Соломинка на углях

I

      По лицу дяди Лань Сичэнь сразу понял, что разговор будет неприятным. Он мысленно вздохнул, но не подал виду и, почтительно поклонившись, сел от Лань Цижэня по левую руку.       Лань Цижэнь заводить разговор не спешил. Он медлительно проверил курильницу благовоний, поворошил тлеющие травы специальной костяной палочкой, причём лицо его становилось всё сморщеннее, пока не стало напоминать сушёную сливу.       — Сичэнь, — наконец сказал он, отодвигая курильницу и подворачивая рукава, — я хочу поговорить с тобой о твоём супружестве. Как у тебя складывается с госпожой Юйцинь?       Лань Сичэнь напрягся:       — Почему вы спрашиваете, дядя?       — Сдаётся мне, что не слишком складывается, — продолжал Лань Цижэнь. — Я обеспокоен, Сичэнь.       — Я прихожу к ней в установленные дни, — возразил Лань Сичэнь, нервно вертя большими пальцами, — и провожу с ней достаточно времени. Госпоже Юйцинь не на что жаловаться…       — Мне есть на что, — категорично сказал Лань Цижэнь. — Из павильона доносится музыка, когда ты посещаешь её.       — Мы иногда музицируем вместе, — несколько растерянно подтвердил Лань Сичэнь.       — Вместо того чтобы делом заниматься! — сердито оборвал его Лань Цижэнь.       — Каким делом, дядя?       — С вашей свадьбы прошёл уже год, — раздражённо сказал Лань Цижэнь, — и где?       — Что где? — не понял Лань Сичэнь.       — Дети! Наследники! Внуки! — начал кипятиться Лань Цижэнь. — Когда я уже услышу от тебя благостную весть?       Лицо Лань Сичэня вспыхнуло.       — У меня сильные сомнения на этот счёт, — продолжал Лань Цижэнь. — Всё ли вы делаете правильно и делаете ли вообще?       — Дядя!       — Может, мне проследить, чтобы ты не отлынивал от выполнения супружеских обязанностей? Встать и свечку держать?       — Дядя!!!       — Позор на мои седины!.. Каких никчёмных племянников я вырастил! Один погряз в разврате, у другого не хватает ума сделать ребёнка! Музицируют, они вместе музицируют! Может, ты полагаешь, что дети появляются сами собой? Что их птицы приносят и подкидывают нерадивым супругам, которые не желают и толики усилий приложить, чтобы порадовать старика! — всё сильнее распалялся Лань Цижэнь.       Лань Сичэнь поджал губы. Лань Цижэнь пилил его ещё час, после отдышался и бросил на стол «Трактат о посещении жён мужьями».       — Вот, — сказал он, — изучишь и перескажешь мне, а после отнесёшь госпоже Юйцинь и вместе с ней будешь читать, пока не сподобитесь мне внука сделать!       — Дядя, вы полагаете, что дети появляются во время чтения книг? — не удержался от иронии Лань Сичэнь.       — Ты!!! — побагровел Лань Цижэнь.       — Кто может знать наверняка, когда ребёнок решит прийти в этот мир? — несколько философски заметил Лань Сичэнь. — На всё воля Небес.       — Ты будешь посещать госпожу Юйцинь в два раза чаще, — хмуро велел Лань Цижэнь, — и если я услышу музыку из её павильона, когда ты будешь там, — клянусь предками, выполнять супружеские обязанности тебе придётся в моём присутствии!       — Дядя!!!       — Никто не печётся о будущем клана Лань, один я!       Лань Сичэнь встал, едва сдерживая гнев, и проронил:       — Чрезмерно! При всём уважении к вашим сединам… То, что происходит между супругами, касается только самих супругов. Это интимный вопрос, не для третьих лиц. Вы не можете кричать о подобном на весь павильон только потому, что «печётесь о будущем клана». Я настоятельно рекомендую, дядя, не поднимать более эту тему. Это нарушение правил.       — Как ты смеешь оговариваться! — воскликнул Лань Цижэнь. — Я твой дядя! Я тебя вырастил!       — А я глава клана и, прежде всего, взрослый мужчина, — отрезал Лань Сичэнь. — Прошу прощения.       — Вернись! Я с тобой ещё не закончил! Сичэнь!       Лань Сичэнь, не дослушав, вышел. Голова у него кружилась. Он впервые вступил в открытую конфронтацию с дядей. Обычно он отмалчивался или уходил от разговора, но в этот раз капля переполнила чашу. Выслушивать подобное взрослому мужчине просто унизительно! К тому же дядя был несправедлив, супружеские обязанности Лань Сичэнь исполнял исправно, никто не мог поставить это ему в упрёк. «Но я был слишком резок с дядей, — болезненно поморщившись, подумал Лань Сичэнь, идя к павильону госпожи Юйцинь, — непочтителен…»       — Господин Сичэнь, — с лёгкой тревогой в голосе приветствовала его госпожа Юйцинь, — вы так бледны! Вам нездоровится?       Она взяла его за локоть и завела внутрь. Лань Сичэнь послушно опустился на подушку и закрыл глаза.       — Я повздорил с дядей, — бесцветно сказал он.       Госпожа Юйцинь издала удивлённое восклицание. Лань Сичэнь медленно стал пересказывать ей их с Лань Цижэнем разговор.       — Имею ли я право так говорить с собственным дядей? — покачал он головой.       Госпожа Юйцинь придвинула ему чашку с дымящимся чаем и возразила:       — Вы имеете право на собственный голос.       Лань Сичэнь пригубил чай, задумчиво посмотрел вдаль.       Прошёл год с их свадьбы. Они до сих пор величали друг друга господином и госпожой, но, несмотря на некоторую неловкость, которую Лань Сичэнь испытывал во время близости, всё прочее время ему было необыкновенно легко общаться с госпожой Юйцинь. Быть может, потому, что с ней он мог быть самим собой: не нужно было притворяться или что-то скрывать, он мог говорить то, что думает и что чувствует. Не считая Цзинь Гуанъяо, она была единственный человек, с кем Лань Сичэнь мог поделиться сокровенным.       — Я понимаю его тревоги, — сказала госпожа Юйцинь. — Мой дядя забрасывает меня письмами с тем же содержанием. Связь кланов лишь упрочится с появлением общего ребёнка. Порядок посещения установлен с учётом астрологических циклов, выбраны самые благоприятные для зачатия дни. Но как можно знать наверняка, когда это произойдёт? Это же не котелок с кашей, да и тот не кипит, пока на него смотришь.       — Боюсь, мне придётся выдержать ещё не одну стычку с дядей, — бледно улыбнулся Лань Сичэнь. — Но раз уж я осмелился ему возразить, то буду стоять на своём… Надеюсь, с вами он об этом не говорил?       — Думаю, ваш дядя заговорить об этом со мной не осмелится, — рассудительно сказала госпожа Юйцинь. — Во всяком случае, лично. Но если вы хотите, я могу сама заговорить с ним об этом и попросить его перестать донимать вас.       Лань Сичэнь поспешно покачал головой. Куда годится, если женщина примется вступаться за мужчину!       — Ссора с дядей нарушила ваше духовное равновесие, — сказала госпожа Юйцинь. — Почему бы вам не отдохнуть в лабиринтном павильоне?       Лань Сичэнь всегда удивлялся, как ненавязчиво ей удаётся сплавить его Цзинь Гуанъяо. Или она тонко чувствовала его желания, или её утомляло слишком долгое общение. На абстрактные темы они могли беседовать часами: обсуждая книги, заклинательские техники или музыку. Когда же дело касалось каких-то бытовых ситуаций, госпожа Юйцинь быстро теряла интерес и предпочитала или перевести разговор на другое, или отделаться от его — или чьего бы то ни было — общества. Ей удавалось увиливать даже от Лань Цижэня, причём так ловко, что это воспринималось как должное.       Он кивнул, благодарно ей улыбнувшись, и поднялся, чтобы уйти. Госпожа Юйцинь тоже встала.       — А я отправлюсь на прогулку, — сказала она, энергично потянувшись.       — Мне вас сопроводить? — предложил Лань Сичэнь.       — Нет, мне хочется побыть одной, — возразила женщина. — Погода располагает к размышлениям.       За прошедший год госпожа Юйцинь неплохо освоилась в Облачных Глубинах. Павильон, который для неё отвели, пришёлся ей по душе: он был в тихом уголке, рядом с библиотекой, куда она могла прийти в любой момент и взять что-нибудь почитать.       В клане Оуян неодобрительно относились к тому, что женщины занимаются науками. Госпожа Юйцинь обучалась игре на гуцине и поэзии, но заклинательские и философские книги ей приходилось читать тайком. Когда она переехала в Облачные Глубины и спросила позволения у Лань Сичэня взять какую-то книгу, он удивлённо ответил, что она может брать любые книги, какие пожелает, и ей не нужно спрашивать на то ничьего разрешения, если дело не касается секции запрещённых книг. Госпожа Юйцинь бросилась навёрстывать упущенное.       Беседы с Лань Сичэнем и с Цзинь Гуанъяо позволяли ей тренировать остроту ума, и госпожа Юйцинь наслаждалась обществом двух умных мужчин, с которыми волею судьбы оказалась связана. Один раз, когда разговор коснулся того, в каких отношениях все трое состоят, — не в присутствии Лань Сичэня, разумеется, — Цзинь Гуанъяо полушутливо назвал её «сестрой по мужу», подразумевая не родственную связь, а то, что они делят одного мужчину.       — Супруга вы не слишком поощряете, — добавил он лениво, — из того, что я знаю о вашем супружестве.       — Он… — задохнулась госпожа Юйцинь, — он делится с вами такими подробностями?!       — Разумеется, нет. Вы можете представить, чтобы эргэ поднимал подобную тему? — Цзинь Гуанъяо фыркнул. — Но я хорошо знаю его тело, поэтому могу делать определённые выводы.       — Зато вы его очень даже поощряете, — нашлась госпожа Юйцинь, — из того, что я знаю о вашем конкубинате.       — По чьему телу? — невозмутимо уточнил Цзинь Гуанъяо.       — Ни по чьему. Я спрашивала, — возразила она.       — Прямым текстом? — выгнул бровь Цзинь Гуанъяо.       — Прямым текстом.       Цзинь Гуанъяо прикрыл глаза, попытавшись представить себе, какое лицо стало у Лань Сичэня, когда она его об этом спросила.       — Прямым текстом не стоило, — пробормотал он. — Он вам не ответил, но вы догадались по его замешательству, так?       Он открыл глаза и посмотрел на неё. Да, он верно предположил… Цзинь Гуанъяо едва заметно усмехнулся:       — Если интересуют подробности, лучше спрашивать у меня. Я всегда отвечаю. Прямым текстом.       — Я заметила, — кивнула она.       Иногда удавалось побеседовать с Вэй Усянем, но исключительно в те редкие дни, когда Ханьгуан-цзюнь покидал Облачные Глубины и не «убивал» беседу мрачными взглядами и ледяными «мгм». Деверя госпожа Юйцинь несколько побаивалась, если уж начистоту. У него всегда было каменное выражение лица, взгляд струился льдом, и никто не выдерживал его общества более пяти минут. Она никогда не могла понять, о чём он думает, и её поражала интуиция Вэй Усяня, который безошибочно угадывал мысли или намерения Лань Ванцзи по одному только взгляду или другим, каким-то одному ему известным признакам.       Вэй Усянь был человек иного склада ума и характера, чем Лань Сичэнь и Цзинь Гуанъяо. Разговор с ним всегда складывался непринуждённо.       — Раз уж мы породнились, — весело сказал он, — мне называть вас старшей сестрой или невесткой? С учётом моего положения в клане сложно разобраться, кем кому я прихожусь.       Он какое-то время рассуждал вслух и пришёл к выводу, что госпожа Юйцинь приходится ему всё-таки невесткой.       — Молодой господин Вэй, но если вы часть клана, то почему до сих пор называетесь Вэем? — спросила она. Она уже знала, что Лань Ванцзи и Вэй Усянь совершили все полагающиеся брачные обряды, чтобы считаться настоящими супругами, и была достаточно наблюдательна, чтобы определить, кто из них исполняет роль жены. О скандале со «второй молодой госпожой Лань» она тоже слышала.       — Я не настолько огусуланился, чтобы и фамилию менять, — широко улыбнувшись, ответил Вэй Усянь.       Госпожа Юйцинь свернула с основной дороги на боковую. За ученическим павильоном раздавались голоса, ей показалось, что среди них слышится и голос Вэй Усяня. Так и оказалось: Вэй Усянь с Лань Сычжуем и Цзинь Лином играли в воланчик. Вэй Усянь искренне наслаждался игрой, в которой он был непревзойдённым мастером. Лань Сычжуй испытывал лёгкую неловкость, когда до него доходила очередь: ему казалось, что в их возрасте уже не пристало играть в игрушки. У Цзинь Лина была недовольная мина: ему казалось, что Вэй Усянь чаще перекидывает игрушку Лань Сычжую, чем ему. Вслух же он ворчал на Вэй Усяня:       — Впал в детство! Какая от этого польза? Мы же не дети, чтобы так играться…       — В воланчик даже Ханьгуан-цзюнь играет, — отрезал Вэй Усянь. — А польза от этого большая: развивает координацию движений.       — Ханьгуан-цзюнь? — потрясённо переспросил Лань Сычжуй.       Представить Ханьгуан-цзюня, забавляющегося с воланчиком… Юноши широко раскрыли глаза, переглянулись.       — Да быть того не может, — сказал Цзинь Лин, презрительно фыркнув. — Ни за что не поверю!       — Вот вернётся, — обиделся Вэй Усянь, — попрошу его сыграть с нами.       — Нет-нет-нет, — сказал Цзинь Лин, — когда ты будешь его об этом просить, лучше нам быть подальше отсюда, правда, Сычжуй?       Лань Сычжуй сделал неопределённый жест:       — Я никогда не видел, чтобы Ханьгуан-цзюнь играл в детские игры.       — Ну, он много разных игр знает, — пространно отозвался Вэй Усянь и засмеялся, вспомнив, как они с Лань Ванцзи играли в прятки и в догонялки.       Цзинь Лин собирался выяснить, что за игры Вэй Усянь имел в виду, но тут к ним подошла госпожа Юйцинь, и Вэй Усянь переключился на неё.       — А, невестка! — сказал он весело. — Прогуливаетесь?       — Да, — сказала она, — а вы что делаете?       — Прячусь от старого Ланя, — ухмыльнулся Вэй Усянь. — Он сегодня с самого утра не в духе отчего-то, лучше затаиться и лишний раз ему на глаза не попадаться.       — Странные у вас понятия о том, как нужно таиться, — заметила она с удивлением. — Я услышала вас ещё на дороге.       — Правда? — сделал вид, что удивлён Вэй Усянь. — Ну, старейшина Лань думает, что мы ушли на ночную охоту и вряд ли станет нас искать, так что мы в относительной безопасности.       — Вы прогуливаете ночную охоту? — поразилась госпожа Юйцинь.       — Лань Чжань сказал, что сам справится, — пожал плечами Вэй Усянь. — Так что я приглядываю за оставшимися булочками.       — Ты кого булочками назвал! — вспыхнул Цзинь Лин.       — Хотите присоединиться к нам? — предложил Вэй Усянь госпоже Юйцинь.       — Жене главы клана не подобает участвовать в подобных забавах, — возразила госпожа Юйцинь.       — А что вы сами об этом думаете?       Она явно засомневалась с ответом. Вэй Усянь подкинул воланчик носком сапога и поймал его в ладонь:       — Ничего плохого, я полагаю, в том нет, чтобы члены семьи веселились вместе. Мы в Юньмэне… — начал и недоговорил он. Взгляд его потух на долю секунды, углы рта опустились.       — Учитель Вэй? — обеспокоенно дотронулся до его локтя Лань Сычжуй.       Вэй Усянь встрепенулся, принял бодрый вид:       — Ничего, это я так… вспомнилось кое-что…       Цзинь Лин понял его слова иначе.       — Ни за что не поверю, что и мой дядя с тобой играл, — буркнул он.       — Цзян Чэн? — фыркнул Вэй Усянь. — Если только с мечом за мной по всему Юньмэну бегал… Пунктик у него на эти мечи. Я говорю о твоей матери. Шицзе часто со мной играла.       Цзинь Лин оживился, как всегда оживлялся, если речь заходила о его родителях и, как губка, впитывал каждое слово, не замечая, что Вэй Усяню говорить об этом не так уж и легко, как он пытается изобразить. Взгляд его оставался потухшим. Такого выражения на его лице госпожа Юйцинь ещё никогда не видела: будто совершенно другой человек.       — В юности я неплохо играла в воланчик, — сказала она, чтобы перевести разговор. — Эта игра действительно развивает координацию и быстроту реакции.       — Я же говорил? — подхватил Вэй Усянь, обращаясь к ученикам. — А ещё поможет изловчиться и поймать то, чем в тебя кинули.       — Когда старейшина Лань в тебя вещами кидается, — фыркнул Цзинь Лин, — ты их не ловишь, а уклоняешься.       — Ну, пока ценными вещами он в меня не кидался, — пожал плечами Вэй Усянь. — Если свиток упадёт на пол, с ним ничего не сделается. А вот если он решит зашвырнуть в меня курильницей или чайником, тут уж придется ловить: жалко будет, если разобьются.       Госпожа Юйцинь прикрыла лицо рукавом. Вэй Усянь обстучал воланчик о ладонь, чтобы стряхнуть с него пыль, и протянул его госпоже Юйцинь:       — Может, всё-таки сыграете с нами, невестка? Покажем булочкам, как играть надо.       — Хватит нас булочками звать! — в который раз возмутился Цзинь Лин.       — А почему вы их булочками зовёте? — спросила госпожа Юйцинь с удивлением.       — А, это традиция такая в Ланьлине, — не моргнув глазом, сказал Вэй Усянь, — обращение старших к младшим.       Цзинь Лин покраснел до корней волос и демонстративно отвернулся.       Госпожа Юйцинь сообразила, что дело обстоит вовсе не так, как говорит Вэй Усянь, и что, должно быть, за этим скрывается какая-то общая история, но не сочла уместным расспрашивать. Вэй Усянь ещё раз спросил, не составит ли она им компанию в игре, и она всё-таки согласилась.       — Правда, я так давно не играла, что подрастеряла навыки, — предупредила она, — так что не судите строго, если уроню воланчик.       Играла она неплохо, но уже скоро запыхалась и остановилась. Вэй Усянь перебросил воланчик Лань Сычжую и велел:       — Поиграйте-ка в сторонке, пока старшие разговаривают.       — Вот бесишь же меня! — буркнул Цзинь Лин, но Лань Сычжуй потянул его за рукав за собой, заметив, что лицо Вэй Усяня стало серьёзным.       — Невестка, позвольте-ка… — сказал Вэй Усянь, бесцеремонно перехватывая её руку и кладя пальцы ей на запястье, чтобы определить пульс.       Это было крайне неприлично — трогать женщину за голую руку, даже лекари делали это через платок. Подобные вольности разрешались лишь кровным родственникам и супругам.       — Молодой господин Вэй, это переходит границы дозволенного, — сказала госпожа Юйцинь, пытаясь высвободить руку.       — Вынужденная мера, — нисколько не смутился Вэй Усянь и сам отпустил. — Госпожа Юйцинь, я бы рекомендовал вам воздержаться от чрезмерной активности и показаться лекарю. Вы должны были отказаться от игры. В вашем-то положении.       — В каком положении? — широко раскрыла глаза госпожа Юйцинь.       — Как, вы ещё сами не знаете? — удивился Вэй Усянь. — Я не лекарь, конечно, но могу утверждать, что подобные изменения пульса бывают лишь у тяжело больных или у беременных женщин. Вы выглядите цветуще, так что вряд ли это болезнь. Скорее всего, вы носите под сердцем ребёнка.       Госпожа Юйцинь была поражена до глубины души. Она невольно прижала руки к животу и выдохнула:       — Я… что?       — Старый Лань будет на седьмом небе от счастья, — засмеялся Вэй Усянь.       Цзинь Гуанъяо лежал навзничь возле павильона. Лань Сичэнь поспешил к нему, сердце его забилось тревогой. С Цзинь Гуанъяо ничего не случилось, он просто лежал и разглядывал бегущие по небу облака с несколько отрешённым видом.       — Ты в порядке, А-Яо… — выдохнул Лань Сичэнь, опускаясь рядом с ним на колени.       — Эргэ? Я не ждал тебя сегодня, — проронил Цзинь Гуанъяо.       — Вот как? — резковато отозвался Лань Сичэнь. — Значит, теперь ты меня не ждёшь?       Цзинь Гуанъяо едва заметно улыбнулся, ухватил его за ворот одеяния и притянул к себе, чтобы поцеловать.       — Вот так я тебя не жду, — пояснил он.       Лицо Лань Сичэня залила краска стыда за то, что вспылил попусту. Он всё ещё был на взводе после ссоры с дядей, но это не значило, что можно срываться на Цзинь Гуанъяо. Он торопливо накрыл губы Цзинь Гуанъяо поцелуем, глубоким и жадным, поднял его с земли и понёс в павильон.       — А я уж думал, что ты сразу на меня накинешься, эргэ, — сказал Цзинь Гуанъяо, крепко обвив его шею рукой. — Значит, не до конца благопристойность растерял…       Лань Сичэнь приостановился:       — Ты хотел прямо там? Мы можем вернуться.       — Нет, предпочту сделать это в постели, — возразил Цзинь Гуанъяо. — Сегодня свежо, мы можем простудиться. Как тогда.       Краска вернулась на лицо Лань Сичэня. Они сделали это в бамбуковой роще, во время прогулки. День был не из солнечных, выдыхаемый воздух превращался в беловатую дымку. Цзинь Гуанъяо его поддразнил, а он повалил его на землю и… Цзинь Гуанъяо слёг с простреленной поясницей на неделю, а Лань Сичэнь неделю же не отнимал платка от лица, потому что из носа текло, и по настоянию лекарей вдыхал пары кипящих в котле лечебных трав.       Лань Сичэнь принёс Цзинь Гуанъяо в павильон, уложил на кровать, забрался сам и накрыл их обоих одеялом. С головой. Пока они копошились и возились под одеялом, то и дело скидывая на пол что-то из одежды, они успели согреться и к таинству любви приступили разгорячёнными, блестящими от выступившей на телах испарины. Одеяло колыхалось довольно долго, пока не сползло краем на пол, открывая их торсы. Спина Лань Сичэня была в красноватых полосах, на шее Цзинь Гуанъяо расплывались один за другим алые цветы засосов. Лань Сичэнь сделал движение, чтобы натянуть одеяло обратно, но Цзинь Гуанъяо отрицательно покачал головой и, изловчившись, вообще скинул его.       — Если хочешь, чтобы мы продолжили, — пробормотал Цзинь Гуанъяо. — Слишком жарко под одеялом. Я начинаю отвлекаться и думать не о том.       После нескольких ожесточённых баталий они всё-таки подтянули одеяло на себя: влажная постель быстро остывала, тела начали дрожать ознобом гуляющих по павильону сквозняков, а ведь им ещё предстояла решающая битва! На неё Цзинь Гуанъяо отправился верхом и совершенно загнал коня. Одеяло опять соскользнуло на пол. Лань Сичэнь с лёгким стоном ухватил Цзинь Гуанъяо за бёдра и остановил его.       — Эргэ, я ещё хочу, — капризно возразил Цзинь Гуанъяо, — я только-только во вкус вошёл.       — А-Яо… перерыв, сделаем перерыв, — взмолился Лань Сичэнь.       Цзинь Гуанъяо неохотно уступил. Сегодня он был особенно ненасытен. Если бы Лань Сичэнь не остановил его, он бы делал это до самого восхода луны. Лань Сичэнь ссадил его с себя, Цзинь Гуанъяо по-кошачьи выгнулся, укладываясь в постель.       — Хочу пить, — пробормотал Лань Сичэнь.       Он вылез из кровати, накинул на себя одеяние и прошёл к столику с чайником и чашками.       — Эргэ, это… — спохватился Цзинь Гуанъяо, приподнимаясь на локте.       Лань Сичэнь отпил и поморщился. Это был не чай, а какой-то очень горький травяной настой.       — Что это? — спросил он, хмурясь. — А-Яо, если тебе нездоровится, ты должен был сказать мне.       — Это не лекарство, — возразил Цзинь Гуанъяо, слегка покраснев. — Госпожа Юйцинь заварила. Это… для восстановления сил. Ты же знаешь, что я слаб, и…       Цзинь Гуанъяо подразумевал, что низкий уровень его духовных сил не позволяет ему раскрыть весь их потенциал в постели. Лань Сичэнь понял его иначе.       — А-Яо, почему ты так этим одержим… — болезненно поморщился он.       — Потому что я хочу поскорее восстановить силы, — удивлённо ответил Цзинь Гуанъяо.       — И что ты сделаешь, когда их восстановишь? — резко спросил Лань Сичэнь, сминая в пальцах чашку. — Покинешь лабиринт? Уйдёшь от меня?       Цзинь Гуанъяо высоко поднял брови. Недоразумение было налицо. Он сел, подтягивая одеяло на плечи, и мягко возразил:       — Эргэ, я могу прожить без руки. Но как я смогу прожить без сердца?       Лань Сичэнь вспыхнул, быстро подошёл к кровати и стиснул Цзинь Гуанъяо в объятьях. Тот ласково погладил его по предплечью:       — Я не оставлю тебя, пока ты сам этого не захочешь.       — Кто захочет жить без лёгких? — отозвался Лань Сичэнь глухо. — Без тебя я не смогу дышать.       Лань Сичэнь был ошеломлён известием. Нет, разумеется, он предполагал, что однажды это произойдёт, но никак не ожидал, что это случится в тот же день, что и ссора с дядей. «Вот, — машинально подумал он, — дядя зря меня упрекал. Надеюсь, теперь он успокоится».       Лань Цижэнь был вне себя от счастья, услышав благостную весть: лекарь подтвердил, что госпожа Юйцинь ждёт ребёнка, — и устроил празднество по этому поводу.       — Уж на этот раз удостоверюсь, что вырастил достойного человека! — обронил он, покосившись на Лань Ванцзи и Лань Сичэня по очереди.       — Дядю твоего к этому на сто чжаней подпускать нельзя, — заметил Вэй Усянь, потягивая невкусное фруктовое вино, которым угощали на празднестве.       — Почему? — тут же спросил Лань Ванцзи.       — Что он знает о воспитании! — фыркнул Вэй Усянь.       — Считаешь, что он плохо нас воспитал? — чуть нахмурился Лань Ванцзи.       — Конечно, — не смутился Вэй Усянь. — Иначе мне бы не пришлось учить тебя стольким элементарным вещам. Ты ничего, кроме заученного в книжках, не знал. Но жизнь ведь не по книжкам живёшь. И нечего хмуриться, ты ведь знаешь, что я прав.       — Мгм, — после минуты раздумий ответил Лань Ванцзи.       — Впрочем, — весело добавил Вэй Усянь, — не думаю, что нашему будущему племяннику грозит стать точной копией твоего дяди.       — Почему?       — Считаешь, такой человек, как госпожа Юйцинь, доверит воспитание своего ребёнка кому-то ещё? — И Вэй Усянь пожал плечами.

…

      Вечерняя заря была особенно хороша. Цзинь Гуанъяо, примостившись на террасе, разглядывал исполосованное бледно-розовыми полосами небо и производил в уме сложные математические вычисления. Ему казалось, что он уже на пороге открытия, но формула всё ещё была неточна. Права на ошибку у него не было: Иньское железо ошибок не прощает. Если приложить достаточно духовной силы, получится ли усилить выходящий поток энергии Иньским железом, не превращая его в тёмную энергию? Нужно лишь верно рассчитать, сколько духовной силы приложить, но в мире не существовало единицы для измерения духовной энергии, чтобы высчитать точно.       Лань Сичэнь не ошибся: Цзинь Гуанъяо был одержим мыслью о возвращении себе духовных сил. За эти годы он неплохо восстановился физически, увечным его нельзя было более назвать. Если же говорить о состоянии духовном, то уровень его сил был бесконечно низок, как у третьеразрядного захолустного заклинателя. Иньское железо, даже несмотря на печати, поглощало его духовную энергию, стоило ей чуть превысить этот жалкий уровень. «Это моё проклятие», — мрачно думал Цзинь Гуанъяо.       Впрочем, он и не подумал сдаваться. Обладая исключительным умом и потрясающей базой знаний, он пытался изыскать способ подчинить себе вросшие в его тело камни. По здравому рассуждению, сделать это можно было, видоизменив сдерживающие печати. Цзинь Гуанъяо перерисовал их со своего тела на бамбуковые дощечки и подолгу разглядывал, изучая каждый штрих. Вэй Усянь был непревзойдённым мастером талисманов: печати были идеальны, ни малейшей погрешности! Что и следовало ожидать от человека, который, даже не обучаясь специально, в ужасающих условиях, буквально на грани жизни и смерти, смог создать столь мощный артефакт как Иньхуфу!       Цзинь Гуанъяо завёл об этом разговор с Вэй Усянем, когда тот пришёл в лабиринт проверить состояние печатей. Не прямо, разумеется, а обиняками он поинтересовался, есть ли талисманы, призванные усиливать эффект действия.       — Вы имеете в виду видоизменение уже существующих талисманов? — хмуро спросил Вэй Усянь. — Ничего хорошего из этого обычно не выходит, поверьте, уж я-то знаю… Какой именно талисман вы имеете в виду?       Цзинь Гуанъяо подумал, прежде чем ответить:       — Что-то вроде увеличительного стекла для выплеска духовной энергии, позволившее бы человеку заурядных способностей продержаться в критической ситуации достаточно долго, чтобы защитить себя… и того, кто рядом с ним.       Вэй Усянь обиняками разговаривать не привык.       — Хотите использовать в качестве усилителя Иньское железо? — спросил он, сузив глаза. — Господин Цзинь, вы смерти ищете? Взгляните. — С этими словами Вэй Усянь подобрал соломинку и бросил её на тлеющие в тигле угольки.       — Соломинка — это я, полагаю, а угольки — Иньское железо? — усмехнулся Цзинь Гуанъяо, глядя, как соломинка, пережжённая напополам, корчится на углях.       — Вы ведь умны, даже слишком умны, вы должны понимать, какие последствия это может иметь и какую цену придётся заплатить, — сказал Вэй Усянь. — Почему?       — Я готов стать соломинкой на углях, если это позволит мне в нужный момент спасти эргэ, пусть и ценой собственной жизни, — спокойно ответил Цзинь Гуанъяо, пальцами вытаскивая из тигля уголёк. — Можете считать меня параноиком, но состояние всеобщего мира — как та соломинка на углях. Я хочу быть готовым, когда это произойдёт. Когда соломинка затлеет и переломится.       — Нет такого талисмана, который был бы в состоянии контролировать Иньское железо, — однозначно сказал Вэй Усянь. — Не играйте с огнём. Цзэу-цзюнь расстроится.       Цзинь Гуанъяо просунул ладонь под одежду, щупая бок. Если бы Иньское железо можно было извлечь из его тела, пусть даже не все обломки, хотя бы несколько… Он не знал, сколько всего камней вросло в его тело. Прощупывались три, один крупный и два помельче, но Цзинь Гуанъяо предполагал, что есть и другие, размером меньше хлебной крошки, вросшие ещё глубже. Сколько бы их ни было, Цзинь Гуанъяо удостоверился, что извлечь их невозможно: он пробовал, использовав для этого нож для фруктов. Камни прочно вросли в плоть. Быть может, если бы он искромсал себе бок, то избавился бы от них, но Цзинь Гуанъяо не делал этого минимум по двум причинам. Во-первых, он был слишком слаб и полагал, что просто истечёт кровью, прежде чем достигнет цели. Во-вторых, он предполагал, что Иньское железо может быть тем, что поддерживает в нём жизнь, поскольку, как ни посмотри, он должен был умереть в тот день. Была ещё и третья причина, и она стояла выше первых двух: ему не хотелось изуродовать себя ещё сильнее. Внешностью он не кичился, у него всегда была куча комплексов, но он страшился, что Лань Сичэнь может к нему охладеть, если у него добавится увечий.       — Значит, придётся как-то с ним уживаться, — пробормотал Цзинь Гуанъяо.       Он оставил бок в покое, лениво потянулся, раздумывая, не совершить ли прогулку перед сном. Быть может, во сне ему явится решение этой проблемы. Трактаты пестрели упоминаниями об «озарениях свыше», но Цзинь Гуанъяо считал это чушью. Только собственный ум, он считал, способен решить поставленную перед ним задачу, какой бы сложной она ни была. Он всегда так делал и у него даже неплохо получалось.       От лабиринта к павильону медленно шёл Лань Сичэнь. Цзинь Гуанъяо оживился и поднялся ему навстречу — они не виделись целых два дня! — с радостным:       — Эргэ!       У Лань Сичэня было что-то в руках, но разглядеть Цзинь Гуанъяо смог, только когда Лань Сичэнь приблизился.       — А-Яо, — с лёгкой дрожью в голосе сказал Лань Сичэнь, — он родился. Мой сын.       Цзинь Гуанъяо широко раскрыл глаза. Он знал, что госпожа Юйцинь со дня на день готовилась произвести на свет дитя, но не ожидал, что Лань Сичэнь принесёт его в лабиринт сразу по рождению: ребёнку было всего несколько часов от роду!       — Эргэ, — беспокойно сказал Цзинь Гуанъяо, — нельзя отнимать ребёнка у матери вот так сразу.       — Госпожа Юйцинь разрешила, — возразил Лань Сичэнь.       — Не сомневаюсь. Но всё равно нельзя было. А лабиринт? — ещё беспокойнее прежнего спросил Цзинь Гуанъяо. — Это же всего лишь ребёнок, его духовные силы ничтожны. Эргэ, какая безответственность с твоей стороны!       — Я снял барьеры, когда проходил, — чуть улыбнулся Лань Сичэнь. Горячность, с которой Цзинь Гуанъяо отчитывал его, вызывала теплоту в душе.       Цзинь Гуанъяо закатил глаза:       — Эргэ!       — Я хотел, чтобы ты увидел его, — негромко сказал Лань Сичэнь, протягивая ребёнка Цзинь Гуанъяо.       Цзинь Гуанъяо несколько растерялся. Держать ребёнка одной рукой было неловко, он попятился и сел на террасу, перекладывая ребёнка к себе на колени.       — Эргэ, ты настолько мне доверяешь? — спросил он с усмешкой.       Лань Сичэнь нахмурился:       — О чём ты, А-Яо? Конечно же, я тебе доверяю.       — Эргэ, — с укором сказал Цзинь Гуанъяо, — у меня одна рука, я мог бы не удержать его.       Лань Сичэнь знал, что это всего лишь слова. Он заметил, как напряглись мышцы Цзинь Гуанъяо, когда ребёнок оказался у него. Вероятно, он вложил всю духовную силу в руку, чтобы исключить даже малейшую вероятность уронить ребёнка. Лань Сичэнь сел с ним рядом, легко тронул его за плечо:       — Я знаю, что ничего бы не случилось…       Цзинь Гуанъяо неодобрительно покачал головой:       — Эргэ, ребёнка нужно как можно скорее отнести обратно матери.       — Как только ты на него посмотришь.       Цзинь Гуанъяо вздохнул, потрогал личико ребёнка пальцем:       — Он похож на тебя, эргэ.       — Думаешь?       Цзинь Гуанъяо заметил в его голосе лёгкую гордость и невольно улыбнулся: конечно же, отцы всегда хотят, чтобы сыновья были похожи на них.       — Как его назвали? — спросил он, трогая ребёнка за плотно сжатый кулачок.       — Я хочу, чтобы ты назвал его, — сказал Лань Сичэнь.       Цзинь Гуанъяо вздрогнул, перевёл на Лань Сичэня потрясённый взгляд:       — Что-что?       — Придумай ему имя, — повторил Лань Сичэнь. — Личное имя выбирает дядя, он на этом настоял. Имя в быту… я хочу, чтобы его придумал ты.       — Я не… не имею права… я недостоин… — смутился Цзинь Гуанъяо. — Эргэ, я…       — Имя для моего первенца выберет мой любимый человек.       — Не лучше было бы вам с госпожой Юйцинь вместе его придумать? — дипломатично предложил Цзинь Гуанъяо.       — Я так решил, — однозначно возразил Лань Сичэнь.       Цзинь Гуанъяо вздохнул:       — И мне тебя не переубедить?       — Нет. И если ты хочешь, чтобы я поскорее вернул ребёнка матери, то думай быстрее, — добавил Лань Сичэнь с улыбкой.       Цзинь Гуанъяо потребовалось лишь пара минут.       — Вестник перемен и грядущего счастья — Юнси, — проговорил он. — Лань Юнси. У ребёнка с таким именем непременно должно быть счастливое будущее. Если тебе нравится, ты можешь назвать его так, эргэ.       Лань Сичэнь утвердительно кивнул и заулыбался, мысленно проговаривая имя.       — А теперь унеси его обратно, — велел Цзинь Гуанъяо. — К ночи похолодает, не ровён час ещё простудится!       С этим вышла заминка. Когда Цзинь Гуанъяо напоследок потрогал ребёнка за кулачок, малыш Юнси уцепился за его палец. Цзинь Гуанъяо словно застыл. Лань Сичэнь, не заметив этого, засмеялся:       — Не хочет с тобой расставаться.       — Д-да, — сдавленно отозвался Цзинь Гуанъяо.       — Я приду к тебе позже, — пообещал Лань Сичэнь, унося ребёнка.       Цзинь Гуанъяо сел обратно на террасу — рухнул! — как-то разом съёжился, скорчился и накрыл лицо ладонью.       Когда Лань Сичэнь вернулся — через четверть часа, — то обнаружил, что Цзинь Гуанъяо по-прежнему сидит на террасе и… навзрыд плачет.       — А-Яо! — всполошился Лань Сичэнь, бросаясь к нему. — Что с тобой, А-Яо?       Цзинь Гуанъяо не ответил, продолжая вздрагивать всем телом. Слёзы катились по его щекам, одеяние намокло. Лань Сичэнь привлёк его к себе за плечи, попытался успокоить или выяснить причину слёз, но Цзинь Гуанъяо так ничего ему и не ответил. Лань Сичэнь предположил, что, быть может, Цзинь Гуанъяо был захвачен воспоминаниями прошлого, и только уверился в этом, когда Цзинь Гуанъяо всё-таки проронил:       — Эргэ, ты должен стать ему хорошим отцом. Лучшим отцом на свете!       После этого он успокоился, вытер лицо и, как ни в чём не бывало, стал расспрашивать Лань Сичэня о каких-то мелочах, связанных с рождением ребёнка: откуда приглашали повитуху, какие травы использовали для облегчения страданий роженицы, гадали ли на камнях о поле ребёнка и всё в том же духе.       — А-Яо… — начал Лань Сичэнь.       Цзинь Гуанъяо поднял ладонь:       — Эргэ, не нужно. Прости, что разволновал тебя. Я просто… растрогался твоему отцовству.       Лань Сичэнь не стал спорить, но по возвращении из лабиринта был очень задумчив, если не сказать — обеспокоен. Госпоже Юйцинь о произошедшем в лабиринте он рассказал, поскольку она заметила его смятенное состояние и спросила о причинах.       — Понимаю, — пространно отозвалась госпожа Юйцинь.       Больше она ничего не сказала по этому поводу, заметила только, что Цзинь Гуанъяо выбрал для ребёнка отличное имя. Лань Сичэнь отвлёкся и забыл спросить у неё, что она имела в виду: ещё нужно было сообщить выбранное имя в быту дяде и узнать, какое личное имя для ребёнка придумал он.       Лань Цижэнь мудрствовать не стал: выбрал для ребёнка имя Сижэнь, соединив в нём имя племянника и своё собственное.       — Как солнце, озарившее безрадостные дни старика, — прослезившись, сказал Лань Цижэнь, вписывая имя ребёнка в семейную книгу клана Лань.       — Теперь вы можете успокоиться, дядя, — вырвалось у Лань Сичэня.       — Как будто я могу! — тут же вернулся к прежней сварливости Лань Цижэнь. — Не успокоюсь, пока не получу ещё одного внука!       Лань Сичэнь закатил глаза.

…

      — Эргэ, — сказал Цзинь Гуанъяо, — не приноси его сюда слишком часто.       Он, поглядев на ребёнка лишь пару минут, вернул его Лань Сичэню.       — Ты не хочешь его видеть? — печально спросил Лань Сичэнь.       Цзинь Гуанъяо болезненно улыбнулся:       — Я не хочу, чтобы он привык… и сам не хочу привыкать. Когда он подрастёт и начнёт понимать, ты уже не сможешь его сюда приводить. И тем тяжелее будет с ним расстаться. Лучше сейчас, пока я не испытываю к нему сильной привязанности.       — Но…       — Эргэ, мне будет довольно и твоих рассказов, — добавил Цзинь Гуанъяо. — Как ты всегда делаешь.       Лань Сичэнь медленно кивнул. Он знал, что Цзинь Гуанъяо прав, и госпожа Юйцинь говорила о том же. Но ему хотелось разделить счастливые моменты с Цзинь Гуанъяо, и он, захваченный отцовством, не думал, что эти моменты для Цзинь Гуанъяо не такие уж и счастливые.       Цзинь Гуанъяо не испытывал особенно тёплых чувств к младенцам. Приязнь в нём зарубили на корню, он предпочитал отстранённость. Племянника, Цзинь Лина, ему в руки не давали, своего сына он не брал сам, потому что его пронизывала дрожь ужаса и омерзения, когда он думал о нём как о плоде инцеста. Позже, когда Цзинь Лин подрос, а других родственников у него, стараниями Цзинь Гуанъяо, не осталось, Цзинь Гуанъяо проводил с ним время, дарил ему подарки и потихоньку настраивал его в свою пользу, для чего не требовалось особых усилий: Цзян Чэн, второй дядя, был груб и нечуток, конечно же Цзинь Лину больше нравился мягкий и обходительный Цзинь Гуанъяо. Но характером, к сожалению, Цзинь Лин пошёл в Цзян Чэна, был такой же вспыльчивый и несдержанный, и чем взрослее он становился, тем сложнее было с ним справляться. События в храме перерубили и эту связь.       Ребёнок же Лань Сичэня… С ним всё было иначе. Цзинь Гуанъяо видел в нём продолжение его любимого эргэ. Он знал, что полюбит его, что уже любит его, и именно поэтому боялся к нему привязываться. Пока ребёнок безопасен для него… для них с эргэ, но когда он подрастёт и начнёт понимать, то может невольно выдать их тайну, проболтавшись, что его водят к «однорукому дяде». Дети плохо хранят секреты, но винить их в том не стоит: радостными событиями всегда хочется поделиться. Нет, Цзинь Гуанъяо должен выбирать: возможность видеться с ребёнком Лань Сичэня или их тайна с эргэ. И он выбрал последнее, как бы сложно ни было это сделать.       — Я велю каждый год рисовать его портреты, — сказал Лань Сичэнь после молчания, — и буду приносить их тебе.       — Идёт, — кивнул Цзинь Гуанъяо и улыбнулся.

II

      — Вы хотели поговорить со мной, госпожа Юйцинь? — спросил Лань Сичэнь.       Женщина ответила утвердительно. Казалось, она испытывала некоторую неловкость. Будто сейчас им предстояло не разговаривать, а ложиться в постель. Они оба неловко себя чувствовали при этом, и даже появление на свет ребёнка ничего не изменило.       — Да, господин Сичэнь, — сказала госпожа Юйцинь, — мне нужно сказать вам кое-что важное.       Лань Сичэнь сделал пригласительный жест. У него ещё были дела, он лишь на минуту пришёл к себе в павильон, чтобы взять кое-что из свитков, а госпожа Юйцинь перехватила его на пороге, когда он уже собирался обратно в главное здание. Госпожа Юйцинь никогда не входила в его павильон, сегодня она впервые переступила через порог покоев супруга. Вероятно, разговор и в самом деле предстоял важный.       Госпожа Юйцинь остановилась у порога, не стала заходить далеко, как вежливый гость, не желающий нарушать личное пространство хозяина.       — Господин Сичэнь, я пришла сообщить вам, что… снова жду ребёнка, — проговорила она, отчего-то страшно смущаясь.       Лань Сичэнь, услышав это, первым делом подумал, что дядя будет доволен и перестанет вмешиваться в их личную жизнь. Ни ему, ни госпоже Юйцинь особенно не хотелось продолжать супружество. Не то чтобы она склонна была стать Золотой Орхидеей, но физическая близость её мало интересовала, и принимала она супруга в известном смысле, лишь чтобы зачать ребёнка. Она никогда не скрывала, что беседы или время, проведённое за совместной игрой на гуцине, ей ближе, чем отношения мужчины и женщины. Лань Сичэня она любила любовью сродни сестринской, интимная близость воспринималась ею как временная обязанность: они говорили об этом и решили, что после рождения двух детей Лань Сичэнь перестанет входить к ней как супруг, объявив, что она утратила возможность деторождения, как это случается с женщинами в определённом возрасте. Тогда они получат относительную свободу. Госпожа Юйцинь с радостью примет новый статус: мать наследника, подруга и советчица главы клана или, если пожелает, наставница младших учеников. Никто не станет им мешать беседовать или музицировать хоть круглыми сутками. Они с удовольствием обсуждали это скорое будущее, и вот оно наступило.       — Я жду ребёнка, господин Сичэнь, — повторила госпожа Юйцинь и после паузы добавила: — Но не от вас.       В первую секунду Лань Сичэнь подумал, что ослышался, но прошло ещё десять, пятнадцать, тридцать, а она ни слова не произнесла, чтобы исправить свою оговорку. Он резко развернул лицо в её сторону. Женщина казалась ему бледнее обычного, но владела собой гораздо лучше его самого. Она стояла и ждала, когда он задаст вопрос, а Лань Сичэнь никак не мог его произнести. Потому что боялся услышать или… уже знал ответ? Не дождавшись, госпожа Юйцинь сказала сама:       — Это ребёнок господина Яо.       Кажется, она сказала что-то ещё, но Лань Сичэнь уже не слышал. Он стремительно начал бледнеть, внутренности наполнились пустотой, в голове зашумело водоворотом бездонного омута. Он чуть покачнулся, будто его ударили в грудь.       — Господин Сичэнь, — сказала госпожа Юйцинь, придержав его за локоть, — вы должны меня выслушать, чтобы не возникло недопонимания…       — Ничего не хочу слышать, — отрезал Лань Сичэнь и, высвободив руку, вышел из павильона.       Быстрыми, широкими шагами Лань Сичэнь шёл к скрытому туманами лабиринту. Лицо его теперь заливала краска, дышать было трудно, точно грудь ему придавили тяжёлым камнем. В голове теснились какие-то упрёки… или жалобы? Никогда прежде Лань Сичэнь не испытывал такого смятения. Нечто похожее он испытал, узнав о предательстве Цзинь Гуанъяо: оказавшись у него в заложниках, потеряв в него веру, он был растерян, сбит с толку, белое казалось ему чёрным, любая улыбка — маской и любое слово — ложью, — но те чувства и вполовину не были так сильны, как нынешние.       Он не заметил, как прошёл все барьеры и лабиринт. В лицо ему ударила волна холодного воздуха. Лань Сичэнь остановился, прикрыл лицо рукавом. Откуда взялся этот воздушный поток? Он увидел Цзинь Гуанъяо. Тот стоял на коленях у террасы, судорожно уцепившись рукой за ступени крыльца. Лицо его было искажено, по телу шли судороги. Лань Сичэнь моментально забыл обо всём остальном.       — А-Яо! — крикнул он, ускоряя шаг, почти бегом побежал к павильону.       Цзинь Гуанъяо резко дёрнул голову в его сторону и крикнул:       — Не подходи, эргэ! Уходи!       Лань Сичэнь споткнулся, остановился на полпути, растерянно мигая:       — А-Яо, что ты такое говоришь?       — Не подходи… — сквозь зубы повторил Цзинь Гуанъяо, — уходи… Я не смогу долго сдерживать её.       Лань Сичэнь заметил, что от его скорченной фигурки струится черноватый дымок, а то, что он принял за прилипшие к шее и лицу волосы, были тёмными изломами. Печать разрушилась! Цзинь Гуанъяо вскрикнул, прогибаясь назад. Тёмная волна Иньской энергии раскатилась вокруг, как рябь на воде от упавшего камня. Лань Сичэнь машинально поставил перед собой барьер.       — Уходи, эргэ, — почти прорычал Цзинь Гуанъяо, вцепляясь себе в лицо рукой, — или убей меня, пока я не потерял себя.       — Вэй Ин, что ты делаешь?       — Блаженствую…       — …       Вэй Усянь завладел рукой Лань Ванцзи и, задрав рукав одеяния до самого плеча, тёрся лицом о руку мужчины и изредка прижимался губами к коже, которая на ощупь казалась шёлковой, а на вкус отдавала горчинкой сандала. Лань Ванцзи очень непросто было сдержаться, но ему нужно было с минуты на минуту покинуть Облачные Глубины, а опаздывать на назначенную загодя встречу он не мог: Ханьгуан-цзюнь никогда не опаздывал, тем более что люди ждали его прихода и его помощи, как мог он медлить? Вэй Усянь это знал и бессовестным образом воспользовался обстоятельствами, решив «попрощаться» именно таким образом, да ещё и крепко поцеловал напоследок. Цзинши Лань Ванцзи покидал в смятенном состоянии духа. Голова у него кружилась, растревоженное тело плохо слушалось, и по лестнице он спускался чуть покачиваясь, как пьяный.       Вэй Усянь стал думать, чем заняться в отсутствие Лань Ванцзи. А заняться ему было совершенно нечем: «зелень» (в полном составе, плюс Призрачный Генерал, плюс собака-оборотень) отправилась на ночную охоту вместе с Ханьгуан-цзюнем. Лань Цижэнь так был занят внуком, что вовсе перестал обращать на Вэй Усяня внимание. Вэй Усянь старательно напоминал ему, что делать этого не следует, но подобревший старик к любым его выходкам относился спокойно, ограничиваясь лишь пятнадцатиминутным выговором или точным броском свитка. Вэй Усяню это было только на руку, конечно, но, признаться, полная свобода действий несколько скучновата: Вэй Усянь даже правила нарушать стал реже, раз уж за это ему не влетало. Лань Цижэнь даже расщедрился и дал ему нефритовый жетон, чтобы он мог беспрепятственно покидать Облачные Глубины. Лань Ванцзи, разумеется, жетон отобрал.       Итак, заняться было нечем. Вэй Усянь поглядел на призывно играющую в солнечных лучах тахту. «Вздремну», — решил он и сделал шаг к окну. Но тут его так скрутило, что он перегнулся пополам, с болезненным криком хватаясь за левую руку, а потом и вовсе упал на колени. Боль была такая сильная, что лишила его дыхания и остроты зрения: перед глазами потемнело, в ушах зазвенело, завыло дикими голосами. Он, сквозь пелену сознания, различил, что Чэньцин выскользнула из-за пояса и покатилась по полу, окружённая чёрным туманом. Тёмная энергия! Флейта резонировала с обломками Иньского железа. «Что-то случилось в лабиринте», — подумал Вэй Усянь, старясь преодолеть тошноту и подняться на ноги. Это ему удалось, хоть рука до сих пор висела как плеть. Он поглядел внимательнее и увидел, что рукав намок от крови. Шрам вскрылся, настолько сильный был рикошет от… чего?       Вэй Усянь подобрал флейту, сунул её за пояс и ненадолго присел на тахту, чтобы собраться с силами и мыслями. Вероятно, печати разрушились. Лань Сичэнь приглашал его в лабиринт, когда печати начинали выцветать. Когда он был там в последний раз? Вэй Усянь не смог припомнить. Казалось, это было давно. Да, если подумать, то это было ещё до рождения малыша Лань Юнси, а ведь теперь ему уже год с хвостиком. Сомнительно, чтобы Лань Сичэнь забыл о печатях: если не упоминал об этом, значит, с печатями всё в порядке, вмешательства Вэй Усяня не требуется. Но кто может знать наверняка, как поведёт себя Иньское железо в следующий момент? Да, несомненно, в лабиринте что-то произошло. Вэй Усяню припомнился их разговор с Цзинь Гуанъяо о видоизменении магических полей и талисманов.       — Нет, — пробормотал Вэй Усянь себе под нос, — не может же он быть настолько безумен, чтобы экспериментировать с собственным телом! Или…       Нехорошее предчувствие заставило Вэй Усяня забыть о собственном состоянии и поспешить в лабиринт.       Госпожа Юйцинь и Вэй Усянь столкнулись у «бездонной пропасти». Ни один не знал, что другому известно о лабиринте, поэтому и он и она подумали: «Нужно поскорее от него/неё отделаться».       Госпожа Юйцинь очень тревожилась. Лань Сичэнь покинул её в невменяемом состоянии, могло случиться непоправимое. Если бы он дослушал то, что она собиралась ему сказать, он бы всё понял. Но он ничего не захотел слушать.       — Молодой господин Вэй, — вежливо приветствовала она Вэй Усяня. — Гуляете?       — Гуляю, — отозвался Вэй Усянь, пряча руку за спину. Не стоило ей видеть ни Чэньцин, которую он сжимал в пальцах, ни окровавленный рукав.       — И я гуляю, — сказала она.       — Опасно гулять у края бездонной пропасти, — заметил Вэй Усянь.       — Я не подхожу к краю, — возразила госпожа Юйцинь.       — Зачем вообще гулять у бездонной пропасти? — спросил Вэй Усянь. — В Облачных Глубинах много неисследованных уголков. Сколько я уже здесь живу, всегда натыкаюсь на прогулке на что-то новое. Хотите покажу вам водопад, который я отыскал буквально пару дней назад? Возле него растут редкие цветы. Думаю, вам будет интересно взглянуть.       — В другой раз, — отказалась госпожа Юйцинь. — Я собираюсь выяснить, как далеко тянется этот разлом. Я не замечала его прежде.       — Странные места появляются и исчезают в Облачных Глубинах, — сказал Вэй Усянь, начиная терять терпение. Он и время терял. Если в лабиринте что-то случилось, то нужно поскорее с этим разобраться, пока Иньская энергия не просочилась через барьеры или и вовсе не сожрала их. Если тёмный поток прорвётся в Облачные Глубины, это будет катастрофа! Он решил рискнуть.       — А не хотите узнать, насколько глубока эта пропасть?       — Простите, что? — не поняла госпожа Юйцинь.       Вэй Усянь ухмыльнулся, схватил её за руку и сиганул в бездонную пропасть, вернее, дёрнул женщину за собой в туман. Когда они оказались по ту сторону иллюзорного барьера, у лабиринта, Вэй Усянь разжал руку и внимательно посмотрел на госпожу Юйцинь.       — Так-так-так, — сказал он, — не вижу ни испуга, ни хотя бы удивления на вашем лице. Вы знаете о существовании павильона за лабиринтом. Я прав, невестка?       — И вы знаете, — проронила она, глядя на него так же внимательно, как и он сам на неё.       — Что вас привело сюда именно сейчас? — прямо спросил Вэй Усянь.       — Я пыталась догнать господина Сичэня…       — Цзэу-цзюнь здесь?! Нехорошо… — переменился в лице Вэй Усянь.       — Почему? — встревожилась она.       Вэй Усянь поморщился:       — Невестка, возвращайтесь. Это может быть опасно для вас…       — Ни за что! — возмущённо сказала госпожа Юйцинь. — Что вы вообще имели в виду, говоря об опасности?       «Об Иньском железе она не знает», — понял Вэй Усянь и верно предположил, что госпожа Юйцинь посвящена лишь в то, что лабиринтный павильон — обиталище Цзинь Гуанъяо. Зная Лань Сичэня, Вэй Усянь нисколько бы не удивился, если бы ему сказали, что они втроём устраивают чаепития.       — Ну хорошо, — проронил он, ничего не объясняя, — можете пойти, но держитесь позади меня.       По тому, как он легко прошёл лабиринт, госпожа Юйцинь поняла, что Вэй Усянь здесь часто бывал. Странно, что они ни разу не столкнулись. И то, что Лань Сичэнь не упоминал об этом, тоже странно.       — Вы знаете, что господин Яо скрывается в Облачных Глубинах? — спросила она на всякий случай.       Вэй Усянь только хмыкнул. Госпожа Юйцинь заметила, что чем ближе они подходили к выходу из лабиринта, тем бледнее становилось лицо Вэй Усяня. Он пару раз споткнулся, потом и вовсе остановился и пошарил за пазухой.       — С вами что-то не так, молодой господин Вэй? — с лёгкой опаской спросила она.       В пальцах его она заметила талисман со странной вязью. Таких она не видела прежде: красная бумага, бурые письмена. Что-то подсказывало ей, что написаны они кровью. Её пронзила дрожь.       — Невестка, — сказал Вэй Усянь, едва повернув к ней лицо, — когда выйдем из лабиринта, прикройте рукавом нос и губы. Не дышите полной грудью, задержите дыхание максимально.       — Что? — удивилась она.       Но они уже вышли из лабиринта, и госпожа Юйцинь сама невольно закрылась рукавом. В лицо ей ударил тёмный холодный поток воздуха, она невольно зажмурилась. Когда она открыла глаза, то увидела, что они с Вэй Усянем стоят под алым куполом. Вэй Усянь держал талисман в вытянутой вперёд руке и таким образом создавал этот защитный барьер. Тёмные потоки разбивались о барьер, огибали его и сходились позади него в прежнюю волну.       — Что это такое? — поражённо воскликнула госпожа Юйцинь.       Вэй Усянь, приглядевшись, различил в тёмных клубах тумана серебристый купол и громко позвал:       — Цзэу-цзюнь! Сюнчжан!       Серебристый купол дрогнул, двинулся в их сторону, и они скоро увидели Лань Сичэня.       — Молодой господин Вэй, — взволнованно начал он, но тут же осёкся, заметив за спиной Вэй Усяня госпожу Юйцинь.       — Не удалось отделаться, — виновато сказал Вэй Усянь. — Что, всё так, как думаю?       — Или хуже, — одними губами ответил Лань Сичэнь.       Вэй Усянь скривил рот, размышляя.       — Цзэу-цзюнь, возьмите госпожу Юйцинь к себе, — велел он. — Я разберусь. Не подходите к павильону, пока всё не кончится.       — Но, молодой господин Вэй…       — Я разберусь, — повторил Вэй Усянь и играючи покрутил флейту в пальцах, — мне не впервой.       Лань Сичэнь прикусил губу, но подчинился. Он накрыл госпожу Юйцинь своим барьером и сказал:       — Будьте осторожны.       Вэй Усянь разжал пальцы, талисман исчез, а вместе с ним и алый купол. Тёмная энергия ринулась к нему со всех сторон. Его глаза вспыхнули алыми огоньками.       — Что он делает! — воскликнула госпожа Юйцинь. — Эта тёмная штука несомненно опасна! Это самоубийство!       Лань Сичэнь удержал её под локоть:       — Он знает, что делает. Нам лучше подождать здесь. Стойте смирно.       — Господин Яо! Где господин Яо? — спохватилась госпожа Юйцинь.       — Стойте спокойно, — повторил Лань Сичэнь.       По тому, как сжались его пальцы на её локте, госпожа Юйцинь поняла, что Лань Сичэнь с трудом удерживает себя, чтобы не броситься следом за Вэй Усянем.       — Мы ничем не сможем помочь? — спросила она.       — Мы ничем не сможем помочь, — повторил он, и углы его рта опустились.       Вэй Усянь скрылся в тёмном тумане. Контролировал он себя неплохо, Чэньцин поглощала тёмную энергию. Иньская энергия, вырвавшаяся на свободу, не несла в себе ничего, просто была первозданным хаосом, проверяющим мир на прочность. «Она не полностью высвободилась», — понял Вэй Усянь. Это обнадёживало. Он помахал флейтой перед собой, чтобы разогнать туман, и увидел, что подошёл уже к самому павильону. Чёрные клубы тумана струились изнутри. Вэй Усянь взбежал по ступеням на крыльцо, прошёл внутрь, опять помахал флейтой, чтобы расчистить себе путь.       Цзинь Гуанъяо сидел у кровати, вцепившись пальцами себе в бок. Из его тела буквально хлестали тёмные языки энергетического пламени.       — Ну и что вы натворили? — воскликнул Вэй Усянь, не думая, что ему ответят: он полагал, что Цзинь Гуанъяо стал марионеткой.       — Ошибся… в расчётах… — медленно отозвался Цзинь Гуанъяо.       Вэй Усянь издал удивлённое восклицание. Цзинь Гуанъяо был в сознании, у этого человека была исключительная сила воли, и одной только силой воли он удерживал Иньское железо, не позволяя ему завладеть собой полностью.       — Эргэ… эргэ ушёл? — выговорил Цзинь Гуанъяо после паузы.       Вэй Усянь, подумав, ответил утвердительным кивком. Цзинь Гуанъяо выдохнул с облегчением и обмяк. Глаза его закатились, рука соскользнула на пол. Всплеск тёмной энергии, последовавший за его обмороком, был столь силён, что Вэй Усяня отшвырнуло в сторону, он с трудом устоял на ногах. «Он держался всё это время, только чтобы выиграть время для Цзэу-цзюня?» — понял Вэй Усянь.       — Ладно, — пробормотал Вэй Усянь, поднося флейту к губам, — пора приниматься за дело.       Воздух прорезал резкий звук флейты. Госпожа Юйцинь, никогда не слышавшая Чэньцин, вздрогнула всем телом. Этот звук был ни на что не похож, она приняла его за человеческий вопль.       — Что это? — вскрикнула она, обеими руками вцепившись в локоть Лань Сичэня.       — Чэньцин, — ответил Лань Сичэнь. — Флейта. Зажмите уши. Вы никогда не слышали этой мелодии, она может показаться вам какофонией.       Клубы тёмной энергии вокруг них будто сгустились. Лань Сичэнь физически ощущал, как они сдавливают барьер, точно в последней агонии.       — Флейта? Чёрная флейта? Та самая? — выговорила госпожа Юйцинь.       Признаться честно, Вэй Усяня она никогда не боялась и многое из того, что слышала о его прошлом, полагала всего лишь россказнями. Она никогда не видела его с флейтой или с оружием. Он всегда бездельничал, или играл с кроликами, или выводил из себя Лань Цижэня, или дурачился с «зеленью». Он нисколько не походил на того «тёмного властелина», каким его расписывали. Талисманы в его руках она тоже увидела впервые лишь сегодня, когда он поставил защитный барьер, хоть все и говорили, что он непревзойдённый мастер талисманов.       — Скоро всё кончится, — проронил Лань Сичэнь.       Трель оборвалась неожиданно, наступила зловещая тишина. Всплеск энергии неизвестного происхождения разорвал чёрный туман в клочья и развеял его в ничто. Лань Сичэнь снял барьер и, прикрыв глаза, прислушался. Иньская энергия пропала бесследно, печать была восстановлена. Лань Сичэнь не знал, что его ждёт в павильоне, и предпочёл бы пойти один, но госпожа Юйцинь категорически отказалась возвращаться, не узнав, что произошло с Цзинь Гуанъяо.       — Держитесь позади меня, — велел Лань Сичэнь.       Лань Сичэнь не возражал, что она держалась за его локоть, госпожа Юйцинь сочла это хорошим знаком. «Если удастся поговорить всем троим, — подумала она, — он непременно поймёт. Кажется, он достаточно остыл, чтобы выслушать то, что я собиралась ему сказать».       У павильона Лань Сичэнь невольно приостановился и прислушался. Тишина, тогда как он думал, что услышит голоса Цзинь Гуанъяо и Вэй Усяня. Нехороший знак. Он высвободил руку, первым взошёл на крыльцо и перешагнул через порог павильона. С губ его сорвалось невнятное восклицание.       Цзинь Гуанъяо лежал на кровати навзничь, лицом — белее снега, но на его коже уже не было чёрных изломов. Грудь его слабо шевелилась дыханием. Вэй Усянь лежал ничком у стола, в тёмно-красной луже, без признаков жизни. Госпожа Юйцинь, вошедшая следом за Лань Сичэнем, вскрикнула и закрыла рот ладонями.       — Он мёртв? — выдохнула она.       — Что я скажу Ванцзи… — сдавленно произнёс Лань Сичэнь, опускаясь возле Вэй Усяня на колено и переворачивая его.       — Ничего, — отозвался Вэй Усянь глухо. Он сбросил руку Лань Сичэня, сел сам, закашлялся. По его подбородку текла кровь, глаза казались запавшими и очень глубокими.       — Молодой господин Вэй…       — Я в порядке, — возразил Вэй Усянь и наотмашь провёл по губам рукой. — Немножко не рассчитал силы, только и всего.       — В порядке? — воскликнула госпожа Юйцинь. — Вы сидите в луже собственной крови и уверяете, что вы в порядке?       — Не забывайте, кто перед вами, — возразил Вэй Усянь и почти без усилий поднялся. — Сюнчжан, Лань Чжаню об этом знать не обязательно. Он вернётся в Облачные Глубины только через пару дней, я успею восстановиться.       — Вы… никогда не использовали столько сил… для печати, — выдавил Лань Сичэнь. — Что изменилось?       — Ляньфан-цзунь сглупил, — уклончиво ответил Вэй Усянь, глазами указывая на госпожу Юйцинь. — Подробностей я не знаю, расспросите сами, когда очнётся. А я, пожалуй, вернусь в Цзинши.       — Молодой господин Вэй, вы не сможете пройти лабиринт в таком состоянии, — взволнованно возразил Лань Сичэнь.       — А кто сказал, что я собираюсь в лабиринт? — ухмыльнулся Вэй Усянь, сунул руку за пазуху и… исчез.       Госпожа Юйцинь опять вскрикнула, Лань Сичэнь поражённо смотрел на пустое место, где только что стоял и откуда исчез Вэй Усянь.       — Как… как он это сделал? — выдавила госпожа Юйцинь.       Лань Сичэнь сделал неопределённый жест:       — Каким бы он вам ни казался, это всё-таки Старейшина Илина. Никто точно не знает, на что он способен.       Он тряхнул головой, подошёл к кровати, на которой лежал Цзинь Гуанъяо, опустился возле неё на пол и сжал пальцы на запястье мужчины.       — Как господин Яо? — осторожно спросила госпожа Юйцинь, усаживаясь поодаль, за стол.       Лань Сичэнь, прикрыв глаза, слушал пульсацию. Сердце билось ровно, но тихо, пульс едва прощупывался, но энергия циркулировала по духовным каналам свободнее, чем раньше. Лань Сичэнь знал, что это невозможно: Иньское железо блокировало потоки энергии и поглощало их. Он свёл брови у переносицы, скользнул рукой под одеяние Цзинь Гуанъяо, трогая его бок. Камни были на месте, но он ясно ощутил изменения в Золотом Ядре мужчины: оно явно сгустилось. Лань Сичэнь отогнул край одежды, посмотрел на печати. Всего одна, но необычной формы. Она скорее походила на магический круг, чем на печать. Символы, теснящиеся по диаметру этого круга, были Лань Сичэню незнакомы. Кажется, Вэй Усянь применил какую-то неизвестную технику. Лань Сичэнь осторожно потрогал печать, ощутил ладонью очень мощный энергетический импульс и догадался, что эта печать не просто сдерживает Иньское железо, но и аккумулирует излучаемые им потоки тёмной энергии, чтобы перенаправить их… куда? Для таких целей использовали артефакты, но рядом с Цзинь Гуанъяо не нашлось ничего, похожего на артефакт.       — Должно быть что-то ещё… — пробормотал Лань Сичэнь.       — Господин Сичэнь, я хотела сказать вам…       Лань Сичэнь чуть повернул голову в её сторону, и госпожа Юйцинь, приободрившись, начала:       — Не стоит упрекать этим господина Яо, когда он очнётся. Это была моя идея…       — Госпожа Юйцинь, — прервал её Лань Сичэнь, — давайте оставим этот разговор… ненадолго. Сейчас я ни о чём другом думать не могу. Когда А-Яо очнётся… Мы поговорим об этом позже. Я отведу вас обратно.       Он встал, подал ей руку. Она подчинилась. Пока Лань Сичэнь выводил её из лабиринта, госпожа Юйцинь поглядывала на него, пытаясь считать его мысли и настроения. Он был слишком встревожен, чтобы думать о чём-то ещё, в этом причина, а не в том, что он испытывает к ней отвращение или неприязнь после её признания.       После Лань Сичэнь вернулся в лабиринт, сел возле Цзинь Гуанъяо и, осторожно взяв его руку в ладони, стал ждать, когда он очнётся. Грудь Цзинь Гуанъяо слабо колыхалась дыханием, и ещё очень не скоро краска начала возвращаться на лицо. Три четверти суток прошло, прежде чем веки его задрожали и приоткрылись.       — А-Яо? — с трепетом позвал Лань Сичэнь.       Цзинь Гуанъяо дрогнул всем телом, крепко зажмурился на пару мгновений, после открыл глаза и посмотрел на Лань Сичэня.       — Эргэ, — еле слышно выговорил он.       Лань Сичэнь издал вздох облегчения и уткнулся лицом в его грудь.       — А-Яо, — со стоном сказал он, — что ты со мной делаешь!..       Он встрепенулся, обхватил лицо Цзинь Гуанъяо ладонями и покрыл его лицо быстрыми поцелуями. Цзинь Гуанъяо опять зажмурился.       Несколько успокоившись, Лань Сичэнь выпрямился, сложил руки на коленях и проронил строго:       — А-Яо.       — Да, эргэ? — отозвался Цзинь Гуанъяо.       — Пообещай мне, что больше никогда так не сделаешь.       — О чём ты, эргэ? — удивился Цзинь Гуанъяо.       Лань Сичэнь нахмурился:       — Ты ведь пытался управлять Иньским железом, но что-то не заладилось, так?       Цзинь Гуанъяо едва заметно улыбнулся:       — Ошибся в расчётах. Иньское железо…       — Ничего не хочу об этом слышать! — прервал его Лань Сичэнь. — А-Яо, пообещай мне немедленно, что никогда больше не станешь пытаться его подчинить себе.       Цзинь Гуанъяо внимательно поглядел ему в глаза и сказал:       — Обещаю.       — А-Яо, ты дал слово, что больше не станешь мне лгать. Ты помнишь об этом?       — Да, эргэ.       — Ты собираешься сдержать слово?       — Да, эргэ.       — Значит, больше никаких экспериментов с Иньским железом.       — Да, эргэ… Ты ни одному моему слову не веришь, — с улыбкой сказал Цзинь Гуанъяо.       Лань Сичэнь вспыхнул.       — А что я должен думать? — пробормотал он. — Ты зациклился на том, что должен стать сильнее ради меня… А-Яо, мне не это нужно от тебя… А потом ещё и эта история с госпожой Юйцинь…       Лань Сичэнь осёкся, бросил на Цзинь Гуанъяо быстрый, испытывающий взгляд. Удивления на его лице Лань Сичэнь не обнаружил. Значит, Цзинь Гуанъяо был в курсе событий.       — Эргэ, кажется, ты хочешь что-то спросить у меня? — проговорил Цзинь Гуанъяо.       — Это подождёт. Ты только что очнулся, наберись сил и…       — Я в порядке, я могу разговаривать. О чём ты хотел спросить?       Лань Сичэнь сделал глубокий вдох, выдохнул и сказал:       — Госпожа Юйцинь беременна. Она сказала, что этот ребёнок от тебя.       — Вот как? — неопределённо отозвался Цзинь Гуанъяо.       — А-Яо… это… правда? — с запинкой спросил Лань Сичэнь.       — Полагаю, что так, — задумчиво сказал Цзинь Гуанъяо.       — А-Яо… ты… — с трудом выдавил Лань Сичэнь, — ты испытываешь к ней романтические чувства? Или она к тебе?       С губ Цзинь Гуанъяо сорвался смешок.       — Эргэ, сомневаюсь, что госпожа Юйцинь вообще способна на романтические чувства, — возразил он. — Что же до меня… Эргэ, ты единственный человек на свете, к кому я вообще хоть что-то чувствую.       — Тогда… почему? — с болью спросил Лань Сичэнь.       — Это была не моя идея. Изначально я был против, — сказал Цзинь Гуанъяо. — Твой взгляд… Не веришь мне? Так и было. Госпожа Юйцинь умеет убеждать. Признаюсь, доводы её показались мне…       Лань Сичэнь прикрыл глаза. По его лицу разливалось болезненное выражение.       — …способ укрепить эту странную связь, что возникла между всеми нами. Не пойми меня неправильно, эргэ. Я ничего не испытываю по отношению к ней.       — Но она тебе нравится, и ты ей нравишься, — бесцветным тоном возразил Лань Сичэнь, не открывая глаз.       — Да, — согласился Цзинь Гуанъяо, — но ведь и тебе тоже… Мне не стоило уступать ей, но мысль о том, что у нас с тобой будут общие дети, эргэ, оказалась слишком заманчивой.       — Общие дети… — невнятно повторил Лань Сичэнь.       — Мы сделали это четыре раза, после она перестала приходить. Значит, дитя было зачато… Эргэ, тебе решать, что с этим делать.       — Что ты имеешь в виду, А-Яо? — не понял Лань Сичэнь.       — Тебе решать, появляться на свет этому ребёнку или нет, — объяснил Цзинь Гуанъяо.       Лань Сичэнь почувствовал, как внутри него нарастает волнение.       — А-Яо, ты… Что ты такое говоришь! — вспыхнул Лань Сичэнь. — Ты думаешь, что я смогу поступить так… низко?       — Я всего лишь говорю, что выбор за тобой, эргэ.       Лань Сичэнь наклонился и опять уткнулся лицом Цзинь Гуанъяо в грудь:       — А-Яо… просто повтори это снова.       — Ты единственный, кого я люблю, эргэ, — сказал Цзинь Гуанъяо, ласково трогая его волосы пальцами. — Приязнь, которую я испытываю к госпоже Юйцинь, ничего общего не имеет с романтическими чувствами. Она сродни твоей к ней приязни, эргэ, ничего более. Я не хочу, чтобы ты воспринимал произошедшее как… измену.       — Этим я тебя попрекнуть не имею права, — покачал головой Лань Сичэнь. — Это ведь я женился и…       Он глубоко вздохнул и прижался лицом к груди Цзинь Гуанъяо крепче. Тот ласково продолжал ворошить его волосы.       — Тебе нужно успокоиться, эргэ, взвесить все за и против и принять решение, — сказал Цзинь Гуанъяо. — Возвращайся к себе, отдохни.       — А-Яо, я не оставлю тебя, — возразил Лань Сичэнь.       — Эргэ, — мягко сказал Цзинь Гуанъяо, — я в порядке. К тому же я дал слово… Но если тебе будет так спокойнее, то можешь обездвижить или усыпить меня до твоего возвращения.       — Прости, — виновато сказал Лань Сичэнь и приложил два пальца к его лбу.       Глаза Цзинь Гуанъяо закрылись, он погрузился в сон. Лань Сичэнь какое-то время сидел подле него, нежно водя ладонью по его щеке. Он уже знал, что скажет, что сделает, какое решение примет, но ничего из этого не имело сейчас для него значения. Лань Сичэнь просто смотрел на Цзинь Гуанъяо и радовался, что тот есть в его жизни.