***
Рангику стояла у окна в пустом кабинете капитана и наблюдала за облаками в небе. Её побледневшее и осунувшееся лицо, спрятанная под четырьмя слоями тонального крема, было хмурым настолько, что между складками на лбу собралось небольшое количество косметики. Девушка не прогуливала свою работу. Напротив, она заполнила все отчёты вплоть до доставленных этим утром из первого отряда, тщательно читая каждый, надеюсь выудить хоть какую-то информацию о пропавшей подруге и недавно похищенной Орихиме Иноуэ. Более того, она уже почти месяц и капли алкоголя в рот не брала, как раз после той ночи, когда Кучики уложил её пьяную в своём поместье отсыпаться и трезветь. Сейчас Мацумото обдумывала сложившуюся ситуацию. Главнокомандующий твёрдо уверен в предательстве подруги Ичиго и в её злых намерениях, которые та якобы собирается реализовать в Уэко-Мундо. Сама лейтенант, естественно, была настроена более лояльно и трезво, как бы двояко это не звучало. Она неплохо знала Орихиме, поэтому заставить её поверить в предательство целого Мира Духов со стороны простой как душевно, так и по социальному статусу девушки было бы весьма трудно. Иноуэ похитили, Мацумото думала именно так. Вопрос следующий — зачем? Зачем одному из сильнейших существ их времени понадобилась эта малышка? Шантаж? Попытка настроить Общество душ против Ичиго? Иные цели? Может, кирпич на голову упал? Больше всего лейтенант десятого отряда боялась, что это связано с Нацуми. Дверная ручка щёлкнула, прерывая мысленный поток девушки. Она обернулась и увидела у входа в кабинет его непосредственного хозяина. — К тебе пришли, Мацумото, — оповестил её Тоширо и отошёл в сторону. В помещение вслед за ним вошёл Бьякуя. Мужчина выглядел более нормально, чем себе иногда представляла Рангику. Аура холодности, серьёзный прямой взгляд, гордая осанка. Разве что черты его лица заострились, да глаза потемнели, как и чуть налившиеся мешки под ними. Но Мацумото смотрела глубже, сквозь выставленную в серых «зерцалах души» стену от внешнего мира. Как и Гинрей, она видела, как в сердце мужчина закипала безудержная ярость. — Добрый день, капитан Кучики, — Рангику отдала честь и встала по стойке смирно. Хицугая обвёл взглядом её пустующий стол, потом проверил, не свалила ли она опять работу на него, в итоге посмотрел на непосредственного коллегу и заключил: — Я оставлю вас. Вам есть о чём поговорить. Дверь за юным капитаном закрылась с тихим щелчком механизма. В кабинете повисла тишина, медленно наполняющаяся напряжением. Рангику молчала. Бьякуя говорить не спешил. Оба смотрели прямо друг на друга. Обоим не хотелось начинать разговор и вскрыть эти чёртовы душевные раны. Наконец, капитан подал голос: — Ты наверняка ненавидишь меня. — Наверняка, — кивнула Рангику, нахмурилась и расслабила тело, скованное ранее армейской выправкой. — Для тебя это явно не новость. И навряд ли ты пришёл обсудить мою нелюбовь к твоей скромной персоне, — шипела подобно змее, что обжигается собственным ядом, лейтенантша. — Как всегда убийственно права, — холодно ответствовал Кучики. — Странно, что ты говоришь со мной трезвая. — Какой ты галантный сегодня, — Мацумото снова скривила лицо. — Пусть я и была тогда пьяна, но помню все свои слова. А ты, наверное, забыл, как только тебе в уши они влетели. — Нет… я не забыл. — Да неужели? — Рангику всплеснула руками. — Я говорила тебе, идиот, говорила, что она не будет рядом вечность, что ты убиваешь её изнутри своими псевдо благородными порывами и эгоизмом вместе с трусостью! Что она уйдёт, исчезнет, и только тогда ты поймёшь, каково это — жить с дырой в груди! Ну что, понял?! — Понял, — покорно кивнул капитан. — Вот только от этого не легче. — Именно… — прошептала Мацумото и села на диван. Прошла лишь минута их разговора, а она уже смертельно устала. Сил пререкаться не было даже с самой собой, не то чтобы с противным аристократишкой. Бьякуя, уважительно относясь к плохому расположению тела и духа бывшей подруги, выждал несколько минут её относительного спокойствия и перешёл к сути своего визита. — Сегодня состоялось собрание капитанов, — начал он. — Знаю. — Главнокомандующий запретил спасать Иноуэ Орихиме. — Я догадалась, — бесцветно отвечала Рангику. — Там… произошло ещё кое-что. Наш информатор из Уэко-Мундо передал две видеозаписи. — Две? — вдруг оживлённо переспросила лейтенант. — Хицугая-тайчо упоминал только одну… Тоширо рассказывал ей о сегодняшнем своём собрании с коллегами. И об информаторе. И о той видеозаписи, на которой была записана операция по разделению душ. Хицугая особо в подробности не вдавался. Лишь сказал, что всё протекало не гладко, но в конечном итоге обошлось. Обе девушки были живы и сейчас пребывали в своих телах. А испорченный скальпелем и разделяющими духовные частицы ядами супер-рейгай с дырой напротив сердца заграбастал себе какой-то розововолосый арранкар. Вместо объяснений и описаний Бьякуя установил принесённый с собой механизм для воспроизведения видео на стол перед Мацумото. Затем вставил в него флешку. Этот прибор высветил голограммный экран, на котором капитан шестого отряда нажал на единственный файл, хранившейся на электронном носителе.***
— Всем привет. Ээээ… меня слышно? Не хочу и дальше возиться с этой штукой. На экране появилась она. Нацуми пристально смотрела на записывающее устройство в своей руке, пытаясь понять, работает оно или нет. Повертев его в руках, и решив, что потом будет ясно, девушка как-то закрепила камеру в пространстве и села перед объективом. — Мы договорились с эльфом, что эта запись будет передана Главнокомандующему Готей-13 только в случае, если Айзен всё же решит провести разъединение душ. Но обо всём по порядку. Жила была когда-то маленькая девочка. У неё было всё — сильный отец, любящая мать и брат. И она бы могла жить счастливо, ни в чём себе не отказывать, выйти замуж за какого-нибудь влиятельного человека и умереть в далёком будущем не на поле боя, а от ожирения… Но у судьбы были другие планы. Эта чертовка вдруг решила, что её близнец свершит над девочкой зверское мутационное превращение. Девочку разделили с братом. Потом она решила, что родителей малышки будут ошибочно считать предателями и отступниками. Родителей казнили без суда и следствия. А девочка даже мать свою не видела… ни разу… По щеке Урахары потекла слеза. Она тут же вытерла её указательным пальцем, судорожно вздохнула и улыбнулась. — Но девочка не падала духом. Потеряв семью, она обрела новую в лице клана Кучики. Жизнь вновь наладилась, она посвятила себя служению Готей-13. Судьба не трогала её достаточно долго, чтобы она поверила, что так спокойно будет отныне и вовеки. Но спустя почти два столетия злой рок снова дал о себе знать. На одной из миссий она повстречала ту, что навсегда и безвозвратно изменила её. Обременённые собственными верой и долгом, они вступили в схватку, и вот, казалось бы, освобождения от жизни, пресыщенной пустотой и бессмыслицей, почти настало… но тут появляется брат девочки, которого она не видела с четырёх месяцев. Считай — никогда. Нацуми вздохнула и задумалась на несколько секунд. — Не знаю, это ли имел в виду Оракул, говоря, что он сотворит из меня монстра, — впервые признала она в девочке, о которой рассказывала, себя — собственную историю. — Киске объединил душу умираешь сестры с душой угасающей Ренэйт. Мы получили силы друг друга, но так как не все духовные частицы Киске смог спасти, мы имели весьма малый возраст получившегося в результате дерзкого эксперимента тела. Сто лет назад я, мой брат, Сихоин Йоруичи и Цукабиши Тессай вынесли тела восьми пустифицированных офицеров Готея из Сейрейтей. Нам удалось помочь им, мы вырвали их из лап пустых, что теперь являются частью их душ и сердец. Мы даже разработали яд, способный разъединять две разнящиеся между собой духовные частицы. Изображение резко стало некачественное. На экране появилась лаборатория. Среди громоздких и по большей части странных аппаратов и приборов находились двое в потрёпанных (это явно было не первое испытание их «яда») белых халатах — Урахара Киске и Нацуми. Они выглядели так же, как в тот день, когда покинули Сейрейтей. За компьютером сидела Йоруичи. Брат и сестра что-то говорили, а она это записывала. На столе перед экспериментаторами лежала половина яблоко, сочленённое с половиной апельсином с чёткой границей. Естественно, в природе этот фрукт встречаться не мог — его создали Урахара для проведения своих опытов. Пока Нацу что-то подкручивала и закручивала в соединительных трубках установки из пробирок и колб, Киске добавлял какое-то ярко-синее вещество в колбу, закреплённую выше других. Произошла какая-то химическая реакция, из трубки, выводящей прямо к недояблоку-полуапельсину, упала на фрукт прозрачная капля. Далее на экране появилось макроскопическое изображение реакции. Скреплённые между собой духовные частицы яблока и апельсина разъединялись, однако спустя всего несколько секунд освобождённые частицы уничтожались. Следом шло снова полное изображение, которое зафиксировало отделение яблока от апельсина, а потом их разрушение. Всё это время Нацу говорила: — Мы назвали этот яд «панацея». Однако своему названию он не соответствовал. На что бы не применялась «панацея», этот предмет вскоре уничтожался. Вещества, излучающие сильную духовную энергией, держались дольше, но всё одно — ничего не выжило после соприкосновения с ядом. Нам удалось создать ингибитор к нему, но он лишь замедлял реакцию. Вскоре мы бросили эту затею. Пустифицированным синигами пришлось уживаться со своими пустыми. Когда мы свыклись со своими жизнями в Мире Живых, нам и дышать стало легче. Мы решили путешествовать. Видели, как создавались государства и разрушались империи, неминуемую смерть и таинство рождения, голод и обжорство, засуху и ливни, мор и чудо медицины, безнадёгу и силу веры, ненависть и любовь. Этот мир был удивителен и не так плох. Но дом на то и дом, что по нему скучают, если его покинуть. Я была всем сердцем дома. И вот однажды оттуда явился домочадец. Двадцать лет назад я столкнулась с третьим отрядом в провинциальном городке Японии. Естественно, никто из них меня не знал. Кроме Гина, конечно же. Мы разговорились, а после стали встречаться в тайне от Готея и Совета 46. Я надевала гигаи, ни на йоту не похожие внешне на меня, Гин сбегал от своего отряда, усиленно пряча свою духовную силу. Я была рада и крупице моего дома. Всё было хорошо, пока Айзен не решил действовать. Однажды на одной из таких встреч Гин сказал, что Соскэ придёт за мной, ведь в моей душе живёт та, что дороже для него богатств всех миров и народов. Я ничего не говорила брату и остальным, решив, что отжила уже своё и смерть — это не так уж и плохо. Но Ичи-тян не был со мной согласен. Он выдал меня с потрохами Киске, и вместе они начали искать способ разделить мою душу с душой Ренэйт без ущерба для нас обеих. Но ничего не выходило. И тут нам повстречалась девушка Орихиме, получившая от хогьёку невероятную силу восстанавливать исходную форму вещества. Тогда мы с Ичи разработали план «мортем»: я отдала ему «панацею», он должен был передать её Айзену и рассказать о свойствах, а потом указать ему на Иноуэ, которая после разделения душ восстановит их начальное состояние и наши полуразрушенные тела, которые Киске хранил всё это время. После того, как Ичи-тян отравит меня через лезвие своего занпакто, он должен был дать мне ингибитор для того, чтобы я не умерла раньше положенного времени. Через какое-то время поступила новая информация — Айзен собирался уничтожить меня, как только душа Ренэйт будет спасена. Его ненависть к моему брату была столь велика после того, как он отнял у него возлюбленную, что он решил заставить страдать его в ответ. Айзен вознамерился провести наше разделение у себя в Уэко-Мундо, чтобы следить за всем процессом. Наши настоящие тела перед этим он распорядился похитить. И меня похитить. А в случае, если я откажусь, он начнёт убивать всех, кто мне дорог. Одного за другим. Естественно, я мысленно уже согласилась на его условия. И, естественно, брат меня отговаривал, но я была непреклонна. Рисковать чужими жизнями ради спасения своей… нет, я бы не пошла на это никогда. Часто в детстве… в своём втором детстве я задавалась вопросом. А больно ли умирать? Мне вечно снились кошмары о том, что за мной гоняются пустые, а я бегу от них по бескрайней ночной пустыне, освящаемой лишь серпом луны. И вот в момент, когда они должны были меня нагнать, схватить своими огромные ручищами и откусить мне что-нибудь, я просыпалась. В криках и в поту. Каждую ночь мне снились одинаковые сны и тогда я задумалась. А если я не проснусь? Если пустые поймают меня и доведут своё дело до конца? Больно ли умирать? А потом я осознала. Я задаю себе этот вопрос потому, что уже свыклась с мыслью, что умру. Рано, поздно, но смерть придёт ко мне и заберёт. Я не противилась этому, лишь думала о том, будет ли этот миг лёгок, или надо готовиться к страданиям, к смерти. И я готовилась. Предположив худшее раз, делала это снова и снова. Своими действиями и мыслями я сама уничтожила своё будущее. Сдалась слишком рано, и только сейчас, стоя одной ногой в погребальном костре, я это понимаю. Но я не жалею. К чему я всё это? Вам предстоит битва, я бы даже сказала война. Враг очень силён, к чему лукавить? Многие могут погибнуть. Я лишь надеюсь, что вы не поступите, как я. Поддавшись течению, я плыла в этой бурной реке, и хорошо, что хоть барахталась, чтобы не утонуть. Для многих за несколько недель, когда я несла бремя капитана, я стала авторитетом. Это так смешно. Надеюсь, меня не будут ставить в пример своим детям, как ту, что пожертвовала своей жизнью для других. Лично я не вижу тут подвига, честно говоря. Жить ради других — вот он подвиг. А я слабохарактерная ленивая эгоистка, которая только и делала, что сетовала на жизнь. И вот так бесславно с ней рассталась. Имею ли я права просить вас, чтобы вы жили? Не в память обо мне, не из-за моих надежд и просьб — жили для себя и своих любимых. Не сдавались до последнего, даже в минуты, когда тьма застилает взор и пытается пробраться в душу, когда всё вокруг давит на вас, чтобы сломить. Не сдавайтесь. Как та лягушка из притчи. Барахтайтесь до последнего, боритесь за свою жизнь. Ведь она ваша, она принадлежит лишь вам, и только вы вправе ею распоряжаться. Не жалейте себя, и вам воздастся. Впереди цель, до которой только рукой подать, а позади невероятно длинный путь, полный испытаний, трудностей и боли. И вы уже прошли его. Так задайте себе вопрос: всё это было зря?