Три килограмма конфет

      Как только первое оцепенение спало и получилось нормально вдохнуть, до меня сразу дошло, что никакой это не Максим. С первого взгляда сходство казалось поразительным, даже слегка пугающим, но как только настоящий Максим уверенным движением руки отодвинул свою копию в сторону и спокойно шагнул внутрь дома, утягивая меня за собой, мне удалось уловить кардинальные различия между ними.       И заключались они даже не в том, что копия оказалась немного ниже, худощавого телосложения, с более тёмными и длинными волосами и чуть заострёнными чертами лица, придававшими ему какую-то приторную смазливость. Стоило лишь увидеть их обоих в движении, в мимике, в недовольных взглядах, направленных друг на друга, как всё мнимое сходство моментально исчезло.       — Полина, познакомься, это мой бра… — Максим осёкся, заметив, как кто-то спускается вниз по лестнице и, закатив глаза, исправился: — Мои братья, Артём и Никита. Те самые, которые должны были прилететь утром четвёртого января, но какого-то хуя встречают меня довольными рожами днём третьего.       — Очень приятно, Полина. Что, мелкий, ты нам не рад? — растянулся в широкой улыбке подошедший к нам Никита, внешне разительно отличавшийся от своих младших братьев: смуглая кожа, густые каштановые волосы и жёсткие, чётко очерченные черты лица с выступающим вперёд подбородком и греческим носом с лёгкой горбинкой. Пожалуй, из общего у них был только светлый цвет глаз и, видимо, склонность общаться друг с другом исключительно недовольно-насмешливым тоном.       — Вообще-то я надеялся успеть морально подготовить Полину к тому, что ей придётся выносить ваше общество, — пробурчал Иванов, с кислой миной проигнорировавший издевательское обращение. На меня он не смотрел, делая вид, что копошится с замком на куртке, а мне вот очень хотелось поймать его взгляд и спросить, что всё это значит.       Потому что я была уверена, что вернусь к себе домой до приезда сюда его братьев, и не рассчитывала их даже увидеть, не говоря уже о каком-то «обществе».       — Ой, Макс, если она тебя как-то выносит, то общение с нами станет буквально глотком свежего воздуха, — Артём хитро подмигнул мне, и щёки тут же вспыхнули, потому что я совершенно не представляла, как себя вести и что им говорить. И если для меня их появление стало неожиданностью и шоком, то они, кажется, прекрасно знали, что встретят меня здесь, и это было как-то совсем несправедливо по отношению к моей социофобной пугливой натуре.       — А вы что, одни? — спросил Максим, оглядываясь и прислушиваясь.       — Миша в гостиной. Это мой друг, — уточнил Артём специально для меня и чуть заметно хмыкнул, взглянув на брата. — А у Никиты опять новая Кармелита, прикинь.       — Что значит опять? — тут же возмутился сам Никита.       — Летом была другая.       — С лета уже полгода прошло.       — Всего полгода.       — Вот уж от кого я не ожидал нравоучений по поводу нравственности, так это от тебя, Тём.       — Знаете что, мы спустимся в гостиную через полчаса, — громко и раздражённо сказал Максим, прерывая начинавшуюся перепалку и снова решительно уводя меня вслед за собой к лестнице. — Поль, ты не обращай внимания, мы частенько собачимся, особенно когда впервые все встречаемся после долгого перерыва. Это быстро пройдёт.       — Я, наверное, лучше поеду домой, — он резко остановился на верхней ступеньке лестницы, и я, не успев среагировать, ощутимо ткнулась носом прямо ему в лопатку. А когда чуть отстранилась и подняла голову, Максим уже успел развернуться лицом и буравил меня хмурым взглядом исподлобья.       — Я хочу, чтобы ты осталась, — на выдохе выпалил он, прервав повисшую между нами тишину, сквозь которую до сих пор доносились голоса его братьев, продолжавших пререкаться. — Извини, что не предупредил тебя заранее, но я именно этого и опасался: что ты сразу испугаешься и сбежишь. А мне действительно очень сильно хотелось, чтобы вы нормально познакомились, я поэтому и просил их приехать с кем-нибудь, чтобы тебе было комфортнее, чем если эти два лося будут расхаживать вокруг нас со своими идиотскими шуточками.       — Разве тебе не хочется провести время с ними, раз вы так редко видитесь?       — Нет, Полина, я хочу провести время с вами. Со всеми вместе, а не по отдельности, понимаешь? — его ладонь робко легла мне на щёку, большой палец легонько погладил скулу, будто смахивая с неё искры тепла, рассыпавшиеся по коже вместе с этим прикосновением. Хоть голос Иванова звучал ровно и уверенно, я видела, как тяжело ему даются такие слова, ведь и сама каждый раз всходила на плаху, решаясь озвучить свои чувства.       — Хорошо. Я просто не хотела тебе мешать, — я попыталась как-то оправдаться перед ним, но вынуждена была замолчать, оказавшись крепко сжатой в его объятиях, и уже привычно спрятала лицо у него на груди. Свежий аромат с ноткой цитруса, от которого моё сердцебиение опасно ускорялось, настойчиво пробивался сквозь сладковатый шлейф малинового геля для душа, которым мы мылись у меня в квартире.       — Ничего ты не понимаешь. Будь моя воля, я бы тебя вообще никогда не отпустил, — прошептал он мне в макушку, а потом отстранился и попытался сделать вид, словно только что ничего не происходило, сразу же сменив тему: — Только тебе придётся окончательно переехать ко мне в комнату, потому что гостевая в нормальном состоянии только одна и туда нужно будет поселить Тёмкиного друга. Он, кстати, очень вменяемый и спокойный, так что хотя бы с ним проблем не будет. А Никита наверняка приготовит что-нибудь изысканное на ужин, он у нас привередлив в еде и любит строить из себя эстета, каждый приём пищи сервирует как в ресторане.       Пока мы переносили мои вещи, Максим продолжал нервно тараторить, взволнованно поглядывая на меня. Он рассказывал о том, что Никита, желая позлить, всегда называет Артёма дохляком, а его — мелким, хотя за последние пару лет он уже успел догнать брата в росте. Что они могут переругаться из-за какого-то пустяка, а через десять минут уже спокойно сидеть вместе и обсуждать что-нибудь. Что за вечными упрёками друг другу и попытками подколоть кроется скорее желание вывести на эмоции и откровенность, особенно когда речь заходит о Никите: с тех пор, как он искренне стал интересоваться жизнью младших братьев, так и не смог перестроиться, пересилить себя и научиться просто открыто проявлять участие, так и застряв в амплуа взрослого и серьёзного мальчика, которому плевать на этих мелких букашек, живущих с ним под одной крышей.       Он с сожалением замечал, что раньше они с Артёмом могли постоянно шутить, но никогда не ссорились всерьёз, а последний год только этим и занимаются, даже в переписке умудряются сцепиться по мелочам. И порой ловил себя на мысли, что ему становится намного комфортнее находиться дома одному, чем в те небольшие интервалы, когда брат между командировками возвращается в Москву.       Как и было оговорено, через полчаса мы спустились в гостиную, где к тому времени уже царила идиллия: Никита сидел в обнимку с миловидной шатенкой и они вместе изучали что-то в телефоне, перешёптываясь друг с другом, ещё не знакомый мне парень, по-видимому, тот самый «друг» Миша, с каменным лицом переключал каналы на телевизоре, а Артём развалился в кресле и всем своим видом демонстрировал вселенскую скуку.       Меня немного потряхивало от волнения, и, когда снова начались все эти неуклюжие представления меня всем собравшимся, голос стал противно-тонким, с лихвой выдав все переживания.       — Это Джулия, — представил свою спутницу Никита, легонько потрепав её по пушистым волнистым волосам. — И она не говорит по-английски, чему я очень рад, ведь ни один из вас, оленей, не сможет ей наплести какую-нибудь дурость.       Его взгляд остановился именно на Артёме, и он, заметив это, сразу всполошился, аж подпрыгнув в кресле.       — Если уж на то пошло, то я знаю, как пользоваться гугл транслейт.       — Если уж на то пошло, то я знаю, как придушить подушкой спящего человека.       — А кушать-то мы будем? — словно не замечая снова начинающейся перепалки, ледяным тоном поинтересовался Миша, у которого оказался отлично поставленный командный голос, заставивший всех нас буквально вытянуться по стойке «смирно».       — Сейчас мы с Джулией как раз определимся с меню и пойдём готовить. А откуда у нас в холодильнике появились продукты, Макс? — Никита посмотрел на него с насмешкой и приподнял вверх одну бровь, а мне уже заранее стало неловко в ожидании ответа.       — Это заслуга Полины.       — Моё восхищение, Полина, — Никита или правда был приятно удивлён, или в совершенстве овладел мастерством тонкого сарказма, но под его внимательным взглядом я всё равно инстинктивно ещё плотнее вжалась в сидящего рядом Максима. — А ещё я увидел, что кое-кто смотрел Гарри Поттера без нас…       — Всё, Никит, кажется, наш птенчик готов вылететь из гнезда! — траурным голосом протянул Артём и картинно вытер со щеки воображаемую слезу.       — Господи, дай мне сил пережить эти праздники, — застонал Иванов, закрывая лицо ладонями под довольные усмешки своих братьев, специально подскочивших с места, чтобы дать друг другу «пять».       Максима мне было искренне жаль. Если бы меня начали так открыто подкалывать по поводу наших с ним отношений, я бы уже вжималась в спинку дивана с лицом цвета спелого томата, а он держался достаточно стойко, и лишь лёгкий розовый румянец начинал проступать на щеках.       — О нет, мелкий, праздниками всё не ограничится, — хмыкнул Никита.       — В смысле? — тут же дёрнулся Максим, переводя взгляд с одного брата на другого.       — Я в Москве до начала марта, если не выдернут на какую-нибудь внеплановую съёмку, — пояснил Артём, — а ты, видимо, не рад.       — Напротив, я счастлив, что несколько месяцев тебе самому придётся разговаривать с отцом на тему «о чём вообще думает Артём?», — ухмыльнулся Максим, расслабленно откинулся на спинку дивана и обнял меня рукой за плечи. Несмотря на все его предупреждения о том, что для них нормально немного повздорить, мне всё равно становилось как-то не по себе.       Потому что напряжение витало в воздухе, накаляло его докрасна и трещало маленькими вспышками тока, скапливающегося вокруг обоих братьев Ивановых. И это напряжение было настолько реальным, давящим и опасным, что списать его на обычные шутки или бытовые разногласия точно бы не вышло.       — Тяжело же вашему отцу будет смириться с тем, что Артём не думает, — вставил Никита, тут же шепнув что-то на ушко Джулии. Вот, пожалуй, единственный человек, которому явно было ещё более неловко и странно находиться здесь, чем мне: я хотя бы понимала, о чём все они говорят. А, с другой стороны, предпочла бы и не понимать. — Мы с Джулией пойдём готовить ужин, а вы тут развлекайтесь, детишки.       — Зануда-старикан! — крикнул вдогонку старшему брату Артём и с довольной улыбкой осмотрел всех оставшихся, остановив свой взгляд на мне. Очень нехороший, хитрый, многообещающе зловещий взгляд, который сулил мне стать следующей жертвой их милых шуточек.       — Так о чём говорил Никита, когда упоминал, что в этот раз вы не сможете ничего наплести? — внезапно подал голос Миша, до этого сидевший так тихо и неподвижно, что о его присутствии и вовсе получилось забыть.       — А, это… — пропел Артём, мечтательно улыбнувшись. — Три года назад, когда Никита начал проходить практику при МИД, притащил к нам домой какую-то студентку-испанку и пытался тут строить из себя настоящего мачо. И пока он отошёл, мы просто подсели к ней и рассказали, какой он на самом деле чувствительный, нежный и ранимый мальчик. Как он навзрыд плакал над Хатико…       — И над «Освободите Вилли», — еле сдерживая смех, добавил Максим.       — И когда на выпускном в воздух выпускали шарики.       — И на последнем звонке, когда целовал ладони своей первой школьной учительнице.       — Он действительно это делал? — решилась уточнить я, озвучивая наше с Мишей общее непонимание прорывающихся из Иванова смешков.       — Да кто бы нас с Тёмой пустил к нему на последний звонок, — покачал головой Максим и рассмеялся. Их с братом голоса звучали звонко, громко, в унисон друг с другом, почти сливаясь в единую мелодию. И в этот момент они снова казались настолько похожими, близкими, по-настоящему родными людьми, какими и были когда-то. Но не сейчас. Сейчас между ними стояла глухая стена, и всё, что им оставалось, — довольствоваться редкой возможностью докричаться из-за неё.       И я боялась предположить, что именно произошло между ними и разрушило ранее крепкие родственные узы.       — А я понятия не имею, смотрел ли вообще Никита Хатико. Он же вроде терпеть не может драмы и мелодрамы, — пожал плечами Артём и, снова глянув на меня, приложил руку к губам и прошептал: — Зато я точно помню, как маленький Максимка плакал после Дамбо.       — А я помню, как ты плакал, когда тебе дали только третье место на конкурсе рисунков. И было тебе тогда… — Максим прервался, увидев, как Тёма выпучил глаза и начал отчаянно махать руками в воздухе, призывая того замолчать.       — Я предлагаю мир! В этой войне не будет победителя.       К счастью, продолжалась беседа относительно мирно. Артём рассказывал забавные истории, в которые он попадал несколько раз, когда опрометчиво забывал заранее изучить особенности менталитета и традиции малых народностей, часто становившихся объектами заказанных ему фотографий. Я вспоминала о том, как отзывалась о нём Рита, и вполне понимала, почему он настолько всем нравился: помимо очевидной харизмы и обаяния было в нём кое-что почти неуловимое, что притягивало к себе и мгновенно располагало. Такая по-детски чистая, не обременённая проблемами любовь к жизни.       А с другой стороны, стоило лишь откинуть эмоции и включить разум, как становилось видно, какой он ещё ребёнок. Даже эгоизм, легко прослеживающийся в его поступках и словах, был естественный и неосознанный, не имеющий ничего общего с холодным расчётом или желанием получить именно для себя всё лучшее сразу. Эгоизм младенца, только познающего мир: просто делать, что хочется, абсолютно не осознавая, как это скажется на других.       Близилось время ужина, со стороны кухни начинали распространяться потрясающие запахи еды, тонкими ниточками обволакивающие мои рецепторы и дёргающие, дёргающие подобраться поближе и хотя бы одним глазком посмотреть на то, чем можно добиться настолько яркого аромата, в котором мне удалось распознать лишь нотки муската и базилика.       Повинуясь этой магии, мы все дружно двинулись на кухню, где тут же получили от Никиты гору тарелок, бокалов и столовых приборов с указанием отнести всё в гостиную и начать сервировку стола, пока они с Джулией закончат готовить. Максима отправили поискать наиболее подходящее вино, долго перечисляя ему все необходимые критерии поиска, из которых я смогла усвоить только слово «брют».       Давно успело стемнеть, на улице слышны были раздающиеся где-то неподалёку салюты, не стихающие вот уже третий вечер подряд. И обстановка в доме становилась тёплой и уютной, словно на плечи медленно опускалось любимое пушистое одеяло, мягкими объятиями укрывавшее от всех невзгод и дающее ощущение защищённости. Так всегда случалось в моменты, когда вся семья собиралась вместе, отбрасывая все пререкания и оставляя на потом недомолвки. Несмотря на то, что семья эта была не моя, меня всё равно затягивало в атмосферу общего праздника.       Держа в руках увесистую стопку тарелок, я подтолкнула дверь в гостиную бедром и начала осторожно протискиваться внутрь комнаты. Пока не подняла взгляд и не окаменела от увиденного.       Артём целовал своего друга Мишу, и делал это совсем не по-дружески. Его пальцы гладили смуглую шею и зарывались в угольно-чёрные волосы, двигаясь уверенно и умело. И если лежащие на талии Артёма руки Миши ещё можно бы засчитать как неубедительную и затянувшуюся попытку отодвинуть того от себя, то пылкие и яростные движения их губ напрочь лишали меня возможности придумать ещё какое-нибудь оправдание происходящему.       Не знаю, как я вообще смогла найти в себе силы просто сделать шаг назад и позволить двери медленно закрыться перед своим носом. Сердце испуганно отстукивало удары один за другим, и мне хотелось бы, чтобы секунды пролетали с такой же скоростью и хоть один из них двоих сообразил бы выйти за пределы комнаты, пока туда не решил заглянуть кто-нибудь ещё.       Потому что во мне жила непоколебимая уверенность, что Максим такого не переживёт. Хотя, если вспомнить о его вспыльчивости и существенной разнице в комплекции с братом, с большей долей вероятности не переживёт их разборок как раз-таки Артём.       Учитывая всё, что рассказывал мне о брате Максим, какими бы эмоциями это ни сопровождалось — чуткостью, раздражением, заботой, обидой, — не приходилось сомневаться, насколько близким он оставался для него даже на фоне заметного разлада в их нынешних отношениях. «Мы были нужны только друг другу» — так он сам сказал мне когда-то, и я приходила в панический ужас от одной лишь мысли, что вскрывшаяся правда может навсегда оттолкнуть его от самого родного человека.       — Поль, ты чего тут застряла?       — Максим! — громко воскликнула я, рассчитывая только на то, что в этом доме прекрасная слышимость и парочка притаившихся в гостиной голубков (мне еле удалось сдержать нервную улыбку от мысли, насколько подходящим получилось определение) услышит мой сигнал и успеет разойтись, не вызывая лишних подозрений. — А я не знаю, как подступиться к двери, чтобы тарелки ненароком не разбить.       — Давай помогу, — он слишком быстро оказался рядом, без промедлений толкнул дверь, сразу распахнувшуюся настежь, и я вся сжалась от страха в предчувствии беды, надвигающейся неотвратимым смертоносным смерчем.       Артём с Мишей непринуждённо раскладывали приборы, стоя по разные стороны стола. Наше появление, кажется, ничуть их не удивило и не вызвало того эффекта, который я ожидала увидеть: они не встрепенулись, не оглянулись, даже не попытались хоть раз украдкой взглянуть на кого-нибудь из нас, чтобы удостовериться, не вызвали ли подозрений. Их ледяное спокойствие настолько обескураживало, что меня всерьёз начинали терзать сомнения, действительно ли я видела именно страстный поцелуй.       Но картинка увиденного парой минут ранее настолько чётко стояла перед моими глазами, вызывая какие-то странные, неоднозначные эмоции, что уже не вышло бы списать всё лишь на собственное воображение, каким бы богатым оно ни было.       Я сохраняла совсем не свойственную для себя выдержку, но будто назло постоянно натыкалась взглядом на Артёма, тут же чувствуя, как начинаю даже не краснеть, как обычно, а, напротив, стремительно бледнеть. В ушах шумело, кровь отливала от головы, и только несколько глубоких вдохов и тяжесть ответственности, отныне лежащей на мне, помогали устоять на ногах.       Намного проще было, пока мы все вместе накрывали на стол, ведь за суетой и постоянными перемещениями из комнаты в комнату мне легче удавалось уходить от вопросов как всегда наблюдательного Максима. Он подлавливал меня в коридоре, чтобы поцеловать, лизнуть в шею, на пару мгновений сжать в объятиях или спросить, всё ли со мной нормально. И в последнем случае приходилось уже самой набрасываться на него с ласками, лишь бы не отвечать на те вопросы, которые требовали лжи.       Немного взбодриться и унять лёгкую дрожь в солнечном сплетении мне удалось только тогда, когда место напротив меня за столом занял Никита. Артём сидел на максимальном от меня расстоянии, но мне всё равно постоянно казалось, будто он подглядывает за мной, словно знает, что мне известна вся правда о нём.       Но если он услышал или заметил краем глаза, как я ворвалась тогда в гостиную, почему не прервал поцелуй и не попробовал поговорить?       Беседа текла плавно, ленно, не прерывая смакования восхитительных по вкусу и подаче блюд, а элегантно дополняя их. А мне кусок в горло не лез от волнения, зато несколько глотков вина моментально вызвали опьянение, от которого я чувствовала себя особенно уязвимой и слабой, понимая, что в таком состоянии проще простого могу проговориться или сделать что-то не так.       — Мне кажется, Поль, тебе достаточно просто задержать взгляд на бутылке с алкоголем, чтобы опьянеть, — прошептал мне на ушко Максим, как бы невзначай пробежавшись пальцами по оголённой коленке — в честь торжественного ужина я надела платье, взятое из дома ещё для новогодней ночи, но тогда так и не пригодившееся.       Становилось душно от непривычно большого скопления людей в комнате, пробирающегося с кухни жара и внезапно остро вспыхнувших воспоминаний о том, что случилось сегодня у меня в квартире. За суматохой после приезда гостей мне на несколько часов удалось полностью забыть обо всём, а теперь осознание медленно возвращалось под действием вина, снимающего оковы стеснения и комплексов так же ловко и умело, как стягивал с меня бельё Максим.       — А что там представляет из себя новенький муж матери? — поинтересовался Никита, быстро свернув разговор, зашедший в сторону самых позорных воспоминаний о зимних каникулах.       — Да ничего особенного. Ходит, молчит и улыбается — идеальный муж, — пожал плечами Максим.       — А ещё мне показалось, что он младше тебя, — Артём кивнул в сторону Никиты, тут же недовольно поморщившегося.       — Главное, Тём, чтобы он был не младше тебя. Даже моей любви к матери не хватит, чтобы носить ей передачки, если её упекут за совращение несовершеннолетних, — ещё раз поморщился Никита и ехидно ухмыльнулся, заметив кислую мину на лице Максима. — Что, мелкий, не быть тебе скоро самым младшим ребёнком в семье?       — Хотелось бы верить, что с позицией «новый муж — новый ребёнок» она уже завязала. Иначе я даже боюсь представить, кто этого ребёнка будет воспитывать.       — Я бы с удовольствием понянчился с малышом, — мечтательно отозвался Артём, откидываясь на спинку стула и закидывая руки за голову. — Жаль, что у нас нет младшей сестрички.       — Научил бы её парней кадрить? — усмехнулся Никита, и в то же мгновение вилка вылетела из руки Максима и звонко ударилась о тарелку, привлекая внимание всех собравшихся. Он выглядел не ошарашенным, нет, скорее невероятно злым, и смотрел на старшего брата таким убийственным взглядом, что от страха я даже пальцы на ногах подогнула. — Спокойно, Макс. Судя по тому, как Полина весь вечер косится на нашего непутёвого братца, она или очень прозорлива, или он и с ней уже успел провернуть свой любимый фокус.       — Это правда, Артём? — жёстко чеканя каждое слово, спросил Максим, развернувшись к брату. На его лице заходили желваки, руки сжались в кулаки с такой силой, что костяшки угрожающе побелели, и я чувствовала его ярость, горячими волнами расходящуюся от тела и сопровождавшуюся едким запахом гари.       Мне стало страшно. По-настоящему страшно и стыдно, что всё равно спровоцировала скандал между братьями, хотя до сих пор не до конца понимала, что именно происходит. Моя ладонь по инерции опустилась на ногу Максима, то ли в попытке отвлечь и успокоить его гнев, то ли чтобы показать, что я просто рядом и готова помочь, выслушать и поддержать, если ему это понадобится.       — Да как-то случайно получилось, — лениво отозвался Артём, и не думавший менять свою крайне расслабленную позу или каким-либо образом реагировать на направленную на него агрессию.       — Охуенно часто у тебя всё как-то случайно получается, не находишь? — процедил Максим, лишь на секунду оглянулся на меня и тут же стремительно отвернулся, чем отлично подстегнул моё и без того жестоко грызущее внутренности чувство вины. — И всегда только так, как тебе самому бы хотелось.       — Да расслабься ты, всё же нормально, — закатил глаза Тёма, — так ведь, Полина?       — Д-да, — поспешно закивала я головой, переводя стыдливый, как у преступника, взгляд от одного брата к другому и ощущая себя оказавшейся под дулом пистолета. Одно резкое, поспешное движение, и пуля тут же окажется прямиком в моей голове. — Всё в порядке. Я думала, вы не знаете…       — Ну я бы, конечно, предпочёл о таком забыть, — усмехнулся Никита и наконец обратил внимание на ещё одного непосредственного участника всех событий. — С Тёмой всё ясно, я и так уверен был, что он устроит тут шоу. Но ты-то, Миша?       — Меня в свои разборки не втягивайте, — с поразительным спокойствием сказал Миша, неохотно оторвавшись от еды. — Я за ужином предпочитаю есть, а не разговоры вести.       И он как ни в чём не бывало продолжил орудовать ножом и вилкой, всем своим непринуждённым видом показывая, что ему плевать на кипящие вокруг страсти и назревающие разборки. Кажется, такой железной выдержкой была восхищена не только я, потому что все притихли и следующие минут пять упрямо игнорировали друг друга. ***       — Полина, давай поговорим, — сходу начал Максим, стоило только двери в его комнату захлопнуться за нашими спинами.       — Я никому ничего не расскажу, — тут же выпалила я, нервно теребя пальцами подол своего платья и стараясь не смотреть на него. Нелогичное чувство вины никуда не ушло, даже напротив, разрослось и расцвело огромным ядовитым бутоном, пока весь остаток ужина он продолжал отстраняться от меня, не обмолвился ни словом и упрямо отводил взгляд.       Хотя, по-хорошему, я точно не была виновна в том, что узнала чужую тайну.       — Я знаю, Поль, — его голос был тихим, хрипловатым, настолько невыносимо усталым, что у меня ком посреди горла встал. Я видела, каким беззащитным и отчаявшимся он стал в этот момент, но стояла напротив, как нелепая статуя, с опущенной вниз головой и безвольно повисшими вдоль тела руками и не могла ничего сделать. Просто не знала ни единого способа помочь ему справиться со всем дерьмом, постоянно подкидываемым жизнью. — Ты прости меня за это. У меня давно уже всё идёт по пизде, и чем сильнее я стараюсь поступать так, как будет правильно, тем большим пиздецом это оборачивается в итоге.       Могла поспорить, что я на самом деле и шага не сделала: меня притянуло к Максиму сверхъестественной и необъяснимой силой, приманило его будоражащим запахом, просто перебросило в пространстве прямиком в его объятия. Не находилось подходящих слов утешения, не хватало запала, чтобы встать на цыпочки и попытаться дотянуться до его губ, поэтому всё, что мне оставалось, — водить кончиками пальцев по его спине и ждать, когда он снова возьмёт всё в свои руки.       — Ты пока переоденься, а я скоро вернусь, — я не успела опомниться, как он уже выскользнул за дверь, ничего больше не объяснив.       Докатились: теперь Иванов начинает сбегать от проблем и предложенных им же разговоров! Осталось дождаться, когда он решит запереться от меня в туалете, и можно смело утверждать, что всякая гадость действительно передаётся половым путём.       Задумавшись, я переодевалась очень медленно и неторопливо. И когда кто-то снаружи уверенно дёрнул ручку двери, мне пришлось ошалело одёргивать вниз очередную любезно предоставленную для сна футболку и мысленно линчевать себя за то, что не додумалась закрыться перед тем, как раздеваться до одних трусов, когда в доме находилось ещё три крайне непредсказуемых парня.       Ну ладно, от Миши я ничего плохого не ожидала, а вот братья Максима точно являли собой смертельно опасное оружие. И если Артём был скорее бомбой, долго и громко отсчитывающей остающиеся до взрыва секунды, то Никита походил на ядовитый газ без цвета и запаха, поражающий исподтишка и сразу наповал.       — Ты чего так дёргаешься? — удивился Иванов, успев заметить, как я ошалело метнулась к кровати и попыталась прыгнуть под одеяло. — Пока ты здесь, никто не будет вламываться без спроса, — он замолчал, а потом как-то очень неуверенно добавил: — Надеюсь.       С собой он принёс наполовину целую бутылку белого вина, бутылку с лимонадом и внушительных размеров деревянную миску, оказавшуюся наполненной печеньем-грибочками с шоколадными шляпками. Расставив всё это добро у себя на прикроватной тумбочке, он спокойно подвинул меня на кровати и уселся рядом.       — Будешь? — он кивнул на печенье и, получив отказ, принялся поглощать его сам, отправляя в рот сразу по три-четыре грибочка и задумчиво уставившись в стену напротив. Потом, покосившись на меня и заметив изумлённо-насмешливый взгляд, закатил глаза и пробурчал: — Ну да, я заедаю стресс. Почему все считают, что так только девочкам можно делать?       — Думала, ты будешь запивать стресс, — кивнула я в сторону бутылки с вином.       — Не, это я вообще для тебя взял. На всякий случай. Последняя моя попытка запить стресс закончилась суточным запоем на пару со Славой, после которого мне захотелось вздёрнуться ещё сильнее, чем прежде. Это было как раз после того, как мы ходили тебя с вечеринки забирать.       — Да, помню, когда ты на меня обиделся.       — Я не обиделся. Просто психанул, что ты пошла с этой дурой, а потом ещё… не очень-то хотел рассказывать про то, что я вообще-то бывший наркоман.       — Тогда зачем рассказал?       — Потому что лучше рассказать всю правду самому, чем гадать, какие именно слухи до тебя бы дошли. Ну и… хотел посмотреть на твою реакцию, если честно. Оценить всю степень презрения и отвращения, с которыми ты на меня посмотришь, — пожал плечами он и грустно усмехнулся, по-видимому вспоминая те несколько мрачных, пропитанных отчаянием и болью дней. А ведь тогда я и правда думала, что всему пришёл конец, и пыталась ухватиться хоть за одну призрачную тень надежды на то, что всё ещё может стать как прежде. Готова была вернуться к перепалкам, злобным взглядам и подстроенным столкновениям, лишь бы иметь возможность общаться с ним в эти редкие моменты.       А выходило, что пока я сжирала себя за совершённые ошибки и заранее оплакивала свою влюблённость, он, видите ли, с горя бухал с другом!       — Придурок, — обиженно буркнула я, отвесив ему шуточный подзатыльник и тут же скрестила руки на груди. — Кто бы подумал, что ты можешь быть настолько самокритичен.       — О, ну я вообще-то полон сюрпризов и неожиданностей.       — Например, ты не толстеешь с таким вот питанием, — мой взгляд невольно упал в миску, за это время успевшую опустеть уже наполовину, а потом поднялся обратно к лицу Максима, становившегося всё более расслабленным и довольным по мере поглощения убойной дозы углеводов.       — Я просто бегаю.       — Бегаешь?       — Ну, последние два месяца я бегал за тобой, но это оказалось даже тяжелее, чем по десять километров по утрам, — ехидно отозвался он и широко улыбнулся, когда мои щёки порозовели, а взгляд смущённо опустился на колени. Мне не хотелось даже задумываться о том, как вышло столь долго не замечать очевидного. Хотя, не настолько уж очевидного: было бы странно принимать его повышенное внимание ко мне за что-то большее, чем очередную попытку задеть, ведь мы так яростно враждовали друг с другом. Да, конечно, я знала, что мальчики любят дёргать понравившихся девочек за косички, но не называть же их идиотками и доводить до слёз, и не получать за это случайно разбитый нос.       Два месяца! Это же как раз с самого Хэллоуина. А я ещё, идиотка, крутила пальцем у виска, когда Наташа отпускала шуточки о том, что Иванов меня в коридорах караулит, и не обращала внимания, когда Марго осторожно спрашивала, как там у нас с ним дела, отмахивалась и огрызалась «всё ещё бесим друг друга». Даже они увидели и всё поняли, а я… нет, ну правда идиотка. Тут с сентябрьским Максимом действительно не поспоришь.       — Почему ты сразу не рассказал мне про брата? — решилась спросить я, пристально вглядываясь в то, как тут же поменялось его лицо: только недавно появившаяся расслабленность вновь уступила место тоске, серой тенью опустившейся на него.       — Потому что мне было стыдно, — ему приходилось выталкивать из себя слова, бьющие по слуху маленькими камушками и приносящие с собой боль. — Мы почти полгода вообще с Артёмом не разговаривали, а потом где-то в Алжирской деревне у него воспалился аппендицит, и он чуть не умер, пока его довезли до больницы, и на фоне этого, конечно, нам с Никитой уже стало глубоко посрать, с кем он там спит. Если бы не огромный шрам, оставшийся от операции, я бы, кстати, был уверен, что Тёма всё это придумал или подстроил, с него станется. И вот тогда я как-то с этим смирился, но принять… не могу. Всё равно не могу.       — Рита рассказывала, что раньше он…       — Ебал всех подряд?       — …был бабником, — закончила я начатую мысль, поморщившись. Меня аж передёрнуло от грубости его формулировки и того, с какой издевательски-надменной интонацией она была произнесена. Хотя, наверное, стоило давно уже осознать, что для него вполне нормальным казалось не только говорить такое, но и делать.       — Был да сплыл, — Максим отставил от себя пустую миску из-под печенья, покрутил в руках бутылку с вином, раздумывая, но всё же вернул ту обратно на столик, а сам улёгся на кровать и положил голову мне на колени. — Всё правда. Я понятия не имею, что потом перещёлкнуло в его дурной голове. Мы никогда об этом не говорили. Он же, представляешь, и нам с Никитой устроил вот такой «сюрприз» дома, духу не хватило просто рассказать. И я… если честно, чувствую себя так, будто он меня предал. Ведь мог же как-то объяснить, признаться по-нормальному хотя бы, ведь я всегда считал его самым близким человеком, а он…       Его нос уткнулся мне в живот, горячее дыхание щекотало кожу через тонкую ткань футболки, а шелковистые волосы приятно ускользали из-под пальцев и приносили умиротворение. И я чувствовала себя по-настоящему счастливой от возможности просто быть рядом с ним в этот тяжёлый момент, от осознания того, что заслуживала его откровенность, что именно мне он доверял секреты своей семьи и свои истинные эмоции.       — Кстати, Слава тоже ничего не знает, — признался Иванов, зыркнув на меня одним глазом и крепче обхватив мою талию своими огромными ручищами. — И родители наши тоже. Маме, наверное, и на это будет плевать, а вот отец… мне кажется, он его действительно убьёт, если узнает. ***       Утро началось суетливо: двух ванных комнат оказалось откровенно мало для шестерых человек, поэтому нас с Джулией отправили наверх, в гостевую комнату, так и оставшуюся пустовать после моего мини-переезда к Максиму, так как Миша, конечно же, обосновался в спальне Артёма.       Потом все с хмурыми лицами ожидали своей очереди к кофеварке, к холодильнику, к плите — чтобы приготовить завтрак, относительно которого у каждого оказались свои личные предпочтения. Повезло только Максиму: он хрустел своими сухими хлопьями с раздражающе-весёлой улыбкой на губах, не испытывал никаких страданий от раннего пробуждения и доставал нас ехидным вопросом «а чего это вы такие серьёзные?».       Никита таинственно намекнул на то, что вечер сегодня будет грандиозным, и увёз свою итальянскую подружку с приклеенной белоснежной улыбкой на осмотр основных столичных достопримечательностей, Миша что-то сосредоточенно печатал в ноутбуке (заглянув ему через плечо, я увидела только бесконечные строчки каких-то символов), а Максим и Артём больно уж долго перешёптывались, почему-то пробуждая во мне подозрения, медленно переходящие в гнев.       Конечно, родным братьям наверняка есть что обсудить друг с другом. Непонятно только, почему оба при этом постоянно с заговорщицким видом оборачиваются на меня.       — Поль, подойдёшь к нам? Есть разговор, — обречённо выдохнул Максим буквально за секунду до того, как у меня от злости должен был пар из ушей повалить. Однако предложение его быстро затушило разгоравшийся эмоциональный пожар, и навстречу подозрительно задумчивым братьям Ивановым я плелась неохотно, чувствуя себя трусливым зайцем.       Ещё в большее недоумение меня ввёл жест Максима, сдвинувшегося на край дивана и похлопавшего ладонью по сидению, предлагая присесть аккурат между ним и Артёмом. Я похлопала глазами, не зная, как правильно реагировать на очередную странность, но всё же села и тут же нелепо сложила руки на коленках.       — Максим попросил, чтобы я лично рассказал тебе всё, что знаю о нынешней ситуации с Наташей, — на удивление спокойным, ровным и даже располагающе-тёплым тоном начал говорить Артём и придвинулся ко мне ближе ровно настолько, чтобы это не начинало напрягать. — Хотя я, по правде говоря, не так уж много знаю. С самой Наташей я за последние пару недель лишь пару раз косвенно общался, когда мы созванивались с Яном. А про него тебе вряд ли будет интересно что-то узнать.       — Мне интересно, когда он уедет. Я правильно понимаю, что тогда Наташа наконец вернётся к себе домой?       — Ну, зная Наташу и её родителей, я не удивлюсь, если домой она торопиться не будет. Вряд ли ей так быстро простят побег к Яну после старого скандала с ним.       — Какого скандала?       — Вы ей не рассказывали? — удивлённо приподнял брови Тёма, за моей спиной обращаясь уже напрямую к брату.       — Вероятно, Рита, подружка их, сама не знает всей ситуации, — пожал плечами Максим.       — Не хотелось бы вам мешать, но я всё ещё здесь, — раздражённо заметила я, переводя сосредоточенный взгляд с одного Иванова на другого и стараясь избавиться от ощущения, что картинка перед глазами не меняется. — Может быть, объясните, о чём речь?       — Через несколько месяцев после тех разборок в гимназии Наташа уже убегала из дома и жила у Яна. Правда, это были какие-то несколько дней, пока родители не забрали её оттуда с полицией. А потом они написали на Яна заявление с обвинениями в хранении и распространении наркотиков, вымогательстве денег и совращении несовершеннолетних, и дело почти дошло до суда, прежде чем их родители договорились. Яна отправили учиться в Англию, потому что по условиям того соглашения он не должен был к ней больше приближаться, а зная настырность самой Наташи, это бы вряд ли получилось.       — Зачем же он приехал сейчас? Он ведь сам ее позвал, разве нет?       — Да. Он к ней и приехал, — пояснил Артём и тут же покачал головой, видимо, уловив загоревшийся в моём взгляде огонёк надежды. — Не обольщайся, Полина. У него, можно сказать, последние каникулы, когда можно было уйти в отрыв и провести время как хочется и с кем хочется. Потому что летом у него свадьба.       Он протянул мне телефон с уже открытой страницей в соц сети, где яркими квадратиками светились фотографии юной девушки с курносым носиком и милыми ямочками на щеках: она с подружками, она на морском побережье, в вечернем платье на шикарного вида лестнице с… Яном под руку. И ещё десятки фотографий, где они вместе вполне беззаботно и умиротворённо проводят время, без стеснения позируя на камеру.       — А Наташа… она…       — Да, она об этом знает, — кивнул Артём, убирая телефон к себе в карман. — Поэтому причины её поступка мне не до конца ясны, но… впрочем, может быть, ей тоже захотелось погулять напоследок? Если тебе так интересно, давай я сегодня возьму тебя с собой в гости к Яну.       — Да!       — Нет! — не терпящим возражений тоном гаркнул Максим, тут же схватив меня за запястье и сжав с такой силой, что мне еле удалось сдержаться и не вскрикнуть. — И речи быть не может об этом, понятно?!       — Но Максим… — испуганно лепетала я, пытаясь хоть как-то обратить на себя его внимание и вырвать свою руку из болезненной хватки, от которой ладонь уже постепенно начинала неметь.       — Тёма, пойдём-ка поговорим с тобой, — к счастью, моё запястье всё же оказалось на свободе, но Максим подскочил к своему брату с такой яростью, что на пару мгновений я уверилась: сейчас он просто схватит его за грудки и встряхнёт, как безвольную куклу. Однако опасения не подтвердились, и Артём сам поднялся, сохраняя непроницаемое выражение лица, и пошёл вслед за ним под наши с Мишей напряжённые взгляды.       В глазах у меня встали слёзы от обиды. Причём определить точно, что меня больше задело, не получалось: то ли это была отвратительная выходка Максима, поступившего со мной как со своей собственностью, то ли осознание отвратительного, тошнотворного, бесчеловечного поступка Яна, приехавшего «погулять» со своей податливой бывшей девушкой незадолго до свадьбы.       И ведь если родители Наташи писали то заявление, значит, были основания? И они действительно ещё тогда, почти два года назад, спали друг с другом? А ей на тот момент в лучшем случае было четырнадцать…       Тошнота накатила резкой волной, почти сбив меня с ног и заставив опуститься обратно на диван. Хотя, я и вспомнить не могла, когда успела подскочить и что собиралась делать, потому как идти вслед за ними мне категорически не хотелось. Достаточно уже с меня этих семейных разборок, чтобы ввязываться в ещё одну.       Да и с чего я взяла, что мне стоит идти к Наташе? За три недели она так и не ответила ни на одно сообщение ни мне, ни Рите. Может быть, действительно не хочет с нами общаться? Может быть, ей просто стыдно за всё происходящее сейчас, и тогда мои попытки всунуть свой любопытный нос в её грязное прошлое вряд ли воспримутся положительно.       Нет, нет, нет. Всё, что я по-настоящему должна сделать, — это попросить Артёма передать, что мы за неё переживаем, и просто разузнать, точно ли она в порядке, а не лезть сейчас к ней.       И именно с этим выверенным решением я подскочила с места и отправилась на поиски Ивановых, чьи голоса всё громче доносились из кабинета. Моя ладонь уже коснулась двери, чтобы распахнуть её, но в последний момент что-то гадко копошащееся внутри заставило замереть и прислушаться к их разговору.       — А теперь ты конечно строишь из себя главного моралиста, да, Макс?       — Не пойти бы тебе нахуй, Тёма. Самому-то тебе как, не стыдно перед ней показываться, а? Или то, что вы тогда сделали, для тебя теперь тоже норма?       — Хватит мне об этом припоминать, ясно? Она была не против.       — Она или Ян, Тём? Кто именно из них был не против? Кто тебя позвал? Потому что у неё, судя по тому, что я видел после, точно ни один из вас, уебков, ничего не спрашивал.       — И что же ты не вмешался, а? Хорошо теперь при любом случае причитать о том, какие все гнусные твари и разложившиеся личности, а сам-то ты где был всё это время? Правильно: сидел за стеночкой и ни-ху-я не делал. Мало того, что ты не вмешивался, так ты ещё и не уходил. Кто мешал тебе встать и просто уйти, если тебе настолько противно было? Кто тебя там вообще держал, Макс?       — Я боялся, что ты натворишь что-нибудь похуже.       — Нет, не в этом дело. Просто найди в себе силы признать, из-за чего ты на самом деле бесишься всё это время и срываешься на меня. Дело ведь в Нике, верно? Тебя из-за неё до сих пор не отпустило?       Секунды молчания оборачивались вечностью. Вечностью в бурлящей лаве ада, медленно расклеивающейся по моему телу.       — Да. Не отпустило, — хриплым от отчаяния голосом произнёс Максим.       И я зажмурилась. Вдохнула глубоко, аккуратно сделала один шаг назад, но не обратила внимание на то, как скрипнули под ногами половицы. Просто развернулась и шатающейся походкой пошла к лестнице, не пытаясь утереть хлынувшие слёзы.