midnights

Это могло бы быть красивой историей любви. Но не стало. Разорвалось где-то между судорожно-январским поцелуем в шею и едва ощутимым касанием плеча к плечу до. Сломалось на краю щемяще-нежного «люблю» и отчаянно-горького «мне жаль». Быть могло. Но почему-то не стало. Вибрации от касаний ее пальцев теперь ожогами фантомно, ее терпкие поцелуи искомой. И время от времени, когда ночь особо одинокая, а воспоминания в голове слишком громкие, очень хочется сорваться либо в пропасть, либо к ее коленям. Дженни сперва не замечает, когда теряется в лабиринте ее взглядов, потом замечает, но предпочитает не осознавать, а потом… А потом январь становится слишком холодным, а ее запястья слишком желанными, потому Дженни льнет к ним губами, точно к живительному источнику, стягивает с нее сетчатые черные колготки и в последний раз оборачивается перед тем, как уйти вглубь лабиринта. Теперь она осознает, что еще шаг — и выбраться шансов нет, потому улыбается себе прежней и, сорвавшись на бег, несется к пропасти. Когда Дженни кусает ее бедра, Розэ вибрирует под ней, словно оголенный провод, стонет, просит бежать, не останавливаясь, и Дженни бежит. Языком по напрягшемуся животу, холодными пальцами по нежной груди, взглядом по линии туго сомкнутой челюсти. Бежит, не останавливаясь. И кончает Розэ тоже красиво. Дженни сжимает ее в этот момент в руках, точно увядающий цветок, которому так лихорадочно хочется сохранить жизнь. Розэ кончает, и Дженни кончается тоже. На кончиках длинных пальцев, на краю плеч, там, где заканчиваются ключицы, на языке, по которому до сих растекается жар. Дженни кончается там, где лабиринт Розэ только начинает заплетаться лозами, и Дженни обессиленно рассыпается дрожью ей на ребра, прячет свои чувства там, где солнце путается в ее волосах, там, где в шелке простыней еще звучит эхо ее стонов, и любит ее беспощадно и отчаянно. Беспощадно. И совсем отчаянно. И это могло быть историей красивой любви. Но так ею и не становится. Там, за изломанным горизонтом, где уходящее солнце расплескивает грустно-лиловые краски, Розэ целует Дженни в висок виновато-бережно и обещает обязательно позвонить в самом скором времени, как делает это всегда, и Дженни босиком бежит к двери, чтобы перед тем, как ее захлопнут, посмотреть Розэ в ее красивые холодные глаза, сжать тонкое бледное запястье и сорванно прошептать: — Я буду ждать звонка.