поделать. Мне нужно доказать ему, что я не слаб.    Я вдыхаю полной грудью и выхожу из тесного гардероба. Мои ноги затекли и мне тяжело на них стоять, а уж тем более идти, но я переношу эту боль и иду к месту, за которым стоит мой самый главный страх в жизни.    Наверное, никто из детей никогда не думал так о родном отце, но в моей жизни всё не так, как у других. Я часто завидую своим сверстникам, которые гуляют по улице, держа за руки обоих родителей и улыбаясь им широкой улыбкой. Они радуются и смеются, поедая мороженое и делясь им друг с другом, чтобы попробовать разные вкусы. В моей же жизни даже друзей нет.    Дрожащей ладошкой проворачиваю замок на двери и медленно отворяю её, проглатывая комок в горле. Папа резко толкает дверь, отчего я тут же отступаю в сторону. Заламываю пальцы, это моя ужасная привычка, которая очень не нравится маме, но я ничего не могу с собой поделать, особенно, когда нервничаю.    Отец выглядит устрашающее, отчего мое сердце начинает биться ещё чаще, чем до этого, хоть казалось бы, куда уж чаще? Его грудь быстро вздымается, а ноздри пугающе раздуваются от глубоких вдохов. Он разъярен. Глаза его красные, сосуды полопались, а из-за алкоголя они кажутся  стеклянными, пустыми. Папа оглядывает меня с ног до головы, будто бы оценивая мое состояние. Поза у него властная, суровая, будто бы показывает, кто тут главный, а кто жалкая жертва. Он навис надо мной, как каменная скала. Его ладони сжаты в кулаки, отец явно рассержен, из-за чего вены на руках и шее набухли.    Я вжался в стены и впился пальчиками в тонкую ткань потрепанной пижамы. Она уже старенькая, кое-где проглядываются заштопанные мамой дырочки, но меня все устраивает. У нас слишком мало денег, и я это понимаю, поэтому не хочу чего-то просить. — У тебя красные глаза, ты что опять плакал?  – шипит отец сквозь плотно сжатые зубы. Он показывает свою власть во всем, она проскальзывает в самых малейших деталях, из-за чего мое тело начинает трястись сильнее.    Я молчу, пытаюсь взять себя в руки, чтобы показать, что я вовсе не слабый маленький мальчик, но ничего не получается. Не могу выдавить из себя слова. Они застревают в горле и не выходят наружу. — Говори! – его голос становится громче, он протягивает ко мне свои большие сухие ладони, и одной из них хватает мое ухо, начиная тянуть его.    Я скулю от боли. Зажмуриваю глаза, чтобы папа не увидел, что они снова наполняются слезами. Он разозлится на меня ещё больше, если заметит. — Нет, – проговариваю я, но это слово больше похоже на жалкий писк. — Не ври мне, сукин сын, – отец все сильнее сдавливает мое ухо, отчего я уже не могу сдерживаться. Слёзы стекают по лицу, а из груди вырывается тихий всхлип. – Я всегда говорил твоей матери, что твоё рождение – большая ошибка. Ты позоришь меня своим идиотским поведением! – он толкает меня к шкафу, из-за чего я ударяюсь головой об ручку. Место ушиба начинает гореть, а воздуха в груди, кажется, слишком мало, чтобы нормально дышать, из-за чего я начинаю задыхаться. Капельки соленой жидкости то и дело стекают по лицу, оставляя мокрые следы на пижаме. – Сколько раз я говорил тебе, что мужчины не плачут? – кричит он, а я дрожу всем телом. — Мне больно, пап, – хриплю я, но он будто не слышит меня, продолжая сдавливать мое ухо, которое горит от боли. — Кен! – разносится крик мамы. Я испуганно смотрю на неё, надеясь, что она поможет мне. – Отпусти его, немедленно! – её голос дрожит от слёз, но он все такой же громкий. — Не мешай, Триш. Я разговариваю со своим сыном, – произносит он, даже не смотря на маму, а всё также устремляя свой взор на меня.    Мама подходит ближе к нам и начинает оттягивать отца от меня. Она со всей силы толкает его в грудь, отчего папа всё-таки отпускает меня и пошатывается.    Глаза у мамы бешеные, волосы растрепались, а щеки покраснели от злости. Ее волосы потрёпанны, а на руке виднеется красное место, скорее всего это он её держал с такой силой, что оставил на ней след. Отец смотрит на её лицо и ухмыляется, от этого мне становится противно. — Не смей трогать моего сына! – вскрикивает мать, грозно тыкая в его крепкую грудь пальцем. Это лишь раззадоривает отца. — Твой сын такой же жалкий, как и ты сама. С таким характером, как у него, в его жизни будет куча проблем. Он ничего не добьётся! Просто посмотрите на себя! Вы оба ничтожны! – от крика отца мое состояние ухудшается. Я сажусь на корточки и пячусь к углу, прижимаясь спиной к стене. Обнимаю руками свои колени и утыкаюсь в них лицом, то и дело всхлипывая и вытирая лицо рукавом кофты. — Тварь.    Вдруг по всей комнате разносится звонкий звук пощёчины. Мама ударила отца, из-за чего на его лице осталась красная отметина в форме ладони. Её глаза бегают в разные стороны, и она испуганно смотрит то на свою руку, то на реакцию папы.    Его глаза тут же загораются яростью, он подлетает к маме и резко прижимает её к стене, да с такой силой, что картины начинают качаться в разные стороны. Мама сильно ударяется головой, а отец своей огромной ладонью сжимает её тонкое горло, из-за чего слёзы потекли по моим щекам с новой силой. — Никогда. Слышишь? Никогда не смей поднимать на меня руку, – он сильнее сжимает её горло, из-за чего мама начинает хрипеть, а из глаз хлынули слёзы. — Ты меня поняла? – она слабо кивает.    Простояв так ещё несколько секунд, тяжело дыша, отец всё-таки отпускает её. Мама валится на пол, а он, окинув нас безразличным взглядом, отряхивает руки, будто прикоснулся к чему-то мерзкому, а потом покидает комнату.    Я быстро встаю на ноги и бегу к двери, закрывая ее на замок. Возле неё сидит мама и тихо плачет, зарываясь одной рукой в свои волосы, а второй держась за шею и потирая её. Мои коленки подкашиваются от такой картины, и я падаю рядом с ней, хватаю своими влажными от слез ладошками ее лицо и поднимаю на себя. — Мам, мам, с тобой все хорошо? – она легонько кивает, а по ее щекам начинают вторым потоком течь слёзы. — Мам, тебе сильно больно? Пожалуйста, ответь мне! – быстро проговариваю я, пытаясь побыстрее получить ответ.    Мои глаза начинают болеть, потому что я то и дело постоянно их потираю пропитанными влагой рукавами, стараясь осушить слёзы. Они наверняка ужасно покраснели.    Я провожу своими пальчиками по ее щекам, убирая влагу, скопившуюся за всё это время. Мне больно каждый раз смотреть на неё в таком состоянии, а самое обидное это то, что я никак не могу ей помочь. Это пожирает меня изнутри с каждым днём все больше и больше. — Сынок, все хорошо. Я в порядке, – говорит она, а её голос всё так же дрожит. — Мам, прости меня, – я опускаю свою голову, пряча глаза, потому что мне стыдно смотреть на неё. — Малыш, ты чего? За что мне тебя прощать? – она пытается заглянуть мне в глаза, но я не даю ей этого сделать. — Это же я открыл ему дверь, хоть и не должен был, ведь обещал тебе! Он сказал мне, что если я не открою, то я не мужчина, а тряпка, поэтому мне пришлось, – она хватает меня за подбородок и нежно поглаживает его, – Если бы я не открыл ему, то ничего бы этого не произошло... Ты не пострадала бы. Это всё я виноват. Прости меня, мам. – мне тяжело произносить эти слова, чувство вины пожирает меня изнутри. — Послушай меня. Ты у меня самый сильный и самый лучший. Если ты показываешь свои эмоции и плачешь - это не значит, что ты не мужчина. Мужество проявляется в поступках, а не в словах. Никто не смеет тебя обзывать, а ты не должен им верить, понимаешь? – я подсаживаюсь как можно ближе к ней и обнимаю её, притягивая к себе. — Я никому не дам тебя обидеть. — Я хочу уже стать взрослым, чтобы защищать тебя. И ты будешь мной гордиться. – мать гладит меня по макушке, а я от этого успокаиваюсь и расслабляюсь. — Ты обязательно вырастишь и станешь самым сильным на свете, Хардин. И я всегда буду гордиться тобой! – я поднимаю на неё свои глаза, из которых уже не идут слёзы, и продолжаю смотреть на неё. — Уже поздно, давай ложись спать, а завтра утром я приготовлю тебе твои любимые блинчики. — Мам, ты можешь поспать сегодня со мной? – я боюсь такое спрашивать, потому что никогда этого не просил, ведь считаю, что с мамами спят только малыши, но сегодня я не смогу заснуть без неё, слишком много произошло. — Конечно, можно, – она мне улыбается, и мы встаём с пола, направляясь к моей кровати.    Мама достаёт из шкафа подушку, а я забираюсь под одеяло и жду, когда она ляжет рядом со мной. Мама опускается на кровать и поворачивается лицом ко мне, после чего по-доброму улыбается. Я обнимаю ее и ложусь к ней на грудь, слушая её дыхание и сердцебиение. — Я люблю тебя, мам. — И я тебя люблю, сынок, – после этих слов я медленно подгружаюсь в царство Морфея. *******    Посреди ночи открываю глаза. Все расплывается, и я потираю ладошками лицо, чтобы немного прийти в себя. Мама лежит рядом со мной, тихо посапывая. Лунный свет позволяет увидеть мне очертания её лица. Во время сна она выглядит ещё красивее, её лицо спокойно и умиротворенно. Даже сквозь мглу я могу разглядеть фиолетовые пятнышки на ее шее, из-за чего в груди что-то неприятно сжимается. Я тянусь к её лицу оставляю лёгкий поцелуй на щеке, после чего поглаживаю её светлые волосы.    Во рту пересохло, из-за чего я решаю аккуратно подняться с кровати и спуститься вниз, чтобы попить воды. Откидываю одеяло и выбираюсь так, чтобы не разбудить маму. Открываю дверь и маленькими шажочками спускаюсь по старой, скрипучей лестнице вниз. Она оказывается моим главным препятствием, из-за предательских звуков, которые создаются каждым моим шаг, я могу легко разбудить маму. Ох уж эти старые доски, из которых сделаны ступени...    Всё-таки спустившись вниз, я подхожу к кухне и тихо захожу в неё. Аккуратно следую к кувшину с водой, но мой взгляд натыкается на то, из-за чего мое сердце вдруг сжимается.    По полу разлетелись маленькие кусочки бумаги, и я ужасаюсь от мысли о том, что это может быть.    Я присаживаюсь на колени и руками начинаю поднимать обрывки бумаги, на одном из которых вижу две первые буквы моего имени.     Картина в моей голове складывается воедино. Отец порвал мой рисунок. Я судорожно начинаю соединять мелкие кусочки. Они мнутся, вылетают из моих трясущихся рук, из-за чего я начинаю нервничать. Бумажки не складываются в прежний рисунок, а из-за слез, которые потекли по моему лицу, все расплывается и превращается в разноцветные пятна.    Я собираю кусочки в ладони, мну со всей силы и подкидываю вверх, из-за чего они разлетаются в разные стороны и падают обратно на пол. Прижимаюсь спиной к кухонной гарнитуре, утыкаюсь в свои колени и начинаю тихо всхлипывать.    Сейчас я злюсь на всё: пьяного отца, мелкие бумажки, жалкое положение нашей семьи и мою слабость.  

С каждым годом, становясь всё взрослее, я всё чётче осознавал, что тот самый монстр, которым пугала меня мама – это мой родной отец.