***
Гнев на детском личике Реборна смешным или умилительным вовсе не выглядел. Маленькое исчадие ада. Антихрист. Дем… Из мыслей Тсуну вырвал повысившийся на пару тональностей голос Лар. Странно: он был уверен, что её вспышки агрессии остались в прошлом. «До встречи с ними»-прошлом. «До COMSUBIN»-прошлом. Он не вслушивался в перепалку по поводу произошедшего на вечере — по кругу крутил мысли о демоническом происхождении Реборна и думал, какого черта этот Дино… впрочем, ещё его дед был тем ещё прохвостом. Была история с военными и заказом этого самого, дай бог памяти… Игнацио от Вонголы, он и тогда, честно сказать, больше злился, чем пытался понять суть. Помнится, с тех пор Солнце весьма нервно реагировало на любые упоминания Кавалонне, а тут — наследник. Кому пришла в голову идея так изощрённо отомстить бедному парню? Но, собственно, в идеальной цепочке умозаключений терялась одна странная деталь, которая… — Каждый раз, когда ты появляешься в чей-то жизни, Реборн… Его губы искривились в ухмылке, а глаза, эти черные жуткие глаза, казались темными бездонными провалами на детском лице. — Ну давай, заканчивай. Ещё скажи, что девчонку тоже довел до приступа я. Или, может, пойдем дальше? И ублюдка тоже, скажи ещё. А вспомним те прекрасные печенья, а, Милч? Лар дернулась как от удара, ошеломленно моргая. Не сказать, что Тсуне было дело до душевного равновесия этих двоих, но последняя фраза репетитора явно была подлым ударом. Но, собственно, печенья? (И — «ублюдок». Реборн мог назвать так многих только из тех, о ком он помнил, но… в споре с Лар не-всегда-бывшей-Милч? Желая выбить из колеи? У него были подозрения, скажем так. Реборн никогда не скрывал неприязни к… теперь уже очевидно мёртвому для всего мира человеку. Тсуна определённо в состоянии был представить, как тот, именно что стремясь уязвить побольнее, говорит что-то В… Нет. Нет, не нужно. Тем более, что… Тем более, что). Он поднял руку, словно образцовый ученик, и хмыкнул. — Не хотелось бы вас отвлекать, но какое отношение этот Дино имеет к Реборну? — Бывший ученик твоего репетитора, Савада. Так сказать, первый блин — всегда комом, не так ли? — ядовито протянула пришедшая в себя Лар. — Вот уж точно, кровь не вода. — Что ты несёшь? Реборн поморщился, комкая в руках полотенце. — Думаю, вы меня неправильно поняли. — Тсуна откинулся на спинку кресла, с удовольствием наблюдая удивление Милч. — Если он и правда учился у тебя, закрываться от туманниц у него все ещё получается хреново. Спрашивал обо мне у сестрицы он явно не с целью пожелать мне самого лучшего. А если относить его эмоции уже к уважаемому Реборну, с которым у вас затем случилась перепалка, тут картина уже… — Заткнись! — неожиданно жёстко рявкнул он. — А твоей безрассудной сестре явно пора бы научиться соизмерять силы, чтобы не замыкаться на свободное Небо, словно своего нет. Она чуть не угробила всех в том зале, впав в приступ… — Замыкаться? На это Небо? Тсуна, не скрываясь, расхохотался. Подобный бред был уморителен. Колонелло, мрачно слушавший всё это на подлокотнике его кресла, только покачал головой. — Уже жалею, что меня там не было… Что в итоге с Тсуме-то, она в порядке? — Сбежала куда-то, нарушив охранный контур двумя направленными вспышками пламени. Подняла на уши всю охрану, ещё и ты припёрся. Дурная девчонка! Где ее носит, Тсуна? — Риторический вопрос, — издевательски улыбнулся он. — А связь? — приподнял удивлённо бровь Колонелло. Пожав плечами, Тсуна склонил голову к плечу, ехидно уточняя: — Проснулась минут двадцать назад. Это помогло? — Зубы нам тут не заговаривай, Савада, — опасно сузила глаза Лар. — Направление? — Тсуме в состоянии о себе позаботиться. А вы дальше устраиваете разборки между собой, весьма зрелищно. Что ж, взбешённый вид Реборна стоил любых последствий. (И — предчувствие было чуть светлее).***
Вздрогнув, Тсуме зябко поежилась. Брат испытывал крайность мрачного удовлетворения, что, совмещённое с редкими вспышками злости… не делало общую картину хоть немного сносной. — Собачатся? — хмыкнул Вито, смачно потягиваясь. Рассвет потихоньку вступал в права, рождая удивительное по красоте зрелище… сказала бы она. — Да. Он оживился. Немного. Это хорошо. — Хорошо? Это? Что тогда плохо, боюсь спросить? — Штиль. Абсолютный штиль, когда ярость оборачивается в зарево черной ненависти, которая и тлеет-то едва-едва. — Поэтично. Япония пошла тебе на пользу: слагаешь совсем как Фонг. Вздрогнув, Тсуме подняла взгляд. Спустя долгие несколько секунд он сдался, сгорбившись. — Слишком рано, да? — Все в порядке. — Она сильнее закуталась в плед, вновь переведя взгляд на кромку моря. — Я тоже думала об этом, когда поняла, что всю жизнь, собственно, прожила там. Знаешь, это правда совсем… другой народ. И я не могу отделаться от мысли, что… не хотела узнавать все это так, знаешь? Он обещал… Но, собственно, какая разница теперь, да? — Я же тебя совсем не переубедил? — А пытался? Она увернулась со смехом от шутливого замаха, повалившись на песок. Вдохнула полной грудью, чувствуя спустя долгое, долгое, долгое время, как хорошо просто дышать. — Ты не хочешь поговорить с ним? — С его цепным песиком на хвосте? — театрально поморщился братец, замахав руками. — Благодарю покорно, у меня на год запланирована ровно одна глупая затея — и она себя исчерпала вчера. Думаю, ты в красках передашь глупому младшему братцу всю степень моего неудовольствия вашим поведением: кто обещал оставить условный знак? В самом деле, кто же. — Не думаю, что такая смерть считается, — вновь зафыркала она. — Да и как ты себе это представляешь? Мы считали, ты давно мертв. Все вы. Страшно представить — но я даже ни разу не была в Италии за годы. — А хочешь? Тсуме знала, что он спрашивал вовсе не об Италии. — Тебе идёт образ Итачи. — Я предпочел бы быть Ширануи. — Но? — подтолкнула. — Кабуто, — пожал плечами он. — Может, с проблесками Шизуне. …Небо было оранжево-алым, в кровавом зареве рождая новый день.***
Иллюзия послушно смялась под пальцами, обнажая отвратительно потекший и смазавшийся макияж. Поморщившись, Тсуме передёрнула плечами; платье неприятно скользнуло между бедер, кажется, порвавшись от буйства пламени ещё тогда. В горле першило, словно пила всю ночь напролет. Хотя — почему «словно»?.. — Я убью его. Последнее, что Тсуме ожидала услышать, оказавшись в собственной комнате, — безучастный голос брата. Он даже не смотрел на нее: пялился в потолок, распластавшись на смятых простынях. Аккуратно спрыгнув с подоконника, она на цыпочках скользнула в его сторону, будто кого-то и правда мог побеспокоить шум ее шагов. — Кто на этот раз? Список пополняется с каждым днём — иногда я верю, что проще сравнять Вонголу с землёй, чем удовлетворить жажду крови. Он хмыкнул. — Язвишь. Я… я рад. Он не уточнил. Имя Вито повисло в воздухе, словно табу. Эти воспоминания, их маленькое личное сокровище — вспышка безумной, какой-то дикой радости брата ей точно не показалась. — И все же? Тсуме привычно устроилась у его бока, поднырнув под руку. Он наконец скосил взгляд, вздохнув. — Забавно, что ты не почувствовала, как в пассивном режиме начала считывать его эмоциональный диапазон. — О… И как? Тсуна хмыкнул как-то зло, не так, как обычно — с усталой обреченностью, а… — Давно я не сталкивался с такой лютой ненавистью. Этот пацан какой-то… забитый, что ли. Есть в нем… что-то странное. Я бы понял, будь он как мы с тобой — нет человека, нет проблемы. — Тихая ненависть — что-то новое? Впрочем, он, вроде, Доном назвался — кровь для него давно должна была стать приемлемым вариантом. — Хрупкий. Продолжения не последовало. Тсуме ткнулась носом в его плечо, пытаясь растормошить, но брат опять погрузился в странное состояние, в котором она его застала. Когда она уже начала было дремать, убаюканная теплом родного тела, тихий хриплый голос вырвал из сонливости: — Его просто защищать. Не скажу, что подчинять: люди идут именно за ним — но… идеальный вариант, а? — Для чего? — Он упоминал о нескольких любовниках. Уж не знаю, в каком контексте, милая. Вздрогнув, Тсуме подняла голову с его плеча. — Ты преувеличиваешь. — Едва ли. Плевать. Но обожание этого… Дона придется учитывать. — И убить? Тсуна вдруг застонал сквозь зубы, приложившись затылком о спинку кровати. Выматерился. — Он будет жить ещё долго. К огромному моему сожалению. Дверь тихо скрипнула. — Весьма лестно для дона Кавалонне, глупый Тсуна. — Выход с другой стороны. Хотя можешь попробовать и в окно. Только хмыкнув на вновь потерявший все краски голос брата, Реборн медленно вошёл в комнату. Вскинувшись, она замерла. Солнце не сводил с нее взгляда, не удостоив реплику Тсуны более никакой реакцией. — Натсуме. — Реборн? Лишь вскинул брови. Скрипнуло окно. — Парень предложил тебе неплохой выход из ситуации, — свесилась с подоконника Лар, прищуриваясь (почему она?.. Может, солидарность туманницы? Тсуме отбросила вторую мысль, даже не сформулировав её до конца. Братец бы не… но — но что, если он просто предложил ей… Лар ведь всегда слушала. Ну, почти всегда, но). Они оба даже не обернулись на ее голос. — Чего пришла? — небрежно кинул репетитор через плечо. — Я разберусь сам. — С чем это? Неожиданно зашелся тихим хриплым смехом Тсуна. — Воспитывать тебя будут, сестрица. Туман шляется где попало, вот ведь какой абсурд, а? Тсуме примирительно подняла руки: брат доводил ситуацию до опасного накала. — В чём заключается проблема? Уважаемое общество выразило недовольство моим поступком? Это достаточно серьезно, чтобы созывать подобное собрание? Я не думаю… — Ты не думаешь, — перебил её Реборн, пряча глаза за полями федоры. — Своим поведением ты оскорбила как минимум одного уважаемого человека и доставила неудобства всем присутствующим в зале. Это неуместное поведение для… — Для кого? — Тсуна вскинулся резко, садясь на кровати, и Тсуме понимала. Нотации от Реборна были в высшей степени… насмешкой. — Этот титул — сплошной фарс. Вся эта «игра» — сплошной фарс. Хватит уже делать вид, что сумма в контракте для вас обоих что-то значит! — Безобразная истерика должна нам что-то доказать? — Лар хмыкнула, с непроницаемым лицом не отрывая взгляда от Тсуме. — Твои глаза, глупый Тсуна, слишком спокойны для трясущихся рук, как считаешь? — Безобразная истерика?.. — голос сдал неожиданно. (Нет, не предлагал. Или предлагал — но… Если сказал — что сказал? Если не сказал — почему?..) Тсуме до боли впилась ногтями в ладонь, пытаясь найти хоть одну причину не вцепиться наставнице в волосы. Она уже была готова почти на все, лишь бы прекратить этот чертов разговор. — Чего вы хотите — извинений? — Обьяснений, дурная Тсуме, — поморщился от ее слов Реборн. — Твои извинения — бесполезная шелуха слов. Что произошло в зале? Почему чуть было не произошел выброс и… И осекся, будто споткнувшись на мысли. Взгляд его застыл. Лар недоуменно повернулась к нему, но Реборн быстро поборол краткое замешательство: — Где ты была? — Разговаривала, — убийственно честно. — Предвосхищая вопрос — понятия не имею, с кем, он не представлялся. Но собеседник был хороший. Или вино?.. — Тсуме нарочито равнодушно пожала плечами. — Оказался не маньяком. Даже жаль. — Натсуме Савада! Так или иначе — могла ли она рассчитывать на иную реакцию?.. (Лар выглядела… странно. Как будто не могла что-то решить. «Сказал или не сказал?» — вот в чём вопрос).***
Сигарета едва тлела, обжигая пальцы. Нолан подогнул под себя ногу, чуть раскачиваясь на скамейке; пара прядей выбились из-под вечной банданы — хотелось то ли заправить обратно, то ли дёрнуть. Может, обрезать. Но, наверное, не вместе с головой. И даже не с ухом. Наверное. Скинув пепел, Ника затянулась в последний раз, чувствуя, как на пальцах оседает гарь. («В жизни нужно попробовать всё, кроме подсудного, синьорина, — поучала Кобра с насмешкой, — так у других останется меньше средств против тебя»; Вито при подготовке её личины — Ника уже почти спала, утомлённая спорами, в которых ей почему-то не предоставлялось ни слова за пределами выбора внешности, но они с Алексом продолжали дискуссию, — был куда красноречивее: — Грин. Или ты прикручиваешь к этой хери замер уровня пламени сам, или я прибегну к своим методам. Неразборчивый возмущённый ответ в полголоса. — И не объясню, как добился результата. Ещё один, спокойнее. — Чудно, я знал, что мы достигнем понимания. Ещё один. — Здесь или?.. Ага, секунду, я догоню, — а потом на её плечи опустился привычный сине-пушистый плед, а братец тихо пробормотал, явно совсем не для неё: — Хорошим компромиссом недовольны обе стороны, да?.. Будет тебе личное приключение, мелочь. …а может, всё-таки для неё.) — Ну что, одна вылазка — и ты наконец от меня избавишься? — Да ты оборзел в край, пацан. «Куратор» шутливо боднул в плечо. Она с трудом удержалась на скользкой древесине, болезненно зашипев. — Зашибешь же, вояка! Хмыкнул. — От вояки слышу. Решил уже, куда подашься после стажировки? Странно было замечать за собой такое, но Нике и правда было жаль расставаться с язвительным снайпером. Когда она только затевала весь цирк с личиной и COMSUBIN, ей казалось, что они сработаются только через чью-то смерть (не ее — была уверена, что пламени в подопечном Лар кот наплакал), но… Наверное, даже не с ухом. Очень маленькое «наверное». — Засекречено. Что, скучать будете? — Как стелешь-то красиво, даже не заподозришь в фамильярности, — нарочито цыкнул Нолан. — Не обольщайся, Торе. — Я тоже вас люблю, синьор Колонелло. Его ошеломленному лицу вторил ее звонкий, непривычный для мужской личины смех. …жаль, что, когда он выписывал похоронку на имя Торе, эти воспоминания причиняли ему только боль.***
— Che cazzo, Ирен? — Образовалось у меня свободное время. Дай, думаю, проверю, как поживает подруга… почему я должен узнавать, что в семье пополнение с твоей, хочу заметить, стороны, от идиота? — Что? — Что «что»? — Ирка… — Шем. Ты взяла ученицу!.. — По приказу. — Могла и отказаться. — Нет. — Могла. И отказаться, и свалить — у нас, например, место найдётся всегда, знаешь же… Фырчащий смешок. — Сам со своим детсадом разбирайся. — Ну, предложение остаётся. Так вот, ты взяла ученицу. Действительно её учишь, причём трюкам… нашим, будем честны. И имеешь наглость удивиться, что я хочу встретиться с семьёй. — И ты заявился на приём, ебнул флëром Дона Кавалонне, создал задел для конфликта его же Семьи с ëбаным следующим поколением Вонголы… Вскинутые ладони. — Так, давай не перебарщивать. Все действия лошадки исключительно на его совести, я только показал синьорине, как можно уйти от неприятной беседы. — Ну, конечно. И найти её не могли… ладно. Ладно, ты заглянул посмотреть. — И познакомиться. — По наводке Грина. — Точно так! Почти напряжённо: — И что скажешь? — Девочка одаренная, такой талант дорогого стоит. И в связке работу осилила… — Это был ты! — Нет, это сравнительно необученная туманница сообразила, как и какие камеры закоротить, на ходу и в растрëпанных чувствах. — Реборн поверил. — Он вообще во мно-о-огое верит, пока это многое подтверждает, что я мёртв, — шепотом, вкрадчиво. — Нет, вообще — смогла бы, конечно, говорю же, девочка талантливая… — И уже громче: — Но я о другом: ты уверена, что она — моллюска? — Цветовую гамму сверь. — Забудь цветовую гамму, посмотри, как она думает! Я не я, если в ней нет хоть шестнадцатой доли крови. — Так ты и не ты. Ты сдох два с хвостом десятка лет назад, оставив «и обязательства, и привилегии» ученику. Кстати, ставки, является ли внешность младенца привилегией или обязанностью, в CEDEF по-прежнему делают. — Надеюсь, ты ставила на?.. — Смешок. — …это было некрасиво. Я почти отвлёкся. Обязательства и привилегии включают в себя родство. — Конечно… — Конечно. В следующий раз, когда будешь учить её нашему, подумай как следует — и позови меня. Третья рука не лишняя. — Какого?.. Придурок, — устало, будто вымученно. — Смешно. — Смешно. Глянь, какая! Блестит! — Ты её терпеть не можешь. — Но Ал старался! — Сбавь патетику, ещё поверит — в следующий раз простым протезом не обойдешься. — Я верю, что мы достигли компромисса. …Нет, правда. Подумай. — Посмотрим. Подбородок на своём предплечье, но обе руки — вокруг чужих плеч. Почти как… — …а мальчишка? — Шем… — усталый выдох, — я пришёл встретиться с семьёй. Он меня не интересует.