Три килограмма конфет

      Никогда не думала, что опущусь так низко и буду как дурочка реветь на футбольном поле, сидя под противным мелким дождём на одной из скамеек для болельщиков. Прошло лишь полторы недели с начала учебного года, а я чувствовала себя такой потерянной и разочарованной, что просто не смогла бы и дальше сдерживать накопившиеся слёзы. А причиной всему был красавчик Дима Романов, по нелепому совпадению или злой насмешке судьбы носивший такую же фамилию, как я.       Год назад мы с родителями переехали, перебравшись в более престижный и при этом спокойный и экологически чистый район Москвы. Новая квартира оказалась просторней и красивее предыдущей, а пришедшая на смену прежней обычной школе элитная гимназия навевала скорее страх своими порядками и требованиями к ученикам, начиная от формы, явно вдохновлённой той, что носят в английских частных школах, заканчивая необходимостью заранее определиться с профилем, гуманитарным или математическим, согласно которому каждый класс усиленно готовился к ЕГЭ по своим предметам.       Как сейчас помню, насколько пугающим всё казалось в первый учебный день: непривычно шикарные машины, высаживающие учеников у ворот гимназии, направленные на меня косые взгляды, от которых хотелось тотчас провалиться под землю. Я и раньше не отличалась особой общительностью и умением заводить друзей, с первого класса дружила с одной-единственной подругой, давно уже ставшей мне как сестра, а необходимость за два года до окончания школы начинать жизнь с нуля, да ещё и пытаться сделать это среди напыщенных богачей, приводила в отчаяние.       Всю линейку я старалась быть максимально незаметной, сжимаясь, бледнея, краснея от каждого доносящегося рядом шёпота. Я думала, что все наверняка обсуждают меня, невзрачную новенькую девочку, каждые несколько минут нервно то одёргивающую рукав блузки, то расправляющую складки на юбке, не зная, куда деть собственные руки. Однако когда перед началом первого урока учитель представил меня классу, никто не засмеялся и не отпустил какой-нибудь шуточки, как это часто случалось с вновь прибывшими учениками в моей бывшей школе, но от волнения я всё равно постоянно крутила в руках карандаш, несколько раз вылетевший из пальцев и, как мне казалось, слишком громко падающий на пол, что лишний раз обращало ко мне столь нежелательное внимание.       А потом наступила первая в моей «новой жизни» перемена. Фатальный миг, о котором я вспоминаю порой по несколько раз за день.       — Значит, Полина Романова? — раздался у меня за спиной чей-то мужской голос, стоило учителю покинуть кабинет. Честно сказать, в тот момент у меня внутри всё перевернулось, потому что я ожидала, когда же начнутся придирки и издевательства от новых одноклассников. Пока я собиралась с мыслями, замерев совсем как зверёк в попытке притвориться мёртвым перед наступающим хищником, обладатель приятного баритона обошёл парту и встал прямо передо мной. — Я Дима. Тоже Романов, кстати. Уверен, тебе у нас понравится.       Я смогла только поднять на него взгляд и испуганно кивнуть головой, ничего не соображая, ослепнув от белоснежной улыбки парня, в ту же секунду навсегда укравшего моё сердце.       Дмитрий. Дима. Димочка. Высокий брюнет со смуглой кожей и пронзительными карими глазами в обрамлении пушистых чёрных ресниц, с лёгкой горбинкой на носу и волевым подбородком. Шутник, душа компании и главный заводила гуманитарного «А» класса, игрок школьной сборной по футболу, на одной перемене читающий Оскара Уайльда в оригинале, а на следующей уже затягивающийся сигаретой на заднем крыльце школы.       Он умел производить хорошее впечатление и не стесняясь пользовался этим, очаровывая своей искренней улыбкой всех вокруг от целой кучки безнадёжно сохнущих по нему девчонок (в числе которых, к собственному стыду, была и я) до учителей, млеющих перед обходительным, вежливым, улыбчивым учеником, при этом всегда готовым ответить на уроке, выступить в очередном КВН или поехать на районную олимпиаду.       Дима мог невзначай помочь кому-нибудь из младшеньких донести до кабинета тяжёлый портфель, галантно пропустить вперёд себя идущую позади девушку, распахнув перед ней дверь, подсесть к кому-нибудь из наших одноклассников на перемене и помочь разобраться с непонятной темой. Он ходил по коридорам как бог, величественный и прекрасный, гордо оглядывая свои владения и собирая восхищённые взгляды окружающих.       «Разве можно не влюбиться в такого?» — спрашивала я себя, снова и снова с щенячьей преданностью встречая и провожая милый сердцу силуэт.       Я нарекла его Мистер Идеал. Мы проучились вместе целый год, а я так и не смогла найти в нём хоть один недостаток, который бы позволил перестать так беззастенчиво пожирать взглядом этого красавчика при любой возникающей возможности. Вот только наше с ним общение как началось на той дружелюбной ноте знакомства, так на ней и закончилось.       Зато все мои страхи относительно смены учебного заведения оказались напрасными, и спустя несколько месяцев в новой гимназии я искренне радовалась, что оказалась именно здесь. Молодые учителя действительно интересно преподносили учебный материал и с лёгкостью вовлекали в самые скучные темы, устраивая то весёлые викторины, то мини-спектакли, то соревнования со вторым гуманитарным классом; на базе гимназии часто проводили интересные лекции или мастер-классы, для которых приглашали преподавателей из ведущих московских ВУЗов. В сравнении с обычной школой здесь царил показательный порядок, в коридорах было чисто и уютно, в кабинетах стояла только новая и целая мебель, а в буфете очень вкусно кормили.       Но самое главное — здесь оказались просто потрясающие ребята. Даже среди многочисленных отпрысков обеспеченных семей нашлось лишь несколько заносчивых, избалованных деньгами подростков, в то время как остальные вели себя на удивление скромно и приветливо. Мне удалось быстро найти себе подруг: решительную и немного воинственную Наташу, способную ловко вывернуть в свою пользу с первого взгляда безвыходную ситуацию, и милую, не по годам наивную Риту, в своих рассуждениях порой напоминавшую настоящую тургеневскую барышню, впечатлительную, до нелепого романтическую натуру. Такие разные и в то же время идеально дополняющие друг друга, они дружили с первого класса, но при этом охотно приняли меня в свою компанию, и нам удалось настолько сблизиться, что порой я совсем забывала, как мало мы ещё знакомы.       Мы объявили последний год в гимназии «временем перемен и побед», три летних месяца составляя списки, планы и схемы достижения тех целей, к которым стремились, но никак не решались перейти к решительным действиям. Но когда, если не сейчас? Ната записалась на борьбу, чтобы наконец стать сильной не только духом, но и телом; Рита посмотрела девяносто восемь часов всевозможных фильмов без перевода и субтитров, желая подтянуть свой французский. А я, чувствуя себя инфузорией-туфелькой в своих желаниях на фоне амбиций подруг, попыталась прикинуть, как можно обратить на себя внимание Димы.       Три месяца бега по утрам, чтобы скинуть три ненавистных килограмма, позволили без труда натягивать на себя самый маленький из размеров, обычно имеющихся в магазинах с одеждой. Не то чтобы у меня имелся лишний вес, но из-за достаточно низкого роста я всегда внешне выглядела чуть толще, чем есть на самом деле. Тонкие запястья и щиколотки, выступающие ключицы, даже немного выпирающие рёбра не спасали, потому что слишком резкий изгиб между талией и бёдрами визуально делал фигуру грузной, вынуждая комплексовать уже не первый год, пока мне не хватало мотивации хоть что-то с этим сделать. Но теперь стоило лишь вспомнить глаза цвета шоколада и белоснежную улыбку, как хотелось горы свернуть, лишь бы иметь возможность показать новую себя, достойную внимания, восхищения и… любви?       Я была настроена очень серьёзно, не только отказывалась от столь любимых булочек с корицей на завтрак и половинки шоколадки на ужин, но и приготовилась всеми силами пытаться завести разговор со своей мечтой, прочитав книги всех авторов, что когда-либо замечала в руках Романова, даже слегка подтянув свой английский, просмотрев бессчётное количество видео-семинаров на тему флирта, общения с мужчинами и способов обратить на себя внимание.       Но всё пошло наперекосяк. А чего ещё стоило ожидать? Я всегда была неудачницей, одной из тех людей, что вечно попадают в тупые ситуации, проливают на себя что-нибудь, падают на ровном месте. В общем, той самой девушкой, про которую можно вспомнить с десяток разных смешных историй, не позволяющих воспринимать меня серьёзно.       В нашей гимназии всегда было два гуманитарных класса («А», где училась я, и, соответственно, «Б») и один математический (класс «В», с которым пересекались мы нечасто). Но, по закону подлости, именно в этом году администрация решила учесть пожелания всех родителей, и второй гуманитарный класс вдруг превратился в «лингвистический», забрав к себе не только хлопающую своими прелестными круглыми глазами Риту, но и объект всех моих романтических, эротических и всех остальных до безумия нереальных фантазий.       Дима Романов так и остался тем самым парнем мечты, отныне встречающимся мне лишь в коридорах гимназии, ставшей серой и унылой. Теперь я могла только здороваться с ним, обычно получая в ответ быстрый, немного унизительный кивок головой, а изредка — ответное, сказанное по инерции «привет», а ещё томно вздыхать, преисполненным грусти взглядом наблюдая за ним, ставшим после каникул ещё выше и красивее.       А сегодня я увидела, как Дима уверенно шёл к воротам, крепко сжимая ладонь Светы из 11 «В». Света, как бы нелепо это ни звучало, действительно светилась от счастья, получив самого завидного парня школы, а я, как и положено мечтательным дурочкам, сбежала от всех и тихонько ревела, глядя на неестественно ярко-зелёный газон, расстеленный на поле, раздражающе-нелепым пятном врывающийся в общую меланхоличную серость.       Я, конечно, всегда понимала, что эти истории о популярных красавцах, влюбляющихся в неприметных простушек, встречаются в основном лишь в американских подростковых комедиях, как бы невзначай дающих шанс, что подобное когда-то может произойти с тобой. Но это ведь не так, и наивно, глупо, слишком самонадеянно верить в какие-то сказки и тешить себя нелепыми надеждами. Я всё это понимала, да и никогда не стремилась вдруг стать «королевой бала», но после всех потрясений последних лет, выпавших на долю моей семьи, просто хотелось какого-нибудь маленького чуда, огонька надежды…       — Да ты прикалываешься! — полный возмущения и нескрываемой злости голос, раздавшийся совсем рядом со мной, заставил вздрогнуть и начать испуганно озираться по сторонам. Я пребывала в уверенности, что буду находиться здесь в долгожданном и желанном одиночестве с возможностью вдоволь подумать обо всём и, конечно же, как следует поплакать о рухнувших мечтах, прежде чем понуро плестись домой.       Я же говорила, что всегда умудряюсь влипнуть в нелепые ситуации? Вот и одна из них: заплаканная я, наспех стирающая слёзы вперемешку с каплями дождя прямо рукавом светлого плаща, совсем не думая о том, что тушь наверняка уже растеклась под глазами и я похожа на отвратительную помесь панды и салемской ведьмы. И возмущённый до предела парень из класса «технарей», один из тех самых заносчивых мажоров, стоящий теперь прямо рядом со мной с футбольным мячом в руках.       Максим Иванов. Я бы вряд ли вспомнила его имя, не будь он теперь капитаном нашей команды по футболу. А меня как-то само собой до сих пор несло на все тренировки, где можно было вдоволь поглазеть на Романова, ставшего ещё более недоступным. Иванов, кстати, казался действительно хорошим игроком, но явно отвратительным человеком: стоило лишь вспомнить, как несколько раз он орал на Диму, точно ничем такого отношения не заслужившего.       — Нет, серьёзно, вам нужно меньше смотреть сопливые фильмы, или на что вы там ориентируетесь, когда устраиваете эти флешмобы на стадионе? Уже третий год стоит пойти дождю, как здесь собираются рыдающие курицы и грустным взглядом пялятся в небо. Хрен знает, что у всех вас в голове, но со стороны это выглядит жалко и стрёмно, чтоб ты знала, — распалялся парень, пока я мысленно проклинала этот день, жуткую погоду, так и подталкивающую всплакнуть где-нибудь в укромном (или, как оказалось, не очень) уголке, свою привычку терпеть и копить в себе негатив до последнего и в итоге срываться на истеричные, плохо поддающиеся контролю рыдания. И надо же было как назло попасться на глаза именно этому напыщенному индюку.       Я чувствовала себя ещё большей дурой, чем пару минут назад, до его внезапного появления, но всё же нашла в себе силы отвернуться и уставиться в ту же самую точку на поле, которой любовалась последние полчаса, упиваясь жалостью к себе. Странно, но Иванов замолчал, видимо, ожидая, когда я снова повернусь к нему, чтобы продолжить свою пылкую и злобную речь. А мне стало так плохо, что вопреки логике слёзы, почти успевшие остановиться до его внезапного появления, накатили новой удушливой волной, комом встав посреди горла и щедро заливая лицо.       — Что на этот раз? Он написал сообщение в вацап, но не добавил смайлик в конце? — обойдя меня и встав прямо напротив, так что мои дрожащие коленки почти касались его ног, он с нескрываемым ехидством перечислял свои не особо остроумные варианты, показательно загибая пальцы на вытянутой вперёд ладони. — Не заметил новый цвет помады? Пообщался с ненавистным тебе другом? Поставил лайк какой-нибудь сексуальной тёлочке? Ох, неужели с кем-нибудь пососался? Тогда это, конечно, весомая причина сидеть здесь и сопли по лицу размазывать.       Я всегда старалась оставаться беспристрастной и не судить о людях по первому впечатлению, но этот говнюк действительно смог надавить на все слабые места разом. Если бы у меня был нож, я бы не задумываясь всадила его в светло-серую футболку, маячившую перед глазами, примерно между нашивкой с эмблемой нашей гимназии и нарисованным на ткани номером игрока. Как по мне, тринадцатый достался ему не зря. И хотелось надеяться, что везение будет вечно обходить его стороной.       — Если ты барахтаешься на нижней ступени развития, где самая большая проблема с кем-нибудь пососаться, то не надо всех судить по себе, — давясь слезами и чувствуя себя невероятно жалкой, почти выкрикнула я. Наверное, это могло бы прозвучать достойно, если бы мой голос не дрожал и не срывался, а из глаз не катились ручьём слёзы, не способные спрятаться даже за дождём. Я подскочила со скамейки, оказавшись впритык к Максиму, но не задирая голову вверх могла видеть только его плечи, что, возможно, не так уж плохо, ведь он наверняка сейчас ехидно ухмылялся. — Спасибо за краткий экскурс в собственные проблемы. Буду иметь в виду, что волнует людей с отсутствием мозгов.       Я сама не понимала, почему так сильно разозлилась. Наверное, потому что Иванов попал точно в цель, озвучив причины моих переживаний, на самом деле совсем не дотягивающие до нормального оправдания тех крокодильих слёз, которые я щедро размазывала по щекам. Я сама это понимала, но не привыкла признавать свои слабости не только перед подругами или родителями, но и перед самой собой. Тем обиднее казалось предстать настолько беззащитной и уязвимой перед абсолютно чужим человеком, без труда высмеявшим меня.       Я гордо (не считая покрасневшего кончика носа и небольших чёрных пятен от туши под глазами, обнаруженных уже позже, в отражении зеркала на стене лифта) и уверенно (ну, по крайней мере очень быстро) удалялась прямо через поле, радуясь, что именно сегодня не надела туфли на каблуках, поэтому могла спокойно идти по земле и не бояться в следующую секунду застрять или, как назло, грохнуться прямо на глазах Иванова. Первые десять шагов получилось даже совсем не думать о том, как скоро этот засранец расскажет всем об увиденном сегодня.       А потом мне в затылок внезапно прилетело что-то холодное, не столько ударив, сколько неприятно коснувшись и завалившись за шиворот блузки, оставляя на коже склизкий след. Не сразу сообразив, что это могло быть, я запустила ладонь в волосы, нащупала застрявшие во влажных от дождя прядях куски земли прямо вместе с короткими ярко-зелёными травинками, и тут же обернулась на парня, действительно нагло ухмылявшегося в ответ.       — Ты что, совсем идиот? — севшим голосом поинтересовалась я, почти уверенная, что с такого расстояния ему не удастся расслышать это. Видимо, зря.       — Барахтаюсь на нижней ступени развития, забыла, что ли? — округлил глаза Максим и вдруг рассмеялся, продолжая многозначительно сжимать в ладони ещё один кусок с корнем вырванного газона. Я передёрнула плечами, позволив комкам земли свалиться к пояснице, отвернулась от этого неадекватного придурка и, со страхом ожидая второго броска, поспешила покинуть поле, а следом и территорию гимназии, на ходу выдирая застрявшие в волосах ошмётки травы. ***       Следующие две недели прошли под эгидой непрекращающихся сомнений «забудем Диму — отобьём Диму — нет, лучше всё же забудем». Я металась по своей комнате, как раненый зверь, не в состоянии мыслить разумно, а, следовательно, принять взвешенное и логически обоснованное решение. Каждый день мы собирались с Натой и Ритой у меня в комнате, включали что-нибудь отвратительно попсовое, но прекрасно подходящее под всеобщее угнетённое настроение, и изливали друг другу душу.       Рита делилась впечатлениями от своего нового класса, где по-прежнему чувствовала себя непризнанным и угнетаемым гением среди равнодушных ко всему обывателей, не способных видеть дальше собственного носа. Она накручивала на палец прядь светло-пшеничных, слегка вьющихся волос и томным полушёпотом с соблазнительной хрипотцой, причина которой крылась в недавно появившемся пристрастии к сигаретам, рассказывала нам про своё вынужденное одиночество и про стервозную учительницу по французскому, придирающуюся к ней по любому поводу. Но мы-то знали, что ближе к середине любого урока у нашей творческой подруги просыпалась немного пришибленная муза, вынуждавшая её корявым мелким почерком записывать внезапно приходящие в голову стихи прямо на полях тетради, при этом абсолютно отстраняясь от происходящего вокруг.       Я старалась не упоминать в наших разговорах Диму, но минут через десять-пятнадцать непременно скатывалась к обсуждению того, какой же он прекрасный и ужасный одновременно. Наверное, мне всё же стоило найти себе какое-нибудь новое хобби помимо бесперспективного воздыхания по прекрасному принцу, игнорировавшему меня отныне ещё усерднее, чем весь предыдущий учебный год, но сердце отказывалось поддаваться указаниям разума и каждый вечер непременно заканчивался страданиями под поставленные на повтор песни Арбениной, уже давно ассоциирующиеся для меня с периодом затяжной меланхолии. Упершись влажным от слёз кончиком носа в подушку, я настойчиво повторяла, что сейчас наверняка снова выгляжу «жалко и стрёмно».       Наташа слушала нас и молчала, или кивала головой, или задавала наводящие вопросы, или вставляла короткие, меткие, бьющие чётко в цель замечания, помогавшие посмотреть на события совсем с другой стороны. Я хотела быть как Наташа: сильной и самодостаточной, уверенной в себе и собственной ценности относительно мужчин и уж тем более их мнения. Но не выходило, поэтому мне оставалось только с открытым ртом созерцать, как подруга втолковывает нам принципы феминизма и здорового отношения между мужчиной и женщиной, почерпнутые из очередного семинара, на посещение которых она порой тратила все выходные дни, в то время как мы с Ритой могли спать до полудня, как сурки.       Несколько лет назад я тоже думала, что буду рваться вперёд, стремиться доказать всем своё превосходство, добьюсь чего-либо действительно значимого. В старой школе я шла на медаль, охотно участвовала во всей общественной жизни, рисовала стенгазеты, придумывала сценарии утренников, с удовольствием посещала выставки и с неподдельным интересом ходила по музеям, запоем читала книги, выписывала в блокнот полюбившиеся стихи; я хотела развиваться, мне нравилось узнавать что-то новое, расширять границы собственных возможностей. Но потом всё как-то разом сломалось и потеряло смысл, а мне захотелось только спрятаться от всего и от всех, что оказалось не так уж сложно сделать.       Мы переехали, и я бросила последние остававшиеся силы на то, чтобы поступить в гимназию, где оказалось легко прикрыть свои не столь прекрасные как прежде оценки, ссылаясь на повышенные требования и усиленную программу. На самом деле я просто быстро привыкла не напрягаться, плыть по течению, не задумываясь о завтрашнем дне. Впрочем, в своё оправдание могу сказать лишь то, что я совсем не понимала, чем хочу заниматься и не видела для себя перспектив, закопалась в прошлых неудачах и обидах, не в состоянии самостоятельно выбраться из этой ямы, но по привычке не желая принимать чью-либо помощь.       — Мне не хватает Риты, — жаловалась мне Натка каждое утро, пока мы, синхронно плюхнувшись на стулья у своей парты, доставали необходимые для урока учебники и тетради. — Мы с тобой обе сварливые и унылые, Поль. Когда мы в последний раз разговаривали с кем-нибудь из одноклассников?       — Не помню. На прошлой неделе? — с надеждой спросила я, на корню подавив желание возмутиться, что совсем я не сварливая и не унылая. Это было ещё слишком мягкое определение для моего состояния с того самого дня, как я проводила взглядом идеальную парочку Дима-Света, а потом как назло наткнулась на идиота Иванова. Тот до сих пор, как ни странно, никаким образом не напомнил о моём позоре. Несколько раз я ловила на себе его пристальный, неуютно-пронзительный взгляд в коридорах гимназии, в тот же миг под любым предлогом убегала куда подальше, лишь бы не дать ему возможность прилюдно выставить меня дурой, а в его способностях на этот счёт я почему-то не сомневалась.       Я никогда не считала себя особенно сообразительной, в любой стрессовой ситуации просто застывала и испуганно хлопала глазами. Обычно с момента любого брошенного мне оскорбления успевало пройти несколько часов, прежде чем мозг начинал снова нормально функционировать и наконец подбрасывал идеи остроумных, но уже абсолютно бесполезных ответов обидчику. Именно поэтому предпочитала попросту избегать конфликтов, не имея шансов выйти из них без оглушительного поражения.       — Мне кажется, уже недели две. А знаешь, почему?       — Потому что мы сварливые и унылые? — я догадывалась, к чему она ведёт, но стеснялась признаться, что вовсе не хочу ничего менять, да и общаться с кем-нибудь совсем не тянуло, потому что меня окончательно пришибло состоянием перманентной печали.       — В яблочко! — рассмеялась Наташа, внимательно разглядывая каждого входящего в кабинет. — Знаешь, надо бы, наверное, что-то делать с этим. В крайнем случае самим организовать поход классом куда-нибудь в кино. Это же просто невозможно и дальше…       Договорить ей не дал звонок, известивший о начале урока, а ещё учитель по математике, шустро проскочивший от двери к своему столу.       — Класс, п-прошу внимания! — как всегда чуть заикаясь при повышенном внимании к себе, начал Олег Юрьевич. — Пока классный ру-руководитель одиннадцатого «В» заболела, часть ребят на несколько д-дней будут на уроках вместе с нами. По-прошу вас чуть сдвинуться, ч-чтобы за каждую парту мог сесть ещё один че-человек.       Я уважала Олега Юрьевича и считала его хорошим, чутким человеком и отличным преподавателем. Но не могла сосредоточиться и расслышать ни одно из его слов, когда к моему столу неторопливо, как в замедленной съёмке, уверенным шагом приближался парень с еле заметной ухмылкой на губах и хитро прищуренными глазами, лисий взгляд которых не сулил ничего хорошего.       — Привееет, — радостно протянул он и, ловко подвинув к себе запасной стул, уселся прямо рядом со мной.       Долбаный придурок Максим Иванов.       Родители всегда твердили мне, что девушка не должна ругаться матом. Но в этот момент в моих мыслях настойчиво крутилось только одно слово. «Пиздец».