Пирогеево

Мои поздравления Ndpr! Всего самого наилучшего!

Автор — Кошка Дина.       Лука обожает поесть. Нет, даже не так. Лука обожает вкусно поесть. Он почти профессионально запоминает кулинарные рецепты. Знает, как те или иные ингредиенты меняют вкус знакомых блюд. По случаю и без повторяет вычитанные где-то слова про то, что, если человек равнодушен к вкусной еде, то окружающих это должно серьёзно настораживать. При всём при этом, в еде он непривередлив, ни разу не выкинул её или не доел. К тому же, готовить не любит и не хочет. Да и вообще, ненавидит торчать на кухне.       Иван пока ничего не знает про войну, и его, если честно, такая противоречивость удивляет. Когда он узнает Луку поближе, удивление пропадает. Просто как-то раз тот утыкается Ивану в плечо и коротко, абсолютно без эмоций, рассказывает, как однажды они, задарские пацанята-оборвыши, вместо того, чтобы мирно гонять мяч, чуть не разодрались из-за того, что не могли прийти к согласию из-за того, что на свете всего вкуснее. Оказывается, ответить на этот вопрос особенно сложно, когда ты голоден.       — Это было в детстве? — уточняет Иван. Но взглянув на Луку, понимает по его лицу, что сморозил глупость. Ведь детство у каждого ребенка должно быть счастливым. Без разочарований, грусти, горя или бед.       Лука хмурится, а потом подтверждает его мысль словами, от которых по коже ползут мурашки:       — Мое детство закончилось, когда на войне убили деда…       Иван всю ночь баюкает Луку в своих объятиях, слушает, как он рассказывает про самое вкусное шоколадное молоко и какие-то невероятно вкусные пирожные, которые покупал в Загребе каждое утро на завтрак. А потом долго бездумно смотрит в потолок. У Ивана жутко затекла рука, на которой лежит взлохмаченная светловолосая голова, но он боится пошевелиться, чтобы не разбудить Луку. Утром тот тихо просит никому ничего не говорить. У Ивана вновь появляется ком в горле, поэтому он лишь молча кивает. Конечно, ничего, никому и никогда.       Кухня на Евро-2008 выше всяческих похвал. Организаторы стараются максимально разнообразить меню, предлагая футболистам на выбор не только пресную и скучную полезную еду, но и вкуснейшие десерты. В первый же вечер Иван, прищурившись, с улыбкой наблюдает, как Лука, с опаской озираясь по сторонам, накладывает на тарелку парочку эклеров с ореховой начинкой, песочное пирожное, покрытое шоколадной глазурью, несколько шоколадных меренг и большой кусок знаменитого венского торта. Так Иван выясняет, что он ещё и сладкоежка.       Потом, много позже, Иван всё так же с трудом будет сдерживать смех, потому что слишком уж разительно несоответствие между обликом того, кого видят на поле стадиона, и того, кто лежит в ивановой постели: простые болельщики знают Модрича как жёсткого, властного, с грозным голосом и сосредоточенным взглядом, капитана хорватской сборной, и даже в страшном сне не представляют себе, что тот с вальяжностью сытого кота может слизывать крем из взбитых сливок с пирожных-корзиночек или с члена вице-капитана.       Во второй день Луке не везёт. Иван кусает губы, боясь расхохотаться во всё горло: Славен появляется буквально из ниоткуда, и Луке не остается ничего другого, кроме как лишь тоскливо втягивать носом тягучий аромат ванили и карамели.       После вылета с Евро Иван не оставляет попыток поднять ему настроение, и потому заказывает десерты на дом.       Лука задумчиво крутит в руке сладкий кубик рахат-лукума, потом решительно заявляет:       — Я ненавижу турецкую кухню…       Иван в мыслях ругает себя последними словами, и, хотя и не очень понимает, причём здесь еда, решает за компанию тоже её не любить.       Хорватия не попадает на чемпионат мира в ЮАР. Лука в проигрыше винит себя. Ничего нового в этом нет. Он всегда винит себя. Валяясь на уединённом пляже их острова, он выглядит мрачнее тучи, несколько дней мрачно хмурится и практически не разговаривает.       Тогда Иван прибегает к старому, уже неоднократно испытанному способу: он отправляется в лучшую кондитерскую Хвара, предварительно поинтересовавшись, что Луке купить. Тот думает недолго и просит захватить кремшниту.       Иван отсутствует считанные минуты. Возвратясь, выкладывает пирожное на тарелку, добавляет зеленый шарик фисташкового мороженого и весело отпускает заезженную дурацкую шутку:       — Кремшнита захвачена, мой капитан!       Лука вскидывает на него хмурый взгляд. Но нежнейшее лакомство на миндальном бисквите с толстенной, вспененной, точно пышное облако, прослойкой заварного крема, покрытое тончайшим налётом сахарной пудры и шоколада, способно растопить любое сердце. Поэтому он наконец-то смеётся, бросает беззлобное «Придурок» — Иван стирает с его нижней губы шоколадную крошку, облизывает палец — и, коротко выдохнув, тянется к нему за поцелуем.       — Не больно-то и хотелось пробовать африканскую еду… Что они там едят? Саранчу? Гаже, по-моему, только в Англии… Я рассказывал тебе, что мы дошли до того, что купили поваренную книгу и теперь готовим сами?       Видимо, заметив враз поскучневшие глаза Ивана, Лука снова негромко бормочет: «Вот дурачок!», подминает его под себя, покрывает поцелуями, берёт долго и нежно.       В ноябре 2011 года они громят Турцию.       — Но я всё равно не люблю турецкую кухню, — весело смеётся Лука губами, опухшими от поцелуев.       Последней игрой на Евро-2012 для хорватов становится игра против Красной Фурии. Иван ждёт привычной фразы, что испанская кухня Луке тоже ненавистна, но тот счастливо шепчет куда-то в шею:       — Мы с тобой теперь будем рядом…       Первые выходные перед началом нового сезона они проводят в Мадриде.       — Это… это… и вот это…       — Лече фритта — знаменитое жареное молоко, флан — пудинг с фисташками, цедрой апельсина, сгущенным молоком и карамельным сиропом, туррон — сладкая масса из меда, миндаля, белков и сахара… Замечательный выбор, сеньор! — полный мужчина за стойкой прилавка щедро накладывает в тарелки знаменитые испанские десерты.       — Не слипнется? Растолстеешь, и Перес, ни на минуту не задумавшись, продаст тебя… — укоризненно качает головой Иван. — Если взять сахар, смешать его с сахарным песком и посыпать сахарной пудрой, то всё равно вреда от такого блюда будет меньше, чем от того, что ты сейчас собираешься съесть…       — Переживаешь?       — Конечно, ты даже играть не начал…       — Я сейчас не про «Реал»… — фыркает Лука и показывает ему язык. — К тому же, мы сожгли вчера херову тучу калорий. Помнишь?! 3-4 калории ежеминутно… И сегодня ещё сожжём непременно…       Иван моментально краснеет: не далее, как вчера он первый раз был сверху. И вчера ему было хорошо. Чертовски хорошо.       Евро-2016… Лука забивает туркам шикарный гол. Наутро они просыпаются в хорошем настроении и отправляются бесцельно бродить по улицам Парижа. Кругом почти никого — только они и сонный город. Они ныряют в какой-то пустынный переулок. Лука целует его почти отчаянно, бесстыдно прижимает к себе, не давая отвернуться. Иван тихонько хихикает. Можно подумать, что он собирается отстраняться. Да он простоял бы так целую бесконечность!       — Хочешь, я отсосу тебе?       Лука опускается на колени, расстегивает ему ширинку. Вскоре дыхание Ивана сбивается. Он сдавленно охает и хватает пересохшими губами прохладный воздух.       Лука сглатывает, вытирает рот ладонью и хрипло бормочет:       — Я бы сейчас съел круассан…       — Это мой член натолкнул тебя на такую мысль?       Тишина переулка вдребезги разбивается дружным хохотом.       Город просыпается. По булыжной мостовой стучат колесами первые велосипедисты. Под ногами путается голубь. Тощий рыжий кот нервно бьёт драным хвостом, не спуская с него глаз.       «Что после такого может быть лучше, чем чашка свежесваренного кофе и парочка круассанов на тарелке?!» — счастливо думает Иван, прилипая взглядом к распухшим губам: слоёное тесто сильно крошится, и на них налипли крошки. Лука сосредоточенно кривит рот, пытаясь слизать их кончиком языка (Ивану давно хочется того же, и он жмурится, пытаясь хоть как-то взять себя в руки), потом поднимает глаза, встречаясь взглядом. Лучи утреннего солнца озаряют его лицо, в карих глазах прыгают смешинки:       — Веди себя прилично! Вокруг люди!       Пенальти в правый нижний угол от Ивана в ворота Турции за четыре дня до очередного деньрождённого тортика. Они переглядываются в подтрибунке, и Лука смеётся негромко, но заразительно:       — Я всё ещё…       Иван тут же негромко бормочет:       — …не люблю турецкую кухню…       — …но я бы всё же попробовал…       Ровно через год, день в день, они снова проигрывают Турции.       — Видно, не судьба… — закатывает глаза Иван.       После проигрыша в финале чемпионата мира в России Чарли набирает полный поднос еды.       — Русские блины — самое волшебное лекарство от горя, — уверяет он.       — Бли-ны… — Иван пробует на вкус незнакомое слово, с некоторым сомнением смотрит на гору поджаристых тонких лепёшек на тарелке, от которых поднимается пар, потом, с таким же сомнением, на Луку. — Кажется, мама называет это блюдо по-другому…       — Бакинэ палачинкэ… — тот нехотя протягивает руку, макает блин в растопленное масло, и вяло жуёт с физиономией человека, дегустирующего пенопласт.       — Ну, как? — Чарли же сидит с видом лучшего шеф-повара на Земле, и Лука, явно не желая обижать друга, с видимым усилием проглатывает кусок.       Потом встаёт из-за стола, взглядом умоляет Ивана пойти за ним, бормочет что-то на ходу. Заметив, что Иван невольно прислушивается, окидывает его усталым взглядом:       — Лучше уж блины, чем…       — …круассаны… — понимающе кивает Иван. — Я тоже вряд ли смогу ещё раз съесть хоть кусочек.       Они молчат весь остаток пути до двери. Оказавшись в номере, Лука смотрит на часы и тут же — виновато — на Ивана:       — Я пойму, если ты устал… Но мне так хочется поцеловать тебя…       Его руки мягко скользят по плечам, зарываются в волосы.       — Да… — еле слышно говорит в ответ Иван, слизывает с острой скулы солёную каплю и жадно ловит короткие поцелуи.       Вчера Иван принял самое непростое решение в жизни: уйти из сборной, проблемами и заботами которой жил на протяжении тринадцати лет. Он всё обсудил и с Лукой, и с Даличем ещё вчера. Но не прошло и получаса после трудного разговора, как его телефон вновь оживает и вибрирует sms-кой «Прилетай завтра вечерним».       И вот он стоит под окнами их маленькой, но уютной квартирки и думает, что, кажется, боится заходить. Иван толком не знает, о чём ещё говорить. Да и сами слова застревают в горле, когда он понимает, что больше не будет ничего. Ни-че-го! Ни тренировок, ни игр, ни одной на двоих кровати…       Потом коротко хмыкает — не убьют же здесь его! — и медленно идёт к двери. С кухни несутся восхитительные запахи балканской кухни. А в гостиной, куда он мимоходом заглядывает, накрыт стол.       — Приехал… — в негромком голосе Луки отсутствует даже намёк на вопрос, а вот во взгляде мелькает что-то, сильно похожее на замешательство, а потом его лицо становится совершенно нечитаемым. Он снова поворачивается к нему спиной, и что-то усердно мешает в кастрюльке. — Ты голоден…       И снова эта фраза звучит как простая констатация факта.       — У нас намечается… ужин?       Торжественный? Праздничный? Прощальный? Иван не может подобрать правильный синоним, и поэтому чуть запинается.       — Я готовлю — значит, я существую… — Лука достаёт из холодильника салатницу и вручает её Ивану. — Неси на стол…       — Пахнет вкусно… — констатирует Иван. — Знаешь, за всё это время… — он неопределённо машет рукой, — я почти не видел тебя у плиты…       Потом они садятся за стол, перебрасываются какими-то незначительными словечками. Овощной салат с копчёной рыбой заставляет глотать слюну, вишнёвый ликер отдаёт косточками, а голубцы тают во рту. Иван начинает чувствовать себя лучше. Лука, искоса посматривающий в его лицо, видимо улавливает этот момент, и лицо его принимает несколько ехидное выражение:       — Ну, и что ты там себе надумал?       — Я? — Иван вздрагивает. Он снова не в силах продолжать разговор.       — Ну, не я же… — выражение лица Луки мгновенно меняется. — Послушай! Ты — моё всё. Ты для меня — всё. Я редко говорю подобные вещи, но хочу, чтобы ты знал… Какое бы решение ты ни принял, в наших отношениях ничего не изменится.       — Ты остался в сборной… А я…       — Да… — Лука мягко проводит кончиками пальцев по его щеке. — Но кто знает, что будет дальше… Может быть, новая пандемия, и мы все умрём…       Иван задумчиво барабанит пальцами по столу:       — Пообещай мне…       — Всё, что угодно…       — Готовить мне хотя бы ужин в каждую нашу встречу. Я хочу успеть попробовать как можно больше твоих кулинарных шедевров, пока не умер…