Демон

***

Полуденный свет заливает комнату, напоминая Брайану о том, что уже пора. Он совсем не хочет этого. Он совсем не хочет ехать туда. Но руки медленно выполняют привычный ритуал одевания, и он подчиняется. Они неумолимо завязывают пояс, обхватывающий тонкое тело и делят его на две половины, плотно прижимая грубую ткань к телу, напоминая о том, что все происходящее — взаправду. В руки привычно ложатся твёрдые, отполированные долгими часами молитв бусины чёток. За прошедшие несколько лет Брайан уже успел привыкнуть к ним и к тому ощущению спокойствия, которое они дарят. Спокойствия, которого ему так не хватало сейчас. Тёплое касание четок напомнило ему дорогого аббата Джойса и его слова о том, что вера, она не здесь — Брайан коснулся лба кончиками пальцев, а здесь — и ладонь медленно легла на грудь. Туда, где трепетно бьётся сердце. Брайан улыбнулся, чувствуя, как теплеет собственный взгляд. Аббат Джойс всегда дарил ему уверенность в себе и своих действиях. Предавшись воспоминаниям, Брайан не сразу заметил, как в дверях появилась темная тень. Тёмная фигура человека, внимательно разглядывающая священника из-под широких полей шляпы, скрывающей лицо, появилась возле дощатого дверного косяка. Брайан перевёл на неё взгляд — плащ прятал очертания тела, и невозможно было сказать точно, кто это стоит рядом с дверью — человек или его тень. — Пора, Падре… — тяжелый и густой голос вырывает Брайана из оцепенения и возвращает его в суровую реальность происходящего. Медлить больше нельзя. Он разочарованно прячет улыбку и вешает чётки на пояс, поворачиваясь на голос, собираясь открыть рот, чтобы сказать, что он готов, но слова застревают в горле, как только Брайан осознает, что именно сказала ему тень. В том, как незнакомец произнёс Падре, ему слышится знакомая насмешка, что мучает его уже долгие годы. Усмешка, от которой он надеялся избавиться навсегда… Вдруг тень исчезла, и Брайан просто качает головой, решив, что нервы его окончательно расшатались и лучше всего было бы возвратиться в свой приход, а то и в привычный мир монастыря, к аббату Джойсу, ставшему верным другом и поверенным всех тайн его души. Брайан словно кожей ощущает неприветливость здешних мест. На постоялом дворе, куда поместили его для удобства сообщения, слишком неуютно. А в небольшом монастыре, куда его поместили для восстановления сил после поимки демона… Джона — прошептало сознание — но Брайан упрямо тряхнул волосами, не давая себе завершить мысль, натянул шляпу, завершив свои сборы, и уверенно вышел наружу, к ожидающей повозке. Тяжёлый крытый экипаж, запряжённый парой усталых кляч, медленно покачивается и скрипит по твёрдой дороге, ведущей от скромного постоялого двора, где расположился Брайан, в сторону тюрьмы. Небольшой городок словно вымер, и Брайану стало ещё неуютнее — в столь раннее время уже вовсю должна кипеть жизнь. Солнце давно встало и горожане должны быть на улицах. Брайан выглядывает в небольшое окошко и замечает, что там, где они едут, жизнь словно останавливается — замирают разговоры и жители с темнеющими лицами провожают огромную повозку с сидящим в ней священником. Брайан, в который раз пощупал толстый конверт, лежащий на коленях, и вздохнул, откидываясь на жёстком сиденье, прикрывая глаза и погружаясь в некоторое подобие дремоты. Сколько лет прошло, а его всё ещё не отпускает то тягучее ощущение беспомощности, появляющееся всякий раз, когда он слышит вкрадчивое «Падре». Брайан давно уже простился с аббатом Джойсом, ставшим ему верным другом и помощником во всем, получил небольшой приход и надеялся жить размеренной жизнью сельского священника, не омрачённой никакими серьёзными происшествиями, когда в его жизни снова появился он. Тот, кого окрестили Исчадием. Брайан искренне надеялся, что избавился от него, когда уехал из родных краёв, нисколько, впрочем, не жалея об этом, и всерьез полагал, что его единственными проблемами на ближайшее будущее станут наставление жён местных фермеров на путь истинный, и выпроваживание их из дома молодого привлекательного священника прямиком в руки ревнивым мужьям. Но тихим мечтам не суждено было сбыться. Брайан относился к своим обязанностям очень серьёзно, и не мог допустить мысли, чтобы согрешить, пока в его жизни снова не появился он. Начавшись с неясных слухов и домыслов пастухов, у которых повадился пропадать скот, всё закончилось пропажей первого человека, и Брайану стало по-настоящему страшно. Юноша, болезненно худой и очень высокий, с похожими, опадающими на плечи кудрями, пешком ушёл в соседнюю деревню к родственникам и не вернулся. Нашли же его случайно, в лесу, на опушке, с прокушенной шеей и всего покрытого багровыми кровоподтёками. Молва сделала своё дело, и безутешные родители, недолго думая, осадили Брайана требованиями найти виновного — только ленивый не болтал, что их священник когда-то уже встречался с подобным. Когда же они увидели, с каким лицом Брайан пришёл в дом, чтобы договориться об отпевании и взглянул на юношу, то заподозрили, что священник как-то причастен к этому, и требования стали ещё активнее. Брайану ничего не оставалось, как согласиться участвовать в поимке демона, и, тем самым, встретиться со своим страхом лицом к лицом. На поимку нечисти выделили целый отряд. Тяжелые воспоминания заставили Брайана сильнее сжать пальцы, и он невероятным, почти физическим, усилием заставил себя выгнать смуту из головы. Страх не должен владеть его существом. Священник ещё раз обратился к Богу, перекрестился и закрыл глаза, вернувшись туда, где еще не было ни страха, ни мучивших его видений, ничего, что навевало бы тоску или горестные думы. Он вернулся домой. В тот самый день. В день, когда Брайан был вызван отцом, вернувшимся из длительного плавания, на решающий его судьбу разговор. Юные годы он провёл в достаточно богатой, благодаря хорошо идущим торговым делам отца, семье, но, оказавшись младшим сыном, на наследство рассчитывать не приходилось. Единственной дорогой для его незавидной участи оставалось служение Богу, и Брайан хорошо это понимал. Вопрос был только во времени. Отец, с которым он не успел обмолвиться и парой слов, сурово смотрел на него, сдвинув густые брови. Запах кожи и дорогого табака, которыми он торговал, заставили сердце сжаться. Прилежный сын уже догадался, о чем будет разговор. — Брайан… Сын. Нам нужно обсудить твоё будущее, — подозвал сына Гарольд, ласково, но твердо, и показал рукой на стоящее напротив его стола кресло. Брайан поклонился и подошёл ближе. Отец всегда был непоколебим в решениях, принимаемых за своих детей, и, Брайан уже не сомневался — сейчас будет озвучено решение для него, — Я думаю, тебе уже известно, что тебя ожидает. — Брайан кивнул, — Я уже переговорил с аббатом Джойсом. Он согласен взять тебя послушником, хотя я и не могу многим его за это отблагодарить. Брайан стиснул тонкие пальцы до побелевших костяшек. С пелёнок воспитанный в покорности его решениям, он понимал — возражать отцу, уважаемому члену общества, не терпящему неповиновения, было бесполезно. — Но отец… — слова, сорвавшиеся с губ, нельзя было остановить, и Брайан вскинул голову, встретив тяжёлый взгляд Гарольда из-под нахмуренных бровей. — Ты хочешь мне возразить? — даже голос его словно стал тяжелее, как стиснувшаяся в кулак рука, лежащая на столе. — Нет, отец. — Вот и славно, — снова тепло и ласково кивнул он в ответ, по-прежнему не разжимая руки, — Можешь идти и собирать вещи, дорогой. Аббат пришлет экипаж завтра на рассвете. Вот и решилась его судьба… Уже завтра. Слово, снова заставившее вздрогнуть и побледнеть еще сильнее. Брайан вздохнул, сдерживаясь, и нашёл в себе силы поклониться и выйти из комнаты, не теряя достоинства. Всё решено, и ничего уже не изменить. Он спокойно дошёл до опочивальни, и позволил себе дать волю эмоциям лишь наедине с собой, где молчаливыми свидетелями стали только стены и узкая кровать. Вещей набралось немного, и Брайан провёл ночь, в последний раз рассматривая звёзды, что всегда манили его своим блеском и далеким загадочным светом. Утро подкралось постепенно и незаметно, давая знать о себе тонкой желто-оранжевой полоской, появившейся на горизонте, которая становилась всё шире и ярче. Медленно поднялось солнце, первыми робкими лучами давая знать о наступлении нового дня, заставшего Брайана лежащим на столе, головой на подложенных руках и с затёкшей от неудобной позы спиной. На прощание отец еще раз благословил его, и Брайан смиренно поклонился — тот желал ему лишь блага, хоть оно и состояло теперь в заточении, но таковы вековые порядки, и противостоять им бедный юноша не мог. — Счастливого пути, дорогой. Аббат Джойс, встретивший его у двери, оказался высоким худым человеком, но всё же, Брайан возвышался над ним как каланча, больше чем на голову, а буйные кудри прибавляли к росту ещё полголовы. Аббат с восхищением посмотрел на высокого юношу и улыбнулся, подняв свои искрящиеся весельем глаза на явно не выспавшегося Брайана. Во дворе их ждала повозка, запряжённая парой молодых лошадей, фыркающих и кусающих удила. Аббат подошёл к ним и погладил по мягким мордам, успокаивая и что-то протягивая в руке. Брайан молча забрался в повозку и сгорбился, вцепившись в мешок с вещами, ожидая своего спутника. Джойс оглядел его и сел рядом, свесив ноги с края повозки, причмокнув, давая лошадям знак двигаться. Когда они отъехали от дома больше нескольких футов, юноша, наконец, дал волю эмоциям. Это были последние слезы в жизни Брайана — последние до тех пор, как в его жизни не появился он.