Будет больно

Его императорское величество, Николай Павлович заперся в большом кабинете и никого не принимал. В аудиенции было отказано даже Александре Фёдоровне, которая час назад рассказала ему о письме принцессы Марии. На зелёном сукне письменного стола желтели три свитка, исписанных принцессой Гессен-Дармштадтской. Записку для фрейлины Репниной и письмо для Анастасии Долгорукой Николай Павлович получил от графа Бенкендорфа рано утром. С тех пор, как великая княжна Ольга поправляла душевное здоровье в Цюрихе, все письма из-за границы проходили двойную проверку. И, как оказалось не зря. Страшно подумать, какой скандал могла бы устроить эта Долгорукая! Послание, адресатом которого была Александра Фёдоровна, Николай Павлович положил ровно посередине между двумя другими письмами. Все три документа были написаны одной рукой и в одно время, но в своём облике имели существенные отличия, так как предназначались для трёх разных пар глаз. Послание для Александры Фёдоровны было исписано с двух сторон. Крупным каллиграфическим почерком принцесса сообщала о разрыве помолвки с Александром, рассыпалась в сотнях извинений и самоуничижении. Какие-то глупости о неумении быть «спутницей и соратницей правителя такой огромной и великой державы» и о желании «тихого семейного счастья, разделённого сначала с мужем, а потом и с детьми». Записка для фрейлины Репниной была переполнена патетикой и чувством самопожертвования: «Боритесь за свою любовь, Натали, изо всех сил боритесь, я требую от вас этого! Если ради вашего счастья с цесаревичем нужно разбить одно любящее сердце, я к этому готова. Умоляю вас, Натали, пусть моя жертва не будет напрасной!» Далее шли невразумительные толки о прощении и взаимопонимании, об исправлении ошибок и страхе одиночества. Раз за разом перечитывая письмо для Анастасии Долгорукой, по-видимому, единственного человека в Российской империи, кому принцесса могла открыть свою душу, помимо Натали и наследника, Николай Павлович думал о том, как хорошо, что эта девочка никогда не станет императрицей в его отечестве. «Милая Анна, простите мне мою привычку звать вас старым именем. Может быть, для вас всё это не более чем документальная формальность, но я никогда не забуду, как вы выручили меня в той кондитерской! И всякий раз, когда я вспоминаю имя своей спасительницы, мне становится теплее и легче переносить страдания, на которые меня обрекли моё положение и окружение. Я навсегда распрощалась с мыслью стать женой наследника престола. По-видимому, моя любовь оказалась слишком слаба, раз не смогла побороть его холодность и отчуждённость. Я желаю ему счастья и всей душой жалею за то двусмысленное положение, в котором он оказался: выбор между империей и любимой женщиной. Набравшись сил, я приняла волевое решение освободить цесаревича хотя бы от своего общества». Николай Павлович поморщился. Всё-таки из Василия Андреевича не вышло толкового учителя. Наследнику он забил голову высокими материями и философией идеализма, а принцесса Мари под его чутким руководством за столько времени так и не выучилась грамотно изъясняться на русском языке. «Я верю, что когда-нибудь перестану видеть Александра во сне. И по пробуждении моя голова будет занята родителями или сюжетом книги, но точно не цесаревичем. Я очень надеюсь, милая Анна, что, несмотря на мой отъезд, мы продолжим обмениваться письмами. Простите, я не смогла просить его императорское величество о Владимире. Его судьба уже никогда не будет в моих руках. Надеюсь, вы сможете извинить моё бессилие». Николай Павлович недовольно хмыкнул. Барон Корф находился в отпуске и был подле жены вот уже неделю. Возвращение на фронт он планировал сразу после крестин сына. За блестящую службу на Кавказе Владимир уже был представлен к двум наградам и великолепно чувствовал себя на военном поприще. Шарлотта кругом оказалась права. Принцесса Мари совершенно не подходила на роль будущей императрицы. Александр назвал её имя во время ссоры с родителями, следуя зову мятежного сердца. И из-за этой вспышки всему императорскому семейству пришлось почти год ломать комедию перед своими подданными и всей Европой! В кабинет вошёл адъютант его величества. Императрица снова требовала аудиенции. Николай Павлович рубанул: «Пригласи», отчего бравому офицеру с большим трудом удалось сохранить невозмутимое выражение лица. – Никки, как это понимать? – Шарлотта вплыла в кабинет и приблизилась к столу, за которым сидел Николай Павлович. Её цепкий взгляд скользнул по письмам на зелёном сукне. Императрица тяжело вздохнула и, судя по движению губ, прошептала: «Храни господь дом Романовых». – Милая моя Шарлотта, принцесса Мари нанесла Российской империи тяжкое оскорбление. Теперь я обязан стереть Дармштадт с лица земли, чтобы не стать посмешищем для Европы, – манерно растягивая гласные в словах, сыронизировал Николай Павлович. – Девочка приняла это решение осознанно, – осторожно ответила императрица, – и, как следует из её письма, фрейлина Репнина вовсе не первопричина. – Как следует из этого её письма, – указующий перст императора словно нож вонзился в одно из посланий. Шарлотта грациозно опустилась на стул напротив императора и протянула руку за письмом. Николай Павлович отдал ей послание к Анастасии Долгорукой. Шарлотта внимательно пробежала глазами по строчкам, затем вернула листок на стол. Она уже разомкнула губы, чтобы что-то сказать, но Николай Павлович поднял палец вверх и покачал головой. Затем императрица дважды прочла записку для фрейлины Репниной. Высокий лоб исказили морщины, а совершенные брови сошлись к переносице. – Какой стыд, Никки, какой стыд! – императрица гневно воззрилась на Николая Павловича, но тот молчал. Император был рад, что они наконец-то совпали во мнениях по поводу поведения принцессы Марии. Шарлотта справилась с собой и продолжила уже о другом: – По крайней мере, из этих документов следует, что в письме для меня нет ни одной лживой строчки. Принцесса Мари прекрасно осведомлена о своих слабостях и, отказываясь от замужества, не забыла ни одной из них. Николай Павлович взял Шарлотту за руки и, глядя в глаза, с горечью произнёс, не как император, но как отец: – Шарлотта. Кого мы воспитали? Почему Александр не написал нам о случившемся? Он совершенно не считается ни с кем из авторитетов. Эта проклятая фрейлина настолько вскружила ему голову, – в середине речи к Николаю Павловичу вернулся царственный тон. – Эта, как вы изволили выразиться, проклятая фрейлина, – строго перебила императрица, – заботится о нашей несчастной дочери. И судя по отчётам, которые я получаю из лечебницы от третьих лиц, исполняет свои обязанности безукоризненно! Николай Павлович вскочил на ноги и затопал по кабинету: – Вы её защищаете? – вознегодовал император, – вот уж не ожидал от вас такого сумасбродства, моя дорогая! По-вашему выходит, я должен представить её к ордену Святой Екатерины, а её деда посмертно наградить титулом, чтобы Александр мог беспрепятственно жениться. Шарлотта вскинула свою изящную головку и обожгла Николая Павловича завораживающим сиянием глубоких глаз: – А так можно устроить, ваше величество? – голосом самой счастливой матери на свете переспросила императрица.