***
Я был уверен, что пришел именно он, потому что в такое время некому было проведывать меня. Но, тем не менее, застыл на месте и зажмурился — боялся ошибиться. Пусть секунду назад я и убеждал себя, что видеть его больше не хочу, мысль о том, что он сейчас зайдёт в мою комнату и вновь улыбнется мне, будоражила сознание. — Ты не спишь, — он не спрашивал. Открыл дверь, так и не дождавшись приглашения. — Можно войду? — Зачем ты здесь? — трудно было сдержать дрожь в голосе, но я старался. — Если хочешь забрать свою книгу, то посмотри под креслом. — Оставь себе. Тебе пригодится. Пауль улыбнулся и покачал головой. Прикрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной, будто боялся подходить ближе ко мне. Я пытался даже не смотреть в его сторону, но не смог. Он выглядел таким красивым в мягком полумраке комнаты. И почему-то необычным. На его лице, как всегда, блуждала ироничная улыбка, но глаза отчего-то были грустными, плечи опущены, и он суетливо заламывал пальцы. Пауль нервничал. — И всё-таки, зачем ты пришел? — сказал я уже более спокойно. — Решил, что не могу тебя отпустить вот так, не поговорив. Он медленно оторвался от двери и приблизился к моей кровати, на которой я, собственно, и сидел. Вот так просто, сперва он думал, что можно легко играть моими чувствами, а теперь решил снизойти до объяснений. Что он мог мне сказать? Опять заливать про новую лучшую жизнь для меня и про то, что нам не по пути? — А не пошел бы ты нахуй, Пауль? — я опять начинал злиться. — Я бы не против, — коротко засмеялся он и взъерошил волосы на затылке, — но боюсь, ты не в настроении. — Давай без твоих подколов? Ближе к делу, Ландерс. — Рихард, — он осторожно присел около меня. — Ты просил рассказать тебе хоть что-то. Если для тебя это так важно, я готов, спрашивай. Что именно из моей никчемной жизни тебя интересует? Я посмотрел на него и немного задумался. С одной стороны, было бы правильно послать его куда подальше и силой вытолкать за дверь, уж я бы справился. Но ведь он сам пришел и, возможно, был готов открыться мне, хотя верилось в это слабо. А вдруг, узнав о его проблемах, я смогу помочь ему, переубедить его? Даже призрачная надежда на то, что наш разговор мог что-то изменить не давала мне прогнать его. — Меня интересует всё, — наконец ответил я. — Рассказывай всё с самого начала. Ведь обо мне ты многое знаешь. — Так, будто мы только познакомились? — он подмигнул мне и устроился поудобнее, ведь рассказ явно будет долгим. Я кивнул в ответ, боялся перебить его даже лишним звуком. — Что ж, меня зовут Пауль Ландерс, и я … — он выставил руки перед собой, засмеявшись. — Я не буду больше шутить, прости. — Уж постарайся. — Я родился и вырос в Берлине, — наконец начал он, и его голос стал серьезным. — Мы жили в старом доме в Райникендорф, кажется, квартира досталась родителям от моего деда. Жили не богато, мать работала парикмахером, а отец был грузчиком в аэропорту, но потом его с работы выгнали, и где он зарабатывал после этого я особо и не вникал. — Ты не в курсе кем работал твой папа? — Рих, знаешь, он моей жизнью тоже не особо интересовался, — Пауль горько усмехнулся. — Они оба пили много и часто, запоями, от этого его и поперли с работы. А я рос как-то сам по себе, отношения со сверстниками у меня не особо заладились, я был мелкий и слабый, в дешевых шмотках — кто с таким будет дружить? Зато умный не по годам, учился хорошо, книжки любил читать, хотел знать всё на свете. Думал, если выучусь, то смогу помочь родителям, и они наконец меня похвалят, но хвалили меня только учителя. И то не долго. — Почему не долго? — А потому что я рано начал подрабатывать, и успевать за школьной программой было некогда. Только вот мать почти все деньги отбирала, если находила. Боялась, что я потрачу их на никому ненужные книги. — Как так? Это же твои деньги. Неужели родители не были довольны, что ты сам можешь заработать? — хоть я и не хотел перебивать его, но то, что он рассказывал сильно меня впечатлило. — Да, даже тут я не удостоился одобрения родителей. Мама меня даже пиздила, если видела новую книгу или новые шмотки. Ей-то деньги были нужнее, на бухло да цацки. А когда они увидели у меня гитару, было такое, что и вспоминать больно. — Пауль… — Подожди, а то не смогу продолжить, — от помахал головой и схватил меня за запястье. — Знаешь, мне же всего то хотелось, чтоб они меня заметили. Даже не любили, нет, а просто дали понять, что я их ребенок, и они заботятся обо мне. Я думал, если им пофиг на учебу, может их удивит музыка? Но в итоге оказалось, что им было посрать на меня, что бы я ни делал, лишь бы бабло не тратил. Мне стало так обидно и больно за него. Разве он заслуживал такого отношения от родных людей? А еще я почему-то злился на себя, за то, что сам творил. Маленький капризный Рихард обиделся на отчима за то, что тот разорвал его плакаты. В итоге я оказался в этом месте только по собственной глупости. Рудольф во всяком случае кормил меня и одевал, возил на море и учил, мать его, плавать. Готов был оплатить мое образование, только вот я учиться не хотел. Мои проблемы и близко не дотягивали до того, что пережил Пауль. Я стиснул кулаки и еле сдерживался, чтобы не заплакать. Мне хотелось обнять друга, показать ему, что он теперь не один. Но я не стал мешать ему продолжать рассказ. Он встал с кровати и переместился к окну, открыл его настежь и достал сигареты. Я молча последовал за ним. — В общем, — через время он продолжил, выпустив первую струйку дыма изо рта, — так проходило моё детство. У меня стали появляться приятели, такие же домашние беспризорники, как и я. Сигареты, выпивка, всё как у всех. Я даже думал, вот начну бухать, и стану интересен мамке с папкой. Смешно, правда? — Совсем нет, — я удивился тому, как спокойно он об этом говорил, только слишком часто облизывал и закусывал обветренные губы. — Я еще тогда, подростком, понял, что я гей. Благо, информации об этом много прочел. Лет в пятнадцать впервые переспал с парнем, и началось. Я знакомился со многими, особо не перебирал. Так, по крайней мере, я чувствовал себя нужным. Часто приводил любовников домой, ведь родителей не было дома почти всегда. Но в один прекрасный день они явились раньше обычного и спалили меня с пацаном, мы лежали голые на диване и курили прямо там. Ты бы видел глаза матери! — И что они сделали? — мне было страшно даже подумать, что могли сделать мои родители в такой ситуации. — Отец рассвирепел. Сперва вышвырнул моего друга, а потом начал меня лупить, бил не жалея, я после этого недели две в школу не ходил, — Пауль вздохнул и прервался на секунду. — Мать, видимо, испугалась, что он меня убьёт нахуй, и как-то остановила его. А он потом сказал, что сын пидор — это хуже всего, лучше бы я в тюрьме сидел или сторчался. И я, как видишь, последовал его совету. — Ты ушел из дома. — Нет, идти мне было некуда, но дома я стал появляться всё реже. Связался с одной компанией, впервые попробовал наркотики. Мне понравилось. Сразу перешел на вещи потяжелее, — он внимательно посмотрел на меня, будто проверяя, понимаю ли я его. — Короче, нечего тут рассказывать, со мной пиздец творился. Это всё, видимо, хоть как-то расшевелило мать, и она смогла отправить меня в эту клинику. А мне того и надо было, Рихард. Мама наконец вспомнила обо мне! Конечно же, наркоту я не бросил. В итоге, через время оказался в центре и во второй раз. Пауль на долго замолчал и больше не смотрел на меня. Он вглядывался в темноту улицы за окном и медленно курил сигарету за сигаретой. Тишина угнетала. Я позволил себе мягко дотронуться до его плеча, хотя хотелось обнять его покрепче и никогда больше не отпускать. — И что дальше, Пауль? — я осмелился прервать затянувшееся молчание, хотя уже сто раз ругал себя за то, что мы вообще начали этот разговор. — Пока я… — он опять запнулся и сглотнул, но быстро продолжил. — Пока я был здесь, моих родителей не стало. Они откинулись дома, наверное, бухие спали, и угорели от утечки газа. У нас для обогрева была газовая колонка, такие и сейчас в старых домах есть. Дом чудом в воздух не взлетел, представляешь? — Пауль, мне так жаль, — я не нашелся, что еще сказать. Я был в ужасе. — Не надо жалости, Рихард, — он одобряюще улыбнулся мне. — Кроме них самих, никто не виноват. В общем, когда я вышел из центра, я не мог с этим справиться. У меня как в голове перемкнуло, жить в том доме не хотелось, страшно было. И когда я уладил все дела с наследством и документами, я начал сдавать жилье в аренду, сам пересиживал то тут, то там. Очень хотелось хорошенько вмазаться и сдохнуть от передоза, я тупо устал что-либо контролировать. — И что тебя остановило? — Не знаю, — он пожал плечами. — Бывают такие спонтанные решения, когда ты даже не отдаешь себе отчета в том, что делаешь. Вот и я сидел в парке, получив первый взнос за хату, хотел позвонить барыге и купить дозу, а позвонил доктору Леманну. Вот такая история.***
Было заметно, что Паулю нелегко даётся этот разговор. То ли он не привык так откровенничать, то ли воспоминания о родителях были слишком болезненными. Его пачка сигарет опустела, и я протянул ему свои. Он поморщился, увидев на упаковке серебристую полосу — в свой последний приезд мать передала мне несколько пачек легких вместе с обычными, наверное, решила, что они менее вредные. — Перестань кривиться, радуйся, что хоть такие остались. Он в ответ только молча оторвал часть фильтра и подкурил, выпуская дым в открытое окно. Пауза затянулась, и я решил, что могу продолжить задавать вопросы. — Как так получилось, что ты здесь целых три года? Это же невозможно. Сам говорил, что на государственные-то деньги слишком долго бездельничать и лечиться не выйдет. — Рихард, бесплатно — только первые два курса реабилитации. Иначе бы отбоя не было от желающих нахаляву «омолодиться», — видя мой непонимающий взгляд он добавил, — сбить дозу, чтоб наркота дешевле обходилась. Поэтому, дальнейшие попадания уже за деньги. Не так уж дорого, но и условия-то у нас тут самые простые. И, если тебя так интересуют формальности, каждые шесть месяцев я подписываю новые согласия здесь находиться. Тут уж я не на шутку разозлился. Он что же, ещё и платит за эту тюрьму без решёток? За отвратительные шницели, застиранное постельное белье и лепку из глины? Словно прочитав мои мысли, он продолжил: — Мне много не нужно. Еда меня устраивает, комната — тоже. Денег, что я получаю за аренду дома, как раз хватает. Остаётся даже немного на шоколадки и ещё кое-что. — На наркотики, что тебе друзья передают? — Они мне не друзья, Рихард. Просто надежные люди, которые получают свою оплату. У него все было четко и выверено. Сейчас его тон вновь стал будничным, словно он рассказывал ни о своём добровольном заточении, а о ценах на колбасу в мясном отделе. — Почему, Пауль? Разве ты не хочешь… — Настоящей жизни? — он перебил меня, не дав договорить. — Там, — он сделал жест, указывая рукой за окно, — мне терять больше нечего. А вот здравый рассудок я сохранить хочу, поверь мне. Это просто трусость. Собирается и дальше прятаться в своей раковине, а всем и плевать! Ахуенная психотерапия, ничего не скажешь. Я вдруг схватил его ладонь и прижал к своей щеке. — У тебя есть я. Меня ты не потеряешь. — Нет, Рихард, — он осторожно переплел свои пальцы с моими. — Ты только так думаешь. Иди сюда.***
Пауль притянул меня за руку к себе. Его лицо теперь было прямо напротив моего, я чувствовал его прерывистое дыхание, запах табака. Он провел большим пальцем по моим губам, не переставая смотреть на меня. Его взгляд казался уставшим, глаза покраснели от недосыпа и сигаретного дыма. Я наклонил голову и потерся щекой о его ладонь, а потом перехватил его запястье и потянул за собой. — Давай отойдем от окна, я замерз, — я уводил его в сторону кровати, а он послушно поддавался мне. Когда мы сидели на постели, он всё так же молча изучал пальцами черты моего лица, робко гладил шею. Пауль старался не смотреть мне в глаза, и выглядел даже немного смущенным. Мне же хотелось зрительного контакта с ним, чтобы лучше понимать, что он чувствует, чтобы запечатлеть в памяти тот живой огонь его взгляда, который так удивил меня с самого начала. — Посмотри на меня, — я взял его лицо в свои ладони. — Ты сегодня совсем другой. — У нас же сейчас всё, как впервые, будто мы недавно познакомились, помнишь? — прошептал он. Я коротко кивнул. — Ты нравишься мне, Рихард. Можно поцеловать тебя? Я прикрыл глаза и выдохнул. Мне так этого хотелось, что вместо ответа я подался ближе к нему, вслепую находя его губы. Я знал, чувствовал, как он улыбается. — Конечно можно, — ответил он за меня и прильнул к моим губам. Мы целовались долго и медленно, как никогда раньше. Сначала просто соприкасались губами, потом, приоткрыв рот пошире, обменивались дыханием друг с другом. Прошло много времени, прежде чем поцелуй стал по-настоящему требовательным и горячим. Действительно, всё было так, будто мы были близки в первый раз. Пауль уложил меня на кровать и начал медленно раздевать, он гладил руками каждый участок кожи, освобожденной от одежды. И хоть мы не закрыли окно, мне не было холодно, прикосновения его горячих ладоней не давали мне успеть замерзнуть. Потом, абсолютно голые, мы еще долго просто лежали на кровати, переплетясь руками и ногами, он нежно ласкал меня, а я наслаждался новыми ощущениями. Всё было так неторопливо и бережно, я постепенно возбуждался от его легких прикосновений, от его хрипловатого дыхания, от его теплого взгляда. Я чувствовал такое впервые. Именно тогда, когда Пауль невесомо гладил меня всего и как-то по-особенному смотрел на меня, я вдруг понял, для чего он всё это делал, для чего носился со мной, для чего пришел ко мне в этот вечер.Он хотел, чтобы у меня всё получилось правильно, не так, как у него. Он действительно верил в меня. И я твердо решил, что долечусь в этом чертовом центре до самого конца, вернусь домой и стану, наконец, взрослым, а не плаксивым ребенком. А потом смогу помочь и ему. Обязательно смогу! Ведь пока что я не мог дать ему ничего, кроме самого себя и своих нелепых признаний. Я улыбнулся сам себе. Мне нравилось моё решение, видя веру в его глазах, я смог и сам в себя поверить. Пауль улыбнулся мне в ответ и крепче сжал меня в своих объятиях. Мы оба уже были здорово возбуждены. Казалось, я мог бы кончить только от того, как мой член терся об его. Пауль заглянул мне в глаза и приоткрыл рот, будто хотел спросить что-то, но потом просто поцеловал меня, видимо все ответы были написаны у меня на лице. Он привстал и потянулся к своим брюкам, достал оттуда знакомый тюбик. Вот же сученыш, знал, что без секса не останется. — Что? — он заметил мой скептичный взгляд. — Даже если бы ты не захотел, я бы подарил тебе смазку. Думаю, тебе пригодится. Я опять немного разозлился. Неужели он думал, что я свалю от него и сразу же найду себе кого-то другого? — Да пошел ты! — Скоро пойду, но не сейчас. Он навис надо мной и резко подхватил мои ноги под коленями, снова поцеловал в губы, а потом перешел и к шее, спускался поцелуями всё ниже. Я закрыл глаза и дышал прерывисто, полностью отдавшись приятным ощущениям. Но Пауль дотронулся ладонью до моего лица, привлекая внимание. — Смотри на меня, Рихард, пожалуйста, — попросил он, — так, как только ты умеешь. И потом, ощутив его в себе и подаваясь навстречу первым осторожным толчкам, я уже не мог думать ни о обидах, ни о сожалениях.***
Было непривычно лежать вместе с Паулем в моей кровати. Обычно это я приходил к нему украдкой поздно вечером, стараясь не шуметь. Он провёл ладонью по моей груди, стирая капли пота, и коснулся губами кожи. — Только пообещай, что не бросишься в объятья первого попавшегося придурка, Рихард. — А ты что же, ревнуешь? — Нет, просто не хочу, чтобы ты делал глупости. В контексте всего, что между нами было, его фраза прозвучала, как насмешка. — Может быть, мне только это и нужно? Что если я хочу стать, как ты? — Тебе никто не может этого запретить, — он вновь осторожно поцеловал меня. — Но тебе не понравится, поверь мне. Опять вздумал читать мне нотации! Отчего бы ему не организовать в центре свою группу: сидел бы с важным видом да рассказывал торчкам, как нужно жить. — Почему вообще доктор Леманн тебя терпит? — Потому что он отличный мужик, Рихард, — он рассмеялся. — Ладно, на самом деле у нас с ним договор. Я не создаю проблем — он переоформляет мои документы. Ну, и иногда рассказываю что-нибудь полезное. — Ходишь, закладываешь ему всех? Пауль поморщился. Нет, конечно же такой, как он, не стал бы размениваться по мелочам. Фискалить по поводу и без — это не про него. — Однажды одному идиоту сумели передать дозу, а он собирался вмазаться всем сразу, двинул бы кони после клиники и месяца тут, как пить дать, — тон друга опять стал будничным. — Ещё как-то чувак приставал ко всем, кто принимал какие-то лекарства, и хотел купить таблетки. — Зачем? — Помереть хотел, что ж ещё. — И ты сразу же рассказал доктору Леманну? — Сначала продал все, что у меня было, а потом пошёл к нему, конечно, — Пауль потёр пальцы друг о друга в характерном жесте, — деньги лишними не бывают. — Ахуеть, какой ты благородный! — саркастично отметил я. — Прямо-таки спаситель заблудших душ! — Ты же знаешь, что это не так. Но, как я уже сказал, наш доктор отличный мужик, нафига ему разбираться здесь с трупами, согласен? Я кивнул. Наверное, вначале нашего знакомства Ландерс не ради праздного интереса так расспрашивал про мою жизнь и опыт приема наркотиков. Вот откуда Леманн узнал, что я оказался в центре только по стечению обстоятельств, а не потому, что мне действительно нужно было лечиться. Мне вновь стало грустно. Вспомнит ли он вообще обо мне через пару месяцев? — У тебя здесь уже были такие, как я? — О чем ты? — он нахмурился. — Ну, мальчики, которых ты трахаешь и позволяешь участвовать в своих маленьких приключениях? Не знаю, зачем я спросил. Наверное, чтобы сделать больнее. Чтобы опять разрыдаться от жалости к себе, не иначе. Пауль осторожно взял мою голову в ладони и повернул к себе. Поцелуй был нежный и немного неловкий, словно он снова впервые касался своим языком моего. — А теперь послушай меня, Рихард. Таких, как ты, не было. И это все, что нам обоим нужно знать, договорились? Я прижался к нему, ничего не ответив. Он ласково гладил меня по волосам, тихо-тихо напевая какую-то песню, и, надеюсь, не почувствовал, что мои глаза стали мокрыми. Веки тяжелели и мысли путались, я так устал от событий сегодняшнего дня, что не осталось сил ни на обиды, ни на разговоры. — Пауль, ты ведь меня не оставишь? Он крепче обнял меня и последнее, что я услышал перед тем, как провалиться в сон было: «Конечно не оставлю, Рихард».