В центре внимания

      Каждое дело уникально. Каждое из них врезается в память клеймом, поднимает на поверхность чувства, которых прежде не было, которые отчаянно подавляются разумом и здравым смыслом. В этом дела похожи. Они заставляют чувствовать. Хуже всего, когда помимо первых жертв появляются посторонние: погибшие заложники, офицеры или сам субъект. Единственное возможное чувство тогда — разочарование. Душащее разочарование, от которого не сбежать, которое заставляет тебя, словно тигра, биться в клетке. В клетке, в которую ты сам себя запираешь. Разочарование в самом себе. Грызущая изнутри вина. Это чувство преследует по ночам каждого члена команды ОПА, не даёт уснуть, неизменно будит кошмаром. Цена за спасенные жизни для спасителей бывает слишком высока.       Доктор Спенсер Рид никогда не был силен в выражении своих чувств. Он привык рационально запирать их глубоко внутри себя, подавлять всеми силами, прятать за бесконечным потоком информации. Кто-то скажет, что Спенсер говорит, словно читает из энциклопедии. Это легче, чем говорить своими словами, особенно при эйдетической памяти. Так легче ограждаться от отчетов коронера, от тошнотворных фото с мест преступления, от очередного профиля очередного серийника. Он привык за годы работы в ФБР. Привык же?       Это дело не было похоже ни на одно до него. Точнее… Каждое дело уникально, незабываемо, неповторимо. Просто с этим делом что-то было не так. Еще за круглым столом в Куантико чутье заходилось в отчаянном крике внутри, заглушаемое фактами, которыми сыпал доктор Рид, глядя на останки жертв.       В Бирмингеме, Алабама три трупа за последние две недели. Почему их не зовут раньше, особенно когда почерк так очевиден? Первая жертва — белая девушка двадцати девяти лет. Замужем, двое детей. Вторая — пожилой иммигрант-мексиканец. Третья жертва — успешный бизнесмен, сорок два года, холост. Найдены в своих домах, причина смерти — пытка прессом для черепа. Фотографии жертв, мягко говоря, отвратительны, Гарсия предусмотрительно положила герметичные пакеты рядом с каждым агентом.       — Взлет через полчаса. Будьте готовы. Гарсия, в этот раз ты с нами.       Хотча с командой на этом деле не будет — он взял несколько отгулов, старается быть примерным отцом и проводить с Джеком больше времени, пока у сына каникулы; команде предстоит раскрыть дело без босса. Эмили закрывает папку с материалами, надежно скрывая от Пенелопы фотографии; Гарсия всё равно просмотрела их не раз, но расстраивать ее себе дороже. Всем дороже. Рид не может отвести взгляд от отчета о вскрытии, почему он не видит это? Что такое это? Он что-то упускает, перечитывает раз за разом, сравнивает с другими отчетами; в голове уже нарастает шум, гул осиного улья, даже жалит изнутри с такой же острой болью.       — Эй, парень, — похлопывание по плечу выводит из омута мыслей, — все хорошо?       Наверное, со стороны Спенсер выглядит совсем уж дико. Наверное, он вновь стал слишком дерганым, нервным; опять, наверное, тараторит не замечая. Он неловко пожимает плечами, глядя на Моргана поверх оправы старых очков. Он давно их не надевал на работу; как перешел на линзы, так и оставил их забытыми в ящике прикроватной тумбочки. Хотя, по правде говоря, Моргану нравится Рид в очках.       — Опять мигрень? — Риду кажется, что Дерек не спрашивает. Возможно, всё очевидно.       Уже на выходе Рид издает какой-то полу-утвердительный звук, перекидывая через голову ремень потертой сумки. Дереку можно рассказать, твердит он себе. Он поймёт, это же Дерек Морган. Поймет же? Говорить, если честно, ни с кем не хочется. До Бирмингема лететь почти четыре часа — три часа, тридцать пять минут, да, доктор Рид точен в цифрах — он разыгрывает сам с собой шахматную партию, надеясь, что игра и отвлечет от дела, и поможет разобраться, чего он не замечает; но мысли всё равно возвращаются к фотографиям со вскрытия и к проклятому отчету.       — Красавчик, поговори со мной, я скучаю по твоему голосу.       — Я ценю твою заботу.       Морган садится напротив, будто бы не замечая, как сжимаются губы Рида. Иногда, хотя лучше сказать «всегда», из их гения клешнями приходится тянуть всё, что его тревожит. В противном случае, он буквально сварится заживо в котле своих чувств. Дерек специально опрокидывает несколько фигурок на доске, улыбаясь уголками губ, пристально наблюдает за Ридом. Как он хмурится, скрещивает на груди руки, смотрит так по-ридовски осуждающе. Дерек, довольный, улыбается шире. Но почти сразу же серьёзнеет, хлопает Спенсера по колену, заставляя того поморщиться.       — Рассказывай. Я готов слушать тебя все три часа до самой посадки.       — Два часа, сорок семь минут, — поправляет Рид, качая головой, улыбается, словно украдкой.       Морган ухмыляется, но взгляда испытующего не отводит. Спенсеру бы смотреть на черное небо за окном самолета, наблюдать за мерцающими на земле огнями, да только облака застилают землю; небо за окном неприветливое, в отличие от Дерека, сидящего в метре напротив.       Рид сдаётся — не то чтобы на него давили — и открывает дверцу в самые потемки своей души. Дверца открывается нехотя, скрипит заржавевшими петлями. Голос у Спенсера становится похож на этот скрип, да и сам он какой-то ломкий.       — В отчете сказано, что всех жертв убили в их домах в промежуток между шестью и десятью вечера.       — Да, и что?       — То, что все трое жили в густонаселенных районах, в непосредственной близости к соседям, а время, в которое их убили можно назвать самым людным.       — Жертвы возвращаются с работы, а субъект уже как раз поджидает их. На местах преступления поймем, был ли он уже в доме или использовал уловку.       Рид недовольно хмурит брови, качая головой. Опрокинутые фигуры становятся незначительными, он быстро убирает их с доски и достает блокнот с ручкой.       — Нет, нет, Морган, ты не понимаешь: дело не в том, как он к ним проник, а в том, как он их убил.       Дерек следит, как Рид что-то быстро чертит в блокноте. Ручка резко выводит острые линии и несколько строк расчетов. Он пододвигает к Моргану записи. Спенсер быстро, но методично водит ручкой по записям, объясняет, что к чему. Дереку нравится такой сосредоточенный Спенсер.       — Видишь, это схематичное строение предполагаемого орудия убийства. Тиски для черепа впервые появились в средневековой северной Германии, и они предназначались именно как орудие убийства: нижняя часть сдавливала и ломала сначала челюсть, потом — зубы, потом давление возрастало настолько, что лопались глазные яблоки и мозговая жидкость начинала вытекать…       — Так-так-так, приятель, помедленнее и поменьше подробностей, — Морган перехватывает ручку из рук Спенсера и откладывает в сторону, — я не захватил из брифинговой герметичный пакет.       Спенсер кивает, заправляет неловко отросшую прядь за ухо чуть дрожащими пальцами. Наверное, ему стоит уменьшить ежедневную дозу кофеина, но только после того, как они закроют дело.       — Сейчас пресс используют как орудие пыток латиноамериканские наркокартели. Но меня волнует то, что это приспособление направлено на причинение невероятной боли жертве.       — Наш субъект — садист. Последние две жертвы могут подойти под описание жертв картеля, но женщина с детьми…       — Интерес субъекта носит личный характер, верно. Жертвы разного пола, расы, возраста — они не суррогаты, тоже верно. Но я хочу донести до тебя не это. Если бы я хотел убить человека тисками для черепа, выбрал бы я для этого дом жертвы? Я садист, мне доставляют удовольствие страдания жертвы, почему я убиваю их в их домах?       — Потому что у меня нет машины?       — Морган, они кричат, долго и очень громко кричат, когда он убивает их! Они живут, окруженные соседями!       — Но в крови жертв не было токсинов, а следы крови и мозгового вещества указывают на то, что убийства совершены именно в домах.       Морган начинает понимать, что видит Спенсер. Что-то в действиях субъекта не сходилось, это очевидно. К ним подсаживаются остальные члены команды, «командный мозговой штурм», как называет это Гарсия. Эмили поднимает со стола блокнот Рида, они с ДжейДжей пытаются разобраться в почерке гения. Росси утверждает, что у субъекта должна быть машина, не выделяющаяся в любом районе города, чтобы субъект спокойно перемещался по Бирмингему. Расплющивание головы требует времени, вероятно, субъект одинок. И он точно приехал со сменной одеждой, потому что такой способ убийства предполагает грязную работу.       — Морган, поезжай на первое место преступления, Гарсия, Рид — в участок, Росси — в морг, ДжейДжей, ты в дом второй жертвы, я поеду на третье место убийства.       Пилот по громкой связи говорит, что они заходят на посадку; команда рассаживается по местам. Этот день будет долгим.