Три килограмма конфет

      Я, кажется, покраснела. Судя по тому, как болезненно пылали щёки, со стороны это выглядело просто отвратительно, что доставляло явное удовольствие моему новоиспечённому соседу.       Мне правда хотелось рассказать подругам о том позорном случае на поле, но в первые несколько дней останавливал стыд вперемешку со злостью, причём в равной степени и к себе, некстати решившей сбежать ото всех и выбравшей самое неудачное время и место для проявления эмоций, и к сволочному Иванову, решившему, вместо того чтобы просто пройти мимо, влезть со своими ехидным комментариями и, как назло, быстро и метко угадавшему всю суть моей нелепой трагедии, а потом ещё начавшему кидаться землёй.       Кидаться. Землёй. Что вообще в голове у человека, способного так себя вести? Я бы поняла, будь ему лет двенадцать, но взрослый с виду парень, совершающий подобные поступки, вызывал недоумение. И ещё, к сожалению, еле сдерживаемый порыв кинуть в него чем-нибудь в отместку и тоже опуститься в своём развитии на несколько ступеней.       Я вся сжалась, каждую секунду ожидая, когда же он перейдёт в атаку. Впервые мне хотелось благодарить судьбу за то, что Дима больше не учился со мной в одном классе, а значит, ему не стать свидетелем будущей публичной казни. Пусть слухи всё равно дойдут рано или поздно, но это совсем не то же, что личное присутствие. А в том, что вскоре Иванов размажет меня по стеночке (надеюсь, хотя бы просто словами), почему-то не оставалось сомнений.       Я чувствовала, как Максим искоса поглядывает на меня, и вздрагивала от любого его резкого движения: когда он потянулся за тетрадкой, щёлкнул кнопкой на механической ручке или быстро сбросил звонок на внезапно начавшем вибрировать телефоне. Наверное, со стороны я выглядела жалко, поэтому он так довольно улыбался, фривольно раскинувшись на стуле и незаметно заняв почти половину стола, вынуждая нас с Натой сидеть, вжавшись друг в друга почти как сиамские близнецы.       — Романова Полина, — позвал настойчивый голос учителя, пытавшегося вызвать меня к доске, в то время пока я старательно придумывала, что бы предпринять.       Честно говоря, мне в голову приходили шальные мысли извиниться за то, что назвала Иванова безмозглым и идиотом, но потом я вовремя вспоминала, кто первый полез с оскорблениями без какой-либо причины, и уже тогда, напротив, с трудом подавляла желание сказать ему ещё что-нибудь гаденькое. Зато я смогла придумать вполне сносное объяснение тому случаю, если вдруг он решится прилюдно озвучить мой позор: скажу всем, что очень сильно подвернула ногу и поэтому присела переждать, когда же пройдёт боль, а этот бесчувственный чурбан накинулся на меня как бешеный.       В конце концов, врать я хоть и не любила, но, к своему счастью, умела делать это довольно хорошо, натренировавшись прикрывать перед родителями старшего брата, любившего потусить допоздна или влипнуть в какие-нибудь неприятности.       У доски я не просто тупила, а вовсю демонстрировала то самое полное отсутствие мозгов, которым недавно попрекала Иванова. Даже с многочисленными подсказками одноклассников и сжалившегося под конец учителя мне каким-то чудесным образом удалось сделать три ошибки подряд в элементарном с виду уравнении, а ещё бессчётное количество раз уронить на пол мел, так и выскальзывающий из дрожащих от волнения пальцев, и под конец всё же раскрошить нормального размера брусок до состояния мелкого порошка.       А причиной всему была та самая Светка, возлюбленная Димы, сидящая за одной из первых парт и картинно зажимающая рот ладонью, чтобы не рассмеяться в голос. И сколько бы я ни твердила себе не смотреть в ту сторону, взгляд как прикованный останавливался именно на ней, коленки начинали подгибаться от волнения, а последние умные мысли, иногда всё же проскальзывающие в моей голове, окончательно разбегались в панике.       — Ну ты и тупаааая, — прошептал мне на ухо Иванов, по-видимому, еле дождавшись, когда я вернусь на своё место, чтобы иметь возможность сообщить об этом. Честно, в любое другое время стало бы очень обидно, но сейчас меня вряд ли хоть что-то могло расстроить ещё сильнее, чем испытанный только что позор. — А с Димой Романовым вы случайно не родственники?       — Однофамильцы, — пробурчала я, постаравшись отодвинуться от него куда подальше и принципиально отвернувшись, всем своим видом демонстрируя категорическое нежелание и дальше продолжать наше общение.       Как только началась перемена, Наташа как обычно решительно схватила меня на шкирку и выволокла в коридор, с ходу принимаясь за допрос:       — Чего это Иванов к тебе пристал? — грозно спросила Натка, уперев руки в бока и нависнув надо мной, бессовестно пользуясь своим преимуществом в росте.       — Нууууу… — я замялась, воровато оглядываясь по сторонам, чтобы ещё раз на всякий случай убедиться, что никто нас не услышит, а заодно придумать нормальную сокращённую версию случившегося без упоминания моих крокодильих слёз, за которые наверняка придётся услышать много поучительно-обличительных речей. Угораздило же меня найти в подруги копию собственной мамы. — Знаешь, случайно столкнулись, он что-то сказал, я ответила, он ответил, слово за слово, и мы немного повздорили. С кем не бывает, — я наигранно весело улыбнулась, отчего Колесова только ещё сильнее нахмурилась, сморщив свой курносый, покрытый мелкими задорными веснушками носик.       Начинали терзать смутные сомнения, что сколько-либо сносно врать я всё же разучилась за пару лет без постоянной практики.       — Слушай, Нат, а он вообще адекватный? А то я его как-то побаиваюсь, — спустя минуту молчания смущённо уточнила я. Мне очень хотелось, чтобы подруга сама догадалась, к чему я клоню, и предложила нам поменяться местами, давая возможность оказаться подальше от чокнутого Максима. Меня не смущало даже то, насколько жалко это будет выглядеть в его глазах.       — Да он нормальный на самом деле, — вдруг рассмеялась она, окончательно сбив меня с толку и своей реакцией, и неожиданными словами. Это Иванов-то нормальный? Да я таких отшибленных отродясь не встречала! И, по-видимому, на моём лице в полной мере отобразились эти мысли, потому что Наташа охотно добавила: — Мы с ним вместе в младших классах учились, ещё до разделения на профили. Он всегда казался достаточно адекватным и не заносчивым, не считая, конечно, этой фишки с такси.       — При чём здесь такси? — я ничего не понимала и еле сопротивлялась желанию ехидно поинтересоваться, точно ли мы сейчас говорим об одном и том же человеке.       — Ты серьёзно ни разу не слышала эти шутки про него? — удивилась Колесова с такой интонацией, словно я сейчас призналась, что впервые слышу о Достоевском. — Ну представляешь: первый класс, мы все мелкие такие букашки, выходим на крыльцо в ожидании кто родителей, кто бабушек, а Иванов вместе с братом — он выпустился как раз до тебя — прыг в такси и поехали. День, второй, третий, недели, месяцы. Кто над ними тогда только не прикалывался по этому поводу. А потом количество мажоров у нас в гимназии значительно возросло, и такие заскоки уже перестали кого-либо удивлять.       — Может, у него, например, отец в такси работает? — я пожала плечами, до сих пор не понимая, что в этом такого. А может быть, и правда не могла себе представить, уже привыкнув к постоянно провожающим или встречающим учеников шикарным машинам, по сравнению с которыми такси выглядело очень скромно.       — Тогда это точно самый богатый таксист Москвы, — хмыкнула она под весёлую трель звонка. — Так, Романова, ты, главное, сама ему ничего не говори — и всё обойдётся.       — Я и не собиралась. Если ты не заметила, это он меня тупой назвал, вообще-то, — слегка обиженно заметила я, пытаясь смириться с необходимостью ещё три урока сидеть рядом с нагло ухмыляющейся пороховой бочкой.       Я не люблю приключения. Мне не нравится быстро ездить на машине, смотреть вниз из окна выше третьего этажа, гулять в тёмных дворах вечерами, да что уж там, даже стоять рядом с курящей Риткой на заднем крыльце гимназии, постоянно думая о возможности вот-вот быть застуканной завучем. Мне совсем не сдался никакой адреналин, лишь бы всё шло спокойно, размеренно и предсказуемо, а меня никто лишний раз не трогал. И вообще, когда я нервничаю, начинаю есть много сладкого, а у меня и так наследственная склонность к полноте.       Но даже в жизни самых скучных и унылых людей вроде меня бывают такие переломные моменты, когда как-то невзначай получается влипнуть в передряги, надолго выбивающие из привычного ритма.       Шёл урок истории, и я с нескрываемым удовольствием наблюдала за мнущимся у доски Ивановым, лопочущим что-то нечленораздельное в ответ на чёткие и конкретные вопросы учителя. Он путал даты, имена и фамилии, последовательности событий, то и дело запуская пальцы в уже изрядно взлохмаченные русые волосы, а под конец и вовсе покраснел, что было очень хорошо заметно на светлой коже. И мне бы стоило проникнуться пониманием и жалостью, вспомнив, как недавно сама выглядела немногим лучше, но вместо этого, дождавшись его возвращения на место, я не смогла скрыть торжества от только что свершившейся справедливости.       — Ну ты и тупооооой, — прошептала я, склонившись ближе к его уху, а потому могла поклясться, что Максим вздрогнул от неожиданности, а спустя мгновение уже удивлённо глядел мне в глаза. Однако я чётко видела, как до него начинает медленно доходить смысл только что сказанного, как зрачки расширяются от злости, почти полностью скрывая ярко-голубую радужку, как он слегка прищуривается и снова начинает пугать этим простым, еле заметным движением.       Кажется, я только что сдуру развязала настоящую войну, в которой не имела ни одного шанса на победу.       Наташа, несомненно, услышавшая мою дурную выходку, громко и обречённо вздохнула, недвусмысленно давая понять, что она думала обо всём этом. Я и сама уже понимала, как сглупила, но сказанного не воротишь, и оставалось только с замиранием сердца ждать, чем всё обернётся.       — У меня просто плохая память, а у тебя, высшая ступень развития, мозгов не хватает, чтобы разогнуть обычный интеграл, и это уже никак не исправить, — прошипел в ответ Иванов, судя по пугающему огоньку в глазах, уже готовый придушить меня голыми руками прямо на этом месте. И я, кстати, с удовольствием сделала бы с ним то же самое.       «Пусть мои чувства будут взаимны» — загадывала я, залпом глотая шампанское вместе с пеплом под бой курантов и задувая свечи на свой день рождения. Но не о таких чувствах я мечтала, не о таких! Вселенная же очень точно выполнила запрос, а заодно щёлкнула меня по горделиво задранному носу, вместо чистой и вечной любви обеспечив, без сомнения, надёжным врагом на весь будущий учебный год.