Часы пробили семь

      Часы пробили семь раз. Старинные и массивные, они прекрасно вписывались в тяжёлую тёмную атмосферу этой комнаты — кабинет, хозяин которого стоял у приоткрытого высокого окна и курил. Одну за другой. Сегодня он был особенно взволнован, что, в общем, не было ему свойственно.       Семь. Она опаздывает? Она никогда не опаздывает. Такие хорошие девочки всегда приезжают заранее, чтобы ни в коем случае не опозориться, не привлечь лишнего внимания. Негативного внимания. Они любят лишь похвалу, но заслуженную, и тогда улыбаются, скромно потупив взгляд. Прекрасные в своей невинности девочки.       Он сразу понял это, как только она вошла в холл. Растерянная и стеснительная, хоть ей и было назначено точное время собеседования. Пришла, конечно же, раньше. Чтобы оглядеться, перевести дух, скрыть волнение и страх. И стыд. Такие, почему-то, всегда стыдятся новых людей. Такая невинная и неиспорченная. Всё в ней кричало об этом: кроткий взгляд голубых глазах, таких больших и бездонных, лёгкий румянец на тонкой белой коже, аккуратно собранные волосок к волоску русые волосы. Длинные. Возможно, чаще она носила косу, но сейчас решилась на хвост. Строгий закрытый костюм, белая блуза, туфли на низком каблуке. Школьница-отличница. Вот только ей был уже двадцать один год.       Он сразу отметил её, как хищник видит в стаде раненное животное, слабое и уязвимое. Она была перфекционисткой и боялась совершить ошибку. И совершила её, вернее, так она считала, потому что нет ничего проще, чем свалить вину на новенькую и неопытную сотрудницу бухгалтерии. А потом он вызвал её к себе в кабинет, и она так переживала! У неё, бедняжки, дрожал подбородок, и в глазах блестели слёзы. Прекрасное зрелище! За ошибки надо платить. Сумма была баснословной, а увольнение по статье так сильно испортило бы ей жизнь. Но ведь всё можно решить, не так ли?       И они решили. Тот первый раз был неловким, полным стыда и запоздалых слёз. Он закурил ещё одну — такими возбуждающими были эти воспоминания. А потом была видеозапись, и второй раз. И вот теперь третий.       Пять минут восьмого. Возмутительное нарушение правил! Придётся её наказать. Сегодня у него и так есть для неё кое-что новенькое, кое-что, чего он с ней ещё не делал.       К дому подъехала машина, дверца хлопнула, и по ступенькам торопливо зацокали каблучки. Она знала, что опоздала и очень боялась последствий. Страх оказался сильнее стыда и волнения — через минуту она уже взлетела по лестнице на второй этаж. Этот тёмный кабинет, наполненный запахом кожи, дерева, табака и его собственным, вызывал дрожь в коленках.       Она постучала и, услышав приглашение, вошла. Как всегда одетый с иголочки, он пугал её ещё больше. Невозможно было представить этого человека в джинсах и футболке. Только костюмы: строгие, чёрные, подчёркивающие его хорошо сохранившуюся фигуру — высокий и поджарый даже в свои сорок с хвостиком, он был объектом желания для многих девушек в офисе. Но один его взгляд мог заставить сердце пропустить пару ударов, а живот — скрутиться нервным клубком.       Это он сделал её такой. Чёрный был его любимым цветом — цветом греха и порока, всего того, что приличные люди прячут глубоко-глубоко. И сейчас она стояла перед ним в узком платье-футляре, с «молнией» через всю спину, чтобы удобнее было снимать. Лаковые туфли на высоченной шпильке, чулки — всё чёрное. И только бельё вызывающе алое, как и помада, которую он выбирал сам. Ох, какие следы сегодня оставит эта помада, и в каких местах!       Он выдохнул последнее облачко дыма и долго, с явным наслаждением давил сигарету в нефритовой пепельнице, не сводя при этом глаз с застывшей в дверях девушки. — Ты опоздала. — Я… — он ненавидел оправдания. — Я знаю.       Снова этот взгляд в пол. Она никогда не могла выдержать и смотреть прямо в глаза. Слабая? О нет, он заставит её показать свою силу, выпустить коготки из этих пушистых мягких лапок. — Я не хотел этого делать, но ты меня спровоцировала. Своим опозданием.       Он сел в глубокое кожаное кресло, положив руки на подлокотники. Она так и не пошевелилась — всё смотрела на него глазами испуганной лани. — Приступай, ты и так заставила меня ждать.       Особое удовольствие наблюдать, как они делают это впервые. Бедные их парни — а ведь они были — если девушки так реагируют на такие безобидные вещи!       На не слушающихся ногах она медленно подошла к нему, прекрасно понимая, чего от неё ждут. Она уже делала это, но тогда ему, скорее всего, надоело, потому что он быстро перешёл к основному. Но сейчас ей снова стало страшно. И стыдно.       Он не расстёгивал ни ремень, ни брюки, так и сидел, держа руки на кресле. Ему снова захотелось курить. Эти её неловкие движения вызывали большее возбуждение, чем сам секс. Как у неё дрожали руки, когда она осторожно расстегнула молнию. Ещё бы не дрожать! Член-то уже стоял, оттягивая трусы, так что не пришлось даже слишком долго его доставать.       Такие тонкие пальчики робко сжали его где-то посередине, глубже она всё равно взять не сможет. Он не торопил, наслаждался тем, как сбивается её дыхание, как она облизывает сухие губы и закрывает глаза. И лишь потом едва касается языком головки, хотя помнит с того раза, что не почувствует никакого вкуса, разве что капля солоноватой смазки попадёт в рот. Он сжимает зубы, зная, что она не поднимет на него глаза, пока не получит приказа. Хоть и неопытная, но язычок ловкий: обходит по кругу головку, чуть задерживаясь на уздечке, потом смазывает слюной сам ствол. И только потом осторожно, словно пробует, губами обхватывает головку. Губки у неё пухлые — это он отметил с первого же взгляда. И вот теперь они так туго обхватывают член, двигаясь вверх и вниз, будто созданы только для этого.       Она старалась ни о чём не думать. Лишь бы не задеть его зубами, и лишь бы не стошнило, хоть он и не заставлял её делать это как в порно. Чтобы избежать этого, она старательно работала языком и губами, постоянно увлажняя поверхность головки. Лишь бы только не перестараться, иначе он захочет глубже, и это будет ужасно!       И он захотел. Но сначала отстранил её голову, расстегнул ремень и приспустил брюки и трусы. Она смотрела на него оторопевшим взглядом. Какая же она прелесть! Всему придётся учить! Он взял её руку и вложил в неё яички. — Будь с ними ласкова, зайка.       А другую руку положил на самое основание члена и крепко сжал своей. — Не стесняйся, — чуть хрипло сказал он, наклоняя её голову.       Он трезво оценивал свой размер и её опыт, поэтому лишь слегка надавливал на затылок, усиливая движения. И внимательно следил за ней, хоть это было и нелегко в подобном состоянии. Эти мокрые звуки минета не спутать ни с чем, но вот в них появился хрип, и пришлось остановиться. Схватив её за длинные русые волосы, он запрокинул голову и глубоко заглянул в глаза, полные первобытного ужаса жертвы. Щеки пунцовели, по подбородку стекала густая, почти белая, струйка слюны. А девочка учится! Большим пальцем он вытер ей губы, испачкавшись в алой помаде, оставившей следы и на члене.       Но это не всё красное на сегодня! Его всегда особо возбуждало, когда они раздевались сами. В этом было столько смиренности и бессилия! — Сними платье. Только медленно.       Она неловко встала с колен, пошатнувшись на каблуках, повернулась спиной и стала медленно сдвигать замок молнии — всё ниже и ниже. Сначала показалась лишь белая кожа, но потом её пересекла алая полоска кружева, а дальше — белая спина с такими приятными ямочками на пояснице. Платье буквально распадалось пополам, оставалось совсем немного. И только тогда она повернулась.       Он, не спуская с неё глаз, успел снять пиджак и галстук. Всё остальное снимет она. — Подойди ко мне. Наклонись.       Платье едва держалось на плечах, и он одним резким движением снял его полностью. Вызывающе красное белье отлично подчёркивало её румянец стыда. Она уже знала, что делать дальше. Перешагнула через платье, наклонилась к нему, оперлась коленом на кресло прямо между его ног, где только что была её голова. В этом белье она чувствовала себя полностью голой, хотелось прикрыться и спрятаться. Хотя, по его мнению, фигура её была очень хороша: небольшая грудь, плоский животик, тонкая талия, хорошо очерченные бёдра. Лёгкая и тонкая, её можно было насаживать держа на руках.       Тонкие пальчики снова запутались в пуговицах, но он не спешил. Чем дольше он любовался, тем твёрже становился член. Она наконец справилась с рубашкой и снова увидела его грудь — практически безволосую, плоскую, какую-то жёсткую на вид, переходящую в такой же твёрдый живот. Он был загоревшим даже в это время — любил солнечные курорты — поэтому бронзовая кожа делала его похожим на статую древнего воина.       О чём она думает?! Впереди ещё столько дел, нельзя, чтобы он остыл, иначе придётся начинать всё сначала. Она как-то торопливо спустила дальше брюки и трусы, он лениво приподнял ноги, чтобы она могла продолжить его раздевать. И разувать. Конечно, он всегда тщательно готовился к встрече, поэтому всё было не просто чистым, а едва ли не стерильным, но она всё равно испытала брезгливость. И унижение. Поэтому снова опустила глаза в пол, но ему это не понравилось — он резко наклонился и вздёрнул её за подбородок. Глаза, полные слёз, пунцовые щёки — всё почти как в первый раз. — Ты готова, моя кошечка?       Конечно же, она не была готова, он это знал. Она ещё не была искушена до такой степени, чтобы течь от минета, от того, что можешь сделать с мужчиной всего лишь язычком и губами. Но на этот случай у него были припасены особые штучки, но это потом. А пока… — Иди ко мне, папочка не обидит тебя!       Одним сильным движением он закинул её к себе на колени, прижал к груди, почувствовал через кружево, как затвердели её маленькие острые соски. Неужели она так быстро учится? Проверим. Она не отстранялась, чтобы не затягивать этот унизительный процесс, покорно наклонила голову навстречу его рту, жадному и хищному. Время от времени он прикусывал ей нижнюю губу, или нахально раздвигал сильным языком губы, чтобы пробраться глубже. После нескольких неудачных попыток, он отстранился и больно сжал её челюсть. Всего лишь на пару секунд, но она поняла.       — Расслабься, — прошипел он, снова захватывая её губы своими. На этот раз он добился своего, она поддалась напору, приоткрыла ротик, впустила его язык. И он ощутил её горячий и быстрый выдох. Вот так хорошо!       Хоть она и сидела всё это время пассивно, как кукла, но он чувствовал изменения в её теле, в бёдрах, напрягающихся под его руками, животе, вздрагивающем от слишком интимного касания, спине, выгибающейся под его напором. Всё идёт как надо, но можно и ускорить! Он откинул тёмный шёлк волос, нежно и бережно прошёлся языком по мочке уха, спустился к шейке, такой тонкой и трепещущей от пульсации крови. Как вампир, он присосался к ней, отрываясь, только чтобы сделать короткий вдох или поцеловать её чуть нежнее, чуть дразняще.       Она откинулась назад, доверившись сильным рукам, и сама не заметила, как обняла его за плечи, не столько держась, сколько притягивая к себе. Он знал, что делать, и от неё требовалось лишь отдаться, поверить его опыту. Поцелуи спустились ниже, к хрупким ключицам, ямочке между грудок. Здесь он был особенно ласков, но пришла пора решительных действий.       Подхватив её, как пушинку, он встал с кресла и бережно усадил на дубовый письменный стол. Ох, сколько же таких побывало на этом столе! Она не сопротивлялась, наоборот, ещё сильнее обняла руками, но он оттолкнул её, отстранился, чтобы насладиться видом. Юная нимфа опиралась на стол, но крепко сжимала ноги. Так дело не пойдёт!       Он впервые за вечер сделал ей действительно больно — двумя руками раздвинул ноги, оставив красные следы от пальцев и ногтей. Потом прижал к себе, продолжая целовать шею и плечи, и грудь. Она и не заметила, как осталась без лифчика, который в общем и так мало что скрывал. Язык дразняще коснулся дерзко-острого соска, чуть поиграл, но отступил. Она любит, когда грудь ласкают губами, хоть и стесняется этого. Отвлечённая этой игрой, она вздрогнула, когда в трусиках оказалась его рука. В этом он был мастер, и, как бы стыд не застилал её сознание, его прикосновения — то сильные и напористые, то лёгкие и нежные — вызывали предательский жар внизу живота. Он ещё не доводил её так до самого пика, дразнился, словно хотел, чтобы она сама попросила его продолжить вот именно так и именно там.       И всё равно она достаточно не намокнет. Это разочаровывало его. Вот она вся изгибается в его руках, дышит тяжело и прерывисто, слабо постанывает, сдерживая себя, но стоит ему спустить пальцы ещё ниже — и всё. Она вздрагивает и каменеет. Вот теперь его терпение лопнуло. — Хватит с тебя, — он снова оттолкнул её и грубо стянул прозрачные красные трусики. Она тут же сжала ноги и попыталась отодвинуться от него. Ну уж нет, так дело не пойдёт! Сегодня она была непослушной девочкой, так что…       На столе уже ждал тюбик возбуждающей смазки, на который она поглядывала с ужасом. Достаточно было одной капли, но на этот раз он щедро смазал всю промежность, которую теперь неумолимо жгло, пока он надевал презерватив.       Какой же он большой! Со смазкой или нет, но привыкнуть к этому было невозможно!       Теперь в её глазах читался неподдельный ужас. Ну что такое! Он же не маньяк какой-то! Так можно сбить весь настрой. Ладно, так уж и быть — в ход пошла другая смазка, уже для презерватива, чтобы уж наверняка. — Ты готова, зайка? — спросил он, грубо подтягивая её к себе, но неспешно вводя член, холодный и скользкий от смазки. Она дёрнулась было, скривилась от боли, но он быстро усмирил её, придержав рукой за шею. — Не дергайся, — предупредил он, и, нажимая на шею, уложил на стол. — Вот так лучше.       Она была такой узкой, что тяжело было не кончить сразу, приходилось чуть останавливаться. Да, слишком узкой, член не сразу вошёл полностью, но он это исправил сильным толчком, прислушался к ощущениям, чуть вышел, толкнул снова. Пусть не притворяется, всё она может! Она обмякла и затихла, только испуганно смотрела на его лицо, надменное даже в момент секса. Сначала она чувствовала лишь боль от того, как этот толстый член раздвигает её стенки. Его резкие и сильные толчки заставляли её стискивать зубы. Но ему быстро надоели эти движения — так её ноги оказались на его плечах. Он сильно наклонился к ней, глядя в глаза, следя за мимикой и дыханием. Движения стали быстрее, в паху нарастало приятное тепло, разливающееся по животу и бёдрам, всё выше и больше, и жарче, и… Она стонала, уже не сдерживая себя. И он любил это, звуки их удовольствия, когда они больше не могли скрываться за масками приличных девочек.       Стонала, царапала ноготками лакированное дерево, ища за что схватиться, нашла его руку, придерживающую её бедро, но он сделал по-своему — схватил её за запястья, вжимая в твёрдый стол, наваливаясь сверху, но всё это лишь делало удовольствие острее. — Хватит!.. — простонала она, — Пожалуйста… хватит…       Прекрасно всё понимая, он ускорился, чувствуя, что может кончить и сам — так горячо извивалась она под ним, так стонала, так тяжело дышала! Ещё немного! Ещё несколько толчков! Она вдруг вся сжалась, стиснув его член, несколько раз сама подалась вперёд, ближе, теснее. И затихла, обмякнув. Он вытащил член, хоть так и не кончил. Зато как прекрасна была она — даже на жёстком столе она попыталась свернуться клубочком, слабо всхлипывала, стараясь выровнять дыхание. По щёкам текли слезинки. Вот теперь с ней можно делать всё, что угодно в своё удовольствие.       Она больше ничего не чувствовала, только странное опустошение и безразличие. В голове кружилось. В этот раз было сильнее, чем тогда. Ведь она просила его перестать, ей и так было слишком остро, слишком горячо, слишком хорошо. Её словно било током, и с каждым движение этот жар и электричество распространялись по телу, пока полностью не оплели его. И тогда… она не могла описать это словами. Будто всё то, что зрело в ней, и чем наполнял он, прорвалось, наконец, нахлынуло волной, захватило, завертело её и ушло, оставив лишь умиротворяющую пустоту.       Пока она приходила в себя, всё ещё дрожа и всхлипывая — таким сильно было это ощущение — он перенёс её в спальню. И лишь когда он буквально швырнул её на кровать, прогнувшуюся под его весом, она очнулась. И не могла шевелиться — его влажное горячее тело полностью придавило её. Уставшая, обессиленная она попыталась снова сжать ноги, не пустить его, отстраниться, но в этот раз её сопротивление лишь ещё больше возбудило его. — Давай, киса, будь хорошей девочкой, и я не сделаю тебе больно.       Он лгал. И знал это. И делал это специально. Для них всех это была болезненная поза, но порой их требовало проучить. Она попыталась вывернуться, повернуться к нему, но он вжал её голову в постель, оставляя на щеке красный отпечаток руки. Он без особого труда раздвинул коленом её стройные тонкие ноги, и жёстко, без прелюдии, вогнал член во всё ещё сжатое после оргазма влагалище. Она закричала от боли — надо было снова смазать презерватив — но это было ещё более возбуждающе, и он задвигался быстрее, сильнее, хрипло пыхтя ей в ухо, обдавая её горячим дыханием с запахом дыма. Вскоре она уже не кричала, только плакала, всхлипывая от каждого его движения, причиняющего боль. Наконец он устал, и она понадеялась, что всё скоро закончится, но он всё лежал на ней, прижимая своим весом, не давая нормально вздыхать. — Ты мне сегодня не нравишься, — с одышкой прохрипел он, заглядывая в её заплаканные глаза. — Давай-ка попробуем вот так.       И всё началось сначала. Только теперь он практически полностью выходил, а потом с оттяжкой входил, и эти влажные хлюпающие звуки, когда их потные тела соприкасались, вызывали у неё тошноту. А его движения — боль. Слишком глубоко! И сильно! Это были настоящие удары, только изнутри. Ей казалось, что они сотрясают все её внутренности, и что, когда он всё же отпустит её, то по бёдрам потечёт кровь.       Сегодня она не могла его удовлетворить. Значит, придётся повторить на неделе, чтобы она не забывала, зачем она здесь.       Разозлённый, он вытащил член и сорвал презерватив. Надоело. Ничего с ней не случится! Она лежала с расставленными ногами и боялась пошевелиться. Будто хотела притвориться мёртвой. Не выйдет. Он снова взял смазку и щедро полил ладонь. На этот раз жгущую покрасневшую промежность залило благодатным холодом. Она вздохнула с облегчением, не поняв ещё, что это лишь начало.       Длинные волосы прекрасно наматывались на кулак. Глядя на неё на работе, он мог думать только об этом. И сейчас с особым садистским наслаждением притянул её за гладкие длинные уже растрёпанные волосы к себе, поставил на колени и жёсткой рукой снова вжал голову в постель. Она даже не пикнула, затихла в ожидании. — Ты сегодня очень-очень-очень меня разочаровала!       Каждое «очень» оставалось на её ягодице пылающим следом ладони, но она молчала, прикусив губу и зажмурившись.       Он ударил её ещё несколько раз, но уже легче, играючи, и только потом осторожно, даже как-то любовно ввёл член между скользких от смазки губ. Он не спешил, сначала вставил лишь головку, наслаждаясь влажной теплотой, потом так же медленно — член уже полностью, и остановился. Горячая, мокрая и жадная, голодная, она ждала именно этого.       И он дал ей это. Оперся свободной рукой в итак прогнутую спинку, навалился и стал трахать: жарко, мокро, со шлепками и тяжёлым дыханием или почти животным рыком, когда она пыталась вырваться. А она пыталась! Поняла, хоть и не сразу, что он вошёл в неё без презерватива, и что он вот-вот может кончить. И билась, как строптивая кобыла, возбуждая его ещё сильнее, сама того не понимая.       Боли больше не было, но не было и удовольствия от этих движений. Только жар борьбы и желание освободиться. — Не надо! Не в меня! — смогла прохрипеть она, полузадушенная, когда он отпустил её голову, чтоб вцепиться в бёдра и насаживать на член с тем унизительным шлёпаньем и хлюпаньем, которое она так ненавидела. Он был близок к концу, и это понимала даже она.       Поэтому быстро среагировала, когда он выскользнул из неё, но схватил за волосы и дёрнул лицом к себе. Страх оказался сильнее брезгливости, когда он прижал её лицом к паху и дёрнулся несколько раз, даже не толкая член глубоко в горло, просто прижимая её голову, чтобы она не смела сопротивляться. И всё равно, когда сперма начала наполнять рот, ей захотелось вырваться, отвернуться, выплюнуть. Горькая, густая, вязкая, даже перемешанная со слюной, она показалась ей невероятно мерзкой. Но он не ослабил хватки, наоборот, второй рукой вцепился в подбородок. — Глотай, — прошипел он, осторожно отстраняясь, но ещё сильнее сжимая руку на её лице. — И смотри в глаза.       Если бы не слюна, собравшаяся во рту, её бы точно вырвало. И всё-таки она справилась — глядя в глаза, полные дикого тёмного огня, она сглотнула и закашлялась. Но ему это было уже не интересно — он молча развернулся и ушёл в ванную, оставив её, измученную, истерзанную и униженную, плакать на смятой постели.