and i knew its name

У Эдварда Ньюгейта на руке висит красивая женщина, которая воркует и прижимается к нему мягкой плюшевой грудью. Он смеётся, искренне и полно, наклоняясь, чтобы взглянуть на ложбинку, подмигивающую ему через вырез блузки, когда он видит самого крошечного ребёнка, которого когда-либо видел. Ребёнок стоит посреди улицы, склонив голову набок и глядя в небо, словно к чему-то прислушивается. Ребёнок тощий, слишком тощий, с поношенной рубашкой, свисающей с плеча, обрезанными джинсовыми шортами, испещрёнными дырками, и банданой, коричневой от заплат, скрывающей волосы. Когда Эдвард и его леди подходят ближе, он замечает, что ноги ребёнка босые, чёрные от грязи, и замечает странные взгляды, задерживающиеся на ребёнке. Женщина на его руке замечает его рассеянное внимание и оглядывается. Увидев, что привлекло его внимание, женщина издаёт звук, слишком тихий, чтобы быть насмешливым, но всё же недобрый. Ухмылка появляется на её губах, отчего розовые губы кажутся кровавыми, и женщина говорит, как только они проходят мимо странного ребёнка: — Заметил нашего маленького Карасу? — имя странное, но голова ребёнка тем не менее выпрямляется и поворачивается к нему. Их взгляды встречаются, и он всё понимает. Понимает имя, понимает взгляды. Ребёнок — это маленькая девочка, осознаёт он, когда смотрит на выбивающиеся кудри вокруг её лица и тонкий подъём красоты, отмеченной скулами. Она маленькая девочка, и у неё глаза чёрные. Глубокие, бесконечные глаза самой тёмной черноты; бассейны, которые привлекают ваше внимание, чтобы задушить вас. Это самые тёмные существа, которых он когда-либо видел, и они мертвы. Пустые чёрные драгоценности в глазницах этого голодного ребёнка посреди улицы на процветающем острове. Что-то в Эдварде болит. Потянув его за руку, Эдвард понимает, что он остановился рядом с ребёнком, пойманный в ловушку её немигающего взгляда. — Белоус, оставь бедняжку наедине с её странностями. Она скоро улетит, — женщина улыбается, и Эдвард стряхивает её руку. Она издаёт удивлённый звук, и Эдвард машет ей рукой, не отрывая взгляда от маленькой вороны перед ним. — Мне нужно уладить кое-какие дела, — женщина громко усмехается и уходит, бормоча что-то себе под нос. Ребёнок смотрит ей вслед лишь мгновение, прежде чем этот тёмный взгляд снова останавливается на нём. Девочка не ёрзает под его пристальным взглядом, но её голова откидывается назад, будто она снова пытается что-то услышать. — Что ты слушаешь, дитя? — спрашивает Эдвард, и ребёнок моргает, вяло и медленно, словно пробуждаясь от дремоты. По какой-то причине после этого вопроса между ними повисла напряжённая тишина, и присутствие ребёнка, давящего на него, заставляет Эдварда усмехнуться. Потрескавшиеся губы раскрываются, обнажая удивительно белые зубы, и ребёнок говорит. Акцент, который танцует в воздухе, удивляет Эдварда. Это не акцент этого острова, и слова, которые он произносит — диалект Ист-Блю, который он не слышал в Новом Свете с тех пор, как в последний раз видел ту рыжеволосую угрозу и его команду. — Это ветер, — Эдвард старается никак не реагировать, но думает, что он каким-то образом провалился, если то, как внезапно обостряется взгляд ребёнка, говорит о чём-то. Он смягчает улыбку на своём лице в ответ, и ребёнок фыркает. — Что говорит тебе ветер? — спрашивает он. — Мне нужно домой, мой брат плачет, — медленно произносит девочка, снова поднимая взгляд к небу. — Он шепчет… я заблудилась. Через несколько тихих вздохов после её слов ребёнок больше ничего не говорит, и у Эдварда возникает странное чувство в груди, похожее на возбуждение. Он наклоняется, стараясь не обращать внимания на то, как сильно он всё ещё возвышается над ней, и протягивает руку. Ребёнок вздрагивает, но прикрывает это рычанием, нахмурив брови, что напоминает Эдварду дикую кошку. — Могу я помочь тебе найти дорогу?