* * *
Луи понятия не имеет как и почему, но одного их короткого разговора хватает, чтобы Гарри полностью забыл о всех имевшихся у него причинах оберегать своё личное пространство. После вечернего погружения он банным листом прилипает к Луи и начинает щебетать что-то о попавшихся им сегодня ловушках на омаров, а ещё о том, что так делать очень некрасиво, что это неуважение к природе, но просто может быть, что на самом деле люди поступают так от отчаяния и нехватки денег. Неуважение к природе. Возможно, лицо Луи аж перекосило от того, как сильно он старается сдержать нежную улыбку. Всё становится в разы хуже, когда Гарри переключается на Зейна, рассказывая ему о черепахе, за которой они достаточно долго наблюдали, и искренне удивляясь тому, что у кого-то может возникнуть желание попробовать на вкус кусочек коралла. Но он тут же добавляет, что то, насколько разными могут быть вкусы, просто невероятно и вот, например, существуют люди, которым не нравятся фрукты, и хотя Гарри их совершенно не понимает, всё равно круто, что мир так разнообразен. — Круто, — спокойно повторяет Луи, честно изо всех сил пытаясь скрыть в своём голосе даже малейший намёк на улыбку. Ему это с блеском не удаётся. Отчасти из-за того, что появившаяся у него возможность безнаказанно ерошить волосы Гарри немного отвлекает. Зарываясь пальцами в пряди, Луи их оттягивает и выпрямляет, но они тут же, пружиня, возвращаются в привычное кудрявое состояние. Он в курсе, что Зейн украдкой бросает в их сторону многозначительные взгляды, но ему плевать. Ещё сильнее ему плевать на то, что о них подумают остальные гости, разместившиеся на палубе бота. Слушайте, Найл ведь заказывал для Гарри обслуживание по высшему разряду, так? Луи всего-навсего рад ему услужить. Когда они наконец возвращаются, мир окутывает туманная дымка дождя. Лиам и Найл дожидаются их у дайвинг-центра, спрятавшись под навесом из крепко переплетённых лоз страстоцвета, укрывающим от дождя деревянный стол и скамейки. Вместе разложив всё оборудование по местам и наполнив акваланги, они выдвигаются в сторону посёлка, собираясь поужинать в каком-нибудь пабе. В итоге они устраивают драку едой, и очень может быть, что зачинщик — Луи, но этого никто не сможет доказать. Как бы там ни было, он предлагает Гарри слизать с его щеки майонез, а тот смеётся и пихает Луи в грудь, после чего крепче к нему прижимается и вытирает лицо салфеткой. — Нужно тут убраться, — говорит он, ни к кому конкретно не обращаясь. — А то это будет нечестно по отношению к официанткам. Луи приобнимает Гарри за талию и, зарываясь носом в его волосы, вдыхает запах дождя, солнцезащитного крема и летнего тепла.* * *
— В пустых гостиничных номерах скучно, — заявляет Гарри накануне вечером, так что Луи не очень-то удивляется, когда, выползая утром из своей комнаты, натыкается на них с Бегемотом, свернувшихся калачиком и мирно спящих на их бугристом диване. Кот, познакомься с котёнком. Проходя мимо, Луи проводит указательным пальцем по щеке Гарри, но тут же отдёргивает руку и замирает. Это неправильно. И ещё жутковато. Дыхание Гарри остаётся всё таким же медленным и ровным. Примерно минуту Луи так и стоит над ним, изучая чёрные ресницы, отбрасывающие тень на загорелую кожу, и впадинку между ключицами, открывшуюся из-за сползшего на пояс одеяла, но потом всё-таки заставляет себя оторвать взгляд и идёт на кухню, оборудованную в углу комнаты. И только когда чайник гордо свистит, оповещая об успешно выполненной работе, Гарри наконец просыпается, вздрагивая и чуть не падая с дивана. Потревоженный движением Бегемот спрыгивает на пол и спешит к Луи, явно рассчитывая на то, что за перенесение таких неудобств полагается его погладить и накормить завтраком. Может, даже налить ему миску молока. — Ты что, готовишь чай? — доносится с дивана, а в голосе Гарри слышится густая, приятная хрипотца, оставшаяся после сна. — Пожалуйста, скажи, это у тебя там чай. — Это у тебя там чай, — попугайчиком повторяет Луи. — Обхохочешься, — бормочет Гарри, поднимаясь на ноги. — Сделай мне чай, пожалуйста. На нём нет ничего, кроме облегающих чёрных боксеров, любезно избавляющих Луи от необходимости включать воображение, и нет, легче от этого не становится. Луи хочет себя убить. Но вместо этого отворачивается, собираясь отыскать им две чистые чашки. — Чтоб ты знал, — бросает он через плечо, — нечестно с твоей стороны о чём-то меня просить, стоя в одних трусах. Можешь так не делать? Гарри подходит ближе, ступая босыми пятками по каменному полу. — Если я скажу, что обычно сплю голый, тебе станет легче? Ладно. Теперь он просто издевается. — А тебе станет легче, если я вылью кипяток тебе на голову? — вежливо спрашивает Луи, и, повернувшись, замечает, что Гарри улыбается. — Чего смешного? Гарри придвигается совсем близко и опускает подбородок Луи на плечо, опаляя его кожу горячим дыханием. Его низкий голос приятно гармонирует с серым утренним светом. — Ты сам сказал, чтобы я попробовал флиртовать. — Флиртовать — пожалуйста. Доводить меня до самоубийства — спасибо, не надо. Внезапно Гарри выпрямляется. — Блин, прости. Я не хотел… Ничего такого. — Он уже хочет отступить на шаг, но Луи успевает схватить его за руку и притянуть ближе, приобнимая за талию. Гарри неуверенно таращится на Луи, широко распахнув глаза, и тот тяжело вздыхает. — Гарольд. Гарри. — Он улыбается, пихая его ногу своей. — Пора бы тебе уже знать, что я просто люблю жаловаться. Я это не всерьёз, ладно? Я от этого кайфую, так что не нужно так со мной осторожничать. — Прости… — снова начинает Гарри, но Луи его прерывает: — Не извиняйся. Гарри улыбается ему в ответ, и Луи обращает внимание на его крупные черты лица: слишком полные губы, слишком глубокие ямочки, слишком большие глаза и слишком широкий нос, и будь на его месте кто угодно другой, Луи бы скорее думал, что это немного перебор. Но Гарри выглядит хорошо, всё в нём выглядит хорошо: от его длинных, немного косолапых ног до больших изящных рук и голоса, который слегка грубее и ниже, чем от него ожидаешь. Вполне возможно, что когда вселенная создавала Гарри, её главной целью было жестоко и с наслаждением посмеяться Луи в лицо. — Ладно, — отвечает Гарри, задумчиво склоняя голову и поджимая пальцы на ногах. Должно быть, приняв какое-то решение, он прижимается к Луи как раз в тот момент, когда тот тянется за чашками. — Ладно, не буду. Просто… Наверное, я просто толком не понимаю, что нужно делать. С пятнадцати лет. Он встречался с одним единственным парнем с пятнадцати лет. Это едва ли укладывается у Луи в голове. Он сам совершил каминг-аут в шестнадцать, а после того, как его первый и единственный парень переехал, увлёкся экспериментами со всеми хоть сколько-то привлекательными желающими, с радостью узнавая много нового о своём собственном теле. По правде сказать, отчасти его энтузиазм мог быть способом уйти от проблем — его маленький родной город оказался не готов к тому, что капитан местной футбольной команды окажется геем. Да неважно, Луи оставил это в прошлом. Оставил в прошлом размышления над тем, как бы всё сложилось, если бы он не встретил Дина и остался в шкафу. В далёком, далёком прошлом. Он берёт в руки чайник и разливает кипяток по чашкам, которые по очереди протягивает ему Гарри, затем добавляя в каждую чайный пакетик. Луи больше нравится это делать в обратной последовательности, но и на компромисс он тоже может пойти, не подумайте ничего такого. Он отходит от Гарри и достаёт третью чашку, тоже наполняя её водой, и размешивает в ней ложку растворимого кофе. Хотя он всё ещё считает, что это одна из самых ужасных привычек Зейна. — Так вот, — обращается он к Гарри после затянувшейся паузы, которая могла бы показаться слишком долгой в любое другое время суток, но не сейчас. Сейчас, когда мир вокруг них только просыпается, она кажется в самый раз. — Если ты и правда не знаешь, что нужно делать, то я с радостью дам пару советов. Скажем так, поделюсь своим богатым жизненным опытом. Гарри фыркает. — Так ты, значит, больше даёшь, а не принимаешь? И упустить такую возможность? Серьёзно, как Луи может себе это позволить? В том-то и дело, что никак. — Тебе правда интересно? — Он играет бровями и наклоняется, делая губы уточкой. Вполне возможно, сейчас он похож на безумного эльфа, но раз уж это заставляет Гарри широко улыбнуться, а его глаза — засиять, то и бог с ним. — Потому что, видишь ли, я человек разносторонний. Если ты понимаешь, о чём я. Смех резко вырывается прямо у Гарри из груди, отчего он запрокидывает голову, а в уголках его глаз собираются морщинки. — Боже правый. Забудь, что я спросил. — Но ты ведь правда спросил, — напоминает Луи, неприлично долго не отрывая взгляда от его рельефного и дрожащего от смеха живота. У Гарри, конечно, нет пресса Лиама, но мышцы всё равно заметно проступают под кожей, и Луи невольно размышляет над тем, как Гарри смотрелся бы в постели. Как бы эти мышцы напрягались, если бы Луи отсасывал ему, приказав не шевелиться, и как бы Гарри отчаянно старался не ослушаться, от чего бы его руки и бёдра мелко дрожали. Боже, так только хуже. Луи вручает ему чашку с кофе. — Если разбудишь Зейна, сделаю тебе тост. — Это вершина его кулинарных способностей, но Гарри не обязательно об этом знать. По крайней мере до тех пор, пока они не проснутся в обнимку в одной кровати, грязные и удовлетворённые, а Луи не попытается приготовить ему завтрак в постель, что у него не получится даже при всём желании. Какого хера. Какого, мать твою, хера. Завтрак в постель, серьёзно? Внезапная вспышка паники заставляет Луи стиснуть зубы и, быстро пихнув чашку Гарри в руки, отступить на шаг. Гарри наклоняет голову. Он по-прежнему широко и открыто улыбается, всего лишь стоя на одном месте в этих обтягивающих боксерах и… просто пиздец. — В чём подвох? — В том, чтобы разбудить Зейна, — спокойно отвечает Луи, отворачиваясь и опускаясь на корточки перед холодильником. В лицо ударяет холодный воздух, и на секунду он прикрывает глаза, вслушиваясь в нежное пение птиц и шум океана, звучащий сегодня отчётливее, чем всю прошлую неделю. Наверное, волны сейчас высокие, быстрые, и о-о, вот Лиама ждёт веселуха с его новичками. — Это что, так сложно? — слышит он за спиной вопрос Гарри. — Разбудить Зейна. Не убьёт же он меня? В ответ Луи безрадостно смеётся. Оглядываясь через плечо на Гарри, он замечает, что тот пялится на его задницу. Просто чтобы проверить, не померещилось ли ему, Луи медленно поднимается на ноги и выше подтягивает плавки, убеждаясь, что взгляд Гарри прослеживает это движение. Очень славно. — Так ты собираешься будить Зейна или мне ещё сто лет подождать? — максимально дружелюбно и вежливо интересуется он, и Гарри заметно вздрагивает. Очень славно. — Уже иду, — объявляет Гарри. Резко поворачиваясь, он случайно проливает немного кофе себе на руку и тихо ругается. Луи даже заметить не успевает, как оказывается рядом и, забрав у него чашку, осматривает ладонь на наличие ожогов. Кожа немного покрасневшая, но выглядит нестрашно. — Под холодную воду? — предлагает Луи, но Гарри лишь качает головой. — Не, всё норм. — Он не пытается высвободить руку, и спустя пару секунд Луи самому приходится её отпустить. Его шея словно горит, и он проводит рукой по волосам и отходит от Гарри. Они молчат, а затем Гарри снова берёт в руки кофе и идёт к комнате Зейна, тихо стуча в дверь. Так же тихо он поворачивает ручку и входит внутрь. Ну что ж, удачи ему. По утрам Зейн разговаривает только на языке насилия. Вот только уже спустя три минуты Гарри возвращается со слегка самодовольной улыбкой на лице, а следом за ним выходит вполне проснувшийся Зейн. Луи едва не роняет тарелку с четырьмя дымящимися ломтиками хлеба, которую как раз собирался отнести на террасу. Мало что в этой жизни он принимает как должное, но всё же существуют некоторые неопровержимые истины: рыба-игла безумно милая, чай обладает целительной силой, а Зейна невозможно поднять до полудня меньше, чем за десять минут, и не угрожая ему при этом телесными повреждениями. — Как? — Он даже не пытается сгладить недоверие в своём голосе. — Гарри, ты что, волшебник и мне не сказал? Как ты мог такое скрывать? Гарри пожимает плечами. — Я просто сказал ему, что ты делаешь тосты? — И раз уж пожар на кухне неизбежен, я решил, что лучше мне в этот момент не спать, — добавляет Зейн. Вот так и закончились все попытки Луи скрыть, что готовит он не лучше какого-нибудь дождевого червя или любого другого существа, которого природа не наделила противопоставленными большими пальцами. — Меня несправедливо оскорбляют. — Он выставляет вперёд тарелку, словно какой-то трофей. — Видишь, вот тосты. Идеально поджаренные тосты. — Даже не знаю, — медленно тянет Гарри. — На мой взгляд снизу черноваты. Так что, скорее, идеально подгоревшие. И, раз уж Гарри это упомянул, в воздухе и правда витает запах подгоревшего хлеба. — Тебя никто не спрашивал, — говорит ему Луи, — так что будь добр, отъебись. Гарри смеётся, и этот звук оседает у Луи в животе чем-то тёплым и текучим, словно молоко с мёдом. Разница между тем замкнутым Гарри, с которым он познакомился три дня назад, и тем, что стоит перед ним сейчас, — невероятная. Всего каких-то три дня. Ладно, сейчас уже утро четвёртого, но кто считает? Уж точно не Луи. — Пойду разбужу Лиама с Найлом. — Зейн зевает и, почёсывая бедро, направляется в сторону комнаты Лиама. — Только глаза не забудь завязать, — кричит ему в след Луи, и Зейн лишь показывает в ответ средний палец, даже не удостоив его взглядом. — У тебя нет права голоса, Томмо. Никакого. — Это он о чём? — Гарри задерживается, чтобы прихватить с собой молоко, масло и мёд, которые Луи специально для этого достал, а затем следует за ним на террасу. Расставив всё это на столе, он занимает место в шезлонге и осторожно тычет пальцем в плетёный навес, будто проверяя, не рухнет ли тот ему на голову. А такое вполне может случиться. — Кто о чём? — спрашивает Луи. — Зейн. Когда он сказал, что у тебя нет права голоса. Луи не стесняется того, что любит секс. Секс — это прекрасно, это замечательно, и Луи мог бы привести целый список аргументов, почему секс — это хорошо, естественно и полезно для здоровья. Но почему-то ему всё-таки не хочется обсуждать с Гарри историю своих перепихонов. — Зейн сам не знает, что несёт, — отвечает он, — как обычно. — С этими словами он возвращается в дом за следующей порцией тостов, тем самым эффектно заканчивая разговор. Как раз к этому времени из комнаты Лиама выползает Найл, и когда Луи возвращается ещё с четырьмя кусочками хлеба (ни одного подгорелого, спасибо большое), тот уже сидит в шезлонге рядышком с Гарри. Луи старается не думать об этом. Не то чтобы за ним закреплено право на утренние обнимашки. Едят быстро, потому что времени до того, как Лиам должен быть на пляже, а Зейн и Луи — у дайвинг-центра, совсем немного. Но это всё равно весело: Зейн и Лиам строят теории о следующем фильме Марвел, Луи пытается доказать им, что эти теории — полная чушь, Гарри и Найл дерутся за последний тост, а Бегемот сидит рядом и не отрывает от них зелёных глаз в надежде, что какая-нибудь крошка свалится на пол. Украдкой Луи отщипывает маленький кусочек бекона и опускает его под стол. Подняв голову, он замечает, что Гарри смотрит на него с весельем во взгляде. «Кот не мой», — одними губами произносит он, и Гарри качает головой и лучезарно улыбается, сверкая зубами. Спустя несколько слишком долгих ударов сердца Луи отводит взгляд.* * *
— Погоди секунду. — Даже не раздумывая, Луи хватает Гарри за талию, притягивает ближе и опускается перед ним на колени. И только когда промежность Гарри оказывается прямо перед его лицом, он понимает, что… оу. Э-э. Он бросает на него взгляд из-под опущенных ресниц, отмечая, что Гарри, разинув рот, пялится в ответ. — Твой грузовой пояс, — запоздало объясняет Луи. — Он… Так он с тебя слетит. — И господи, не то чтобы он не мог поправить его стоя. Он расстёгивает пряжку, ненароком задевая костяшками пальцев обтянутый неопреном живот Гарри, затем туже затягивает пояс и снова его застёгивает. Гарри стоит как вкопанный. Одна его рука крепко впивается в борт, и Луи не уверен, дышит ли он вообще. Бот плавно покачивается на волнах, и к горлу подступает тошнота. Вскочив на ноги, Луи поспешно отступает на шаг. — Порядок? — спрашивает он, и его голос звучит выше обычного. Гарри кивает, избегая смотреть Луи в глаза. — Вот и славно, — торопливо отвечает тот. — Тогда надевай остальное снаряжение. Кел уже почти готов, и я тоже закончу где-то через минуту. При таких волнах лучше сразу же уходить под воду, так что никакого болтания на поверхности. Зейн высадит нас у буя, и мы сразу же начнём погружение. Все втроём. Не забудь держаться одной рукой за шнур, но не тяни. — Луи тараторит. Совершенно точно тараторит. — Просто не выпускай его из рук и как можно быстрее опускайся на глубину. Волны должны будут исчезнуть где-то метров через десять. Понял? — Понял, — эхом отзывается Гарри, и это настолько резко отличается от словесного поноса покинувшего рот Луи, что он с трудом подавляет вздох. Он может быть спокойным и уравновешенным, просто не сейчас. Просто не с Гарри, если точнее. Луи поднимает вверх большие пальцы. — Супер. Они все облачаются в экипировку, и Луи проверяет, открыт ли баллон Гарри, исправно ли работает его инфлятор и не застряли ли под его маской волосы. Гарри ведёт себя очень тихо всё время осмотра и, пожалуй, чересчур крепко сжимает плечо Луи, но это, наверное, из-за пьяного раскачивания бота. Скорее всего. Перед тем, как прыгнуть в воду, Гарри хватает Луи за локоть, крепко держась, а Кел следует за ними всего секундой позже. Их сразу же сносит течением. Луи гребёт в сторону буя, где, дождавшись остальных, ещё раз проверяет, всё ли в порядке, а затем жестом командует — вниз. Одной рукой легонько держась за шнур чуть выше ладони Кела, Луи уходит под воду. Затем он оглядывается через плечо и видит плывущего за ним Гарри — его глаза широко распахнуты, а во взгляде читается твёрдая решимость. Может быть, это самую чуточку очаровательно. Может быть.* * *
Гарри держит камеру Кела, пока тот тренирует правильный, как у Луи, контроль плавучести, свободный подъём с двадцати метров, и с девяти — запуск буя. И раз уж на этой тренировке Луи исполняет роль безвольной марионетки, предоставляя Келу полную свободу действий, у него есть куча времени, чтобы наблюдать за тем, как Гарри изучает корпус подводной камеры. Он так этим увлечён, что случайно набирает глубину, но всё-таки успевает вовремя это заметить и избежать столкновения со дном. Луи очень им гордится. В перерывах между проверкой показателей своего декомпрессиометра и оценкой работы Кела, он, не в силах сдержать улыбку, наблюдает за тем, как Гарри отчаянно старается поймать в кадр рыбу, но та слишком быстро уплывает, и он в итоге просто ограничивается снимками анемона, фотографируя его со всех возможных углов и смешно растопыривая в воде свои длинные конечности. Это правда до ужаса очаровательно. И то, что Луи в голову лезут подобные мысли, не может не беспокоить. Когда они все возвращаются на бот, Гарри с Келом, склонившись над маленьким экраном камеры, принимаются рассматривать получившиеся фотографии. Их качает на волнах, и если бы не задерживающаяся группа ребризёр-дайверов, они могли бы уже повернуть к берегу. Видимо, памятка о том, что длительность погружения не должна превышать семидесяти минут, прошла мимо этих идиотов. Как выясняется позже, Гарри стоило подождать прибытия на берег, а не кидаться смотреть снимки прямо на палубе. Потому что когда он заходит в кокпит, где Зейн с Луи обсуждают прогноз погоды на вторую половину дня, он весь бледный, а на его лбу блестят капли пота. Твою ж мать. — Мне что-то нехорошо, — говорит он, и это… и так очевидно, если честно. Луи подходит к шкафчику и, достав оттуда бутылку воды, передаёт её Гарри. — На вот выпей для начала. Вода должна немного помочь. Хватаясь руками за живот, Гарри скептически осматривает бутылку, и даже при таких обстоятельствах Луи не может не отметить, как несправедливо низко сидят жёлтые шорты на его бёдрах. — Что, всю? — Не всю, — отвечает Луи, и, блять, Гарри на самом деле выглядит неважно. Быстро кивнув Зейну, Луи хватает Гарри за запястье и выводит на нос бота, и тот безропотно следует за ним. — А теперь попей, — командует Луи, когда они останавливаются в тени кокпита. — Ещё тебе нужен свежий воздух. И смотри на горизонт. Гарри пару раз сглатывает, пошатываясь в такт волнам. Его глаза остекленели, над верхней губой выступили капельки пота, и Луи, облокотившись на стену кокпита, притягивает его к груди и опускает одну руку ему на талию. Он запоздало понимает, что это, возможно, переходит все границы, но сейчас у него нет времени об этом переживать. — Смотри на горизонт, — напоминает он, и Гарри наваливается на него, слегка горбя спину, будто пытаясь подстроиться под их разницу в росте. Луи не смотрит, вообще ни в коем случае не смотрит на то, как губы Гарри обхватывают горлышко бутылки. Нет, не смотрит. Потому что это было бы неправильно — Гарри ведь наверняка сейчас чувствует себя просто отвратительно. Луи и сам был на его месте. С трудом сделав несколько небольших глотков воды, Гарри бормочет: — Мне кажется, я умру. — Если это тебя утешит… — Луи постукивает пальцем по его тазовой косточке, и оу, ничего себе, ладно, он в самом деле прикасается к тазовой косточке Гарри. Кроме того голова Гарри лежит у него на плече, дурацкие кудри щекочут кожу, и в таком положении Луи даже не пришлось бы особо напрягаться, чтобы очертить губами линию его челюсти. Он не должен об этом думать. Он не должен был этого даже замечать. — Дело в том, — наконец продолжает он, — что да, сейчас тебе кажется, что ты умрёшь. И это первая стадия. На следующей стадии тебя настигнет осознание, что ну ёб твою мать, ты не умрёшь, а лучше бы всё-таки умер. — Вообще не помогает. — Несмотря на этот слабый протест, губы Гарри растягиваются в крошечной улыбке, которая почти сразу исчезает. Он пристально смотрит на горизонт и отставляет бутылку, его лицо всё ещё бледное. Оглянувшись через плечо, Луи замечает, что Зейн наблюдает за ним, наблюдает за ними через стекло кокпита. Луи быстро отводит взгляд. Может, вот так прижимать к себе Гарри не очень профессионально, но остальные гости находятся на корме, да и в любом случае Луи как-то насрать. — Да ладно тебе, это было смешно, — бормочет он, прижимаясь щекой к влажной коже Гарри, а затем осторожно, чтобы случайно не надавить ему на живот, сдвигается, удобнее устраивая их обоих. — Смотришь на горизонт? Гарри едва заметно кивает, и Луи слышит, как он рефлекторно сглатывает. — Хорошо, умница. Тут видишь ли, в чём проблема: до этого ты смотрел в камеру Кела, которая не двигалась, и теперь твоё тело в замешательстве, потому что чувствует, как двигается бот, как двигаешься ты, но это не соответствует тому, что видят твои глаза. Вот оно и недовольно. — Луи поддевает большим пальцем пояс его шортов, и Гарри выдыхает и прижимается ближе. Его голова запрокинута назад, веки полуприкрыты, и он смотрит прямо перед собой. — Фиговое у меня тело, — выдавливает он. — Хочу новое. — Позволь не согласиться. Мне это тело нравится. — Луи утыкается носом ему в щёку, и Гарри фыркает, а затем, поморщившись, снова устремляет взгляд вдаль, туда, где по небу несутся облака, между которыми то и дело прорываются голубые лоскутки неба. Если верить прогнозу погоды, ветер утихнет где-то к трём часам дня. — Оно слабое. — Гарри говорит так, будто он до глубины души оскорблён предательством собственного тела, и да, Луи хорошо его понимает. Его самого больше не укачивает, потому что он давно успел привыкнуть к морским волнам и отсутствию твёрдой почвы под ногами, но поначалу ему пару раз приходилось довольно плохо. — Оно просто немножко растеряно, — возражает он. — Кстати, тебе станет лучше, если проблюёшься. Поверь, я в этом разбираюсь. — Но я не хочу блевать. — Просто помни, что тебе от этого может полегчать. — Луи не оставляет ему времени на возражения и поднимает руку, дотрагиваясь пальцем до уголка его упрямо сжатых губ. Может, получится его отвлечь. — Но ладно, — продолжает он. — А теперь, Гарольд, я расскажу тебе об очень важном нюансе в дайвинге, который мы с тобой до сих пор не успели обсудить. Гарри издаёт невнятный вопросительный звук, и Луи опускает руку. — Как почистить свой гидрокостюм, — безмятежно начинает он, — после того, как ты в него пописал. Бросив на него мимолётный взгляд, Гарри вновь поднимает глаза к горизонту. — Ты ведь не серьёзно, правда? Это противно. Его голос всё ещё звучит вяло, но он всё же заметно окреп с тех пор, как Гарри нашёл Луи в кокпите. Луи прячет улыбку и снова сдвигается, вдруг слишком отчётливо осознавая, что Гарри к нему прижимается, что его задница упирается прямо Луи в промежность, и… нет, нет и ещё раз нет. Не то место, не то время. — Это абсолютно естественно, — возражает он, и нет, его дыхание совсем не сбивается, ни на секунду. — Всем нам нужно писать, Гарольд, никто от этого не застрахован. На самом деле я даже где-то слышал, что это улучшает состояние кожи и придаёт блеск волосам. — Мы что, правда обсуждаем пользу золотого дождя? — вздыхает Гарри, и в его голосе Луи мерещится слабый смешок. Он пытается сделать вид, что не прикусил только что свой язык. У него даже неплохо получается. Краем глаза Луи замечает, как из воды появляется красный буй, а следом за ним выныривает трое дайверов, и тут же Зейн заводит мотор и направляет бот в их сторону. Ну наконец-то. Через пятнадцать минут они уже причалят к берегу, и Гарри обязательно станет лучше, как только он почувствует под ногами твёрдую почву. — Давай во благо наших чисто дружеских отношений, — просит Луи, — отложим разговор о сексуальных фантазиях до тех пор, пока тебе не полегчает и ты не перестанешь прижиматься задницей к моему члену? Всё тело Гарри содрогается от смеха. Но вдруг, резко замерев, он бросается к перилам и перевешивается через них, а мышцы на его спине начинают резко сокращаться. Луи понимающе морщится. Вздохнув, он берёт в руки бутылку и, подойдя к Гарри, начинает гладить его по волосам, стараясь дышать через рот и не смотреть на его слезящиеся глаза. — Хэй, — шепчет он. — Осталось потерпеть совсем немного. Гарри через силу от него отворачивается. — Прости. Не смотри на меня. Выгляжу отвратительно. Луи гадает, нормально ли с его стороны находить некий подтекст в нежелании Гарри показываться ему в таком виде. Наверное, всё-таки нет. Учитывая то, как Гарри сейчас хреново, ему не стоило даже задумываться о подобной ерунде, боже, какой же он эгоист. — Ничего не отвратительно, — тихо возражает Луи, когда тело Гарри успокаивается и он просто замирает, прислонившись к перилам и тяжело дыша. — Я был на твоём месте и знаю, каково это. Тебе нечего стыдиться. На короткое время наступает тишина, наполненная лишь шумом океана и криками с палубы, куда наконец забираются отставшие ребризёр-дайверы. Гарри выпрямляется, и теперь он выглядит немного лучше. Вытерев ладонью лицо, он приобнимает себя одной рукой, а другой принимает протянутую Луи бутылку. — Спасибо. — В кокпите есть жвачка, — сообщает Луи. — Принести? Гарри отвечает не сразу: — Ты просто чудо, ты в курсе? Луи удивлённо вскидывает брови. — В тебе морская болезнь говорит, что ли? Это же просто жвачка. Ему даже кажется, что Гарри сейчас ответит. Но тот вдруг закашливается и снова перевешивается через перила, стараясь вдыхать медленно и осторожно. Луи тянется к нему и опускает руку ему на плечо, держа её там до тех пор, пока Гарри не восстанавливает равновесие. — Смотри на горизонт, — напоминает Луи, Гарри кивает и сжимает губы в тонкую линию, прикладывая бутылку к своей щеке. Отпуская его плечо, Луи разворачивается и направляется за жвачкой в кокпит. Он целенаправленно не смотрит в сторону Зейна.* * *
— Ничего не хочешь мне сказать? — спрашивает Зейн, как раз когда Луи, накинув на одно плечо жилет с аквалангом Гарри, который бьёт его по спине с каждым шагом, уже собирается сойти с бота на деревянный пирс. В тоне Зейна отчётливо слышится нотка любопытства, и на самом деле в глубине души он обожает совать нос в чужие дела, сколько бы ни пытался утверждать обратное. Плюс ко всему, он относится к тому невыносимому типу сплетников, которые перемывают другим косточки всегда с этим заботливым выражением на лице и исключительно из добрых намерений. В последний раз когда Луи на это купился, весь персонал отеля ржал над его новым любовным похождением. Ладно, по правде сказать, смеялись они не столько над ним самим, сколько над гостем, который навернулся, выбегая из комнаты Луи в неожиданном приступе гей-паники. Хороша была картина: парень во весь рост растянулся на полу со спущенными до лодыжек трусами и брюками. И если уж быть совсем честным, Луи и сам хихикал, рассказывая эту историю Зейну, так что нельзя сказать, что он взял с него слово об этом молчать. — Не хочу ли ничего тебе сказать? — протяжно переспрашивает Луи. Он ухмыляется. — Что ж, дорогуша. Раз уж ты спросил, то должен признать — красный очень, очень тебе идёт. Смотришься в нём просто сногсшибательно. Зейн наваливается на стену кокпита и складывает на груди руки. — Ты тащишь акваланг Гарри. Так-так. И это очко достаётся Капитану Очевидность. — Да. Потому что его укачало. — Пожав плечами, Луи просовывает другую руку в свободный рукав жилета. Он ему немного великоват, и Луи невольно задумывается о том, как бы на нём смотрелась какая-нибудь из футболок Гарри. Он бы наверняка в ней тонул, а ткань свободно бы висела на его теле. Но это так, просто случайный поток мыслей. Это ничего не значит. — А Гарри сказал, что он норм, — отвечает Зейн, и да, разумеется, Гарри так сказал, хотя кожа вокруг его носа всё ещё была очень бледной, а на лице читалось такое откровенное облегчение, когда он наконец сошёл на пирс и мир вокруг перестал раскачиваться. Может, Луи и знает Гарри всего-то пару дней, но он нисколько не удивился, когда тот запротестовал, едва заслышав предложение, никого не дожидаясь, идти одному в дайвинг-центр, там взять из холодильника колу и немного полежать. Хотя в конце концов он всё-таки согласился. — Что ж. — Луи улыбается. — Должен признать, Гарри даже больше чем просто норм. Зейн едва заметно хмурится, а затем кивает. — Ладно, хорошо. Будь по-твоему. Но если вдруг захочешь поговорить, где меня искать — ты знаешь. «Да не о чем тут разговаривать», — решает про себя Луи. Серьёзно, он даже не знает, что Зейн имеет в виду — может, он просто накурился, пока остальные были под водой. Хотя вряд ли, конечно, Зейн стал бы вести себя настолько непрофессионально, но… Короче, неважно. Отсалютовав ему двумя пальцами, Луи отправляется в дайвинг-центр. Как и ожидалось, он находит Гарри растянувшимся на скамейке в тени лоз страстоцвета, сплетающихся над ним в арку, а на его коже играют блики робко выглядывающего из-за облаков солнца. Банка колы балансирует на его плоском животе, и что ж, теперь он просто-напросто выпендривается, не так ли? Закинув вещи Гарри в хижину, Луи усаживается на край стола, болтая ногами и слегка задевая носками Гарри. Приоткрыв один глаз, тот улыбается, и боже правый, Луи хотел бы его разрушить. Хотел бы оставлять тёмные отметины по всему его торсу, хотел бы видеть его открытое лицо, слышать его прерывистое дыхание и слабый голос, умоляющий Луи позволить ему кончить, и… и откуда в нём это, блять, взялось? Проблема в том, что это ненормально. Луи никогда ни на ком не зацикливается. Обычно он просто кладёт глаз на какого-нибудь симпатичного парня и либо трахается с ним, либо, если тот не заинтересован, оставляет в покое. Он реалист и прекрасно понимает, что нет вообще никакого смысла привязываться к тому, кто уедет уже через пару недель. И теперь… ну. Теперь вот в жизни Луи появился Гарри. Хотя это, конечно, нихрена не значит. И значить не должно. — Привет, — зовёт Гарри. В мерцающем солнечном свете его глаза кажутся нежно-зелёными. — И тебе привет, — отвечает Луи. Наклонившись, он забирает колу с его живота, делает глоток и ставит обратно. — Итак, может, тебе стоит пропустить вечернее погружение и побыть пока на твёрдой земле? А то Зейн там весь извёлся. — Но как же? За весь день всего один раз, что ли? — Было бы Гарри семь, Луи сказал бы, что он дуется. Хотя, к чёрту, Гарри совершенно точно дуется. — Хм-м, — тянет Луи, поднимая ноги на стол и садясь по-турецки. — Вот ты сейчас спросил, и я вдруг вспомнил, что обещал тебе ночное погружение. Гарри так быстро садится, что кола падает с его живота. Он пытается её схватить, но безрезультатно — банка выскальзывает у него из рук и шипящая коричневая газировка заливает гравий. Его внимание задерживается на образовавшейся луже не дольше секунды, а затем он вновь поднимает взгляд. На его сияющем лице больше нет и намёка на плохое самочувствие. — Бог мой, ты серьёзно? — Если пообещаешь меня слушаться, — соглашается Луи. И он не собирался этим ни на что намекать, но… вообще-то, очень даже собирался. Ухмыляясь, Гарри спускает ноги со скамейки и просовывает ладони между бёдер. Он щурится из-за яркого солнца. — Я вообще очень послушный. Ага. Похоже, Гарри тоже умеет намекать. — Правда, что ли? — тихо спрашивает Луи. — Кусаюсь, только если меня попросят, — кивает Гарри, кажущийся совершенно невинным, если бы только не блеск в его глазах. И, разумеется, если бы не коротенькие жёлтые шорты, прикрывающие лишь самое необходимое. Луи нравятся мужчины, уверенные в своём собственном теле. Что удачно, потому что ещё сильнее Луи нравятся голые мужчины. Склонив голову на бок, он смещается на столе и ловит Гарри в кольцо своих ног. Тот поднимает на Луи взгляд — пронзительный и ясный, не предпринимая никаких попыток освободиться. Осознание этого пьянит. И ещё создаёт проблемы, потому что Луи до сих пор в плавках, которые всё ещё не до конца высохли и из-за этого плотно прилегают к коже, вообще ничего не скрывая. Господи, в такой позе совсем не сложно представить, как Луи вбивается Гарри в рот, а Гарри, зажав руки между бёдрами, покорно его принимает. Так что да, проблемы. Особенно учитывая то, что вокруг ходят люди. Луи прочищает горло и томным низким голосом запоздало отвечает: — Я бы с радостью тебя попросил, но предпочёл бы, чтобы ты спрятал зубки. На мгновение шум океана в его ушах усиливается, а Гарри просто смотрит прямо на него, не моргая. Но затем с его губ срывается тихий смешок, и он отводит взгляд. — Придурок. Его щёки заливает восхитительный румянец, и Луи в голову закрадывается мысль о том, чтобы провести линию от уголка его глаза к губам и протолкнуть между ними большой палец. Боже, у них ещё даже не было секса, а Луи уже готов внести происходящее чуть ли не в первую десятку самых эротичных вещей в его жизни. Наверное, пора бить тревогу. Луи опускает взгляд и успевает заметить, как Гарри поправляет свой член в штанах, и пресвятой господи боже, у них точно будет секс. Очевидно, что это лишь вопрос времени и рано или поздно Гарри сдастся, не может же один только Луи чувствовать между ними эту потрясающую химию. Они будто реагенты, образующие взрывоопасную смесь, из-за которой взлетают на воздух лаборатории, а в газетах потом пишут о количестве жертв и соблюдении мер безопасности. Ну или что-то в этом роде. Когда их взгляды встречаются, Луи видит в глазах Гарри какую-то искорку — может, страха или неуверенности. Но потом Гарри отворачивается и поднимается со скамейки, и поскольку он всё ещё находится между ног Луи, на какое-то безумное мгновение их тела оказываются совсем близко — близко, близко, близко, да, ещё немного ближе, Матерь Божья. Он чувствует слабый укол разочарования, когда Гарри выпутывается из его ног и приседает, чтобы поднять упавшую банку колы. Ладно. Ладно. Значит, они снова просто друзья. Или даже лучше с заглавных букв: Просто Друзья. До тех пор, пока в какой-то момент они снова не забудутся… или, скорее, пока Гарри не забудется. А то Луи уже надоедает притворяться, что дело не в нём.* * *
Лицо Гарри кажется голубоватым в свете экрана его телефона. Какое-то время Луи просто наблюдает за ним со стороны, а затем натягивает на лицо широкую жизнерадостную улыбку и выходит из тени. — Часто тут отдыхаешь? — пропевает он. Даже не закончив печатать, Гарри блокирует телефон и поднимает взгляд. Практически в ту же секунду он становится ещё более напряжённым, чем был до этого. — Что-то случилось? На мгновение Луи замирает. Потому что как? Неужели Гарри каким-то образом удалось заметить, что Луи изо всех сил старается выбросить из головы все мысли о недавнем разговоре с матерью? Луи ведь не из числа тех, кого любой желающий может прочитать как открытую книгу. У него ничего на лице не написано. — Только то, что у меня впереди целый час наедине с моим любимым мальчиком, — запоздало отвечает он. Силуэт Гарри охвачен мягким светом солнечных ламп, окаймляющих пространство вокруг стола. Широко распахнув глаза, он молча изучает Луи пристальным взглядом, а затем его лицо вдруг озаряет понимание. — Твоей улыбке не хватает… морщинок возле глаз. Вот я и подумал, что что-то случилось. — Что ж, это… — Впечатляюще? Жутковато? Самую малость невероятно? — Занятно, — в конце концов решает Луи. — Очень занятное замечание. — Занятное, — мягко повторяет Гарри. На его губах появляется улыбка — милая, но также ясно дающая понять, что он не повёлся на эту чушь. — Не хочешь об этом поговорить? На языке так и вертится: «Спасибо, обойдусь». У Луи нет привычки плакаться каждому встречному о своих семейных проблемах — или, вернее, о своих проблемах с отцом. Но выражение лица Гарри такое искреннее, а тон такой осторожный и озабоченный, что с языка Луи в итоге срывается: — Может, позже. Пойдём для начала поныряем. Он надеется, что к тому времени, как они вылезут из воды, Гарри уже обо всём забудет.* * *
Луи берёт Гарри за руку и переплетает их пальцы перед тем, как они отключают свои фонарики. Он притворяется, что делает это только потому, что Гарри новичок и может запаниковать в темноте, а так он всегда будет знать, что Луи рядом. Рука Гарри обхватывает ладонь Луи практически целиком, и вау, ладненько. Есть над чем подумать. Какое-то время они просто ждут, привыкая к темноте, пока всё вокруг не начинает приобретать смутные очертания в мягком лунном свете, едва пробивающемся через толщу воды. Тогда Луи взмахивает свободной рукой, рисуя зигзаг, и след от его движения начинает искриться. Он чувствует, что хватка на его ладони усиливается, и сжимает пальцы в ответ, наблюдая за тем, как Гарри тоже взмахивает рукой, вызывая слабое свечение. Только когда вода просачивается ему под маску, Луи понимает, как широко он улыбается.* * *
Как только они выбираются из воды, Гарри начинает без умолку тараторить, и его слова путаются между собой ровно так же, как он сам путается в собственных ногах под тяжестью снаряжения. Он неуклюже заваливается на песок, но тут же поднимается, даже не сбиваясь с мысли: — Ты видел, Лу? Всё сверкало! «Лу», — про себя повторяет Луи. — Я тоже там был, — напоминает он, — если вдруг ты не заметил. И ещё я не слепой, Гарольд. — У него не выходит говорить серьёзно, как бы он ни старался, и его голос в итоге звучит мягко и ласково. Он останавливается, наблюдая за тем, как Гарри отряхивает колени от песка. — Но как? — спрашивает тот, выпрямляясь. — И что это вообще такое, и почему оно сверкает? Сверкает. Вода сверкает, и Гарри вместе с ней. Он размахивает руками, подчёркивая этим каждое своё слово, и так ярко сияет, будто светится изнутри. Луи бы смутился подобных мыслей, но ему так сильно хочется его поцеловать, что всё остальное отходит на второй план. Луи заставляет себя отвести взгляд и сосредотачивается на управлении собственными ногами и весе акваланга, который висит у него на спине. Впереди по пляжу он замечает проблески костра, а до слуха доносится отдалённое позвякивание гитары, едва различимое за шумом волн. — Это биолюминесценция, — отвечает он. — Не уверен, как это работает на молекулярном уровне, но точно знаю, что нужна она для отпугивания хищников. Некоторые ещё думают, что она приманивает более крупных хищников, которые охотятся на тех, что питаются ночесветкой. — Ну, в любом случае, это очень и очень круто. — Пока Гарри молчит, шагая следом за Луи в сторону дайвинг-центра, волны успевают один раз разбиться о песок. — Спасибо. Что показал. Луи так и хочется отшутиться, но искренность в голосе Гарри его останавливает. Он говорит лишь: — Всегда пожалуйста. Поворачивая голову, Луи уже собирается ему улыбнуться, но Гарри вдруг протягивает руку и едва ощутимо дотрагивается до его запястья. Прикосновение такое лёгкое, словно дуновение ветерка. — Так как, тебе уже лучше, да? Значит, Гарри не забыл. И, если подумать, он прав: нависшая над Луи после телефонного разговора туча теперь рассеялась, он наконец снова может дышать полной грудью, и всё из-за этого простого, искреннего счастья, которым лучится Гарри. — Да, гораздо лучше. — Он отпирает хижину и, на мгновение замешкавшись на пороге, добавляет: — Благодаря тебе. Спасибо. — Я-то тут при чём? — Гарри моргает, привыкая к яркому свету лампочки, и его бицепсы напрягаются, когда он опускает свой акваланг и алюминиевый баллон гулко ударяется об пол. Луи неосознанно задумывается о том, как часто он качается дома, есть ли у него абонемент в спортзал и играет ли он в футбол. Блять, как же Луи скучает по футболу. Не то чтобы он не может играть в него здесь: на острове, подарившем миру Криштиану Роналду, полным-полно футбольных полей. Вот только где-то глубоко в душе Луи всё равно всегда надеялся на попадание в какую-нибудь университетскую лигу, где бы более терпимо относились к чужим сексуальным предпочтениям, чем в его прежней команде. Любительские матчи между местными и сотрудниками отеля никак не тянут даже на относительно профессиональный уровень. — Очень даже при том, — отвечает он, и ему вторит стрёкот одинокого сверчка, засевшего где-то неподалёку. — Глядя на то, каким ты был радостным, я и сам вспомнил, насколько это на самом деле удивительно. А то со временем начинаешь забывать. — Да, наверное, это тоже может стать обычным делом. И ты можешь к этому, ну, привыкнуть. — Гарри опускается на скамейку и начинает стягивать с себя гидрокостюм. — Это как фотография над нашей кроватью… — Он вдруг осекается, а когда продолжает, его голос звучит гораздо тише: — Ладно, уже не нашей. Ну, ты понял. Конечно же. Но над ней всегда висела фотография — её сделал Энсел Адамс, очень известный фотограф. На ней… Она называется «Луна и Полукупол», на ней луна над горным утёсом в Калифорнии, и ей уже больше пятидесяти лет, и она вроде как… в детстве она мне очень нравилась, есть в ней что-то сильное. Из-за работ вроде этой я когда-то и захотел заниматься фотографией. Чтобы научиться ловить вот такие моменты. Неловкие попытки Гарри подобраться к сути его истории вызывают у Луи улыбку, но ему удаётся её скрыть. Он старательно не обращает внимания на инстинктивное побуждение Гарри назвать кровать «нашей», но всё же бросает взгляд на его лицо, убеждаясь, что он не выглядит грустным, когда исправляется. — Ну и вот, когда мы с Джейми переехали в эту квартиру, я потратил почти сотню фунтов на просто шикарную копию, хотя столько денег у нас в то время не водилось. Вот только совсем скоро я перестал её замечать. Вроде как так к ней привык, что на стене для меня будто бы было пусто, понимаешь? — Ага, это как с постерами, про которые ты потом забываешь напрочь. Или как с той уродливой лампой, которую Лиам приволок к нам в гостиную, а я теперь её даже не замечаю. — Краем глаза Луи успевает зацепить промелькнувший участок оголённой кожи. Он сосредотачивается на собственном гидрокостюме, сморщенными от воды пальцами расстёгивая молнию. Их окружает тишина, наполненная лишь шорохом ткани, пока они вытираются и переодеваются в обычную одежду. Затем Гарри робко, но серьёзно спрашивает: — Тебе не кажется, что то же самое происходит иногда с отношениями? Как будто ты настолько привыкаешь к человеку, что перестаёшь его замечать? Или даже не к человеку, а к самой идее отношений или, может, к желанию кого-то любить, а потом просто так привыкаешь к тому, что должен это чувствовать, что на самом деле чувствовать просто забываешь? Ого, а его мысли быстро завернули не туда. Луи встречается с Гарри взглядом, и в глубине души он очень хочет узнать о нём больше, хочет узнать каждую крохотную деталь о жизни Гарри с тем, кто так навсегда и останется для Луи лишь незнакомцем. Но в то же время ему не хочется знать об этом ничего. Отворачиваясь, он небрежно пожимает плечами. — Не то чтобы у меня богатый опыт в таких делах, так что… Не того ты спрашиваешь. — У тебя никогда не было отношений? — Гарри кажется действительно удивлённым. — Были одни, но очень давно. И, ну… — Луи открывает баллон в своём акваланге и ослабляет в нём давление, отчего стрелка на датчике дёргается, и воздух с тихим свистом начинает выходит наружу. — Он переехал до того, как это переросло во что-то серьёзное. — Оу, — тихо выдыхает Гарри, — понятно. — Тут он замолкает, принимаясь за свой собственный акваланг, и Луи невольно задаётся вопросом, не обидел ли он Гарри, отмахнувшись от него в тот момент, когда ему так нужно было хоть с кем-то поговорить. Луи даже не против быть этим кем-то. Опустившись на скамейку, он вытягивает ноги и шевелит пальцами. Под ногтем на большом пальце левой ноги у него застряла какая-то грязь, и почему он вообще обращает на это внимание? Какая ему, к чёрту, разница? — Хотя, — медленно проговаривает он, — пожалуй, у меня всё-таки есть мнение на этот счёт, я же вижу отношения других людей. Друзей там, к примеру. Или моих родителей. Рука, в которой Гарри держит гидрокостюм, так и замирает на полпути к вешалке, а сам он оборачивается. — Твоих родителей? Луи вздыхает. — Ладно, знаешь что? Наверное, тут не самое подходящее место для этого разговора, а то неопреном воняет, моющим средством и всё такое. Давай лучше пойдём сядем у костра, откроем по бутылке пива и тогда уже поговорим? Гарри выдыхает. Улыбается.* * *
После того, как они, что называется, культурно выпивают, Найл утаскивает Лиама с Зейном вместе с ним распевать песни у костра, где как обычно какая-нибудь Under the Bridge плавно перетекает в Let It Be. — Хорошо поют, — замечает Гарри с намёком на гордость. Кстати, и правда хорошо, и Луи улыбается с горлышком бутылки во рту. — Похоже, всё это пение Зейна и Лиама в душе наконец начинает приносить плоды. Ну то есть, они по отдельности там поют. Не одновременно. Гарри смеётся. — Стоит ли мне начинать волноваться за своего лучшего друга? — Он прижимается к Луи плечом и так и остаётся рядом: непоколебимый и смущающе близкий, осязаемый. — А ты, кстати? — Что я? — переспрашивает Луи. — Ты поёшь в душе? — У меня не очень получается. — Он опускает одну руку на плед и сжимает в кулак пальцы, отчего костяшки будто ненарочно касаются бедра Гарри. Отблески огня танцуют у Гарри на лице, и внезапно наступает момент, когда Луи оказывается совершенно им обезоружен — даже не только им, а всем: ритмичным шумом океана, проникающим в уши и кровь, ощущением бархатистого ночного воздуха на коже, золотыми бликами костра, пляшущими под веками каждый раз, когда он моргает. — Мне кажется, ты просто себя недооцениваешь, — тянет Гарри, и Луи приходится приложить усилие, чтобы вникнуть в его слова. — Тогда присоединяйся как-нибудь ко мне в душе, — отвечает он. — Чисто из научного интереса к правдивости моего заявления, разумеется. Гарри сдвигается, плотнее прижимаясь к Луи, и поднимает на него ясный взгляд. — А почему ты, кстати, не в универе? Ты прекрасно умеешь заговаривать людям зубы — ты бы справился. — Я и школу-то с трудом окончил, никого не убив, — говорит Луи. — Себя в первую очередь. Я слишком молодой и красивый, так что риск умереть со скуки — точно не для меня. — А ещё он просто устал от этих сплетен за спиной, от звания Того Самого Гея и от того, что о нём составляют мнение, даже не перебросившись парой слов. Плавали — знаем. Когда Гарри качает головой, его кудри щекочут Луи щёку, и когда это они оказались так близко друг к другу? И как у Гарри получается выглядеть так, будто он ничего не замечает, в то время как Луи имеет даже слишком полное представление о том, в каких местах они соприкасаются (плечи таз бёдра), потому что во всех остальных он ощущает какой-то странный холод. — Но в универе всё по-другому, — возражает Гарри. — Там, например, ты изучаешь только то, что тебе интересно — это уже большая разница. И ты по своей воле туда идёшь, а не по чьей-то указке. — Как скажешь. — Луи потягивает пиво, стараясь не оттолкнуть от себя Гарри, и делает вид, что даже не догадывается о направленном на них взгляде Зейна. — Так и скажу. — Гарри замолкает, прислушиваясь к Leaving On A Jetplane в очень динамичном исполнении Лиама и Найла. Они подхватывают строчки друг за другом, от смеха вокруг глаз Найла появляются морщинки, а Лиам никак не может перестать улыбаться, слыша, как он пропевает: «Поцелуй меня и улыбнись, скажи, что будешь ждать всю жизнь». — Найл так ему подходит, — бормочет Луи, стараясь говорить так тихо, чтобы только Гарри его услышал, и, когда тот вопросительно мычит, добавляет: — Ну, например, у Лиама есть эта привычка слишком грузиться по любому поводу, а Найл со своим беззаботным оптимизмом его отвлекает. И мне кажется, — он поворачивается к Гарри, чтобы оценить его реакцию, — в обратную сторону это тоже работает. — Работает. Лиам как бы помогает ему не рубить с плеча, относиться ко всему серьёзнее. Или хотя бы к чему-то. — Уголок губ Гарри слабо дёргается в намёке на улыбку, и он кажется абсолютно уверенным в своих словах. Будто нет никаких сомнений, что что бы там ни происходило между Найлом и Лиамом — это не просто что-то временное. Луи всерьёз начинает казаться, что Лиам — единственный, кого до сих пор гложут сомнения. — Как думаешь, — спрашивает Гарри, когда Найл громко хохочет, забывая петь, и исполнение Leaving On A Jetplane прерывается, — так всё и должно быть? В отношениях люди должны дополнять друг друга, а не… — Он глубоко и ровно вдыхает, не отводя взгляда от огня. — А не забывать, где заканчивается один и начинается другой? Луи не кажется, что они до сих пор говорят о Лиаме с Найлом. — Я думаю, что у всех по-разному. — Он притягивает левое колено к груди, и так, поскольку Гарри сидит справа, создаётся ощущение какой-то особенной открытости. Луи опирается на локоть и сосредотачивает взгляд на том месте, где его груди касается голая кожа предплечья Гарри. — Хотя бы потому, что все люди разные, у всех свои потребности, надежды и причуды. — Наверное, ты в чём-то прав. — Гарри двигает рукой, поднимая ко рту бутылку, но не пьёт сразу, а на какое-то время замирает, прижимая горлышко к губам. Луи совершенно точно пялится. Он закусывает щёку изнутри и отводит взгляд. — Хотя знаешь, думаю, всё же важно оставаться самим собой. Ничего не отвечая, Гарри делает большой глоток пива. Его молчание особенно выделяется на фоне смеха, доносящегося со стороны костра, где Найл хохочет громче всех, Лиам влюблённо на него смотрит, а Зейн, активно жестикулируя, рассказывает Нику и Элеонор о… да не важно, о чём. Ник уже чуть ли не слюни на него пускает. — Ну то есть, — наконец продолжает Луи, — думаю, в отношениях всё ещё очень важно иметь какие-то свои личные интересы, свой личный круг друзей, с которыми ты сам иногда видишься, а не превращаться в безвольный хвостик. Боже, как же глупо, должно быть, звучат эти абстрактные идеи из уст человека, чьи самые долгие отношения были ещё в школе и продлились всего каких-то четыре месяца. Однако Гарри смотрит на него с тем пристальным вниманием, которое мурашками оседает на коже Луи и вызывает в нём желание сделать всё, чтобы это внимание принадлежало только ему. Он готов и дальше выставлять себя идиотом, если Гарри продолжит так на него смотреть. Так что Луи говорит снова: — Может, это помогает, ну, знаешь, помогает не охладеть друг к другу, как с той твоей фотографией. Может, разные увлечения помогают снова и снова подогревать ваш интерес. Ну то есть… — Он улыбается и приобнимает Гарри, чувствуя на щеках тепло огня. — Хоть я и имею на любой счёт своё мудрое, обоснованное мнение, мне тоже в конце концов надоест слушать это же мнение от другого человека изо дня в день. Понимаешь? Гарри глубоко вздыхает, и Луи чувствует, как поднимаются его плечи. — То же самое случилось с твоими родителями? Луи вдруг становится холодно. — Нет, — резко отвечает он. — Не то же самое. Короткий кивок. Опустив глаза в землю, Гарри бормочет: — Прости. Не хотел лезть не в своё дело. Да блять. Ну разумеется он понял это так. — Нет, я не это хотел сказать. И я не хотел на тебе срываться. — Луи притягивает его ближе и обнимает крепче. К его удивлению, Гарри легко поддаётся и расслабляется в его руках, держа ладонь у Луи на бедре и играя мизинцем со швом его джинсов. И это… оу. Вот же блять. Голос Луи звучит немного выше, когда он продолжает: — Просто… Я не очень люблю много об этом говорить. В тоску вгоняет. Гарри спокойно и искренне улыбается. — И не надо тогда. Хорошо? Отставив в сторону свою опустевшую бутылку, он протягивает руку, обхватывая бутылку Луи поверх его пальцев, и наклоняется, делая из неё глоток и втягивая щёки. Подушечкой большого пальца Луи касается его губ, обёрнутых вокруг горлышка. Нет, серьёзно, вот же блять. Нет ни единого шанса, абсолютно, блять, ни единого шанса, что Гарри забыл, как сильно в такие моменты Луи хочется выцарапать ему от отчаяния глаза. Или развернуться, оседлать его колени и тереться о него до тех пор, пока они оба не начнут задыхаться. Ну, знаете, одно из двух. — Так не пойдёт, — слабо произносит Луи. — Вообще не пойдёт. Ни в какие ворота. Я в трёх секундах от того, чтобы на всё плюнуть и засосать тебя. Моё дело — предупредить. — Извини? — Гарри отпускает руку, и даже в слабом, мерцающем свете костра видно, как покраснели его щёки. Его улыбка, адресованная Луи, отдаёт самодовольством, но со щепоткой вины, и да уж, звучит как чьи-то предпочтения в приготовлении чая: добавьте ещё три ложки сахара и каплю молока, пожалуйста… и погодите-ка, что вообще происходит у Луи в голове? — Но, — продолжает Гарри, — ты перестал кукситься из-за своих родителей. Я прав? Луи стонет. — Просто на будущее: я не хочу умереть от сексуальной неудовлетворённости, так что, пожалуйста, постарайся в следующий раз найти другой способ меня подбодрить. — Я подумаю. — Улыбка Гарри становится чуть шире и нахальнее, и пресвятой господи боже, если он войдёт во вкус со всеми этими заигрываниями, то Луи будет грозить вполне реальная, даже очень реальная возможность заработать сердечный приступ ещё до того, как он успеет засунуть руку Гарри в трусы. Это он ему и говорит, и Гарри задушено смеётся, румянец на его щеках становится ярче, а взгляд задерживается на губах Луи непозволительно долго. Нарочито медленно Луи берёт в рот горлышко бутылки, запрокидывает голову и делает пару глотков. Гарри резко вдыхает, неотрывно следя за движением его кадыка. — Всё хорошо? — бодро и жизнерадостно интересуется Луи. Прочистив горло, Гарри кивает и отводит взгляд, и нет, это в план не входило. «Смотри на меня, — думает Луи. — Ну же, смотри на меня». Ему хватает достоинства не произносить этого в слух. Вместо этого он ставит бутылку между ними и дотрагивается до колена Гарри. Пламя выбрасывает искры в тёмное небо, где они, точно светлячки, кружатся будто бы в заранее отрепетированном танце. — Что касается моих родителей… Всё сложнее. — Голос Луи дрожит, и он вздыхает. Спустя пару мгновений тишины, повисшей между ними чернильно-чёрной тенью, Гарри поворачивается к Луи и, обхватив его руками, укладывает их обоих на плед. Они устраиваются друг напротив друга, одна нога Гарри зажата у Луи между бёдер, а рукой он обвивает его тело. Его ладонь лежит на спине Луи, покрывая почти всю её ширину. — Какого, — начинает Луи, но Гарри на него шикает. — Пытаюсь подбодрить тебя, не оставляя сексуально неудовлетворённым. Получается? — Не понял пока. Дай мне секунду. — Оборачивая пальцы вокруг его предплечья, Луи тянет его на себя, и наконец их тела прижимаются друг к другу совсем вплотную. Рубашка Гарри задралась у него на животе, и от касания кожа к коже их отделяет лишь тонкий хлопок майки Луи. Это очень опасная мысль, так что Луи отбрасывает её в сторону. Он постукивает пальцем по подбородку Гарри. — Пожалуй, получилось бы лучше, если бы ты начал носить на голове бумажный пакет. Или существовать бы перестал, что-то в таком духе. Щекой Луи чувствует призрак его смеха. — Прости, ничем не могу помочь. — Ну, стоило попытаться. — Ненадолго Луи замолкает, окутанный знакомыми звуками вечернего костра. Но с Гарри под боком это всё ощущается иначе: отчего-то гораздо более значительным, но в то же время более мягким по краям — словно размытая чёрно-белая фотография с увеличенной контрастностью. Когда Луи продолжает, он старается говорить как можно тише, чтобы никто больше не услышал: — Ты спрашивал про родителей, и у них… Как ты там говорил — порой так привыкаешь к отношениям, что в голову даже мысль не приходит в них усомниться? Или усомниться в том, любишь ли ты человека до сих пор. — Или любил ли вообще, — подсказывает Гарри так же тихо. Луи устремляет взгляд в ночное небо, на котором из-за света костра едва ли можно разглядеть звёзды. Ему интересно, личный ли опыт говорит в Гарри и сомневается ли он в том, не лгал ли сам себе на протяжении стольких лет. Должно быть, такие мысли действительно сбивают с толку. — И это тоже. — Луи поворачивается к Гарри, и они сейчас так близко, едва ли на расстоянии вздоха от поцелуя. Осознание этого жидким теплом разливается под кожей. — Или, например, ты настолько привыкаешь к человеку, что перестаёшь быть уверен, потому ли ты с ним, что хочешь этого, или всё это лишь дело привычки. — Ага. — Слово слетает с губ Гарри едва различимым порывом дыхания. Он не кажется напряжённым, но лежит неподвижно, будто под неподъёмной тяжестью мучающих его мыслей и вопросов. — Твои родители, — говорит он после недолгого молчания, — они… на грани развода? Или я не так всё понял? — Не знаю. — Луи закрывает глаза. — Мама сказала, она над этим думает, но она не в первый раз так говорит, и как бы. Она вспоминает об этом каждый раз, когда на отца опять нападает эта его хандра и он будто исчезает из жизни, забывает о том, что у него есть четыре дочери. — И сын, — тихо добавляет Гарри. Ха, ну да. Луи проглатывает невесёлый смешок. Правда в том, что его отец никогда не забывает, что у него есть сын. Он лишь мечтает об этом забыть. — Честно говоря… — Луи обводит пальцем запястье Гарри, представляя, что чувствует под тёплой кожей его спокойный пульс. Он толком не знает, почему продолжает развивать эту тему, но чего уж теперь. — У нас с отцом довольно сложные отношения. Сложные в том плане, что он-то рассчитывал на звезду футбола, а получил педика. Не на такое он подписывался. — Что за пиздец, — бормочет Гарри. Затем он, похоже, вспоминает, что речь идёт об отце Луи, и добавляет: — Прости. То есть, мне просто кажется, родители должны… Родительская любовь должна быть безоговорочной. — Должна. — Луи слышит, как его собственный голос застревает где-то в горле. — Но не всё всегда идёт так, как должно. Гарри приподнимается на локте, и Луи, открыв глаза, замечает на себе его спокойный взгляд. — Сочувствую, что у тебя с отцом всё вот так, — говорит Гарри, и слова текут с его языка, как расплавленный воск со свечи. — Ты заслуживаешь его любви, он должен был тебя любить, и то, что не любил — неправильно. И, может, это не моё дело, но мне кажется, твоя мама правда должна подать на развод. Не похоже, что он хороший человек. — Едва закончив, он в шоке распахивает глаза. — Прости, это действительно не моё дело. Прости. Первая мысль Луи: «Эй, не смей говорить так о моём отце. О том человеке, который научил меня кататься на велике и перевязывать поцарапанную коленку». Но безрассудная вспышка гнева тут же потухает, потому что да, его отец и правда это сделал, но ещё его отец однажды ночью бухой завалился к Луи в комнату, крича, что его сын не педик, что он этого не потерпит и что Луи лучше повзрослеть и пройти уже эту позорную фазу подросткового бунта. Луи кажется, он никогда не сможет простить отцу того, как сильно он тогда напугал близняшек своим ором — они даже из комнаты боялись выйти и просто сидели по кроватям и тихо плакали. Сраный ублюдок. Так что Гарри прав. Он совершенно безоговорочно прав, и Луи сильнее сжимает пальцы на его запястье и хрипло шепчет: — Спасибо. — Было бы за что, — шепчет Гарри в ответ. Спустя несколько то ли секунд, то ли часов он опускается обратно на плед и снова прижимается к Луи. — Есть за что. — Луи тяжело вздыхает, и его собственная кожа ему будто бы на размер велика. Он слышит, как где-то в отдалении Найл уговаривает всех спеть хором Yellow Submarine, но ему, если честно, плевать просто с высоченной колокольни. — И, раз уж на то пошло, сочувствую, что твои отношения не сложились. — Да не стоит, — сонно отвечает Гарри, и его голова тёплым, тяжёлым грузом покоится у Луи на плече. Он медленно подбирает слова, будто всерьёз раздумывая над каждым, прежде чем выпустить его в ночь. — Всё к этому и шло, понимаешь? И просто… пришло. Пришло время, и нам даже некого было винить, не было никакого ужасного разрыва. Просто ход жизни. Что-то в этом роде. — Он утыкается лицом Луи в шею. — И это было, ну, взаимным. Взаимным решением. Даже не задумываясь, Луи поднимает руку и запускает пальцы в его кудри. Вот они лежат в обнимку, тихо переговариваются, никого вокруг не замечая, и Луи невольно гадает, что о них думают все остальные. Мысль об этом проникает в кровь как сладкое, крепкое вино. — Но это ведь никогда не бывает полностью взаимно, верно? — спрашивает он. — Это просто красивая ложь, прикрывающая правду о том, что один из двух всегда страдает сильнее. И я не думаю, что это ты. В ответ он получает лишь тихий вздох, мягко щекочущий его кожу. Несмотря на то, что холод от влажного песка просачивается даже сквозь плед, Луи кажется, он мог бы уснуть прямо так, под убаюкивающий треск костра, пока под его веками пляшут отблески пламени, над головой простирается звёздное небо, а под боком лежит Гарри. На краю сознания маячит смутная мысль, что ему следует испугаться того, каким простым всё это кажется, каким необходимым, но эту мысль заглушает волнами накатывающая на него сонливость.