Отрицательный герой

Я так хотел, чтоб ты была счастлива со мной, Но я — отрицательный герой

      Наверное, просить отца подарить ему гитару на день рождения было очень дурацкой идеей… Лучше бы компьютер новый заказал, как изначально и планировал, блин.       — Помнишь, я хотел стать музыкантом? — Рома не замолкает ни на секунду, тем самым мешая лучшему другу заниматься уроками. Богдан, тихо, совсем незаметно вздохнув, к другу поворачивается с немым вопросом в глазах. — Так вот, хуйня это всё! Блять, я бы мог сейчас третьего «Ведьмака» проходить, а не вот этой хернёй маяться. Боже, просто пошли мне смерть.       — Так кто тебя заставляет-то? — Денисов задаёт вполне резонный вопрос, взглядом скучающим по гитаре в чужих руках скользя. — Ты же не обязан музыкой заниматься, если не хочешь.       У Ромы в голове невольно возникает образ Эдика, который, умоляющим взглядом на него смотря, просил как-нибудь сыграть ему песню Нервов. Ну вот как такому щенячьему взгляду можно отказать?       Как вообще можно отказать Эдику?       — Теперь уже обязан, — Тузиков обречённо вздыхает и спиной на кровать падает, пальцами легко проводя по металлическим струнам, которые от этих практически даже нежных прикосновений тут же начинают мягко звучать. — Я же… Я же, блин, Эдику пообещал «Отрицательного героя» сыграть. Блядские Нервы, блядский Эдик, блядское всё вообще!       Богдан смеётся тихо, возвращаясь к своему прежнему занятию и вновь принимаясь аккуратно переписывать конспект из тетради Ромы в свою.       — Сильно же ты в Каспарова втрескался, раз ты ради него сейчас так страдаешь.       — Я в него не втрескался! — спешит возразить Тузиков и лицо от Богдана отворачивает, чтобы тот не заметил его предательски покрасневшие щёки. — Просто…       — Просто что? — тут же переспрашивает Денисов и запускает в друга ручкой, каким-то чудом попадая ему прямо к голову. — Просто признайся, ты по уши в него влюблён, я же вижу, как ты на него смотришь.       — А я вижу, как ты смотришь на Стаса! — парирует Рома, резко сев на кровати и кидая ручку обратно в Богдана.       — Так, вот всегда есть момент, когда нужно остановиться…       — Да, золотце, так что завали ебучку, пока я тебе этот конспект по физике не скормил.       Денисову эта угроза кажется смешной, и потому он, тихо хихикнув, замолкает, оставляя влюблённого друга в покое.       — Я хочу выкинуть гитару в окно, — спустя примерно полчаса вновь слышится обречённый стон, заставляющий Богдана повернуться лицом к источнику звука. — И себя следом.       — Боюсь, Эдик очень расстроится, если ты…       — Из окна сейчас полетишь ты, если не перестанешь.       — Просто шучу, — Денисов поднимает ладони в защитном жесте, и вновь смеётся, закидывая свои тетрадки и пенал в рюкзак. — Постарайся не разбить гитару и не убить себя, пожалуйста. Ты мне ещё нужен.       — Ого, — Рома удивлённо вскидывает брови, встрепенувшись, и поворачивает лицо к Богдану. — Впервые я слышу от тебя что-то подобное.       — Не обольщайся, придурок, просто ты всегда даёшь мне списать, — Денисов, самодовольно улыбнувшись, встает из-за рабочего стола и ласково взъерошивает кудри на голове друга. — Удачи тебе с твоими Нервами и… твоими нервами.       — И тебе не сдохнуть.       Входная дверь тихим хлопком провожает Богдана, и Рома, тяжело вздохнув, уже стёртыми пальцами левой руки скользит по струнам, возвращаясь к своим попыткам заучить уже осточертевшую мелодию.       Всего один телефонный звонок, всего один простой вопрос, но сердце почему-то колотится, как бешеное. Возможно, возможно, Богдан в чём-то был прав, когда говорил, что Рома в Эдика втрескался по уши.       И, возможно, прямо сейчас Тузиков ищет номер Эдика в контактах, чтобы позвать его к себе на ночёвку.       Родители уехали на дачу на все выходные, и это значит, что квартира полностью в его распоряжении.       Осталось лишь нажать эту проклятую кнопку вызова, связать пару-тройку слов и, если всё пойдёт как надо, хоть немного прибраться в своей комнате. Боже, срач-то какой…       — Ебать, я уже думал, ты мне не ответишь, — фыркает Рома, когда Эдик всё-таки снимает трубку после пяти длинных, кажущихся бесконечными, гудков. — У меня есть предложение, от которого ты не сможешь отказаться.       Тузиков говорит бодро и весело и вместе с тем мысленно радуется тому, что Эдик его сейчас не видит: щёки Ромы от перенапряжения покрылись пятнами, и в целом он выглядит как несуразный сгусток неловкости, жестикулируя нервно и вечно свою дурацкую клетчатую рубашку на себе поправляя.       — А ты правда мне Нервы сыграешь? — он — боже-боже-боже! — отчётливо слышит эту радостную надежду в голосе Эдика, сглатывает, косясь на уже ненавистную гитару в углу, а после отвечает слишком уж непринуждённо:       — Конечно. Не зря же я… — Тузиков едва не выдаёт так и вертящееся на языке «учил её, блять, для тебя!». — Не зря же мне батя гитару дарил, в самом деле.       — Тогда жди меня! — Рома не успевает ничего ответить, потому что Эдик сразу бросает трубку.       И Тузиков понимает, что не готов. Ни морально, ни физически, ведь в комнате всё такой же срач, а Каспаров придёт с минуты на минуту.       Если говорить коротко, то ситуация немножечко, самую малость пиздецовая.       К его собственному удивлению, Рома успевает прибраться в комнате даже за пару минут до того, как в коридоре раздаётся весёлая трель домофона. Юноша по пути к двери кидает взгляд на своё отражение в зеркале и обречённо стонет.       На голове бардак, и вовсе не очаровательный, а на носу почему-то синяя чёрточка от шариковой ручки, которую ему словно кто-то специально нарисовал.       Ужасно.       Эдик поднимается быстрее, чем должен был, и потому Рома встречает его у входной двери с расчёской в непослушных чёрных кудрях и таким взглядом, словно он только что познал жизнь и окончательно в ней разочаровался.       — Ром, тебе кто-нибудь говорил, что ты ходячая катастрофа? — Каспаров смеётся мягко и, подойдя к другу ещё ближе, осторожно вынимает расчёску из его волос и с крайне сосредоточенным выражением лица укладывает его кудри так, как надо, и только после этого отстраняется. Рома ловит себя на мысли, что всё это время он простоял, не двигаясь и даже не дыша.       Когда-нибудь Эдик Каспаров станет причиной его смерти от асфиксии.       Когда Тузиков наконец отмирает, он слышит, как на кухне открывается холодильник, а чайник шумит, разогревая воду. И это всё означало одно.       Эдик уже во всю хозяйничает на его кухне, напевая себе под нос какую-то песню. Рома, прислушавшись, улавливает знакомые строки.       Других людей, может, и раздражает, когда их друзья вот так нагло заваливаются на их кухню, как на свою собственную, но Рома…       Он плечом к дверному косяку приваливается, слишком уж влюблённым взглядом наблюдая за тем, как хрупкий на вид парнишка носится от одного стола к другому, этим самым ветер создавая.       — О чём задумался? — негромко спрашивает Эдик, замечая на себе взгляд друга. Он отворачивается к столу, продолжая наливать чай и стараясь скрыть своё смущение. Рома мотает головой, стараясь прогнать мысли прочь, и пожимает плечами.       — О том, что в понедельник мне пиздец. У нас по истории годовая контрольная, а я даже не пытался готовиться, — откровенно говоря, ни о какой истории он думать даже и не собирался. Но не говорить же Эдику правду.       — Боже, просто спишешь у меня, как всегда, — Каспаров пожимает плечами и, взяв из вазочки маленькую сушку, бесцеремонно суёт её Роме в рот. — Но давай не будем о школе, прошу тебя.       — Посмотрим что-нибудь? — Тузиков тут же тему переводит, забирая свою кружку с чаем и медленно уходя с кухни. — Помнится, мы как-то хотели устроить марафон фильмов Марвел…       — О, дорогой, это обязательно, — Эдик кивает, улыбаясь хитро, и, внезапно схватив Рому за руку, быстро тащит его в его же спальню. — Но сначала ты мне сыграешь.       Тузиков едва сдерживает обречённый стон.       Он достаёт гитару из чехла и садится на свою кровать, подогнув под себя ноги, и поочерёдно дёргает струны, проверяя, не расстроился ли инструмент.       Спустя пару секунд кровать прогибается под весом другого тела. Эдик. Садится напротив и так близко-близко, что даже струна под подрагивающими пальцами начинает неприятно дребезжать.       Глубокий вдох. Выдох. Пальцы на вторую и шестую струны пятого лада. Главное — не смотреть на Эдика и вообще забыть о нём.       Ага, забудешь тут, когда он сидит так близко и… дышит. И смотрит. И… и вообще!..       — Я падаю вниз, я срываюсь со всех краёв, — Рома всё-таки находит в себе силы на то, чтобы начать петь, концентрируясь на пальцах обеих рук, концентрируясь на своём голосе и попутно стараясь вспомнить слова песни.       Он практически чувствует, как Эдик двигает губами, неслышно ему подпевая, и это… сил придаёт, успокоиться помогает. Тузиков наконец расслабляется, на пару секунд даже глаза прикрывая.       Рома в последний раз дёргает струны, допевая последние слова в песне, и выдыхает, поднимая на Каспарова взгляд. А у того на лице улыбка до ушей, будто ему не Ромка Тузиков сейчас песню Нервов играл, а Женя Мильковский собственной персоной.       — Ты лучший! — Эдик практически визжит и, наплевав на какие бы то ни было правила приличия, кидается другу на шею, крепко обнимая. Рома, не удержавшись, спиной на кровать падает, всё так же держа одну руку на грифе гитары.       — Эдик… стой… подожди… — сдавленно проговаривает он, не понимая, отчего дышать стало трудно — не то от таких крепких, практически удушающих объятий, не то от того, что Каспаров буквально лежит на нём. Если бы не гитара, то Эдик прижимался бы к нему всем телом, а этого сердце Ромы точно бы не выдержало.       Сам же Каспаров совершенно невозмутимо отстраняется, мягко из чужих рук гитару забирая и после вновь Тузикова обнимая крепко.       Роме не остаётся ничего, кроме как обвить свои руки вокруг чужой талии и уткнуться носом в плечо Эдика, замирая в таком положении и боясь пошевелиться.       С одной стороны, ситуация пиздец какая волнующая, но Роме так нравится чувствовать Эдика настолько близко, что он просто мысленно молится всем возможным богам и макаронному монстру на то, чтобы этот момент длился вечно.       Ну или если не вечно, то хотя бы как можно дольше.       Каспаров же всё-таки отстраняется, напоследок коротко поцеловав друга в щёку, и падает на кровать рядом с ним.       — Предлагаю теперь «Мстителей» посмотреть, — всё так же весело проговаривает Эдик, улыбаясь широко.       Рома же, отмерев, коротко кивает и с кровати поднимается, чтобы взять ноутбук, в это время пытаясь восстановить дыхание и вспомнить вообще, как дышать.       Он ложится обратно, ноутбук ставит на свои колени и в интернете нужный фильм быстро находит.       Нужно держать себя в руках и никак своих чувств не показывать. Хотя Рома почти на сто процентов уверен, что сегодня он успел проебаться по всем фронтам и тысячу раз спалиться.       А Эдик этого всего будто и не замечает вовсе или… не хочет замечать.       Голова Каспарова абсолютно спокойно укладывается на его плечо, и Рома уже по привычке замирает, лишь щекой к его макушке прижимаясь.       — Ты вообще дышишь там или нет? — задаёт вполне резонный вопрос Эдик, хмурясь и лицо своё на Тузикова поднимая. Тот отводит взгляд, губы поджимая. — Ты вообще какой-то сам не свой сегодня.       Пока Рома думает над тем, что ему ответить и как возразить, Каспаров ставит фильм на паузу и с чужих коленей ноутбук убирает, на кровати садясь.       — Поговори со мной.       Рома вздыхает тяжко и на кровати садится, другу в глаза смотреть избегая.       Видимо, это тот самый момент, когда нужно сделать выбор: сейчас или никогда.       И Тузикову пиздец как хочется выбрать вариант «никогда». Так проще, без рисков всяких.       Он нервно сглатывает, пальцы заламывая, и наконец поднимает на Эдика взгляд.       — Ты мне нравишься. Типа… очень прям нравишься.       Каспаров смотрит в ответ с какой-то строгой нежностью, а после, фыркнув, выдаёт:       — Дурак.       — Это ещё почему?       Рома хмурится недоумевающе. Он ожидал… ну, пощёчину и слова более грубого, а Эдик вдруг улыбается и, подавшись вперёд, в губы его целует коротко.       — Вот почему. Ты мне тоже нравишься, придурок.       Тузиков открывает рот, будто желая что-то сказать, но его прерывают.       — Молчи. Ты всё испортишь.       И Рома молчит. Он ноутбук обратно на свои колени затягивает, укладываясь на подушку и всё так же неуверенно Эдика за плечи приобнимает.       — Дыши, пожалуйста, — негромко просит его Эдик, вновь свою голову на его плечо укладывая и мягко целуя его в щёку. — Не хочу, чтоб ты от нехватки воздуха тут помер. А то кто ж мне ещё Нервы играть-то будет?