Into The Blue

Гарри ёрзает на скамейке — ясное дело, исключительно Луи назло, ведь из-за дрогнувшей руки восклицательный знак, который он тщательно вырисовывал у Гарри на бицепсе, выходит неровным. Заметив это, Гарри довольно ухмыляется, в его глазах появляется блеск, а ямочки на щеках становятся глубже. Луи недовольно на него смотрит. — Я художник, Стайлс. Я никак не могу работать в таких условиях. В ответ Гарри лишь фотографирует его хмурую физиономию, громоздкая камера недолго жужжит, а затем выплёвывает белый прямоугольник, на котором постепенно начинают проявляться цвета и формы. Не успевают они обрести чёткость, как он снова поворачивается и наводит камеру на творчество Луи — чёрные прямые линии, складывающиеся в простое «Привет!» у Гарри на коже. — Ты так часто это делаешь, — замечает Луи, забирая у него свою фотографию, — что уже наверняка должен Келу целое состояние за кассеты. — Но ведь это полароид, — защищается Гарри, наверное, считая это действительно весомым аргументом. Он очень бережно опускает камеру, словно у него в руках новорождённый младенец. — Когда ещё я смогу подержать такой в руках? — Какой же ты всё-таки хипстер, — с нежностью в голосе говорит ему Найл. Луи начинает казаться, что только так люди и могут смотреть на Гарри, только это чувство он и может в них вызывать — всегда эту нелепую безграничную нежность. Что ж. Её, а ещё постоянный недотрах, или, может, это только у Луи такая проблема. В его защиту стоит сказать, что сейчас они обедают в компании остальных парней, а значит, доступ к телу Гарри для него на данный момент несколько ограничен. Он уже целых пять часов не прикасался к члену Гарри и почти два не засовывал язык ему в рот (с тех пор, как завёл его в укромный уголок на борту бота). Очень долго. Очень, очень долго. Он надеется, что рука, которую он устраивает у Гарри на бедре, передаст ему основную мысль. А ещё он надеется, что это ускользнёт от внимания Найла (по понятным причинам). С другой стороны, Найл довольно заметно расслабился с того первого дня, когда готов был вцепиться Луи в горло только за то, что тот посмел посмотреть в сторону Гарри. — Он хотя бы милый хипстер, — объявляет Луи всему столу. — А не какой-нибудь противный ирландец, переборщивший с осветлителем. — Эй, — громко возмущается Лиам и, точно какой-нибудь сомнительный рыцарь в сияющих доспехах (или, в данном случае, в красных плавках), притягивает Найла ближе. Зейн стонет. — Хватит мешать мне обедать. У некоторых из нас девушка живёт в четырёх часах отсюда. — У некоторых из нас девушка. — Луи качает головой. — Не подумай, что я осуждаю, но видишь ли. Я осуждаю. Потому что ты тут в меньшинстве, а когда ещё мне и моему народу выпадет возможность притвориться осуждающим большинством? Гарри пинает под столом его ногу. Его мышцы перекатываются под ладонью Луи, и тот сильнее впивается пальцами ему в бедро. То, как Гарри для него замирает, просто восхитительно. — А некоторые, — Зейн приподнимает бровь, — искренне верят, что хороши в любовных интрижках. Ах он засранец. Луи уже собирается съязвить в ответ, правда собирается, но тут Гарри накрывает его руку своей, скользнув пальцами между его пальцев. — Мне кажется, у меня утром было что-то не так с инфлятором, — произносит он. — Лу, как думаешь, может, нам стоит его проверить? Стоп, что? Луи резко поворачивается к Гарри, и почему вообще он впервые об этом слышит? Он обязан о таком знать, чтобы быть уверенным, что снаряжение находится в отличном состоянии. И кроме того, он же лично следил за тем, как Гарри проводил осмотр утром перед погружением, так каким образом… Тогда-то он и замечает озорной блеск в глазах Гарри. А-а. А-а. — Нам точно стоит его проверить, — соглашается Луи. — Нам стоит проверить его прямо сейчас. — Ты же не любишь обычно чинить снаряжение, — замечает Зейн, а Лиам испускает смешок, тут же стараясь его скрыть (безуспешно). Луи не показывает им средний палец. Он держится с достоинством и лишь одаривает их невинной улыбкой, вылезая из-за стола и оборачивая пальцы вокруг запястья Гарри. — Малыш-император попросил меня обслужить Гарри по высшему разряду. Я просто выполняю свою работу. Луи разок сильно дёргает Гарри на себя, и тот встаёт со своего места, широко улыбаясь. Весь такой раскрасневшийся и восхитительный. — Я не такое обслуживание имел в виду, — выкрикивает Найл им вслед, и когда они наконец оказываются в радостно их встречающем полумраке хижины, Гарри спотыкается, врезаясь Луи в спину. Он тихо смеётся. — У нас ведь не получилось их обмануть, да? Можно и так констатировать очевидное. Луи разворачивается и притягивает Гарри к себе, запуская руки ему в волосы. — Да. Тебе не пофиг? — Пофиг, конечно. — Гарри наклоняет голову, чтобы ему было удобнее, ресницы веером ложатся на его скулы. — Я только хочу, чтобы ты ко мне прикоснулся. Боже, да, это Луи может. Это Луи совершенно точно может. — Меня оскорбляет, — он вжимает Гарри в сложенные у стены гидрокостюмы, чувствуя, как их обоих окутывает резиновый запах неопрена, — что ты считаешь меня таким доступным. Гарри так и не успевает ответить, потому что Луи тут же запускает руку в его шорты и одновременно с этим утягивает Гарри в поцелуй, языком раскрывая его губы. Гарри издаёт задушенный стон, такой хриплый, что ему самое место в порнофильме, и господи боже, Луи умрёт. Гарри Стайлс сведёт его в могилу, и Луи хочет, чтобы этот факт был зафиксирован на его надгробном камне. Каким-нибудь затейливым курсивом. А ещё он хочет, чтобы Гарри приходил на его могилу каждый день и оплакивал раннюю утрату. Кажется, Луи перележал сегодня на солнце. Он быстро и резко оттягивает зубами нижнюю губу Гарри. От боли тот распахивает глаза и устремляет взгляд на Луи, тяжело дыша. Его член, зажатый у Луи в ладони, слегка пульсирует. Хотя это неудивительно. — Не шуми, — командует Луи. — Не хочу, чтобы кто-то тебя сейчас услышал. Гарри отрывисто кивает и снова заваливается на гидрокостюмы. Они шуршат под его голой спиной, и Луи подаётся вслед за ним, вжимаясь ему в бедро и усиливая хватку на его эрекции. Гарри жадно втягивает воздух и больше не издаёт ни звука. Хороший мальчик. В награду Луи обводит головку его члена большим пальцем и впивается зубами в «Привет!», которое сам недавно написал у Гарри на руке. Он засасывает кожу и чувствует, как Гарри жмётся ему навстречу, едва ли осознавая, что делает. Луи приподнимает его голову и внимательно изучает лицо. — Такие шорты, — тихо говорит он и подчёркивает свои слова, пару раз резко и грубо двигая рукой на члене Гарри, — носить просто неприлично. Они, блять, жёлтые. Кто вообще кроме тебя носит жёлтое? Веки Гарри распахиваются, он поднимает взгляд на Луи, его зрачки расширяются в темноте хижины, и блять, остальные прямо сейчас сидят снаружи, кто угодно может войти внутрь и застать их вот так: Гарри опирается на гору гидрокостюмов, рука Луи скрывается у него в шортах, от каждого её движения бёдра Гарри мелко дрожат, и он закусывает нижнюю губу, чтобы не шуметь, — прямо как Луи его и попросил. Кто угодно может зайти и увидеть, как сильно Гарри этого хочет, как сильно он хочет, чтобы Луи его касался. Как хорошо у Луи выходит ему угождать. Угол не самый удобный, и у Луи уже начинает уставать запястье, но он всё равно ускоряет движения и наклоняется, вновь припадая губами к бицепсу Гарри, чтобы наверняка оставить там яркую отметину. Эта мысль нравится Луи даже больше, чем следовало бы, нравится настолько, что ему приходится собрать всю свою силу воли, чтобы не опустить руку на собственный член и не кончить вместе с ним. Вместо этого Луи сосредотачивается на том, чтобы заставить тело Гарри инстинктивно отзываться на каждое прикосновение, и упивается видом: зажмуренные глаза, тяжёлое дыхание и ладонь, закрывающая его собственный рот в попытке заглушить вылетающие из него звуки. Оттолкнув её, Луи заменяет его руку своей, засовывая в рот Гарри сразу три пальца — и всё, этого хватает, чтобы Гарри крепко зажмурил глаза и излился ему в кулак, дрожа всем телом, зажатым между Луи и гидрокостюмами. Прямо сейчас он великолепен: раскрасневшийся и беспомощный, и Луи ничего не хочется сильнее, чем опустить Гарри на колени, а затем кончить ему на лицо, на грудь — пометить каждым доступным ему способом. Ёбаный господи боже. Луи медленно убирает руку из шортов Гарри. Когда же он вытаскивает пальцы другой руки у него изо рта, он вдруг осознаёт, что всё это время Гарри, спрятав зубы, сосал их, и это… ничего себе, это очень, просто до нервной дрожи приятно знать. Его рефлексы поражают воображение, и Луи сейчас находится буквально в секунде от того, чтобы кончить, даже не дотрагиваясь до своего члена. Луи опускает палец на губы Гарри, и тот открывает глаза. Он всё ещё часто дышит, тёплый воздух окутывает липкую руку Луи, и Гарри опускает взгляд. Ему даже не нужно ничего объяснять — он сам открывает рот и шершавым языком проводит полосу по ладони Луи, слизывая свою собственную сперму. И да, насчёт смерти. Луи близок к ней как никогда. Чувствуя лёгкую слабость в ногах, он какое-то время не мешает Гарри с его занятием. Но вдруг снаружи доносится приглушённый смех. Гарри издаёт требовательный, разочарованный стон, когда Луи вытаскивает пальцы у него изо рта и отступает назад, и это… ну, да. Ещё один повод для сердечного приступа. — Не смотри на меня так, — шикает Луи. — Кто-то ведь должен это всё контролировать, и вряд ли это будешь ты. Так что не усложняй мне задачу. Гарри будто инстинктивно опускает взгляд на плавки Луи, под которыми не трудно заметить очевидную выпуклость. — Хочешь, я… — Он замолкает и неопределённо взмахивает рукой, и о боже, да, Луи хочет, так сильно хочет, что едва может видеть. С улицы доносится очередной взрыв хохота, и Луи качает головой. Отвернувшись, он моет руки в тазике с дезинфицирующим средством, а затем снова поворачивается к Гарри. — Не сейчас. Но я хочу… Я, вроде как, хочу кончить на тебя, немного испачкать, а здесь вряд ли подходящее для этого место. Ну то есть, — уже привыкнув к тусклому свету, он внимательно наблюдает за выражением его лица, — если ты сам не против. Если ты тоже этого хочешь. Гарри втягивает воздух через приоткрытые губы и словно по воле инстинкта тянется к Луи. На его бицепсе уже проступает фиолетовый засос, который вместе с влажным пятном на его до ужаса сексуальных, жёлтых шортах полностью выдаёт то, чем они тут занимались. — Да, да. Это будет… Да. Ещё примерно минуту Луи пытается углядеть в нём хоть какой-то намёк на дискомфорт и, не найдя, подчиняется, снова вторгаясь в его личное пространство. Он замирает в паре сантиметров от губ Гарри и заполняет новым вопросом это едва различимое расстояние: — Слушай, как думаешь, нам не стоит обсудить это более подробно? То есть, это ведь не совсем… нормально. Поэтому, может, нам лучше об этом поговорить? Гарри отшатывается от него так, будто Луи влепил ему пощёчину. И… почему? Луи спросил от чистого сердца, но теперь Гарри отчего-то кажется напряжённым, и даже в полумраке хижины это абсолютно не сочетается с восхитительным румянцем, всё ещё цветущим на его щеках. Говорить он начинает очень осторожно: — Но получается ведь хорошо, разве нет? — Что ж, — выговаривает Луи, опуская руку ему на грудь. — Мне совершенно точно хорошо, так что… — И мне тоже. И, ну, я знаю, что это не, — мгновение он колеблется, — нормально, но это так офигенно. «Нормально», — звучит у Луи в голове. Он гадает, не это ли слово оказалось своеобразным спусковым крючком, пробовал ли Гарри такое раньше, или, может быть, намекнул на это однажды и был глубоко разочарован. Было бы неудивительно и объяснило бы все эти непредсказуемые колебания, когда Гарри из дерзкого и самоуверенного вдруг за считанные секунды становился смущённым. Но если это правда, то очень хуёво со стороны его бывшего заставлять Гарри соответствовать какому-то определённому образу, вместо того чтобы… Нет. Если это правда, то Луи это не касается. Он не новый бойфренд Гарри, и уж точно не ему судить о его недавних отношениях. — Кого волнует, что нормально? — спрашивает Луи после немного затянувшейся паузы. Он дотрагивается до щеки Гарри, кончиками пальцев чувствуя тепло его кожи. — Уж точно не меня. Это офигенно, это нереально офигенно, а остальное совсем неважно. Да ведь? Гарри ещё долго на него смотрит, а затем напряжение наконец его отпускает. Его губы трогает слабая улыбка. — Да. Ну, должно быть неважно. И у меня на самом деле никогда… У меня никогда такого не было. Ну, с Джейми, то есть. Это так… — Он глубоко вдыхает и отводит взгляд. — Не знаю. Обводя пальцами линию его подбородка, Луи слегка надавливает на него, заставляя Гарри снова встретиться с ним взглядом, и наклоняется, прижимаясь к его носу своим. Это нежно, тепло и просто, и Луи понятия не имеет, почему так быстро бьётся его сердце. — Не хочу тебя расстраивать, — практически шепчет он, — но это редко когда бывает так офигенно. Моргая, Гарри полностью поворачивается к Луи. — Правда? — Даже не помню, когда у меня в последний раз так всё с кем-то срослось. Хоть это и чистая правда, стоит Луи произнести её вслух, как тут же противное чувство страха ложится ему на плечи и давит своей тяжестью на всё тело, заставляя мёрзнуть даже в летнюю жару. Никогда. У него никогда ещё ни с кем так всё не срасталось, и не только в сексуальном плане. Всё в Гарри подходит Луи, будто бы они предназначены друг для друга. Учитывая обстоятельства, это представляет собой верный путь к катастрофе. Луи, блять, пора взять себя в руки. Он душит эту мысль, утягивая Гарри в поцелуй, и только когда тот отвечает, оглушительно стучащее в ушах Луи сердце наконец немного успокаивается.

* * *

Когда Луи возвращается из ванной с тёплым, влажным полотенцем в руках, Гарри лежит в той же позе, в которой он его оставил: раскинувшись на спине и положив на глаза руку, будто он настолько удовлетворён, что не может даже пошевелиться. Луи это нравится. Очень. — Эй, — тихо зовёт он, и Гарри выглядывает из-под руки и улыбается. — Привет. Закрыв дверь с тихим щелчком, Луи подходит к кровати, опускается на матрас, убирая руку Гарри с его лица, и какое-то время просто любуется белыми капельками на его подбородке и левой щеке. Это, в принципе, и случилось. То есть действительно случилось. Оно не было лишь плодом больного воображения Луи. Ничего себе. — И тебе привет. — Он очень бережно касается кожи Гарри и вытирает его лицо, упираясь рукой ему в грудь и чувствуя под ладонью твёрдые рёбра. Если бы Луи захотел, он смог бы подсчитать удары его сердца и попытаться заставить своё собственное биться с ним в унисон. Какая же нелепая мысль. Луи винит во всём тот факт, что, видимо, вся эта история с Гарри сводит его с ума. — Ты в порядке? — спрашивает он, стараясь звучать тихо и успокаивающе. Гарри ничего не говорит, но льнёт к его прикосновению и спокойно и довольно ему улыбается. И для Луи этого ответа вполне достаточно. Отбросив полотенце на край кровати, он выключает ночник на прикроватном столике и ныряет под своё одеяло, затем ложась. Гарри устраивается лицом к нему и немного сползает вниз, утыкаясь носом Луи в шею. Такой ерунды хватает, чтобы сердце Луи начало биться чаще, и он надеется, что Гарри этого не заметит. Это пустяки. Это пустяки. Он приобнимает Гарри за плечи, усилием воли выравнивая своё дыхание и успокаивая мысли.

* * *

— Луи, — зовут его, а затем тычут в живот. — Эй. Лу, эй. Луи отодвигается и из-за яркого утреннего света плотнее сжимает веки. — В жопу иди. Я сплю. Гарри прижимается к его спине и опускает подбородок ему на плечо. Он тихо и нежно смеётся, будто считая раздражение Луи милым. Да как он вообще смеет; Луи не милый, уж точно не тогда, когда только-только проснулся. Он вселяющий ужас отморозок, и Гарри Стайлсу лучше бы даже не пытаться снова ткнуть его в живот. Иначе. — Я придумал шутку, — говорит ему Гарри, нежно прикусывая кожу на изгибе его плеча. Ужас. Луи вселяет ужас. Он приоткрывает один глаз и поворачивается к Гарри, замечая на его лице улыбку. Слишком жизнерадостную для такого раннего времени. А конкретно — у Луи есть ещё пять минут до звонка будильника. Ему так и хочется сказать: «Отъебись», правда, честное слово хочется, но уголки губ сами собой тянутся вверх. До чего же неловко. — Шутку? — хрипит он. — Про осьминожек. Осьминогов. — Гарри медленно взмахивает ресницами, у него яркие и очень зелёные глаза. И да, естественно, они зелёные. Луи в курсе, и он далеко не в первый раз замечает эти золотисто-жёлтые вкрапления в его радужках. Неужели вот так люди и сходят с ума? Если да, то Луи хочет закончить путешествие. — Осьминогов, — эхом отзывается он, стараясь казаться невпечатлённым. — Осьминогов. — Гарри кивает, не убирая головы с его плеча. — Так вот, слушай. Чем я смешу осьминога? Поскольку сон уже вариантом явно не является, Луи сдаётся и открывает и второй глаз тоже. — Просвети меня. — Щекочу́пальцами. — Гарри задушено и до невозможности очаровательно хихикает. — Понял, да? Щекочу пальцами. Как щупальцами. Целую секунду Луи тупо на него пялится. После чего фыркает. — Боже мой, хуже тебя не придумаешь. Я скорблю по твоему чувству юмора, Гарольд. — Тебе оно нравится, — возражает Гарри, улыбаясь так широко, что под глазами у него появляются небольшие складочки и ямочки проступают на щеках… и дело в том, что Луи действительно нравится. Он очень энергично качает головой, проглатывая смех, потому что ему не хочется доставлять Гарри такого удовольствия. — Хуже тебя не придумаешь, — повторяет Луи. — Щас я тебя так защекочу. — С этими словами он набрасывается на Гарри, заваливает его на спину, садясь сверху, и атакует его бока. Защищаясь, Гарри сворачивается клубочком и извивается, стараясь сбросить его с себя, но у Луи четыре младших сестры, так что он достаточно натренирован, чтобы его могли остановить эти жалкие попытки. Только когда глаза Гарри начинают слезиться от смеха, Луи наконец затихает и, ложась на него сверху, широко улыбается. Гарри улыбается в ответ — счастливый, раскрасневшийся и тяжело дышащий, и Луи гулко сглатывает, думая: «Я хочу каждое утро, просыпаясь, видеть твою дурацкую ослепительную улыбку». Нет. Блять, нет, нет, блядское нет. Они так не договаривались. Они правда так не договаривались, потому что уговор у них был в том, что Луи просто помогает Гарри забыть бывшего, что между ними нет ничего серьёзного, что они всего лишь друзья, которые хорошо проводят время вместе. Меньше чем через две недели Гарри вернётся в Лондон, Луи останется здесь, прямо здесь, а потом просто увлечётся кем-нибудь ещё. Блять, он не хочет увлекаться никем, кроме Гарри. Но это ведь так не работает. Он не может вот так просто взять и сказать: «Ой, а знаешь что? Так уж вышло, что я теперь хочу просыпаться рядом с тобой всю оставшуюся жизнь». Да, было бы тупо. Что-то болит у Луи в груди. Он слезает с Гарри и отворачивается, притворяясь, что ему нужно отключить будильник до того, как он начнёт звонить. Проходит всего мгновение, и Гарри приподнимает угол одеяла Луи и забирается под него, голой кожей прижимаясь к его спине, и Луи расслабляется под этим прикосновением, потому что просто не может отказать Гарри в чём-то, не может отказать ему ни в чём. Как же он проебался, просто пиздец. — Твой кот меня осуждает, — говорит Гарри, прерывая гул напуганных мыслей, застрявших у Луи в голове. — Мой кот? — Луи поднимает голову и замечает Бегемота, сидящего у открытой двери, ведущей в сад. Он размахивает хвостом и явно разрабатывает какой-нибудь хитроумный план, который позволит ему получить еду, и желательно побыстрее. И желательно вместе с целым горшочком сливок. И это кажется таким естественным, что некоторые опасения Луи исчезают. Он снова ложится, переворачивается на другой бок и улыбается Гарри. — Нет, не осуждает. Просто планирует захватить мир, так что не волнуйся. В этой комнате мы защищены от осуждения. — Защищены от осуждения? У тебя тут типа убежище? — Голос у Гарри медленный и задумчивый, он с теплом во взгляде смотрит на Луи. — Мне нравится. — Приходи, когда захочешь. Оно в твоём распоряжении. — Хоть из-за этого и приходится неудобно выгнуть шею, Луи всё же соединяет их с Гарри носы вместе, и на этом ему стоит оставить тему. К сожалению, у него не всегда получается контролировать свой болтливый язык. — И если уж на то пошло, — добавляет он, — этот кот завидует. Наверное, боится, что теперь ты занял место моего любимчика. Улыбка Гарри становится шире. — А занял? Каверзный, каверзный вопрос. Спокойно. — Что ж. — Луи притворяется, что раздумывает над ответом, хотя прямо сейчас, когда он лежит рядом с таким красивым и просто умоляющим себя поцеловать Гарри, ответ может быть только один: весь остальной мир пусть идёт нахуй, потому что у Луи прямо здесь есть всё, что ему нужно. — Что могу сказать — ты не мурчишь. Гарри сводит брови, и между ними появляется маленькая складочка, которую Луи хочет разгладить большим пальцем. Но сначала он хочет поцеловать каждое веко Гарри, и блять, это правда превращается в проблему. — Я могу попытаться? — неуверенно говорит Гарри. — И кстати, ты даже не стал отрицать, что кот твой. Это потому, что Луи на тот момент был гораздо сильнее озабочен сражением со своим собственным разумом. — Я уже устал об этом спорить, — отвечает он. — Вы же всё равно не слушаете, когда я вам объясняю. — Вообще-то, я тебя слушаю. Причём всегда. Я просто не всегда тебе верю. — Гарри подаётся ближе, коротко касается губ Луи своими и, отстраняясь, улыбается. — Потому что тебе иногда нравится вредничать, я прав? Препираться только из принципа, всякое такое. — Всякое такое, — соглашается Луи и, снова сократив расстояние между их губами, улыбается в поцелуй. И Гарри тоже. «Каждое утро, — думает Луи. — Я хочу, чтобы ты был со мной каждое утро и каждую ночь». Он крепко зажмуривается, чтобы не видеть, как под веками расползаются белые пятна страха.

* * *

— Нет, смотри, декомпрессия нужна нам из-за давления, возникающего во время попадания газа в жидкость. Примерно как в кровеносной системе. — Лёжа на нагретой солнцем скамье, Луи прикрывает веки, до слуха доносится гул мотора, по телу от него расходится лёгкая вибрация. — Что ты помнишь о процессе дыхания? Из школьной программы, например, или ещё откуда-нибудь? Гарри фыркает. — Скажем так, мой учитель биологии обожал выращивать… всякое. И запрещённое в том числе. Так что большую часть наших уроков он был под кайфом. — Он утыкается головой Луи в руку, его влажные волосы щекочут ему кожу, а голос звучит сонно. — Я ответил на твой вопрос? — Пожалуй. — Луи открывает глаза и замечает, что Гарри удобно устроился на полу, прислонившись спиной к скамье и вытянув вперёд длинные ноги. На нём солнцезащитные очки в жёлтой оправе, которые идеально подходят к его шортам. На шее у Гарри виднеется засос, ещё один красуется на бицепсе, прямо там, где Луи сперва маркером написал «Привет!», а затем пометил это место зубами. Надпись уже стёрлась, но синяк всё ещё заметен. По крайней мере пока. А вот тот, что на внутренней стороне бедра, уже начинает выцветать. — Другими словами, — Луи отводит взгляд, — ты ничегошеньки не знаешь. Так? — Фу, как грубо, — говорит Гарри. — Кое-что знаю. Например, я офигенно готовлю фахитас. — Как ты понимаешь, я не могу просто поверить тебе на слово. — Звучит так, словно Луи просит Гарри ему готовить, и… да, именно это он, вроде как, и делает. Но без серьёзных намерений, ха-ха, что. Луи пора прекращать спорить с самим собой. — В любом случае, знаешь что? Будет проще объяснить, если я тебе всё нарисую. Или, — он не глядя запускает руку Гарри в волосы, — на тебе. Как тебе больше нравится. Можем даже провести сегодня вечером очень частный урок? Голос выдаёт его неуверенность и повышается к концу речи, словно Луи не предлагает, а спрашивает, и это бесит. Из-за дурацкого Гарри он снова стал неловким шестнадцатилеткой, хотя даже не был им никогда. — Очень частный урок? — Гарри сдвигается так, чтобы Луи было удобнее перебирать его волосы, и подставляет голову под его прикосновения. — Типа индивидуальное занятие с репетитором? Луи смеётся. — Так ролевые игры тебе тоже по душе? Он не вкладывает в этот вопрос особого смысла, но Гарри отвечает не сразу, будто всерьёз обдумывая идею. — Не уверен. Кажется, нет? — Кажется, нет. — Образы, ох, образы. Но сейчас не самое подходящее для этого время, учитывая то, как Зейн пялится на них из кокпита. — Но неважно, — громко и решительно произносит Луи. — Отложим этот разговор на следующий раз. А пока всё-таки как насчёт того, чтобы позаниматься вместе? Можешь даже приготовить мне фахитас, чтобы окупить моё время и силы, которые я вложил в твоё, э-э… всестороннее образование. — Так ты, значит, не такой уж противник учёбы? — Гарри хватает Луи за запястье и быстро целует его ладонь. — И да, пожалуй, мне стоит тебе отплатить. Раз уж ты решил с этим ебаться. Ха. Вот так подарок с его стороны, и нет ни единого шанса, что Луи позволит этому прекрасному розовому бутону сексуального намёка завять, так и не распустившись. Он здесь именно для того, чтобы ни в коем случае этого не допустить. Он поворачивается на бок, перекидывает руку через грудь Гарри и кивает. — Да уж, это трудно. Ещё и попотеть придётся. Утомительно, знаешь ли. Как при физических нагрузках. Чувствуешь себя выжатым досуха. — Он проводит указательным пальцем по нижней губе Гарри и чувствует, как тот улыбается. — Так что насчёт сегодня вечером? Гарри для удобства сползает ниже, после чего запрокидывает голову и смотрит на Луи снизу вверх. — А фахитас можно в другой раз? А то я пообещал Найлу, что схожу с ним на какой-то деловой ужин. Его присутствие обязательно. Луи впивается костяшками в засос на его бицепсе, и Гарри жмётся к нему в ответ, расслабляясь и закрывая глаза. Боже правый, какой же он отзывчивый. Луи подумывает сброситься с первой попавшейся скалы, потому что от пристального взгляда Зейна им на боте нигде не спрятаться, а значит, придётся ему терпеть. Он целует Гарри в плечо, этим и довольствуясь. — А Лиам с Найлом не может пойти? — Не думаю. — Гарри качает головой и щурится. Солнце играет на его лбу и переносице, розовые губы потрескались из-за воды. Если Луи его сейчас поцелует, он, скорее всего, почувствует вкус соли и банана, который Гарри умял сразу же, как они вернулись с погружения. — Было бы странно приводить с собой кого-то из сотрудников, разве нет? И Луи так хотелось пораньше поужинать, уложить Гарри в постель и часами доводить его до состояния дрожащего, оголённого комка нервов, а потом уснуть с ним в обнимку, что он не понимает, как такая ерунда вообще может кого-то волновать. Его она не волнует. С другой стороны, последнее время он каждый вечер монополизировал Гарри, так что не ему злиться на Найла за то, что тот захотел провести с ним каких-то пару часов. Если честно, тихий вечер в компании Зейна и Лиама может быть не самой худшей идеей. Просто… осталось чуть больше недели, а потом Гарри уедет. И Луи не стоит этого делать, не стоит отсчитывать дни. Вздохнув, он снова запускает руку Гарри в волосы. — Да, пожалуй, со стороны Найла и правда будет глупо приводить с собой Лиама. Ну, знаешь, у них могут возникнуть проблемы, всё такое. — Они что-нибудь придумают, — отвечает Гарри, и его голос звучит так уверенно, что поверить совсем не трудно.

* * *

— Я только хочу сказать, — беззаботно говорит Зейн, помешивая в кастрюле макароны, — что ты смотришь на него так, будто он — это лучшее, что случилось с миром после Леди Гаги. Луи, загружающий посудомойку, так и замирает. — Прошу прощения? — Да, чувак, есть немного, — мягко произносит Лиам, и серьёзно, блять, кто его вообще спрашивал? Точно не Луи. Он тычет в сторону Лиама грязной вилкой. — И ты, Брут? Уж кому стоит держать рот закрытым, так это тебе. — Луи со звоном закидывает вилку в корзинку для столовых приборов. — Ты не забыл, как врал нам, что у вас с Найлом ничего серьёзного, а мы спустили тебе это с рук? Что, припоминаешь? Потому что я припоминаю. Он слишком поздно осознаёт свою ошибку, и Зейн уже во всю ухмыляется. — Так-так, — тянет он, смакуя каждый слог так, как смаковал бы первую сигарету после нескольких дней без курения… если бы такая беда однажды с ним приключилась, конечно же. — Ты сравниваешь вас с Гарри с Лиамом и Найлом? Лиамом и Найлом, которые в отношениях? — Его ухмылка становится шире, а Лиам отворачивается, героически стараясь скрыть улыбку. — Очень любопытно. — Знаешь, что ещё любопытно? — Луи щурится. — Мамка твоя. Вот уж что действительно любопытно. К сожалению, Зейн в ответ лишь тихо смеётся, а Луи год потратил на то, чтобы подготовить его ко всевозможным выпадам про «твою мамку». — Серьёзно? — Зейн вскидывает брови. — Тебе что, пятнадцать? И раз уж он напрашивается, Луи показывает ему язык.

* * *

Нажимая кончиком маркера на кожу Гарри, Луи старается не обращать внимания на резкий химический запах. — А это значит, — старательно проговаривает он, твёрдой рукой выводя последнюю линию, — что уровень углекислого газа будет очень высоким. И это может плохо кончиться. Сидя у Гарри на бёдрах, он позволяет себе пару секунд полюбоваться своей работой. Во всех смыслах этого слова. На груди у Гарри красуется упрощённая схема дыхательного цикла, чёрным выделяющаяся на гладкой коже. Запястья Гарри связаны его собственной футболкой, руки подняты над головой, все мышцы напряжены. Штаны, спущенные до щиколоток, ещё сильнее ограничивают его движения. Он тяжело дышит, в тёмных глазах стоит туманная дымка, а забытый член изогнулся над животом. На влажном кончике поблёскивает смазка, кожа сияет от пота в тусклом свете ночника. Пресвятой господи боже. Луи с трудом удаётся держать руки при себе. Поначалу Гарри задавал вопросы и пытался внимательно слушать объяснения. Однако со временем вопросы становились всё более бессмысленными, и сейчас он лишь тяжело дышит, не отрывая от Луи взгляда, и ждёт всего, что тот решит ему предложить… даже не просит, а только доверчиво ждёт. И просто… ух ты. Это великолепно, правда. Просто охуенно. Луи не знает, должен ли он быть настолько возбуждён от этого ощущения власти, контроля над ситуацией, в то время как на нём лежит ответственность за то, чтобы сделать хорошо Гарри, позаботиться и о нём тоже. И дело в том, что Луи всё равно, нормально это или нет. И тем более он не хочет гадать, в какой степени возбуждение возникает из-за того, чем они занимаются, а в какой — из-за самого Гарри. Собственная эрекция упирается в ширинку джинсов и с каждым движением трётся о грубую материю. Луи до сих пор почти полностью одет — успел избавиться пока только от футболки. Наклонившись, он опускает маркер к впадинке над тазобедренной косточкой Гарри, касаясь им шелковистой кожи, и случайно задевает его член, отчего Гарри резко вскидывает бёдра, пытаясь выгнуться над кроватью дугой. Вот только вес Луи придавливает его тело к матрасу, так что толчок выходит очень слабым. Улыбаясь, Луи изучает его лицо. — Всё хорошо, родной? Невнятный звук, выражающий согласие, видимо, на данный момент является пределом речетворческих возможностей Гарри. Он замирает, когда Луи начинает писать. Луи старательно выводит витиеватые слова «Можно было бы…» и выпрямляется, снова окидывая Гарри внимательным взглядом и наблюдая за тем, как поднимается и опускается его грудь, как перекатываются мышцы на руках из-за того, что он уже долго держит их в одном положении, хотя они и не привязаны ни к чему. Гарри мог бы опустить их, мог бы освободиться из связывающей его запястья футболки. Но он до сих пор этого не сделал. И, скорее всего, не сделает. Пока Луи сам ему не разрешит. «Всё это для меня, — думает Луи. — Из-за меня ты выглядишь вот так. Только из-за меня и ни из-за кого больше». Даже в голове это звучит так ревностно, так по-собственнически, что становится не по себе. Это точно плохо закончится, но Луи не может найти в себе силы об этом переживать. Закрыв маркер, он откладывает его в сторону и бросает взгляд на дверь, ведущую в сад, отмечая, что жалюзи опущены почти до пола. «Больше никто не увидит тебя таким». Луи ложится на Гарри сверху, зажимая его член между их телами и потираясь о него грубой тканью своих джинсов. Вряд ли это очень приятно, и Гарри, которого раньше не касалось ничего, кроме воздуха, невольно вздрагивает, а его ресницы веером ложатся ему на скулы. — Эй, — тихо зовёт Луи. — Эй, посмотри на меня. Гарри не сразу удаётся сфокусировать на нём взгляд, но как только он всё-таки это делает, Луи наклоняется к нему и глубоко целует, скользя языком в его податливый рот. Влажные звуки поцелуев кажутся гораздо громче в вечерней тишине. Отстранившись, Луи опускает на него взгляд, и Гарри инстинктивно тянется вслед за ним, поднимая голову над подушкой и издавая тихий непонимающий скулёж. И кто такой Луи, чтобы ему отказать? Он тянется за ещё одним поцелуем, на этот раз медленным и ленивым, и чувствует на языке слабый мятный вкус зубной пасты. Это заставляет его вспомнить о том, что Гарри притащил из своего номера зубную щётку и они стояли рядышком в ванной перед небольшой раковиной и прижимались друг к другу бёдрами. Будто так и должно быть. Луи снова поднимается, упираясь кулаком ему в грудь, и Гарри распахивает глаза. Больше не занятый поцелуями, он тут же надувает губы. Луи ему улыбается. — Тебе всё ещё хорошо, да? — Он сдвигается вниз по ногам Гарри, изучая его пристальным взглядом. — Потому что, думаю, я хочу, чтобы ты меня трахнул. Хочу почувствовать тебя в себе, Гарри, хочу объездить тебя прямо вот так. Ты не против? Похоже, Гарри нужно время, чтобы просто понять его слова. Затем он торопливо кивает и распахивает глаза шире, неотрывно глядя на Луи, теряя всю свою защиту. — Не двигайся, — командует Луи. — Ладно. — Голос у Гарри глухой, и он поворачивает голову вслед за движениями Луи, едва ли моргая, когда тот слезает с кровати и быстро скидывает одежду. Господи, какая-то часть Луи хочет перевернуть его на живот и растягивать пальцами и языком до тех пор, пока Гарри не начнёт умолять о большем, умолять о члене Луи, но… В другой раз. Он не забыл, как Гарри отреагировал на его прикосновение тогда, когда Луи впервые попытался зайти чуть дальше, в то время как Гарри не был к этому готов, и если Луи действительно его второй, то… Что ж, так, пожалуй, будет проще. Луи хочет быть его первым. Отбросив эту мысль, он хватает с прикроватного столика смазку и презерватив и забирается обратно на кровать. Снова седлает бёдра Гарри. Когда он проталкивает в себя первый палец, смазка всё ещё кажется немного холодной. Гарри наблюдает за ним, закусив нижнюю губу, и Луи устраивает ему шоу, добавляя второй палец и издавая тихий, дрожащий стон, отчего Гарри отчаянно толкается в пустоту. Красивый, какой же красивый. Третий палец, но растянут он всё ещё недостаточно. Запястье побаливает из-за неудобного положения. Нужно было попросить Гарри это сделать, Луи практически поддаётся желанию почувствовать внутри себя эти длинные пальцы, задевающие тот комочек нервов, который он сам наконец находит, и по телу проходит лёгкая дрожь — странный баланс боли и удовольствия. Встречаясь с Гарри взглядом, Луи видит лихорадочный румянец на его щеках, его остекленевшие глаза. Луи стоит потратить ещё минуту на подготовку. Он уже давно не давал никому себя трахать: есть что-то уязвимое в том, чтобы предоставить кому-то такой интимный доступ к своему телу, предоставить незнакомцу такой доступ… и да, так уж вышло, что чаще всего Луи занимался сексом именно с незнакомцами. Пока не появился Гарри. Луи вытаскивает пальцы с хлюпающим звуком, кажущимся почти пошлым в тишине комнаты. Он тянется за презервативом, и Гарри всё ещё пристально следит за каждым его движением, будто не может позволить себе пропустить не то что секунды, но даже доли секунды, даже мгновения, необходимого, чтобы моргнуть. Только когда Луи раскатывает презерватив по его члену, Гарри зажмуривается и резко вдыхает. Луи сжимает его у основания. — Даже не вздумай кончать, — приказывает он, и Гарри распахивает глаза. — Не буду. — Хорошо. — Одобрительно кивнув, Луи ослабляет хватку и, не отрывая взгляда от его лица, смазывает презерватив, пока Гарри изо всех сил старается держать веки открытыми, а его взгляд мечется между рукой Луи и его глазами. «Никого больше, — отзывается в голове Луи эхо его прежних мыслей, — только я, только мой, ты мой». Он позволяет себе насладиться этой иллюзией, пока мучительно медленно опускается вниз, обеими руками упираясь Гарри в грудь и размазывая по ней недавно нарисованные чёрные линии, и смотрит прямо на Гарри, а Гарри смотрит на него в ответ. Когда по позвоночнику пробегает вспышка боли, Луи на мгновение всё это кажется слишком ошеломляющим, слишком интимным, и он борется с желанием выключить свет. Но он хочет видеть это, хочет запомнить, как раскрываются губы Гарри, как темнеет румянец на его щеках из-за того, что он очень старается лежать неподвижно, как всё его тело сковывает напряжение. Он словно открытая книга, и ещё он такой невозможно красивый: с этим его длинным торсом и сильными руками, с волосами, влажными от пота, липнущими ко лбу и мелко вьющимися у висков. Луи приподнимается на пару сантиметров, делает слабый вдох и опускается снова. Он не разрывает зрительного контакта. Как и Гарри.

* * *

Лучи утреннего солнца пробиваются через листву лавра и усыпают лицо Гарри золотыми пятнами. Весь завтрак он вёл себя очень тихо и сонно прижимался к Луи, сидя вместе с ним на отбитом у Лиама с Найлом шезлонге. Битва была и правда грандиозная, учитывая, что те двое на тот момент всё ещё были в душе, из-за двери доносились подозрительные звуки, а Зейн жаловался на постоянный риск случайно наткнуться на что-то, чего он видеть не хочет. — Между ними, — сказал он тогда, — и вами двумя, — он указал на них с Гарри, — я чувствую себя так, будто танцую на минном поле. Заебало нет слов. Луи любезно напомнил Зейну, что у него нет права голоса, потому что когда Перри была здесь, они были точно такими же отвратительными. — Карма — та ещё сука, да? За это он был награждён хитрым взглядом, скользнувшим по руке, которой Луи приобнимал Гарри за плечи. К счастью, Зейну хватило такта, чтобы держать рот на замке. — Художником, — отвечает он теперь на вопрос Лиама. — Я много рисовал, когда был мелким, так что да. А ты? — Суперменом, — отзывается Лиам и под улюлюканье Найла улыбается шире. — Либо им, либо фитнес-тренером. Ну знаешь, они всегда очень подтянутые. — Профессиональным футболистом, — говорит Луи, хотя его и не спрашивали. Он невесомо проводит пальцами по руке Гарри там, где заканчивается рукав его футболки, скрывающий выцветшие маркерные линии. Несмотря на то, что утром они с Гарри приняли душ и Луи хорошенько потёр его мочалкой, полностью смыть надпись так и не удалось. Хотя Луи это даже нравится. Нравится, что никто больше не знает, что прячется у Гарри под футболкой. — А у меня, наверное, даже сомнений на этот счёт никогда не было, — говорит Найл. — Я сразу знал, что унаследую сеть отелей, понимаете? Поэтому в универе и выбрал менеджмент. Луи сгибает пальцы и мягко надавливает Гарри на бицепс, в ответ на что тот удовлетворённо вздыхает и прижимается ещё ближе. С самого пробуждения он ведёт себя так: очень ласково и отзывчиво, словно что-то в нём освободилось прошлой ночью, узел какой-то развязался. — И тебя это не бесит? — вслух спрашивает Луи, глядя на Найла. — Что кто-то уже спланировал за тебя твоё будущее? — А чего беситься? — Найл поводит плечом и крадёт тост с тарелки Лиама, продолжая уже с набитым ртом: — Мне же это нравится, так почему нет? Веселуха же: постоянно с кем-то встречаешься, путешествуешь, пытаешься что-то улучшить, придумываешь, как порадовать гостей. Отличная цель, разве нет? Сделать так, чтобы люди хорошо отдохнули, насладились отпуском. Если так посмотреть, звучит и правда неплохо. Постукивая пальцами по коже Гарри, Луи уже тише спрашивает: — Ну а ты, Гарольд? Кем ты хотел стать, когда был карапузом? Улыбнувшись ему, Гарри сглатывает, а затем отвечает: — Дворником. — Дворником? — громко переспрашивает Луи. В его голосе слышится искреннее недоумение, отчего улыбка Гарри становится шире, а на его щеках появляется тень ямочек. — Я хотел делать что-то хорошее для окружающей среды. Тогда мне это казалось хорошей идеей? — Какой же ты дурак, — ласково говорит ему Луи. Когда Гарри тихо и непринуждённо смеётся ему в ответ, дышать вдруг ни с того ни с сего становится трудно. «Я мог бы влюбиться в тебя. Может, уже влюбился». Эта мысль встаёт у него поперёк горла, и Луи давится чаем. Гарри хлопает его по спине, рука у него большая и тёплая, и Луи не отводит от него слезящихся глаз. Он почти уверен, что не чувствует ног. — Ты как? — спрашивает Гарри, как только Луи перестаёт кашлять. — Прекрасно, — выдавливает тот, и это не так, не так, но притвориться он ещё может. Если он и умеет делать что-то хорошо, так это притворяться, что всё прекрасно. Спасибо большое, пап. Он глубоко вдыхает, чтобы успокоиться, и проводит рукой по лицу, после чего улыбается Гарри с лёгкостью, которую совсем не чувствует. Гарри это явно не убеждает, и он смотрит на Луи чуть дольше, чем нужно, но всё же решает не спрашивать. И правильно делает.

* * *

Как-то так получается, что огромная часть вещей Гарри перекочёвывает к Луи в комнату: на спинку единственного стула набросана одежда, на столе разложено оборудование, которое Гарри использует для съёмок, а в ванной обзаводится своим местом его зубная щётка. В маленьком коттедже и без того тесновато, особенно после приезда Найла, но всё равно в этом есть своё очарование. Время, словно вода, утекает сквозь пальцы, и Луи невольно начинает исчислять его в сонных утренних улыбках и в пальцах, впивающихся в мягкую кожу, в поцелуях и полароидных снимках, разбросанных на прикроватном столике, в тихих щелчках затвора фотоаппарата и в кусочках еды, которые Гарри таскает с его тарелки. Он начинает его исчислять в ярких, блестящих мгновениях, которые собирает, точно трудолюбивый пересмешник, но этот клад не послужит никакой цели, у него нет предназначения. Может, Луи и влюбляется в Гарри, но ведь это не меняет их изначального соглашения. Как не меняет и того, что Гарри уедет уже через десять дней. Через восемь дней, через неделю. Меньше, чем через неделю.

* * *

— Ты же знаешь, что можешь пойти с нами? — Гарри отрывает взгляд от своих белых кроссовок и морщит нос, потому что шнурки выскальзывают у него из пальцев и ему приходится завязывать узел заново. Его волосы убраны банданой цветов португальского флага, из-под которой выбивается несколько волнистых прядей. Сев перед ним на пол, Луи скрещивает ноги по-турецки и подаётся вперёд, заправляя один из локонов Гарри за ухо. — Родной, вот тебе новость: в отличие от некоторых я тут не на отдыхе. Родной. Уже не в первый раз с его языка слетает это слово — ласковое обращение, которое он обычно хранит для своих сестёр. Гарри, похоже, даже не замечает, что оно не похоже на привычное «зай», которым Луи разбрасывается направо и налево, а Луи не горит желанием ему на это указывать. Особенно тогда, когда он едва ли представляет, что скажет Гарри, если тот потребует от него немедленного ответа, заставит раскрыть все карты. Как бы ему хотелось, чтобы Гарри мог остаться. Нахмурившись, Гарри ловит руку Луи своей. — Но выходные же у тебя бывают? — Не в разгар сезона. — Луи не может не отметить, как они подходят друг другу: его рука в хватке длинных пальцев Гарри кажется такой утончённой. И нет, ну его нахуй. Луи не утончённый. На изгибе шеи у Гарри до сих пор заметны следы зубов с прошлой ночи, так что вот вам и доказательство того, что Луи совсем не утончённый. — Иногда удаётся взять перерыв на полдня, если на занятии будут только опытные дайверы, которым не нужен наставник. В таком случае мы с Зейном меняемся: один отводит бот к месту погружения, а второй отдыхает. — Разве вы не устаёте? — Поднимаясь на ноги, Гарри тянет Луи за собой, а из-за мягкого утреннего света, пробивающегося через щели в жалюзи, по его обнажённому торсу пляшут солнечные зайчики. На нём есть ещё один синяк (расположенный достаточно низко и не такой заметный) — Луи поставил его, когда прижимал Гарри к матрасу, впиваясь пальцами в мягкую кожу на его талии. Свободной рукой Луи тянется к этому месту и надавливает на него большим пальцем. — Это нормально для работы в дайвинг-центре. И, ну, если гости не мудаки, то вообще всё супер. — Гарри подаётся чуть-чуть ближе и опускает взгляд на губы Луи, отчего тот улыбается. Какое-то тёмное напряжение спускается по его спине. — Ну а когда сезон подходит к концу гостей гораздо меньше и они обычно более опытные, так что и времени свободного больше. Так что вот. Если вернёшься где-то через месяцок, тут будет поспокойнее. Может, у меня даже получится взять полноценный выходной и показать тебе Фуншал. Никакого ответа. Ничего, кроме быстрого взмаха ресниц, после которого Гарри отпускает руку Луи, напоследок слегка её сжав. Вряд ли это что-то значит. Может, Гарри даже не уловил тонкого намёка на то, что Луи хочет, чтобы он вернулся, и как можно скорее. Ага. Вот только Гарри совсем не глупый. — Ну а когда Зейн уедет? — спрашивает он. — У тебя будет новый напарник или ты один останешься, ну, как Лиам? — Он отворачивается и берёт в руки на удивление уродливую гавайскую рубашку, которую Луи пригрозил сжечь ещё тогда, когда он впервые её увидел. Между прочим, это было вопросом самообороны. — Нет, у меня будет новый напарник, — отвечает он. Гарри возится со своей рубашкой, и Луи, подойдя ближе, принимается застёгивать на ней пуговицы, позволяя себе ненароком задевать его живот и грудь. — Я не очень-то умею себя клонировать, так что не смогу одновременно исполнять роль и инструктора, и рулевого, не думаешь? Уголок губ Гарри слегка приподнимается. — Пожалуй, нет. Да и не думаю, что этот мир вынесет двух тебя, если честно. — Эй, на что это ты намекаешь? — На всякий случай Луи щипает его за сосок, и Гарри на миг замирает, после чего выдыхает с тихим смешком. — Слишком много крутизны, конечно же. Это нарушит какие-нибудь там законы физики или ещё чего. — Или ещё чего, — соглашается Луи. Застегнув все пуговицы, кроме последних трёх (сам Гарри их оставил бы больше), Луи опускает ладони ему на грудь и улыбается. — И последнее, но не по значению: во время новогодних каникул мы закрываем дайвинг-центр на пару недель. Обычно на это время я возвращаюсь домой. Очень нелогично с его стороны так вытягивать из него хоть какой-то ответ: улыбку или, может быть, даже предположение, что они смогут там пересечься. Они ведь оба говорили о своих домах, о том, как выросли недалеко от Манчестера и, конечно, о том, что этот город им в то время казался чуть ли не землёй обетованной — свободной и полной возможностей столицей для подростка-гея, застрявшего в маленьком городке. Теперь же Гарри живёт в Лондоне, а Луи до Великобритании лететь четыре часа на самолёте, так что свою привлекательность Манчестер немного утратил. Склонив голову, Гарри осторожно косится на Луи. — Думаешь, будет неловко туда вернуться? Ну, учитывая ситуацию с твоими родителями? И особенно с твоим отцом? О. Ладно, не такого ответа ожидал Луи, но с другой стороны, именно такого ответа ему от Гарри ожидать и следовало. Потому что Гарри очень мил, когда дело касается подобных вопросов, да и когда не касается в принципе тоже. Пиздец, Луи так сильно в него влюблён. Месяц назад ему было бы за себя стыдно. По правде говоря, сейчас ему стыдно не меньше. Но это ему, разумеется, не мешает притянуть Гарри к себе и быстро поцеловать. Тот слегка горбится и приоткрывает губы, и как бы Луи ни хотелось, чтобы поцелуй оставался нежным и невинным, не проходит и минуты, как Гарри оказывается на кровати, а Луи седлает его бёдра и запускает пальцы в спутанные кудри, стягивая с них бандану. Громкий стук в дверь заставляет Луи подскочить. — Эй, вы там! — зовёт Найл. — Проснитесь и пойте! Гарри, уходим через пять минут — так что чтобы был одет. — Мелкий тупой лепрекон, — ворчит Луи, и Гарри хрюкает от смеха ему в плечо. — А ты поцеловал меня, только чтобы не отвечать на мой вопрос. Так тебе и надо. — Гарольд, я никогда не целовал тебя только для того, чтобы избежать чего-то ещё. — В доказательство он кусает Гарри за челюсть и наконец отстраняется. — И вот твой ответ: всё, что касается моего отца, в принципе неловко — и было неловко, даже когда мне было пятнадцать. Наверное, стоит поблагодарить его за такую проверку на прочность, ну, ты понимаешь, отличная получилась подготовка к трудностям жизни. — Эй. — Гарри хватает его за плечи и, одарив печальным взглядом, утягивает в крепкие объятия. — Это не смешно. — Не смешно, знаю. — Вздохнув ему в шею, Луи чуть дольше прижимается губами к тёплой коже, вдыхая запах Гарри. Прямо сейчас это напоминает ему о доме: пахнет одеколоном и шампунем, но кроме того самим Гарри — какой-то медовой сладостью, фланелевой тканью и теплом, но Луи не может дать этому точное описание. Домом. — Мне просто больше нравится относиться к этому с юмором. Уж всяко лучше, чем плакать из-за моих проблем с отцом, как думаешь? Ну и из-за того, конечно, что я теперь никогда никому не откроюсь, потому что меня травмировал несчастливый брак моих родителей и так далее и тому подобное. Скукота. Я лучше сосредоточусь на том, что у мамы с сёстрами, по крайней мере, всё хорошо. Найл снова стучит, и, пусть всего на долю секунды, руки Гарри ослабляют хватку. — Но ты ведь редко с ними видишься, — тихо говорит он, и вот от таких разговоров в депрессию и впадают. А Луи никогда не впадает в депрессию. Такие у него правила. — Смотри осторожнее, зай, ты же не хочешь, чтобы я тут расплакался из-за того, как сильно скучаю по своим маленьким сестрёнкам. — Луи наконец заставляет себя подняться, слезает с Гарри и, когда Найл стучит в третий раз, кричит ему: — Отвали, Найл, щас он выходит! — Мне прекрасно жилось и без этой информации! — орёт Найл в ответ, и Гарри хихикает. И, глядя на его сияющие глаза и спутанные волосы, на дурацкую гавайскую рубашку, перекрутившуюся набок, Луи чувствует сбивающий с ног прилив нежности. Он от него отмахивается и слезает с кровати. — Но ладно, — говорит он. — Вернёмся к главному. Понимаешь, даже если бы у меня и был выходной, гольф — это вообще не моё. Ну и ещё мне бы не хотелось мешать тебе тусить с Найлом. Не хочу, чтобы он думал, что я краду его лучшего друга. Лицо Гарри омрачается, будто облако на мгновение заслоняет солнце, и оу, оу ничего себе, это и правда выходит из-под контроля. Видимо, регулярный секс превратил Луи в шарманку, выдающую дурацкие клише одно за другим. Господи. Никто не предупреждал, что будут побочные эффекты. Но он смирится с ними. Гарри ему не отвечает, а лишь скатывается с кровати, захватывая с подушки бандану, и Луи дотрагивается до его плеча. — Хэй, я что-то не так сказал? — Нет. Нет, ничего. — Быстрый ответ, слишком быстрый, и Луи уже собирается усомниться в его честности, но Гарри коротко ему улыбается. — Просто кое-что вспомнил, вот и всё. Спасибо. Луи сводит брови. — За что? Гарри колеблется. Затем он качает головой и наклоняется, оставляя на губах Луи короткий целомудренный поцелуй. Выпрямившись, он улыбается уже искреннее, а его взгляд теплеет. — Вечером увидимся, да? Мгновение Луи раздумывает над тем, чтобы попытаться вытащить из него ответ. Но он не в праве чего-то требовать от Гарри. Гарри ничего ему не должен, так что в итоге Луи говорит только: — Ладно. Иди развлекайся, гольфист. Смотри только не споткнись и не упади в лунку, договорились? А то мало ли я скучать буду. Немножко. — Я постараюсь. — Усмехнувшись, Гарри открывает дверь. — И пусть Найл повяжет верёвку тебе на пояс — ещё не хватало, чтобы твои неуклюжие ноги тебя убили, — кричит Луи ему в спину. В дверном проёме появляется голова Найла. — Непременно, — обещает он, улыбаясь так широко, что его лицо вот-вот треснет от улыбки. — Я уже взрослый, — возражает Гарри. — Я и сам могу о себе позаботиться. — Ну конечно, можешь. — Найл приобнимает его за талию, заговорщически подмигивая Луи. — Мы в этом даже не думали сомневаться. А теперь давай, возьми печеньку, вот хороший мальчик. — Идите нахуй оба, — отвечает Гарри, но Луи не воспринимает его слова всерьёз, потому что видит на его губах широкую улыбку, а на щеках — ямочки. Он посылает Гарри воздушный поцелуй и пялится на его задницу, когда они с Найлом разворачиваются и направляются к входной двери. Гарри оглядывается через плечо и ловит на себе его взгляд. Ухмыляясь, Луи вскидывает брови, и Гарри наклоняет голову и закусывает губу, пряча улыбку, а затем вновь отворачивается. Луи вроде как хочет оставить его себе навсегда. И помнить, что на самом деле это невозможно, становится всё сложнее.

* * *

Сильный западный ветер рвётся в небольшую бухту, где прячется сёрф-центр Лиама, и волны здесь выглядят так, будто они воздвигаются годами, прежде чем обрушиться обратно в море, разбрызгивая белую пену. К тому времени, как солнце сжимается в оранжевый шар, наполненный светом, мышцы Луи болят от напряжения и ещё от того, что он упал уже, кажется, тысячу раз. И это раздражает только сильнее, потому что Лиам держится на своей доске очень эффектно. Лиам, правда, зарабатывает на жизнь, обучая этому других. Но Луи всё же хочет, чтобы и у него это хорошо получалось, хочет, чтобы всё у него получалось хорошо, хочет выиграть эту грёбаную жизнь. Ну, вы понимаете, он высоко не целится. Вернувшись к оставленным на берегу полотенцам, они падают на крупный песок, и Лиам откидывается на спину. Его голос звучит осторожно. — Луи? Луи отвязывает лиш от лодыжки, и блять, уже утром боль в мышцах заставит его об этом пожалеть; много времени прошло с тех пор, как он в последний раз провёл в море три часа, пытаясь поймать волну просто так. И кстати, нет, это не какой-нибудь защитный механизм. Он совершенно не пытается отвлечься от неприятных навязчивых мыслей. Или, что ещё хуже (и да поможет ему бог), от неуместных чувств. Нет. Распутывая узел, Луи косится на Лиама. — А? — Как ты думаешь… — Втянув нижнюю губу в рот, Лиам прикусывает её зубами и замолкает. И когда Луи уже собирается спросить, о чём именно как он думает (потому что у него есть мнения на все случаи жизни), Лиам наконец продолжает: — Как скоро нормально признаваться кому-то в любви? «Не через две недели, — думает Луи. — И не через две с половиной. Это точно не нормально». Хотя Лиам вряд ли ждёт от него такого ответа. Ложась рядом с ним, Луи приподнимается на локте, и отшлифованные океаном песчинки впиваются ему в кожу. — Мы же сейчас о Найле? Просто хотелось бы уточнить. Лиам сдвигает брови, а вечернее солнце оттеняет черты его лица. — Может быть. Ладно. Уже то, что Лиам сам поднял эту тему, можно считать прогрессом, даже признаком уверенности в себе, которая ему ещё пригодится. Хотя Луи всё же удивлён, что Лиам решил поговорить именно с ним. — Ты же понимаешь, — говорит он, — что спрашиваешь об этом того, кто никогда в любви не признавался? Разве что в платоническом смысле. Это всё равно, что просить вегана описать тебе вкус ростбифа. Лиам фыркает. — Это верно. И да нет. Просто… ты более чуткий, чем хочешь признавать, и ещё: если я спрошу Зейна, его расширенное сознание выдаст какую-нибудь невыносимо мудрую речь. А мне не это нужно. Луи на это усмехается, и ещё одно воображаемое очко уходит в пользу Лиама. — Нам, наверное, не стоит слишком надолго оставлять Гарри с Зейном без присмотра. А то понаберутся ещё друг у друга, и наша жизнь превратится в кошмар — придётся постоянно наблюдать за их обменом избитыми истинами. — Кстати говоря, каким вообще образом Гарри пробрался в этот разговор? Он прям-таки ниндзя. Ниндзя с координацией новорождённого оленёнка, но вроде как неплохо играющий в гольф. Ох уж этот подкаченный торс. Ого, быстро его мысли свернули не туда. Прежде, чем Лиам успеет указать на то, что упоминание Гарри возникло в разговоре абсолютно без причины, Луи возвращается к их изначальной теме: — Итак, вы с Найлом вместе уже сколько — десять месяцев? Это точно уже не слишком рано, как мне кажется. — Но мы не встречались эти десять месяцев. — Всё так же лёжа на спине, устроив голову на доске для сёрфинга, Лиам просеивает сквозь пальцы серый песок. — То есть начиналось-то у нас всё несерьёзно. Честное слово, Луи начинает сомневаться, действительно ли Найл тогда воспринимал это как интрижку, или же он просто позволил всему идти своим чередом, не думая заводить на эту тему серьёзных разговоров и просто надеясь, что ситуация как-нибудь разрешится сама собой. Просто Найл живёт на таком расслабоне, что ему бы такое подошло. Жаль, что Лиам — абсолютная его противоположность и ему обязательно нужно всё проговаривать. По буквам. — С его родителями ты когда встречался? — спрашивает Луи. — Где-то в декабре? — Ага. Как раз когда приезжал домой на Рождество. — Значит, тогда вы уже точно встречались. Получается, больше восьми месяцев. И я думаю… — Луи подбирает камешек, напоминающий по форме кривое сердце, и проводит пальцем по его гладкому боку. Серый гранит пронизывают белые вкрапления, расходящиеся в разные стороны, словно всполохи света, которые разлетаются из центра вспышки. — Ну то есть вы с ним наверняка больше ни с кем не спали. — Да, а как же. — Лиам неловко пожимает плечами. — Но тут просто, понимаешь… Мы с ним подумали, что будет здорово иногда, ну, без презерватива. Так что это было, вроде как… Целесообразно. Целесообразно. Луи сдерживает смех. За такое ему полагается медаль или даже ещё что-нибудь. Что-нибудь хорошее. — Ты себя вообще слушаешь? Вы отказались спать с другими, то есть получается, у вас не было секса неделями, и всё ради того, чтобы можно было трахаться без презерватива? И это было целесообразно? Что ещё расскажешь? Лиам тут же открывает рот, уже собираясь огрызнуться в ответ. Но затем он хмурится и снова его закрывает, а его рука замирает на песке. Несколько секунд проходят в тишине, и вдруг он резко садится. — Боже мой. Мы и правда давно встречаемся. — Пауза. — Так ведь получается? И честно, Луи больше просто не может. Он отбрасывает всё притворство и хохочет, откладывая камешек на полотенце. — Добро пожаловать в страну просветления. Лиам вполсилы пихает его плечом. — Не будь такой задницей. — Кто, я? — Луи изображает из себя невинность как бог — в детстве он в поисках рождественских подарков постоянно переворачивал вверх дном спальню родителей, так что натренировался неплохо. — Да, ты. — Прищурившись, Лиам тычет в него пальцем. — Потому что я могу и я не побоюсь использовать Гарри против тебя. Удар ниже пояса — вот что это такое. Луи никогда не следовало делиться своей мудростью с Лиамом, потому что в благодарность тот только использует все эти подлые приёмы против своего же учителя. Кусает руку, которая его кормит, и всё в этом роде. — Ладно, — говорит Луи, — я нем как рыба. Лиам снова падает на песок с довольной ухмылкой на лице, которая быстро перерастает в улыбку, в уголках которой всё ещё скрывается неверие. Какое-то время они ничего не говорят, просто наслаждаясь приятной усталостью. По крайней мере Луи наслаждается; Лиам же наверняка уже планирует свою вечернюю тренировку и последующий спортивный секс с Найлом, потому что Лиам определённо ненормальный. Иногда Луи искренне не понимает, почему они вообще дружат, если большую часть времени он из-за Лиама чувствует себя слабаком. — Эй, Ли? — тихо зовёт он, когда уже семь минут проходят в тишине, наполненной лишь постоянным шумом то накатывающих, то отступающих волн, который напоминает о течении времени. Голос Лиама звучит так же тихо. — Да? Луи сглатывает, сомневаясь. Он облизывает губы и чувствует на языке соль. — Как скоро нормально полюбить кого-то? Надо отдать Лиаму должное: он не отвечает самодовольным «я же говорил», как непременно поступил бы Зейн на его месте. Вместо этого он пару минут раздумывает над ответом. — Не думаю, что тут есть правило. Выдыхая, чтобы немного ослабить давление в груди, Луи закрывает глаза, перед которыми бушуют яркие краски, охватившие западную границу неба. — Просто знаешь, мне немного страшно. — Да. — Лиам дотрагивается до его локтя и не убирает руку. — Думаю, я понимаю. — Спасибо, — шепчет Луи. Он вдыхает, и ему кажется, будто под ним раскачивается земля, а шум волн навевает воспоминания о плывущем по морю боте. — Тебе спасибо, — тихо и искренне отвечает Лиам. Его ладонь всё так же покоится на руке Луи, служа ему своеобразной опорой, и Луи так хочется, чтобы время замедлило свой ход, хотя бы ненадолго. Всего лишь до тех пор, пока он не будет готов отпустить Гарри.

* * *

Гарри возвращается в одиннадцатом часу, загоревший после целого дня, проведённого под солнцем, палящим над полями гольф-клуба Санту-да-Серра. После гольфа они с Найлом сходили на ужин, за которым тот пытался очаровать потенциальных бизнес-партнёров своих родителей. Когда же Луи посоветовал Гарри подумать о том, чтобы начать профессионально предоставлять эскорт-услуги членам всяких важных организаций, потому что у него есть для этого и кудри, и харизма, тот лишь косо на него посмотрел. — Членам важных организаций? — Да, членам. — Кивнув, Луи просовывает большой палец под шлевок на его невыносимо пафосных белых брюках для гольфа. Они вообще не должны казаться такими сексуальными, но так уж вышло, что Гарри мог бы заявиться к нему в каком-нибудь фиолетовом сверкающем синтетическом комбинезоне, и Луи всё равно бы подумал, что не видел ничего привлекательнее со времён своего полового созревания и безнадёжной влюблённости в Дэвида Бэкхэма. Видимо, влюблённость в кого-то напоминает поездку на аттракционах безумия, подростковых гормонов и сомнительного вкуса. Приятно знать. Влюблённость. Боже, Луи ведь буквально только что признался Лиаму, что уже наполовину влюблён. — Членам так членам. — Гарри морщит нос, кончик которого порозовел от солнца. — Никак не пойму, ты намекаешь на то, что я хорош в постели, или на то, что мне стоит повесить на себя ценник. — В каждом человеке должна быть загадка. — Луи резко тянет за шлевок на его брюках, и Гарри заваливается вперёд, но успевает поймать равновесие, упираясь обеими руками Луи в грудь, и широко ухмыляется. — Кретин ты. — Звучит слишком похоже на ласковое обращение, и Луи, усмехнувшись, показывает ему язык. — Может, я и кретин, но. Это ты вырвал моих членов важных организаций из контекста и бросил их на постель, чтобы потом сотворить с ними что-нибудь неописуемо грязное. Так-то. — Луи отступает на шаг, двигаясь в сторону кровати и утягивая Гарри за собой. — И если честно, я думаю, что ты сделал это, потому что считаешь меня горячим. И потому что хочешь сотворить что-нибудь неописуемо грязное со мной. Просто возмутительно. И, — садясь на кровать, он дожидается, когда Гарри встанет между его разведённых ног, и заканчивает словами: — слегка интригующе. Ухмылка Гарри становится шире, солнце подрумянило его нос и щёки, его глаза искрятся весельем. Он выглядит счастливым, и осознание этого пьянит, точно пунш. Луи рассеянно тянется к пуговицам на рубашке Гарри, едва не пропуская его следующие слова: — Может, ты и правда чуть-чуть горячий. Проведя костяшками по оголённому животу Гарри, Луи замирает и бросает на него взгляд из-под ресниц. Ему всегда говорили, что у него красивые ресницы: длинные и пушистые, а уж когда его рот находится напротив члена Гарри, желаемого эффекта должно быть добиться особенно легко. — Всего лишь чуть-чуть? Гарри сглатывает и переступает с ноги на ногу. — Это ты что, так меня соблазняешь? — Ага. — Луи безмятежно улыбается, а затем хихикает и, пошире распахнув его почти полностью расстёгнутую рубашку, упирается лбом Гарри в бедро. — Правда, скошенные глаза немного портят весь эффект. Спустя пару секунд Гарри смеётся. Одной рукой он зарывается Луи в волосы. — Серьёзно, ты просто… Боже. Знаешь, ты как будто мой личный летний свет. Это абсолютно неожиданно, и Луи оказывается застигнут врасплох. А если он растерян, то отвечает всегда одинаково: сухо и цинично. Как сейчас: — Это полная чушь, Гарольд. Почти сразу же он жалеет, что не придумал другого ответа: какого-нибудь милого, какого-нибудь такого, который вдохновил бы Гарри на ещё более нелепые метафоры для его описания. И поскольку Луи никак не может забрать свои слова обратно, он довольствуется тем, что нежно кусает Гарри за бедро. — Да, но ты правда такой. — Гарри замолкает. — Понимаешь, я даже не думал… когда я сюда собирался, я думал, что… думал, мне нужно будет во стольком разобраться, и я даже не хотел ехать, но Найл меня уговорил. — Без предупреждения он толкает Луи на кровать и взбирается на него сверху, седлая его бёдра. Луи удивлённо вздыхает, а Гарри в ответ ухмыляется и наклоняется как можно ближе, изучая его внимательным взглядом. — А оказалось, — тихо произносит он, — тут будешь ты. Ты вроде как научил меня жить сегодняшним днём. Спасибо. Его голос напоминает наждачную бумагу, смазанную мёдом, гальку, отшлифованную океаном, и Луи пора ставить суточное ограничение на количество глупых мыслей о Гарри. И дело в том, что пока Луи учит Гарри жить сегодняшним днём, сам он из-за Гарри хочет думать о будущем, и это опасно. Строишь ожидания — готовься к разочарованиям. Луи словно прошибает током от осознания, что именно эту фразу ему когда-то сказал отец, практически слово в слово. Блять. — Хэй. — Гарри сталкивается с ним носами и возвращает Луи в настоящее. — Я что-то не так сказал? Луи обеими руками зарывается в его волосы и притягивает его к себе, ласково и нежно целуя. — Нет. Нет. Просто кое-что вспомнил, с тобой это никак не связано. Только с моим отцом. — И поскольку Луи совершенно не хочет тратить их время на тяжёлые воспоминания, он слегка подталкивает Гарри назад, заставляя его приподняться и посмотреть ему в глаза. — Кстати, у меня есть для тебя подарок. — Подарок? — Лицо Гарри озаряется, и, честное слово, иногда он и правда становится похож на семилетку. В самом лучшем смысле этого слова. В нём энтузиазм шестилетнего ребёнка сочетается с телом красивого двадцатиоднолетнего парня, и он мог бы казаться старше из-за хаотичного набора разных интересов и взглядов, но этот эффект сводят на нет шутки ниже пояса и глупые хихиканья. Да, Луи влюблён в него уже далеко не наполовину. — Подарок. — Он кивает. — Но только если признаешь, что я горячий. — Такой горячий, что просто дым валит. — Гарри поджимает губы, а затем вдруг улыбается, и на его щеках проступают ямочки. — Серьёзно, я в жизни не встречал никого красивее. А я, как тебе известно, учусь на фотографа, так что и с моделями иногда работаю. И это, честно говоря, просто несправедливо. Как он может говорить подобное так, будто это ничего не значит, будто он даже не догадывается, что от этих слов сердце Луи пропускает удар и медленно переворачивается у него в груди. И, пожалуй, Гарри действительно не догадывается. Вот же придурок. Луи вскидывает брови и, расстегнув последнюю пуговицу на его рубашке, запускает под неё руки, обнимая Гарри за талию. — Какой же ты подлиза, Гарольд. Бессовестный подлиза. — Он надавливает пальцами на его кожу, и Гарри двигается выше по его бёдрам, в конце концов устраиваясь задницей прямо напротив промежности Луи. Это слишком не похоже на случайность, и Луи делает глубокий вдох, чтобы воздух в его лёгких не закончился, пока он не договорит. — И я бы даже тебе поверил, если бы не знал, что ты знаком с Зейном. Гарри ему ухмыляется, якобы непринуждённо. — Тут дело в другом. Ну то есть, да, он по всем параметрам соответствует классическим представлениям о красоте, а его скулы — это просто что-то нереальное, но… — Качая головой, Гарри нависает над Луи, даря ему тёплый, уверенный взгляд. — Но ты. Ты просто золотой: такой яркий, и щедрый, и весёлый, и… — Уголки его губ изгибаются кверху. — И ты покраснел. Похоже, это приводит его в полный восторг, и Луи в наказание усиливает хватку на его талии, впиваясь короткими ногтями в мягкую кожу. Но Гарри заслужил это, потому что этот засранец лучится самодовольством только лишь от того, что сумел смутить Луи, но в то же время никак не реагирует на его предположение о возможном возвращении Гарри и их последующей совместной прогулке по Фуншалу. Ладно, хорошо, Луи понимает, что Гарри чувствует себя сейчас не совсем в своей тарелке, но всё равно нечестно, что он умудряется так легко и играючи выбивать почву у Луи из-под ног. — Покраснел, — ликующе повторяет Гарри, дотрагиваясь подушечками пальцев до щеки Луи. — Я заставил тебя покраснеть. Я и не знал, что это возможно. — Заткнись. — Жалкая попытка смерить его свирепым взглядом проваливается, и в первую очередь потому, что Гарри наклоняется ещё ниже и улыбается. Вздохнув, Луи высвобождает одну руку из-под его рубашки и, не глядя, тянется к подушке, пытаясь нащупать под ней камешек и всё ещё сомневаясь, действительно ли он хочет отдать его Гарри, или же это всё-таки слишком глупая затея. — Хорошо, сейчас ты получишь свой подарок. — Правда? — Гарри садится прямо, перенося ещё больше веса прямо на член Луи. И блять, это только сильнее мешает ему связно мыслить. Ещё сильнее мешает то, что Гарри в своей распахнутой рубашке скрещивает руки за спиной, до неприличия сексуально изображая повиновение. — Но он ерундовый, — предупреждает Луи. — Мне нравится всякая ерунда. — Кто бы сомневался. — Что ж, ладно. Сказал «а», говори и «б», так что остаётся лишь надеяться, что Гарри не увидит ничего дальше тонкой завесы притворства, которую Луи создал, пытаясь сохранить их отношения в рамках летней интрижки. Интрижки. Луи, должно быть, хорошенько приложили по голове, раз он додумался заявить, что он с радостью поможет Гарри забыть о бывшем. Сжав камешек в кулаке, Луи заставляет Гарри раскрыть ладонь и быстро вкладывает его ему в руку, тут же объясняя: — Как я и сказал, он ерундовый. Но ещё он вроде как красивый, вот я и подумал, что тебе, может быть, захочется снять его крупным планом и добавить к твоей этой серии художественных фотографий всякой всячины. Не знаю. Наверное, это глупо. Когда Гарри отрывает взгляд от камешка, в его глазах Луи замечает странный блеск: смесь удивления и печали. — Это не глупо, — тихо говорит он. — Правда, совсем не глупо. Спасибо. — Всегда пожалуйста, — бормочет Луи. В горле у него встаёт ком, и на мгновение ему кажется, что он вот-вот задохнётся, поэтому он издаёт слабый смешок и легонько пихает Гарри в живот. — Ну и где моя награда? Я бы от минета не отказался. Лицо Гарри проясняется, и он осторожно откладывает камешек на прикроватный столик. — Меня долго уговаривать не придётся, — отвечает он, ёрзая на бёдрах Луи. Тот возвращает свободную руку обратно ему на талию и впивается в неё пальцами, а Гарри тут же замирает и делает глубокий вдох. Луи не думает, что ему когда-нибудь надоест тот эффект, который он оказывает на Гарри. Не думает, что сам Гарри когда-нибудь ему надоест.

* * *

— Эй. Эй, Лу? — Гарри говорит тихо, будто боясь потревожить Луи, если вдруг тот уже уснул. Они лежат в обнимку, оба одеяла спущены им на бёдра, и Луи, не открывая глаз, бормочет ему в плечо что-то невразумительное. Слабый ветерок, пробивающийся сквозь щели в жалюзях, перебирает волосы Гарри, и Луи чувствует их щекочущее прикосновение к своему виску. Гарри слегка ёрзает, но в итоге возвращается в своё прежнее положение. — Ты же не думаешь, что это глупо, нет? Ну, учиться на фотографа? Приоткрыв глаза, Луи вглядывается в его профиль, едва различимый в темноте. — Почему я должен так думать? — Просто это не назовёшь надёжным вариантом. То есть я уже вроде как… Меня уже вроде как брали внештатным сотрудником в пару журналов, так что всё не настолько плохо, и им вроде бы даже понравились мои фотографии, но ведь… — Напряжение в его голосе теряется в бархатном ночном воздухе и сливается с мурлыканьем Бегемота, свернувшегося калачиком на куче грязного белья. — Наверное, было бы разумнее учиться на кого-то другого. — А потом мучиться, потому что не этим ты на самом деле хотел всю жизнь заниматься? — Луи оставляет влажный поцелуй у Гарри на плече, затем касается его запястья и спускает руку ниже, переплетая их пальцы. — Нахуй оно надо? Кто тебе такого наговорил? Родители? Какое-то время Гарри молчит, а потом перекатывается на спину, заставляя Луи лечь на него сверху, отчего одеяла путаются у них в ногах. Костлявое бедро Гарри давит Луи на живот. — Нет, мама у меня не такая, а с папой мы почти не общаемся. Зато мой отчим клёвый. Если Гарри думает, что Луи не заметил, что он ответил только на один вопрос из двух, он глубоко ошибается. Но Луи всё же великодушно спускает ему это с рук — в основном потому, что он и сам может найти ответ. Этот Джейми, судя по всему, был настоящим мудаком, и не то чтобы у Луи были против него какие-то предубеждения. Нет, никаких. Злая мысль самому навредит и всё такое прочее. — Хорошо. — Луи устраивается поудобнее, просовывая бедро Гарри между ног, и думает о том, как же всё-таки мало ему известно о семье Гарри, кроме разве что того, что он боготворит свою старшую сестру и набил в честь неё букву «Д» на правом плече, а на левом — букву «Э», в честь мамы. И ничего в честь отца. Очерчивая пальцем бровь Гарри и ероша жёсткие волоски, а потом снова их приглаживая, Луи тихо и ласково спрашивает: — Ты не помнишь то время, когда твои родители ещё были вместе? — Не особо. — Гарри говорит так же тихо, и так же ласково. — Они так рано развелись, что я помню совсем мало, считай даже, совсем ничего. — Повезло, — отвечает Луи, стараясь улыбнуться, хотя Гарри всё равно вряд ли заметит это в темноте. Не то чтобы его можно было одурачить неискренней улыбкой. Вместо ответа Гарри обнимает Луи своими длинными руками, опускает его на кровать и держит так крепко, будто вообще не хочет отпускать. Луи дышит им и старается не думать о неумолимо бегущем вперёд времени и словно ускользающих от него летних днях.