Если осмелишься

12.10.2019

Общежитие гудит, взрываясь то тут, то там шумными всполохами. Повода, кажется, нет — во всяком случае, если зайти поочередно в каждую из комнат и спросить, что именно собрались праздновать, никто не назовет значимую дату. Да и нужен ли повод для веселья, когда тебе едва исполняется двадцать, а весь мир представляется сплошным праздником жизни? Главное — сбор объявлен. Наряжаются в яркие, неприлично короткие платья девчонки, — а кто-то, наоборот, игнорирует любой намек на женственность, надевая растянутые потертые джинсы и убитые об асфальт кеды. Парни цепляют из шкафа первую попавшуюся футболку, кто понаряднее — выбирает бадлон или джемпер. Пиджаков не видно: для них сейчас слишком неформально. Комната отдыха, расположенная под самой крышей, вдали от зоркого комендантского взгляда, заполняется народом. Разной степени опьянения и укуренности, люди вползают в темную залу, рассаживаются кто где. Катастрофически не хватает стульев. Кто-то тащит из комнат пледы, тут и там появляются скромные студенческие угощения: фрукты, розовая докторская колбаса и, конечно, бутылки. Звенящие упаковки пива, вино, виски — паленый, купленный черт знает где, но вперемешку с колой должно быть отлично. Арсений поддается на уговоры. Он не то чтобы тихоня, и уж точно никто не назвал бы его занудным ботаником — скорее, тихим омутом, из которого нет-нет да поднимают голову маленькие чертята. Серёга Матвиенко, так по-братски любимый, проверенный временем человек, выступает дьяволом на плече: Арс соглашается прийти, танцевать под какого-то Коржа, Крида и прочую популярную нынче попсу, влить в себя гремучую смесь коктейлей из черт знает чего с черт знает чем и даже садится в широкий круг для игры в бутылочку. Впрочем, за игрой особенно не следит — людей много, и сидят они практически друг на друге, а, значит, всегда можно перевести стрелки на соседа. Когда подвыпивший уже Матвиенко тычет его локтем в бок, Арсений понимает не сразу. Оборачивается — глаза щиплет от сигаретного дыма, и какого вообще черта кто-то курит в помещении? — и смотрит сквозь нависший густой туман. Сережа выглядит раскрасневшимся, но вполне адекватным. — Тебя целовать будут, — сообщает он, указывая куда-то вбок, и прежде, чем Арс успевает вставить хоть слово, перед ним вырастает из ниоткуда незнакомый парень. — Какого хера? — Попов косится то на него, то на Серегу, который лишь пожимает плечами. — Тут нет никаких правил про однополые пары? Он не праведник, конечно, и даже не гомофоб, а в глубине души и вовсе считает себя бисексуалом. Но целоваться с пацаном не хочется, и пол — первое, к чему он догадался прицепиться. — Попов, ты чем занимался в последние минут двадцать? Тут все сосутся, — ржет кто-то из круга. Арсений приподнимает бровь: вопрос становится делом принципа. — Ты нахуя играть соглашался, чтобы ломаться, как целка? — выдает парень, и Арсений окончательно убеждается: не хочет. Пусть его и привлекают не только девушки, но все же интересуют мужчины, а не мальчишки. И вчерашний школьник с замашками гопника, выряженный, как попугай, не прельщает ни капли. Арсений ведет плечом и, оперевшись на плечо Матвиенко, поднимается, перешагивая через чужие ноги. — Нет, спасибо. Качает головой — ну точно наследный граф! — и отворачивается, презрительно скривив губы. На лице у мальчишки мелькает тень разочарования, и Арсений закатывает глаза. Он выглядит так, будто, блять, всю жизнь хотел поцеловать именно Попова. Что за бред? Кого это вообще волнует? Арс слышит за спиной разочарованное гудение, но продолжается оно недолго. Когда он выходит из зала, в кругу уже шумно обсуждают, с кого должна продолжиться игра. Арсений, не церемонясь, усаживается на пол, вытягивает уставшие от неудобного положения ноги. Голова начинает трещать.

16.11.2019

Арсений не согласился бы на это, если бы не праздник. С последней вечеринки, которую он имел неудовольствие посетить, воспоминания остались самые неприятные: он тогда ушел пораньше, когда головная боль заполонила, кажется, весь череп, обручем сдавливая виски, а Матвиенко, у которого в крови было литров -дцать алкоголя, так и продолжал тупо ржать над несостоявшимся поцелуем. Арс эту ситуацию давно из головы выбросил: ну, бывает. Ему не с парнями целоваться противно, а просто находиться в тусовочной атмосфере, спотыкаясь о пьяных студентов и на каждом шагу подмечая едва ли не трахающиеся парочки. Но сегодня Матвиенко отмечает день рождения, юбилейные двадцать, и Арс, конечно, не может отказаться. Он же хороший друг. Вот только его до костей пробирает ощущение déjà vu. Потому что зал с чуть покатой крышей — тот же, тот же Серега, сидящий плечом к плечу, фоновый шум чужих разговоров и азартная ведущая в коротком топике. На этот раз объявляют Правду или Действие. — Кто тут именинник? — вклинивается Матвиенко, когда девчонка заводит детскую считалочку, чтобы выяснить, кто откроет круг. — Я начинаю. Ведущая улыбается, кивает. Арс отпивает глоток лимонного «гаража»: компромисс между «ну нужно за компанию» и нежеланием напиваться до состояния нестояния. И, хотя его долго и тщательно убеждали, что это именно пиво, Арсу напиток скорее напоминает алкогольный лимонад. В голове от него — легкая дымка, но приятная, позволяющая сохранить адекватность. — Арс, че, правда или действие? Попов вздрагивает — не от страха, а от неожиданности. Хотя мог бы догадаться, что друг прицепится именно к нему. Уже третий год между ними идет негласное противостояние, и Сережа то и дело пытается развести Арса на ту или иную глупость. «Один раз живём». — Давай действие, — Арсений пожимает плечами. Глаза друга загораются ярко, как у ребёнка, который в сочельник обнаружил под ёлкой с десяток разноцветных коробок. Попову смешно даже: взрослый человек, а радуется таким вещам. Впрочем, он Сереже завидует отчасти: ловить кайф от мелочей — полезный навык. — Иди поцелуй Шастуна, — во всеуслышание объявляет Сережа. Арс недоуменно хмурится. — Кто это вообще? Его раздражает немножко. У Матвиенко есть дурацкая привычка: рассказывать о своих бесконечных знакомых, употребляя лишь имена. Арсений же этих людей не знает, не видел и, конечно, не может запомнить половину города, поэтому всякий раз уточняет, и пояснения эти затягиваются надолго. — Это я. Арс поворачивает голову. Взгляд цепляется за бесконечность колец и браслетов, отчего этот Шастун выглядит новогодней елкой. Такой же придурочный и нелепый, как и месяцем раньше. Арсения эта ситуация начинает бесить. — Ты типа весь месяц это помнил? — спрашивает он у Серёги. — Гештальты закрывать надо. У Арсения в голове — возмущенное «Когда ты успел так нажраться?!», но он понимает, что эта ситуация может замкнуться, превратиться в рефрен в их жизни. Бесконечно тупой рефрен. И дело не в поцелуе: видимо, его отказ породил волну внутренних шуток, и, если он дальше будет пинаться, народ отреагирует ровно наоборот. Это ведь забавный квест, вроде желания споить в хлам того, кто называет себя непьющим. — Если я его поцелую, мы это забудем? — вздыхает Арс. Матвиенко, помедлив, кивает, и Попов выбирает меньшее из зол. Черт с ним, от одного прикосновения губ он не растает, зато тема будет навсегда закрыта. — Нормально поцелуй только! — слышится чей-то голос из круга, когда Арс подходит к пацану и с вызовом заглядывает в глаза. Ему бы только закончить этот бред побыстрее: ни к чему растягивать неприятное. Поэтому он приподнимается на носочки, мельком замечая, что эта шпала еще и носит кроссовки на массивной платформе, и торопливо прислоняется губами к чужим губам. Почти незаметная внешне щетина чуть колется. Арсений чувствует жар и, когда Шастун нагло проводит языком по уголку губ, улавливает привкус чего-то сильно спиртного. В голове проносятся дурацкие каламбуры про «опьянеть от одного поцелуя». Звенят браслеты, и Арса буквально подтаскивают к себе: пытаясь не упасть, он шагает вперед, наступает на чужие ноги и ожидаемо оказывается прижатым к широкому телу. «Это уже слишком». Ошарашенный, Арс делает шаг назад, спотыкается о чью-то выставленную вперед лодыжку и едва не падает, но Шастун реагирует быстрее: подтягивает его за плечи, вновь прижимая к груди. Скорее машинально. Арсению неловко даже: получается, этот по всем статьям раздражающий тип ему помог, и теперь нужно поблагодарить, тогда как минуту назад хотелось прибить за такую наглость. — Спасибо, — все-таки говорит Арс, надеясь, что этот уникум поймет все правильно, и возвращается на свое место. Теперь выбирать предстоит ему.

҂ ҂ ҂ ҂ ҂

Мальчишка находит его позднее, когда Арс, утомившись, вываливается на балкон. Температурный режим идет к черту: осень уже слишком холодная, и в футболке начинают неметь руки. Но так хочется выдохнуть, позволить себе передышку от бесконечной толпы. Арсений от людей, даже самых лучших, все-таки устает, и, кажется, на сегодня его компромисс с Серёжей закончен. Арсений — хороший друг, но и себя он любит тоже. — За что ты меня ненавидишь? — спрашивает Шастун, ввалившись на чертов балкон. Арс машинально отступает на расстояние вытянутой руки. — Много чести тебя ненавидеть, — он хмыкает и показательно отворачивается в сторону. — Ты настолько зависим от чужого одобрения, даже если речь идет о незнакомом, блять, человеке, что приперся это спросить? Шастун пыхтит, точно обиженный ребенок. Арс ловит его взгляд: смесь удивления с наглостью, и едва заметный отголосок… печали? Он не знает, как это назвать и какого черта парень вообще за него зацепился. Серьезно, адекватного человека не взволновала бы эта история. «Значит, ты неадекватный». — Кого не обидит, когда на него смотрят, как на кучу мусора? Шастун пожимает плечами так просто, и Арс теряется. Чем уязвить человека, который открыто признает собственную слабость? Попов завидует даже: он сам-то не позволяет себе быть… ну, быть человеком, который имеет право на ошибку. — Я не так смотрел. «Ага, как же». — Не пизди, — пацан корчит странную рожу, и Арс с удивлением понимает, что читает его, как открытую книгу. У него ведь все на лице написано. — И ладно бы тебе реально с парнями позорно было, но это же не так. Арсений пытается скрыть удивление. Что за хрень? Он судорожно вспоминает, что и кому говорил о своей личной жизни и откуда у этого придурка такие сведения? По всем законам логики знать он ничего не может: даже Серега, лучший друг с пятилетним стажем, не всегда в курсе Арсовых похождений, а уж этот… — Ты ошибся. — Не пизди, — повторяет Шастун так, будто уверен в своем мнении больше всего на свете. «Какой же тупой блеф». И всё-таки Арс заинтересован. Так и хочется выдать: «Откуда ты знаешь?», но это значит — выдать себя с головой. Конечно, вряд ли парень, целующий его с таким пылом, окажется гомофобом, да и там, на вечеринке, грани уже размылись, когда половина студентов едва не перетрахались между собой в рамках тупых заданий. Но все-таки. В нём говорит врождённое, кристально-чистое упрямство. — Что со мной не так? — продолжает Шастун, и Арс распаляется все сильнее. Пиздец он приставучий. — Здесь никого нет, можно уж как-то… Арсений молчит. Он, человек с огромным словарным запасом, эрудицией и, да, нестандартным мышлением, теряется под очевидным напором. Потому что вопрос — феерически глупый, настолько, что он не знает, что здесь можно сказать. Арс только сжимает перила, так, что костяшки пальцев едва белеют, и тяжело выдыхает в холодный осенний воздух. А после — убеждается, что Шастун берегов не видит. Потому что он шагает вперед, так по-детски пружиня на гребаной высокой платформе, и заполняет собой весь мир. Арсений оборачивается, утыкается носом в чужую шею и кожей чувствует исходящий от нее жар. Чужие руки ложатся на перила, становясь преградой к отступлению. Арс замирает. Он мог бы возмутиться, закричать о несправедливости, буквально обвинить этого человека в насилии: уж мозг-то ему поимели порядочно. Но эта близость, непрошеная, неожиданная, его… распаляет? Интригует? Арсений шумно сглатывает, но его отталкивает несильно — ровно настолько, чтобы суметь поднять шею и встретиться с нахальным, прожигающим насквозь взглядом. — Неприятно? Арсений в тысячный раз за вечер закатывает глаза. У него даже злиться толком не получается, потому что Шастун — не сошедший с ума насильник, не маньяк, посягающий на его невинную задницу. Он смотрит, словно заигравшийся ребенок, улыбается открыто, смешно наклоняет голову. Точно щенок, ожидающий похвалы и почесывания за ушком. Невероятное сочетание. Арсений думает, что парнишка этот — тот еще долбоёб, но долбоёб необычный. Он таких еще не встречал. Попов с шумом вдыхает холодный, почти ледяной воздух, смотрит — глаза в глаза, и вдруг понимает, что ждет поцелуя. Не то чтобы он томится в ожидании, точно нетерпеливая девица, которую зажал в углу давний объект воздыхания — нет. Но в ситуации, когда двое стоят, вот так прижавшись друг к другу, вполне логично было бы предположить, что… Вот только Шастун не двигается навстречу, даже не пытается коснуться чуть приоткрытых губ. Арса бросает в дрожь. Ветер становится все пронзительнее, и он шагает — буквально на миллиметр. За широкой спиной мальчишки оказывается куда теплее, и Попов цепляется за края чужой толстовки, инстинктивно скрываясь от сквозняка. Он, кажется, подвергся гипнозу. Иначе не объяснить, почему немая пауза затягивается так надолго, а он до сих пор не сбежал, послав наглого хама куда подальше? Это ведь наглость, да? Бесконечная наглость, помноженная на отрицание личных границ, на набор нелепых комплексов и желание самоутвердиться. Иначе поведение мальчишки просто не объяснить. А после — время будто включается снова, стучат у него в голове секундные стрелки, и реальность бежит дальше, никак не объясняя минутное торможение. Шастун наклоняется так, что их лица оказываются на одном уровне, и замирает. Глаза в глаза, считанные миллиметры между губами, смешивающиеся потоки дыхания. — Что, прям совсем противно, да? — усмехается он, и Арсений буквально чувствует движение воздуха у себя под носом. Сглатывает шумно, закатывает глаза и, наконец, находит в себе силы, чтобы толкнуться руками в чужую грудь. Вот только ладони ложатся поверх тонкой хлопковой ткани, пальцы сжимают футболку, а мальчишка не двигается. Арсений не сразу понимает, что тот изо всех сил сжимает гребаные перила. — Осторожнее, улетим отсюда нахуй, — комментирует Шаст. Арсений прекращает сопротивляться, скорее на автомате, и тогда парень делает пару шагов назад, уступая Арсу его законные полтора метра личного пространства. И, резко развернувшись, исчезает в коридоре. Арс остается наедине с десятком вопросов — один тупее другого! — и только облокачивается на край балкона, на мгновение прикрывая глаза. Ему нужно все-таки успокоиться.

21.11.2019

Когда буквально на следующий день после дня рождения Матвиенко Арсений обнаруживает заявку в друзья ВКонтакте, он едва не захлебывается от чужой наглости. Серьезно, Шастуну хватило ума ему написать? И пусть в его сообщении — банальное «привет», Арсению кажется, что тот капитально вторгается в его личное пространство. Попов начисто игнорирует мальчишку, но запрос все-таки принимает: иначе не получается посмотреть на закрытый профиль. Зачем Арсу вообще понадобилось листать страницу Антона, задумчиво перебирать список сообществ и смотреть фото трехлетней давности — об этом он пытается не думать вовсе. Фиаско случается неожиданно. Одной из бессонных ночей, когда все возможные группы вычитаны до последнего слова, а на открытого в читалке Гессе не тянет совершенно, Арсений вновь возвращается к Антону, который так и висит у него в «важных друзьях». Всякий раз, когда фамилия Шастуна поднимается еще на позицию выше в гребаном списке, Арс пытается анализировать ситуацию, но быстро сдается. Кому будет хуже, если он пошарится по чужому профилю? Когда палец соскальзывает чуть ниже, проставляя «лайк» Шастуновской фотографии с выпускного, Арсений едва не шипит от досады. Он и завыл бы, вот только Матвиенко спит на соседней койке, вынуждая быть тише. Он дергается, убирая отметку сразу — или почти сразу, судя по тому, что ему прилетает сообщение. Антон Шастун серьезно, шароебишься по моему профилю? «Ясен хер, иначе зачем бы я тебя добавлял», мысленно комментирует Арсений. За время, проведённое на чужой странице, он, кажется, нахватался сленга Воронежских подростков: лучше бы читал Гессе. Он смахивает уведомление и поспешно выходит из альбома, боясь выдать себя еще раз. Антон Шастун я вижу, что ты в сети Антон Шастун кстати, в три часа ночи, какого хуя? Арс усмехается только. С его-то сбитым режимом удивительно, что он ложится в пять и успевает хоть немного отдохнуть перед парами. К тому же, этот семестр начинается тяжело, а войти в учебный ритм кажется невозможным. Но делиться проблемами с Антоном он не собирается совершенно. Много чести. Антон Шастун ты что, даже ответить мне боишься? Арсений дергается, как от удара. А этот мальчишка знает, на что надавить. Его нагло берут на слабо, прогибают под правила игры, суть которой ему до сих пор не понятна, но Попов не реагировать не может: жмет на исчезающее уже уведомление и торопливо набирает ответ. Арсений Попов кто тебя вообще может бояться? ты безобидный, как котенок И усмехается собственной легкомысленности. Серьезно, Арс, котенок? Каким недосыпом можно оправдать такую глупость? Или, что еще хуже, очевидную провокацию? Потому что Арсений, хоть и не признается себе в этом, все-таки жаждет зацепить пацана в ответ. Антон Шастун на балконе ты так не говорил Антон Шастун, но мне приятно, что ты считаешь меня котенком, они милые Следом прилетает стикер с котенком, которого Арс, в отличие от Антона, действительно признает милашкой, а после — и здесь Попов едва не вскрикивает от неожиданности, — Шастун присылает рисунок с котом, обмотанным веревками и с гребаным ярко-красным кляпом. «Еб твою мать». Антон Шастун надеюсь, ты не имел в виду что-то такое)) Арсений собственной мыслью давится. Нарисованный, хоть и антропоморфный кот с заткнутой пастью и канатами поверх пушистых рыжих лап, выглядит как фантазия полубезумного извращенца. Он морщится, даже не желая спрашивать, откуда у Антона такие рисунки и где он их откопал, но непрошеные картины все-таки лезут в мозг: Антон, связанный точно так же, беспомощно распятый по углам кровати. Арс встряхивает головой и тут же переключается на другие мысли. Это было не больше, чем секундное помешательство. Арсений Попов ты меня так заебал, что я бы реально тебя ударил Антон Шастун о, мы перешли на секс по переписке?)) Арсений убеждает себя в том, что никогда не поздно все исправить. Он ошибся, поддавшись на провокацию, но теперь твердо намерен игнорировать и Шастуна, и его непомерную наглость, шагающую вперед хозяина. От греха подальше он закрывает чужую страницу, но пропустить очередное уведомление не может. На присланной Антоном фотографии — белоснежная простынь, кусок шеи и бледные плечи. Тень от лампы ложится во впадины ключиц, сворачивается бледно-серым котенком. Арс переводит взгляд выше, на приоткрытые губы и высунутый кончик языка, и шумно сглатывает слюну. Антон Шастун слабо прислать свою фотку?) Попов молчит. Секунду, две, минуту, пять минут. Просто не знает, что ответить и как вообще реагировать на подобное. Антон Шастун ты скучный :( Тяжелый вздох. Ни мгновения на раздумья, потому что тогда Арсений окончательно убедится, что поехал крышей. Арсений Попов здесь темно, извини (((( Он добавляет к сообщению миллиард скобочек, надеясь, что это сделает иронию очевидной. Арсений Попов слабо прямо сейчас встретиться на шестом в коридоре?

22.11.2019

Когда на следующий день Арсений замечает Антона в университетской раздевалке, то едва не давится воздухом. Он стоит в очереди, которая, благодаря отвратительной организации работы универа, образовывается буквально каждое утро, и возвышается над толпой первокурсников: еще бы, с таким-то ростом. Арс окидывает взглядом его фигуру, лишь мельком замечая что-то знакомое, и вспоминает вчерашнюю ночь со странной смесью нежности и стыда. Шастун — заноза в заднице, очевидная пробоина в его идеально выверенном распорядке жизни, но Арс ловит себя на мысли, что тот разговор был не так уж и плох. Он боялся худшего, когда вышел в пустынный коридор и, точно страдающая девица, уселся на подоконник. Но оказалось, что с Антоном можно не только препираться, пытаясь сильнее задеть друг друга, но и поговорить. Об универе, о распорядке дня в общаге и об отвратительных душевых кабинках. Антон оказывается даже юмористом, и Арс иногда тихо хихикает от его метких язвительных замечаний. А теперь, оборачиваясь на мальчишку, Арсений признает: пиздец. На его голове, запутавшись в лохматых, пшенично-русых волосах, надет ободок с черно-белыми кошачьими ушками. Арсений давится возмущениями, да и не собирается устраивать сцену: Антон стоит в компании, и окружающие его девчонки явно находят его выходку очаровательной. Попов искренне пытается не думать о том, связано ли это с их полуночной перепиской, но получается чуть меньше, чем нихуя. Он сдает куртку и поспешно поднимается на четвёртый этаж, сливаясь с одногруппниками.

҂ ҂ ҂ ҂ ҂

В следующий раз они пересекаются только к концу дня, в столовой. Арсений обедает сегодня в одиночестве — нет, ему есть, с кем провести время, и при желании он присоединился бы к одной из многочисленных компаний. Но так хочется хотя бы относительной тишины. Поэтому Арс устраивается за столиком в углу помещения, тащит из рюкзака шоколадку — сплошной источник быстрых углеводов — и открывает книгу на телефоне. Простой способ уйти в себя и не вернуться. Антона не заметить оказывается сложно. Когда почти двухметровая фигура, увенчанная кошачьими ушками, проплывает мимо, Арсений нехотя провожает его взглядом, отмечая и его спутницу. Миловидная блондинка со второго, кажется, курса. Антон наклоняется к ней, что-то шепчет на ухо, и Попову становится обидно даже. Хотя очевидно, что в такой толпе Шаст мог его не заметить, ну, либо не посчитал нужным здороваться. Тоже ведь вариант. Антон Шастун чего сидишь грустный? Арсений от уведомления вздрагивает, а после — ловит очередной нервный тик. Антон Шастун хуй сосал невкусный? Он вскидывает голову, скользит взглядом по залу, отыскивая нужного человека: очевидно, Антон его заметил. Так и есть: возвышается нелепой глыбой, улыбается так по-доброму, что не сразу разберёшь, кто сегодня господствует в его голове — ангел или дьявол. Арсения, вопреки всем законам логики, цепляет эта странность, сумасшествие, будто Шаст делится на две личности. С одной можно мило шутить про грядущую сессию, с другой — обмениваться ночными полуголыми фото. Антон Шастун оценил косплей?) Сегодня, очевидно, второй вариант. Арс не находит ничего лучше, чем прикинуться дураком. Арсений Попов кого? А, может, это и правильно. Вовсе необязательно ведь, чтобы Антон надел эти чертовы уши, намекая на недавнюю переписку. У него могло быть множество поводов: да банально склеить девчонок, которые так и вьются теперь вокруг. Со своего места Арсений наблюдает, как Шастун садится за чужой стол, и та же блондинка достает массивную косметичку, выуживает карандаш и долго рисует Антону кошачий нос. Все по канону, с бликами, тенью и широкими усами вдоль щек. У Арсения в голове — непонятно откуда взявшееся «Ну вы бы еще здесь поебались». Когда гримирование заканчивается, а девица отсаживается от Антона дальше, чем на несколько миллиметров, Арс вздыхает с облегчением, но тут же загорается вновь: Шаст пересылает ему вчерашнюю ты-гребаный-извращенец картинку со связанным человеком-котом. Антон Шастун у меня, правда, нет веревок, но есть альтернатива Арсений понимает не сразу. Вскидывает на парня взгляд, надеясь отыскать подсказку, и замирает. Антон делает вид, что встает, чтобы выбросить коробочку из-под сока, и движется прямо к нему. Задирает футболку, обнажая низ живота, и проводит пальцами по широкому кожаному ремню. Улыбается — глаза в глаза — и возвращается обратно, ни сказав ни слова. Антон Шастун как думаешь, подойдет? Арсений Попов ты больной Антон Шастун но это ведь и цепляет?) Антон Шастун а ты зато скучный Антон Шастун тебе никогда не приходило в голову сделать хоть одну глупость? Арсений только закатывает глаза и показывает язык мальчишке, сидящему на другом конце столовой. Тот иронично приподнимает бровь. Арс, в свою очередь, демонстрирует изящный средний палец. Он ни за что на это не поведётся.

07.12.2019

Арсений начинает различать две версии Антона. Одна из них — мила и вполне безопасна для его нервной системы. Шаст, мило беседующий с ним о погоде, учебе, жизни в общаге, кинематографе и литературе; отправляющий в общий чат мемы про ректора и декана; слезно умоляющий помочь с домашкой, «ты ведь уже взрослый и умный». Арсений в такой характеристике сомневается, но все же впускает мальчишку в свою жизнь, незаметно для себя самого привязываясь все сильнее — обаяние у парня работает отлично. И, что успокаивает Арса почти полностью — Матвиенко, с его потрясающим нюхом на нужных людей, не видит в этом проблемы и даже не вспоминает тот единственный поцелуй. Арс расслабляется, плывет по течению и лишь иногда вспоминает, во что ввязался, когда бесята в голове Шастуна вновь устраивают вечеринку, заставляя его сходить с ума все сильнее. Кажется, сегодня — один из таких дней. — Ты бы отлично в этом смотрелся! — кричит Антон, наклонившись так близко, что Арс чувствует его дыхание где-то в районе шеи. Это, в общем, оправданно. В клубе, куда позвал их Сережа, шумно настолько, что звук пробирается внутрь черепа, рождая лёгкую, но назойливую мигрень. Арсений потягивает разноцветный коктейль, в котором сахара явно больше, чем алкоголя, и недоверчиво косится на Шаста. Теперь, когда Матвиенко юлой вертится на танцполе, цепляя девчонок врожденным обаянием, а пришедшая с Антоном Ира сбегает домой почти сразу, они сидят на диване только вдвоем. Арсений уже не уверен, что толпа вокруг сможет его защитить. — Да посмотри ты! — Он чувствует на загривке чужую ладонь, и его поворачивают в сторону сцены, где полуголые девицы танцуют, увитые черными кожаными ремнями. — Ну не секс ли? Арсу — не секс. В последнее время стройные девичьи тела не вызывают в нем откровенного возбуждения, скорее — чисто эстетический кайф. Так может искусствовед наслаждаться полотнами Да Винчи. Арсений пытается не думать о том, что его куда больше волнует уверенное прикосновение пацана. Антон так и не спешит убирать руку, придерживает его за шею, большим пальцем чуть поглаживая где-то за ухом, отчего Попов плавится, точно котёнок. Ему бы возмутиться, но грохочущий в полумраке шум вызывает странное ощущение, будто все это — какой-то глюк, системный сбой в его тонко настроенном сознании. Арсений ему поддается. — Ты хочешь увидеть меня в лифчике? — он вскидывает бровь и косится на Шаста, который сидит, почти уткнувшись губами ему в щеку. — Или на каблуках? — Вообще-то я имел в виду ремни, но каблуки тоже норм, — Антон смеется, посылая волны вибрации и по телу Арса. Тот сдвигается влево, оставляя себе больше воздуха: в какой-то момент Шастун явно перегнул палку, прикрываясь ужасной слышимостью, и еще немного — и они бы действительно поцеловались. Арс отбрасывает эту мысль как несерьезную, неуместную и нет-спасибо-мне-такого-не-надо. Он, конечно, общается с Антоном, пусть даже подхватывает иногда его безумное настроение, но совершенно вытряхнул уже из памяти момент, когда вжимался спиной в перила, а на его губах застыло горячее чужое дыхание. И теперь, отвернувшись в сторону, точно обиженный ребенок, он вовсе не прокручивает мысленно эти сцены, гадая, что могло бы случиться дальше. У него, блять, вообще нет с этим проблем. — Что думаешь? — Шастун вновь наклоняется ближе, и Арсений чувствует себя кроликом, сидящим напротив удава. Вслушивается в тихий шепот, силясь уловить каждое слово, и пытается не терять смысл. — Черные ремни прикольно смотрелись бы на чем-то бледном, сияющем… как твоя кожа. Арс закатывает глаза. Он вообще не понимает, как можно употребить эпитет «сияющая» по отношению к коже — так бывает только в рекламе девчачьей косметики. Он отмахивается напоказ, но картинки все же всплывают в затуманенном сознании: черные полосы поверх бёдер, ошейник и перемычка, сползающая на грудь. Он себя оценивает здраво и понимает, что смотрелся бы просто. Но это только фантазии. — Слабо тебе прийти в таком виде в универ? — шепчет Антон, и Арс невольно представляет и это тоже и краснеет до самых пяток. — Не в одних трусах, ладно, но эта… как оно называется? — Портупея, — автоматически подсказывает Попов. — Да, — Антон наклоняется ближе, видимо, принимая даже единственное слово за одобрение. — Портупея поверх рубашки, не так уж и сложно, да? Ты ведь всегда странно одеваешься, никто и не заметит подвоха, а мы будем знать. Арсений нервно постукивает пальцами по столу, но и отстраняться не спешит. Шаст будто гипнотизирует его, и внезапно бред, который он несёт, перестает казаться совсем уж нелепым. Скорее… волнующим? Что бы он на самом деле чувствовал, если бы приехал на пары в таком виде? Хочется ответить, что только неловкость. Но, блять… — А представь, как удобно было бы подцепить ремешок и сделать так?.. Арс вздрагивает, когда руки Антона ложатся ему на талию, цепляются за ткань, притягивая ближе, и вот уже по его шее скользят горячие губы. Кожа покрывается мелкой дрожью, скользит, вынуждая чуть прогнуться в спине, язык, и Арсений шумно втягивает воздух. Шаст, кажется, доволен. Усмехается ему в шею, опаляя горячим воздухом, целует за ухом и чуть прикусывает покрытую мурашками кожу. Арсений благодарит всех богов, что они все еще находятся в клубе: это мешает Антону целовать его по-настоящему, вжимая во все возможные поверхности. Арс уверен, что парню хватит благоразумия, но Антон все же кладет ладонь ему на колено, подцепляя рваные джинсы и чуть поглаживая внутреннюю поверхность бедра. — Шаст, блять, здесь люди, — выдыхает Арсений, отталкивая его локтем. Антон смотрит побитым щенком, но почти сразу улыбается победно и делает очередной глоток из полупустого бокала. Арс тщетно пытается вспомнить, сколько они выпили, но получается плохо. А так хочется спихнуть все происходящее на грёбаные пары алкоголя. — Это все, что тебя останавливает? — усмехается Шастун, вновь становясь похожим на маленького бесенка. — В туалет или сразу в общагу? Арсений качает головой. — Иди нахрен. Впрочем, его решимость все-таки тает, и, если бы Шаст спросил еще раз, он не уверен, что ответил бы так же. Но к их столику возвращается Матвиенко, обрывая беседу на полуслове. Очень уж вовремя. — Арс, обещай подумать о том, что я сказал, — как-то слишком серьезно кивает Антон, прежде чем сменить тему.

12.12.2019

Когда Арсений забирает у курьера драгоценную коробку, оправдать себя ему уже нечем. Драгоценную в прямом смысле — за ее содержимое пришлось отдать больше, чем стипендии за весь этот год, и от этого Арсу становится еще более неуютно. Сложнее убедить себя в том, что для него эта ситуация — по приколу. Он бережно распаковывает заказ, раскладывает купленное по кровати, пользуясь тем, что Сережа остался сегодня у одной из своих подружек, и достает заранее купленную коробку. Два пакета перекладывает туда, один, побольше, оставляет на прикроватной тумбочке, не распаковывая. Так проще решиться на то, что его ждет. На следующее утро в универ он приезжает пораньше, проходит мимо большого зеркала в холле, не оглядываясь: стыдно. Первый порыв — спрятаться в углу, сорвать с себя все ненужное, что выглядит сейчас таким глупым, и забыть всё, как страшный сон, но Арсений победно вскидывает голову, усмехаясь собственному отражению. Ему ведь не слабо, да? Он вглядывается в закатанные рукава белоснежной рубашки, в тонкие черные полосы, заставляющие ткань собираться в небрежные складки, и ведет плечом, наслаждаясь тем, как кожаные ремни чуть сдерживают движения. Антон был прав: он не выглядит настолько пошло, чтобы это казалось из ряда вон, но всё-таки — на грани фола. Ничего излишне открытого, но сочетание — воистину блядское, притягивающее взгляд. Настолько, что это не назовёшь случайностью. Арсений устраивается на диванчике в холле, прямо за проходной, выпрямляет спину и ждет. Минуту, две, десять. Очевидно, Шастун не отличается пунктуальностью. Арс вспоминает оставленную под кроватью коробку, отчего щеки сами собой вспыхивают, делая его вид еще более странным. Ему бы на свою пару не опоздать только. Антон не приходит даже, а прибегает за пять минут до звонка, летит мимо, совершенно игнорируя Попова. У Арса от такого пренебрежения чуть трещит по швам трепещущее сердце: он старался, выбирал грёбаную портупею, вырядился, как клоун, чтобы зацепить этого придурка… Он ни разу в жизни не делал ничего настолько откровенного и вызывающего, чтобы что? Чтобы адресат просто пробежал мимо, не окинув его и взглядом? Арсений фырчит недовольно, точно по-лисьи, и подходит к выходу из раздевалки, отлавливая Шастуна за рукав. Антон понимает не сразу, но постепенно рассматривает Попова, и глаза у него расширяются до размера небольших блюдец. Арс облизывает губы, усмехается так по-сучьи и резко взрезает наступившую тишину: — Ну… Как? Ловит себя на мысли, что действительно ждёт вердикта. Хотя Арс сам себя уже оценил, похвалил и буквально подрочил на свое отражение — картина получилась действительно возбуждающей, — отзыва главного зрителя все же хочется. И Антон отвечает: молча оттаскивает его за рукав, вжимая в стену в крошечном закоулке у туалета, и трогательно краснеет в щеках. — Это что за порно? — выдыхает Шастун, и Арс чувствует привычный уже жар у левого уха. «Интересно, он со всеми так общается?» — А это что за реакция? — Арсений возвращает ему усмешку, чувствуя себя чересчур смелым. Возможно, Антон был прав: ему нужна была эта нотка безумия. — Сам же сказал, что хотел бы, чтобы я… — Когда я это говорил, то не думал, что будет так взрывоопасно. Арс усмехается, безошибочно улавливая в чужом голосе нотки возмущения. Ну, он-то Шасту ничего не должен, и, честно, чем сильнее Антон прожигает его взглядом, тем больше Арсению хочется его бесить. Поэтому он только сильнее закатывает рукава, расстёгивает верхнюю пуговицу на рубашке и призывно смотрит в глаза напротив. — Ну, значит, мне удалось тебя удивить. Звонок гремит у них над головами громом, на мгновение останавливая все возражения. В метре от них несутся по коридору студенты, но им, кажется, нет дела до зажавшейся в углу парочки: не опоздать бы на свои занятия. Арсений мельком отмечает, что лекция уже началась, но не спешит двигаться с места. Чужая ладонь впечатывается в стену в нескольких миллиметрах от его плеча. Вдох. Выдох. Вдох. И — резкий поцелуй, пробивающий до самого грёбаного нутра. — У меня семинар, — с некоторым сожалением сообщает Антон и, прежде чем Арс успевает вставить хоть слово, разворачивается и исчезает в неиссякаемом людском потоке. Арсений сворачивает в туалет, упирается руками в раковину и умывается, пытаясь согнать румянец.

҂ ҂ ҂ ҂ ҂

Весь день Арс проводит будто в густом тумане, едва заставляя себя хоть частично сосредоточиться на учебе. Думает, не стянуть ли с себя всю эту порнографию, — в конце концов, он достиг желаемого эффекта, — но ему неожиданно нравится ощущение себя нового. Внутренняя свобода, грохочущее внутри сумасшествие. На Арсения обращают внимание: нет, за ним не вьются бесконечные толпы народу, но девчонки улыбаются охотнее, особенно когда он напрягает руки, заставляя бледные вены взбугриться еще сильнее. Ему это не то чтобы льстит — скорее, открывает новые грани собственной личности. На двадцатом году жизни Арс с удивлением понимает, что не может предугадать свои собственные реакции. Должно быть, так отмирает подростковый максимализм, уступая место непредсказуемости взрослой жизни, и мир перестает делиться на черное и белое. Сообщение от Антона приходит, когда Арсений уже лежит в кровати, лениво листая ленту инстаграма. На что-то более серьезное его не хватает, а напряжение так и не проходит, мешая уснуть без проблем. Арс жмёт на уведомление, заинтригованный донельзя: что Шастун скажет на это? Не хватает смелости? Недостаточно горячо? Ха, подавись своими грёбаными подначками. Арсений усмехается в экран телефона, но почти сразу давится собственной самоуверенностью. На приложенном фото — Антон, вернее, часть его — от живота до колен. Арсений рассматривает кадр, не в силах поверить, что ему хватило наглости… Шаст кладет руку на пах, сжимает заметную выпуклость, пролегающую почти до края трусов, напрягает пальцы настолько, что костяшки слегка белеют. Антон Шастун никак не могу забыть, как ты сегодня выглядел Арсений сглатывает. Что за игру затеял этот парень? Стоило Арсу переступить через себя, сделать шаг в пропасть, пусть даже такой, черт возьми, незначительный, как Антон в разы усложняет дело. Протягивает ладонь, приглашая шагнуть еще раз — дальше, еще дальше, в самую тьму. Он блокирует экран телефона, но почти сразу сдается и открывает снова. Как бы там ни было, Антон может похвастаться своим телом: плоский живот, поджарые бедра и, конечно, — Арсений старается об этом не думать, — внушительных размеров член. Попов говорит себе, что главное — не представлять, что именно имел в виду Шаст, но почти сразу сдается. Воображение подводит его, а картинки в голове скачут одна за одной, да так, что за ними невозможно угнаться. Он представляет, как Антон тащит тяжелый член из-под резинки боксеров, с размахом проводит по всей длине, прикусывая губу… Рука Арсения сама собой спускается ниже, и он не сразу успевает остановиться. «Еб. Твою. Мать». Арсений Попов а обязательно меня извещать об этом? Он едва сдерживается, чтоб не добавить злой смайлик, чтобы Шастун наверняка уловил его тон, но это кажется сущим ребячеством. Арс играет в недовольство, но себя обмануть не может: такая реакция вызывает у него всплеск самолюбия и восторга. Он хотел зацепить парня, хотел ведь, иначе не стал бы париться с этим грёбаным заказом, и теперь результат его трудов — как на ладони. На горячей тяжелой ладони самого Антона. От мысли о том, что кто-то, черт возьми, дрочит на один его вид, у Арсения по-девчачьи дрожат колени. Будто в тумане, он возвращается к шкафу, тащит оттуда чертову портупею и надевает на голый торс. Кожаный пояс замирает в сантиметре от домашних джинсовых шортов, и от такого контраста становится плохо. Арсений торопливо, будто боясь передумать, делает фото, захватывая в кадр и высунутый кончик языка, и живот, увитый теперь ремнями, и тут же скидывает с себя портупею, точно ядовитую змею. Это — не он. Это — не его. Не он отправляет Антону фото, наслаждаясь почти мгновенной реакцией из десятка разнообразных смайлов. Не он жадно, до пикселей рассматривает ответ — четырежды блядский член, уже не скрытый даже подобием ткани, зажатый в ладони. Не он медленно поглаживает себя рукой, сдерживая тихий стон. Арсений ничего не отвечает: не знает, что сказать на такое. Он уж точно не собирается закидывать в диалог собственные обнаженные фото, и почему-то Попову кажется, что это позволяет ему сохранять подобие морали. И плевать, что вместо этого он рассматривает чужое тело, представляя, как уже рука Антона ложится на его бедро — как тогда, в клубе, — но теперь не останавливается так быстро. Сумасшествие. Арс представляет Антона рядом, представляет Антона в том коридоре, где они едва не вытрахали друг друга взглядом, представляет Антона в эту грёбаную секунду, так же отчаянно мастурбирующего в своей комнате этажом выше, и этого хватает, чтобы быстро и, блять, слишком ярко, до звезд в глазах, кончить, уронив почти новый телефон на пол. Арсений поднимает мобильник с некоторым трепетом, боясь больше за разбитый экран, и едва не роняет снова, прочитав сообщение. Антон Шастун спасибо, подрочил :) Арс не шутит, не выдавливает из себя иронию. Не спрашивает даже, серьезно он или нет — боится, что не выдержит этой информации. Только прячет портупею подальше в шкаф и забирается под одеяло, сворачиваясь комочком, будто надеясь, что все ненужные мысли останутся за границей кровати.

17.12.2019

Антон Шастун ты серьезно? Арсению хотелось бы ответить, что нет, не серьезно. Что виной его действиям — временное помутнение рассудка, и сейчас он готов отказаться от странной игры, в которой тонет, кажется, все сильнее. Но кого он обманет? Заказ был сделан еще неделю назад, и с тех пор Арс раз за разом прокручивает в голове эту идею, колеблясь между «мне это нужно» и «не лезь в это болото». После выходки Шаста — и своей собственной, — Арс его предсказуемо избегает. Не потому даже, что парень скинул ему фото собственного члена (ага, что в этом такого?), просто боится, что выдаст себя с головой. Хватит уже того факта, что он предоставил материал для чужой дрочки, и Антону вовсе не обязательно знать подробности. И все-таки он сдается. Передает коробку через Матвиенко, который, кажется, должен пересечься с Шастом на одной из бесконечных тусовок, и, судя по тому, что Антон нарушает их негласное молчание, подарок он получил. Арсений Попов ну, тебе же не слабо?) Именно эта фраза набатом бьется у него в голове с тех самых пор, как он познакомился с Шастуном. Человек-вызов, человек, вытряхивающий наизнанку все принципы и не оставляющий ни одной приличной мысли. И теперь Арсению хочется зацепить его тоже. Антон Шастун засунь себе в жопу свои скобочки Антон Шастун и жди моего хода))) Арсений не отвечает. Незачем. Он сейчас чувствует себя неуязвимым, зная, что в их соревновании не его очередь перешагивать через общественные устои. Хотя, если бы он знал заранее, что выкинет Шаст, то приготовил бы подарок куда эффектнее.

҂ ҂ ҂ ҂ ҂

Он не сразу понимает, что выкопал себе грёбаную могилу. Антон приходит во время лекции. Стучится робко, мелькает в дверном проеме, застывая между коридором и аудиторией, улыбается преподавателю, который так и стоит за кафедрой, перекладывая бумажки из одной стопки в другую. Арс уже засыпает, по-кошачьи развалившись за последней партой, — сон в последнее время становится только хуже, — и не сразу замечает, что именно происходит. — Можно забрать Арсения Попова? Его в деканат вызывают, — сообщает Антон с такой уверенностью, что ни у кого не возникает вопросов. — Говорят, надолго, так что с вещами… Арс машинально скидывает тетрадь в рюкзак, ползет к выходу и только потом замечает, кто именно его вызвал и как он выглядит. Чувствует, как стремительно краснеет, и выходит поспешно, даже не попрощавшись. Не до того сейчас. — Че творишь? — шипит он, едва не отталкивая парня вглубь коридора. Антон щурится, точно хищник перед прыжком, хотя похож больше на заигравшегося котенка. — Вроде как твое задание выполняю. Арсений скользит взглядом по чужой фигуре, отказываясь понимать, как такое возможно. Когда он передавал вещи Антону, то ждал, что ему будет максимально некомфортно и неудобно появиться на публике в таком виде. Теперь же неуютно самому Арсу, а Шастун прислоняется к стене, будто так и должно быть, и по-блядски вытягивает длинные ноги. На нем — джинсы, рваные настолько, что, считай, почти не осталось ткани. В прорезях виднеется крупная черная сетка. Арсений не шевелится совершенно, только разглядывает чужое тело, не понимая, как это возможно. По всем законам логики и банальной адекватности такое сочетание не может выглядеть хорошо на двухметровой неуклюжей шпале. Но вот он, Антон Шастун, стоит перед ним во всей красе, еще и имеет наглость приподнять край футболки, обнажая пояс сетчатых колготок. Попов оглядывается. В университете идут занятия и коридоры пусты — только слышатся тут и там голоса из аудиторий. Арс находит пустое помещение, затаскивает мальчишку и захлопывает дверь — слишком громко. Он не знает даже, что именно хочет сделать, но уверен, что это должно происходить без свидетелей. — Я тут еще кое-что добавил. Шастун хлопает ресницами, проводит ладонью по собственной шее, подцепляя широкое кольцо. Арс дышит часто — или не дышит вообще, черт его разберет. Он не понимает, как до сих пор не заметил блядский ошейник, крошечную полоску кожи с неприлично огромной металлической петлей прямо по центру. Такая незначительная деталь, но у Арсения в глазах темнеет. Потому что Антон такой… Слов не находится. Бесстрашный? Сумасшедший? Напрочь лишенный здравого смысла? Сочетающий несочетаемое? Арсений не знает. А главное — ошейник смотрится на нем так органично, что, действительно, случайный свидетель никогда бы не назвал его чем-то из ряда вон. Экстравагантно и ярко, но не настолько, чтобы заклеймить его извращенцем. И от этого становится еще хуже. Понятно, когда возбуждаешься от вида голых парней, когда реагируешь на очевидные призывы. А здесь — сплошное «недо-» и «полу-», но Арсу с головой хватает и этого. Он цепляется за кольцо, вжимает мальчишку в стену — и плевать на рост, на в целом хрупкое по сравнению с этим ходячим шкафом телосложение. Это не вопрос физической силы. Арсений чувствует, что сегодня ведёт он: сдавливает его шею, вынуждая закатить глаза и распахнуть от нехватки воздуха губы, прижимается, обвивает всем телом. Он — везде, всюду, в каждом углу помещения, в каждой клетке чужого тела. Арсению, честно, пофиг. Плевать на то, что пара кончается, и после громогласного звонка высыпаются в коридор шумные студенты. Антон пытается сказать что-то, но из сдавленного горла вырывается хрип. Арс принимает его за приглашение — и целует. Не разменивается на долгие прелюдии, не позволяет себе сомневаться. Он отпускает чужую шею, давая ему чуть больше пространства, и сползает ладонью по телу, цепляется за порезанные джинсы, поглаживает обнаженную кожу. Крупная сетка поверх очевидно мужских, покрытых темным пухом ног, ощущается сюрреалистично, но странным образом это возбуждает еще сильнее. Кто бы знал, что он однажды сойдет с ума от таких вещей. Антон жмётся к нему в ответ — ластится, точно доверчивый котёнок. Расставляет ноги шире, позволяя сделать еще шаг, уничтожая последние обрывки расстояния между ними. И, игнорируя незримую черту, отделяющую «пиздец» от «ну-совсем-пиздеца», расстегивает Арсовы джинсы, запуская несколько пальцев под резинку трусов. У них нет ничего. Ни постели, ни смазки, ни даже удобной позы, или что там еще нужно порядочному взрослому человеку для хорошей дрочки. Арс запоздало вспоминает, что даже не закрыл дверь и любой случайный прохожий может обнаружить их в таком виде. Парадокс — от этой мысли он должен был испугаться, отскочить от Шастуна, переживая за свою безупречную репутацию. Вместо этого кровь приливает к паху, а сам Арсений лишь наклоняется ближе, толкаясь в чужие пальцы. И этих касаний ему до безумия мало. Шаст будто улавливает немую мольбу, откликается быстро: обхватывает ствол ладонью, предварительно щедро облизав руку. Арсений позволяет чуть стянуть с себя джинсы, дарит мальчишке еще пространства, и тот не медлит. Дрочит быстро, не останавливаясь, не замедляя губительный почти темп. У Арса от таких движений искры летят из глаз, а сердце, кажется, проламывает грудную клетку. Ему мучительно страшно, что их заметят. Когда он кончает, Шастун подставляет ему руку, и Арсений закусывает ребро ладони, пытаясь не застонать в голос. На коже наверняка останется отпечаток его зубов — идеально ровный, точно срисованный из стоматологических справочников полукруг. Он же весь такой, идеальный, как грёбаное золотое сечение, хоть завтра отправляй в палату мер и весов. Жаль, что решения принимает не идеальные. Когда дымка возбуждения проходит, Арсений ужасается сам себе. Будто это не он, а кто-то другой позволил дрочить себе в открытой аудитории, не он выцеловывал чужую шею до синяков, не он прижимал к стене, кусал, выл в широкие мужские ладони и толкался в них же разгоряченным членом. Он оглядывается воровато, смотрит на Шастуна мельком, будто извиняясь, надевает обратно джинсы и достает из рюкзака упаковку влажных салфеток. — Прости, — говорит он, стирая собственную сперму с его рук, будто это, блять, вообще здесь уместно. — Я не хотел. — Да ладно тебе, охуенно же было, — усмехается Шаст. Арсений вскидывает бровь. Антона эта ситуация, кажется, не волнует совершенно — его выдают только горящие зеленым пламенем глаза и раскрасневшиеся щеки. И улыбка, яркая настолько, что в полутемном помещении вмиг становится светлее. — Пара кончилась уже, мне пора, — торопливо прощается Арс, выскальзывая за дверь, потому что, ну, что еще можно сказать в этом случае? Как им вообще общаться? А после — оборачивается, возвращает хитрую лисью усмешку и подмигивает ошалевшему Антону. — Видимо, я жду свое задание?

21.12.2019

Арсений ловит себя на мысли, что начинает по Антону скучать. Не настолько, чтоб до боли, до хрипа, как в старых хитах двухтысячных, и, конечно, его мир не шатается от того, что Шастун будто уходит в подполье, игнорируя их игру. Арсению это не нравится совершенно: до сих пор он не думал, что увяз так сильно, а теперь распаляется все сильнее, гадая, на что способна фантазия Антона. А может, он и вовсе решил отказаться от споров и завершить это разросшееся до катастрофы недоразумение? Попов не знает. Масла в огонь подливает тот факт, что они видятся. Редко, но метко, пересекаясь то на дружеских встречах, то на учебных мероприятиях. Арс невольно пожирает его взглядом, надеясь найти ответ на свои многочисленные вопросы, и воодушевленно потирает руки, когда замдекана привлекает его к работе над новогодним креативом. Грёбаный капустник — они что, в младших классах? — но там будет Антон, и поэтому Арс соглашается, рисует дурацкие плакаты, заполняя их черным юмором про сессию, режиссирует мини-сценки и проклинает ректора, которому захотелось отметить с душой. Как будто студентам больше делать нечего. Все зря. На девятый день Арсений, кажется, теряет надежду: во всяком случае, в компании на Антона не смотрит, ничем не выделяя его из других, и жмется поближе к Сереге: друзья ведь. У них впереди — очередная унылая речь руководства, и Арс ненавидит эти перемены, какие-то указы с сотнями пунктов и подпунктов, которые то и дело рождаются во чреве министерства образования, а бьют — в первую очередь по учащимся. «Врага надо знать в лицо», мысленно резюмирует Арс, но в огромной лекционной аудитории, куда согнали, кажется, половину вуза, забивается в дальний угол, скрываясь от чужих взглядов, и открывает на телефоне книгу. Ряды поднимаются все выше, уходя под самый потолок, и Арсению это нравится: он видит всех, его же не заметит никто. Даже места рядом пустуют, и он опускает рюкзак на скамью и по-хозяйски вытягивает правую ногу: растяжка позволяет. Когда над ухом раздается хриплое «Можно?», Арс возмущен. Он готов уже послать нежданного гостя ко всем чертям, но, уловив до боли знакомый аромат парфюма, удостаивает визитера вниманием: Антон нависает над ним с высоты своего роста, заслоняя широкую лампу. Чуть мятая клетчатая рубашка, простые синие джинсы и потрепанные, со стертыми пятками кеды — так сразу и не скажешь, что за чертовщина происходит в его голове. Арсений улыбается непроизвольно, показательно хмурится, но все-таки спускает рюкзак, уступая место. На Антона почти не смотрит: боится показаться влюбленной нищенкой. Хотя «влюбленность» — слишком громкое для него слово, но одна-единственная бабочка все-таки вспархивает где-то под ребрами, и Арс торопится от нее избавиться. Ни к чему это. — Не забыл еще обо мне? — усмехается Шаст, придвигаясь бедром к бедру. — Были перерывы и побольше, — хмыкает Арсений. И это правда. Должно быть правдой: у него нет права на минимальную зависимость, вот только адреналин расползается по организму, вынуждая ждать… чего-то. Он не знает, чего именно, не знает, какая дичь случится с ними на этот раз. В этом вся фишка и вся беда. — Твое задание, — Антон облизывает губы и опускает взгляд в угол, так что Арсений начинает подозревать неладное. — Оргазм. — Пф-ф, — Арс не сдерживает нервный смешок и косится на собеседника с вопросом во взгляде: уточни, мол. — Звучит не очень сложно, ты же понимаешь? Ну, я парень, мне двадцать… — Здесь и сейчас. Арсения припечатывает. Он смотрит на мальчишку, чуть наклоняет голову, раздумывает о чем-то. — Невозможно. Шастун хрипло смеется. Поднимает с пола рюкзак и выставляет его на скамейку, будто отгораживаясь щитом от всего мира. В этом, впрочем, нет необходимости: они и без того забились в самый дальний угол. Кафедра, на которой ходят бесконечные ассистентки и работницы деканата в одинаковых черных юбках и белоснежных блузках, кажется теперь другим миром. Арсений оглядывается: вокруг никого нет. За спиной — одна лишь стена, выкрашенная в болотно-серый, перед ними — пустое место. Действительно, студенты сидят на приличном расстоянии, будто уступая им с Шастом несколько метров личного пространства. И все-таки это безумие. Он ведь еще не сошел с ума? — А если бы я сел на первую парту? — спрашивает Арс, не спеша, впрочем, отказываться. — Я придумал задание только что, — Антон пожимает плечами. — Заметил, как удачно ты сел, ну и… А что, тебе совсем не интересно? Попов молчит. Замечает только, какие слова подбирает парень: «…совсем не интересно?». Он не напоминает о споре, не давит на синдром отличника, на неумение проигрывать, не берет на слабо. Не издевается даже: предлагает авантюру, в которую можно (а хочется ли?) ввязаться. Арсений сглатывает слюну. Ему бы самого себя убедить в том, что все дело в грёбаном пари, которое они формально не заключали, но загорелись оба. На крайний случай — в научном интересе. Получится ли? Затея, безусловно, идиотская максимально, но Арс оглядывается, пытаясь нащупать собственные границы дозволенного. — Ну ты долбоеб, — говорит он тише, потому что на кафедру выходит уже ректор и долго и обстоятельно начинает рассказ об изменениях на грядущей сессии. — Сдаешься? Арсений ложится лбом на парту, но отвечать не спешит. Шаст, видимо, считает это за приглашение: спускает руку под стол, по-хозяйски ведет ладонью по чужому бедру, отчего Арс машинально разводит колени в стороны, давая больше пространства. Антон не спешит: забирается пальцами под рубашку, расстегивая нижнюю пуговицу и поглаживая живот. Арс дергается: мышцы пресса сами собой напрягаются, а дыхание замирает где-то под грудью. — Тише ты, мы еще не начали, — шепчет Антон, наклонившись к нему максимально близко. Со стороны они, должно быть, похожи на закадычных друзей, которые отсели подальше, чтоб поиграть в Морской бой или сделать домашку к ближайшему семинару. Арс, будто опомнившись, раскрывает тетрадь, отцепляет пару листов от блока и укладывает поверх ручку — художественная композиция под названием «А мы тут делом заняты». Там, где чужие пальцы касаются обнаженной кожи, Арсений вспыхивает, воспламеняется, точно поднесенная к огню хрупкая ветвь. Его не хватает даже на то, чтобы строить план будущей мести: об этом он подумает позже. — А не хочешь послушать, о чем идет речь? Он кивает на кафедру и с облегчением замечает, что на них никто не обращает внимания. Половина студентов занимается своими делами, половина — конспектирует важные моменты, видимо, чтобы донести до своих групп. — У меня почти везде автоматы, — усмехается Шастун. Арсений на мгновение выныривает из неги, смотрит удивленно даже. Антон, с этим его ветром в голове и шилом в заднице, не похож на отличника, но, видимо, образ бывает обманчив. — А я вот в этом семестре просел, — шипит Арс, у которого поддерживать светскую беседу получается все хуже. — Еб-твою-мать-Антон! Он пытается материться шепотом, но добивается лишь тихого смешка со стороны Шаста. Когда чужие пальцы наконец проскальзывают под резинку трусов, а металл кольца-печатки на указательном резко холодит кожу, Арс закусывает губу и пристально смотрит в стену. Антон проходится ладонью по всей длине члена, придвигается ближе, не оставляя между ними ни миллиметра, и чуть выворачивает кисть. Арсений думает почему-то, что именно так Антон дрочит и сам себе: резко насаживая кулак на головку, сжимая так сильно, что хочется выть от переизбытка чувств. В какой-то момент становится даже больно: Арс пищит, точно крыса, которой наступили на хвост, и слышит в ответ тихое «Извини». — За такое не извиняются, — язвит Попов, растрачивая последний запас кислорода в легких. Он предпочитает не говорить больше. Велика вероятность, что из горла вырвется не шепот, а протяжный, слишком громкий для того, чтобы быть незамеченным, стон. Арс катает по столу ручку, и та едва слышно бьется ребрами по обшарпанному столу. Антон совершенно порнушно облизывает пальцы, прежде чем вернуть ладонь на прежнее место. У Арсения сердце ребра проламывает, потому что, ну, слишком уж это было очевидно. Но аудитория живет своей жизнью, а у Арса от очередного толчка заканчиваются все мало-мальски адекватные мысли. Он оборачивается на Шастуна, но тот выглядит полностью поглощенным чужим докладом, и только пальцы продолжают скользить по члену, вынуждая ерзать на месте. Арсений не двигается. Напрягает, кажется, все возможные мышцы, чуть скатывается вниз, ударяясь поясницей об острый угол, и дышит так часто, что у него кружится голова. Пальцы Антона сосредотачиваются на головке: то сжимают сильнее, то поглаживают почти ласково, точно котенка. Арс с удивлением ловит себя на мысли, что предпочитает первый вариант. Он давно уже переступил через себя. Сошел с ума, не оттолкнув Антона сразу, и теперь его решительно не волнует ни переполненная аудитория, ни необходимость соблюдать тишину, ни шанс заляпать все вокруг липкой спермой. Он скользит взглядом по лицу Шастуна, цепляясь за едва заметную щетину, приоткрытые губы и легкую красноту щек: единственный признак того, что что-то не так. И в этот момент — секунду, не больше, — Антон смотрит на него тоже, прожигает насквозь, вышибая последние остатки стыда. Арсений выбирает меньшее из двух зол: прикусывает ладонь, чтобы во время оргазма не заорать в голос, и на секунду прикрывает глаза. И, наплевав на все, утыкается носом в чужое плечо. Он физически чувствует, как стекает по ладони Антона густая сперма, но связь с реальностью теряется, и уже нет сил думать о том, что с этим делать дальше. Шаст по-хозяйски запускает руку в его рюкзак и выуживает упаковку влажных салфеток, бережно протирает и свое, и чужое тело и аккуратно застегивает ширинку джинсов. Арсений от такой заботы иррационально плавится, если это, блять, вообще можно назвать заботой. Так или иначе, это большее, на что он может рассчитывать. Ему бы уйти. Сбежать позорно, не оглядываясь, и никогда больше не смотреть в глаза человеку, который заставил его сделать это. Нет, не заставил даже, а предложил, увлек собственным безумием — или лишь поднял на поверхность то, чего хотел и сам Арс. И хотя он не нащупывает внутри себя ни капли сожаления, но все еще сгорает от накатившего вдруг стыда. — Молодец, — шепчет ему Антон, невесомо целуя где-то за ухом. — Иди в жопу. Арсений усмехается, надеясь, что все многообразие эмоций надежно скрыто за безразличным фасадом. Он действительно не знает, что сказать, что вообще делать в такой ситуации, как поддерживать отношения. И плевать, что у них изначально не было правил, а лишь острое желание зацепить друг друга. Не перешли ли они эту грёбаную черту, не заигрались ли слишком сильно? Арс оглядывается. Народ так и сидит на своих местах, проектор выводит на доску какие-то схемы и графики. И мир кажется совершенно таким же. Эта авантюра чудом осталась лишь между ними. — Я скучал, кстати, — криво улыбается Шаст, и Арсений отворачивается в стену, надеясь, что он не успел заметить искренней ответной улыбки. Он так и не может выдавить из себя простейшее «Я тоже».

27.12.2019

С Арсением происходит жизнь. Когда последний зачет в этом году успешно сдан, а до продолжения сессии — целые новогодние праздники, так что экзамены, считай, начинаются в следующей жизни, Арс выдыхает, расслабляется, готовится уже к поездке домой. Он не то чтобы хочет вернуться в Омск — с родителями разногласий в сотню раз больше, чем хотелось бы, — но тоска по родному городу, которую он до отъезда честно считал выдумками фантастов, так и подгрызает изнутри, заставляя заказывать билеты на самолет. Вылет у него — тридцать первого, за несколько часов до полуночи, чтобы наверняка не успеть поругаться, а только порезать с мамой салаты, как в детстве, и уйти в две тысячи двадцатый с улыбкой на лице. Он не сопротивляется, когда Сережа опять тащит его на тусовку. Все общежитие стоит на ушах, особенно первокурсники, для которых эти зачеты были первыми в жизни и оттого еще более волнительными. Настроение у Арса такое же — бодрое, веселое, с уклоном в «сделать бы глупостей, чтоб жалеть об этом весь следующий год». Он не пьет даже, а хлещет, как не в себя, алкоголь, и к полуночи оказывается в легкой дымке, куда Шаст врывается внезапно и неудержимо. Арсений сидит на полу. Антон делает вид, что так и надо — подсаживается бок-о-бок, улыбается, точно щенок, ожидающий игр, и Попов едва заметно краснеет от одного только взгляда. До сих пор он сам избегал Антона. Их последний разговор состоялся тогда в лекционной, и он, как ни старался, не мог избавиться от смущения. Не так-то просто продолжать непринужденное общение, если до этого кончил в чужую ладонь прямо посреди универа. И даже обидно как-то, что Шаст, судя по всему, ничуть не переживает на эту тему: то ли от природной бессовестности, то ли потому, что оргазм был не его. — Привет, — только и говорит Антон. Вот так просто, будто невзначай: привет. Ничего не значащее, мельком оброненное: «привет». А у Арсения перед глазами — карусель воспоминаний, одно хуже и одновременно сказочнее другого, и пульс, бьющий набатом где-то в районе шеи. Арсений не сдерживается даже: кладет ладонь Шасту на грудь, прислушивается к гулким ударам, пытаясь оценить ритм. Мерно, спокойно. Ударивший в голову алкоголь побуждает обидеться: какого черта? Антона хочется вывести, чтобы его колотило так же, как самого Попова. Арс смотрит на него мельком, а после, не давая себе шанса передумать, выворачивается и садится поверх его бедер, трется джинсами о джинсы, усмехается хитро, по-лисьи. Антон шипит, матерится, взбрыкивает, сбрасывая его с себя. — Здесь люди, если ты не забыл. — Охуеть ты благоразумный. Арсения поднимают. Не на руки, нет, до такой степени опьянения и позора он не успел еще докатиться. Но Шастун встает, подает ему ладонь, приглашая подняться, и тащит за собой. Арс не сопротивляется, когда его приводят в комнату, где стоят в ряд три одинаковых общажных кровати. Не сопротивляется, когда Шаст мягко толкает его на крайнюю из них, вынуждая сесть. Бережно, почти, блять, с любовью. Он на разговоры растрачиваться не готов: незачем это. В голове будто стелется плотный густой туман, глаза болят после мигающих в каждом углу огоньков гирлянд. Арс кладет голову на Антоново плечо, будто ища заботы-поддержки-защиты или что там еще бывает у людей в обычных отношениях, и почти сразу возвращается в ту же позу. Седлает чужие бедра, дышит в шею, отгибая воротник клетчатой рубашки, и кусает в изгиб плеча. — Ты сегодня… напористый, — усмехается Шаст, придерживая его за лопатки и не давая упасть. Арсений молчит. Ему бы выловить в этом круговороте хоть одну искреннюю эмоцию, сообразить, почему гулко бьется собственное сердце, и наконец услышать рваный ритм чужого. Но это — сложно. Это — думать, анализировать, рассуждать, собирать мозаику из невысказанных еще эмоций. Арсений предпочитает гореть огнем, блуждать ладонями по груди парня, цепляться за ремень, торопливо утаскивать в поцелуй, придерживая за растрепанные волосы. Мысль приходит почти сразу. — Мое задание, — начинает он, физически ощущая, как напрягается Шастун: явно ждет от него подвоха. — Отсоси мне. — Где? Когда? — Запыхавшись, но деловито, точно обсуждая условия сделки. — Здесь, сейчас, — нетерпеливым шепотом. В комнате темно. Арс понимает это, только когда Антон укладывает его на спину, спускается поцелуями ниже, вылизывает живот, чуть приподняв футболку. Арсению жарко, но раздеваться сейчас — слишком не вовремя. К тому же, там, за дверью, ходят люди, и в любой момент заблудившийся тусовщик может завалиться в спальню, и тогда им бы лучше оказаться одетыми. Хотя бы частично. Арсений чувствует себя… любимым. А как иначе? Шаст выцеловывает его, кажется, везде и одновременно, и к моменту, когда в тишине слышится визг крошечной молнии, плывут уже оба. Попов усмехается мысленно, когда Антон проявляет привычное нетерпение: не разменивается на прелюдии, насаживаясь глоткой на член. Арс чувствует, как пульсирует кровь, как стучит в висках обезумевший уже пульс. Антонов язык скользит по разрезу на головке, вынуждая вскидывать бедра. Когда Антон хрипит, Попову почти становится стыдно. Он выдает совершенно нелепое «Извини», а мозг сам дорисовывает параллель с прошлой их встречей, когда он так же извивался от нетерпения. Это воспоминание почему-то не вызывает теперь стыда, а, напротив, усиливает возбуждение: Арсений толкается еще раз, прежде чем кончить в чужое горло. «Мог бы предупредить». Шастун, кажется, слизывает все до последней капли, после чего подползает к подушке, укладывает голову на чужое плечо, тычется носом в шею, точно котёнок. Арс осторожно обнимает его и, не сдержавшись, почесывает за ухом. — Засчитано? Арс не сказал бы наверняка, но голос Антона звучит… радостно? С детским восторгом: так дети приносят из школы долгожданную пятерку и бегут к родителям, размахивая дневником. — Вполне, — усмешка. — Мне почти неловко, что в твоих, что в моих заданиях оргазм получаю только я, — признается Попов, спотыкаясь на слове «оргазм»: с каких пор ему стало неловко говорить об этом? Ему что, пятнадцать? — Вернешь. Ты же помнишь, что теперь я загадываю? Арсений кивает. С какой-то внезапной совершенно тоской думает, что они сейчас разъедутся по домам и на время каникул их странная игра будет приостановлена. А может, оборвется и хрупкое общение? Не важно. К черту. Главное — у них еще есть время. Арс поворачивается на бок, осторожно целует чужие губы, ощущая едва заметный привкус соленой спермы, трется носом — и тут же прикусывает язык Шастуна, испугавшись накатившей вдруг нежности. Это ожидаемо ведь: по венам бежит алкоголь вперемешку с кровью, причем именно в таком порядке, а темнота комнаты намекает на откровения. — Может, я тебе… — Арс колеблется. — верну минет? Ну… Антон хрипло смеется. — Хрен тебе, я придумаю задание посложнее. Арс молчит. Только думает, что, когда предлагал это, совершенно не думал о заданиях.

09.01.2020

Попов думает, что они с Антоном были бы отличными друзьями. Они и так, наверное, дружат, ну или как минимум приятельствуют: общаются иногда, изредка засиживаются до рассвета, который зимой наступает поздно, обсуждая то прошлое, то будущее, да хоть мировую политику и экономику. Единственное, чего они не касаются совершенно — игра, эти чертовы споры. У Арсения на дне рюкзака, спрятанная от родительских глаз, лежит коробка: подарок, содержание которого ему до сих пор не известно, и записка, написанная привычным кривым почерком, с приказом не открывать до определенного момента. Арс едва сдерживается, чтобы, точно любопытный ребенок, не вынести Антону мозг вопросами, но все же молчит. Таковы правила. На вторую неделю каникул в доме становится тише. Разъезжаются по стране многочисленные двоюродные дяди и тети, уезжают близняшки-племянницы, от которых Арсений, при всей своей нежной любви к детям, вымотался уже порядком. Пустые коридоры кажутся благословенными. Когда родители уезжают куда-то, кажется, на ужин с друзьями, Арс облегченно выдыхает, радуясь, что ему перепала хоть капля личного пространства, и почти сразу бежит хвастаться Шастуну: диалог с ним не замолкает круглосуточно, и сообщения в стиле «я ем макарошки», «а я иду спать» кажутся уже привычными. Ответом ему — входящий видеозвонок. — Твоя очередь, — улыбается Шаст, не здороваясь, но еще до этих слов Попов понимает, в чем именно дело: слишком хитро блестят глаза, слишком нервно собеседник кусает губы. — Доставай свой подарок. Арсений рад уже этому. Его не волнует даже, что будет после: только бы вскрыть блестящую, совершенно детскую упаковку с узором из мишек (что за издевательство, в самом деле?). Принт резко контрастирует с содержимым: Попов утыкается взглядом в коробку с блестящей серебром надписью «vibrating plug», оценивает стильную упаковку и не сразу соображает, о чем идет речь. — Ты один? — спрашивает Антон, и Арсений кивает. — Не поверишь, впервые за все это грёбаное время, — отвечает с облегченной усмешкой. — Серьезно, быть всегда с родственниками это пиздец как утомительно. — Тогда вставляй. Там еще пакетик смазки внутри, я проверял. Арсений смотрит на неровное, чуть смазанное изображение Шаста. Даже с поправкой на хреновую связь, этого хватает, чтобы разглядеть откровенно издевательское выражение лица. Ну, либо Арс хочет так думать. Он сам загорается сначала стыдом, а после, когда выходит из первичного ступора — неким подобием возбуждения. — Да ладно, нам уже нечего стесняться, — комментирует его замешательство Антон, будто читая его мысли. А, может, они действительно начинают понимать друг друга с полуслова. Попов кивает, торопливо стягивает домашние шорты вместе с трусами и на мгновение выходит из кадра, чтобы проверить задвижку на двери. Экстрим — это замечательно, но не когда речь идет о родной матери. После он устраивается на кровати, сооружает подставку для ноутбука из пары подушек и откидывается на стену. Ему бы настроения больше. Сейчас, когда они на расстоянии, так не хватает огненной энергии Шастуна, из-за которой любое безумие кажется допустимым. Арс хочет уже пожаловаться, но впивается взглядом в экран: Антон сидит, так же привалившись к стене у себя в спальне, и медленно поглаживает нарастающий бугор в паху. Арсений сглатывает. Окей, такой формат тоже может его возбуждать. — Надеюсь, ты поверишь мне на слово, мне так не повернуться, — улыбается он немного нервно: волнительно все-таки. Выдавливает на ладонь смазку, щедро, так, что жидкость капает на одеяло, и смазывает, кажется, все, от копчика до яичек. Обхватывает ладонью пробку: та легко ложится в руку, и Арса это почему-то успокаивает. Маленькая аккуратная игрушка вряд ли доставит ему дискомфорт. Он смотрит на Антона, не отрываясь, пока вставляет чертову пробку и после, усаживаясь перед камерой и широко раздвигая ноги. Игрушка внутри чувствуется настолько правильно, что Арс искренне считает себя сумасшедшим. — Теперь достань пульт и нажми на кнопку на самой пробке, — командует Шаст. Арсений тихо матерится. — Раньше нельзя было сказать? — ворчит он, впрочем, несерьезно, и все-таки изворачивается так, чтобы дотянуться до коробки. — Есть. Пробка начинает вибрировать, и Арс, наклонившийся было вперед, вновь откидывается и вжимается спиной в стену. Вскидывает вверх задницу: тяжелый, налившийся кровью член хлопает по бедру. Он возвращается к ноутбуку, кивает Антону, который смотрит на него, не мигая. — Что… Арсений спотыкается на полуслове. Наблюдает за тем, как Шастун раздевается, садится в такую же точно позу, и впивается взглядом в область паха. Смешно, но он почти жалеет, что тогда не сделал ему минет: Арс впервые видит настолько эстетически правильный член. Ну просто произведение искусства. От таких мыслей во рту сама собой начинает скапливаться слюна, и Арс запускает в рот пальцы, облизывает их, ни на секунду не забывая о собеседнике. — Еб-твою-мать, — спутано выдыхает Шастун. Арс усмехается. — Ты постоянно так говоришь! Когда Антон утыкается в телефон, зависая, кажется, минуты на три, Арсений готов уже обидеться: какого черта? Но все мысли вылетают из головы, когда пробка внутри начинает тихо вибрировать. Гул нарастает, заполняя, кажется, все тело, и Шастун — вот же чертенок! — облизывает губы и смотрит сквозь расстояние прямо ему в глаза. — Проверка связи. Работает? — спрашивает невзначай, как будто они, блять, провайдера проверяют. — Иди нахуй, — совершенно искренне отвечает Попов. Антон на экране обхватывает член ладонью, сжимает у основания двумя пальцами. Арс заглядывается настолько, что не сразу слышит его голос. — Повторяй за мной, окей? «Это нечестно», мысленно резюмирует Арсений. У Шастуна нет внутри грёбаной пробки, режимы на которой переключаются каждые десять секунд, вынуждая нетерпеливо ерзать на кровати, сворачивая одеяло в один сплошной ком. Арс старается, честно старается повторять: дрочит то размашисто, то замедляет темп, то вовсе останавливается, сжимая горячий ствол в ладони. Но Антон говорит однозначно: «раньше меня не кончать», и потому приходится замедляться. В один момент он просит даже выключить пробку — хоть на секунду. Выдохнуть, вырваться из накатывающих уже волн. Антон усмехается хищно, командует убрать руки: Арс прислоняет ладони к коленям, неосознанно царапает кожу. Член сам собой дрожит и, когда Арсений в очередной раз дергается от вибрации внутри, гулко бьется о низ живота. Антон не помогает. Экран ноутбука кажется вдруг слишком маленьким, изображение — нечетким, и Арс готов душу продать за телепорт, чтобы только оказаться сейчас рядом с ним. Но даже такой Шастун, виртуальный, мерно дрочащий сам себе под тихие стоны, вызывает ядерный взрыв где-то внутри, причем — в двух местах одновременно. Сердце трещит по швам от невысказанной нежности и благодарности, член — куда более прозаично, — от невыносимого уже напряжения. Арсению — одновременно очень хорошо и очень, до безумия плохо. Когда Антон наконец кончает, выдохнув тихое, едва слышное «Спасибо», Арсению хватает нескольких движений, чтобы дойти до взрывного, выносящего мозг оргазма. Он удивляется даже: ему, конечно, не впервой мастурбировать, но он никогда не думал, что может быть так хорошо от собственной, блять, руки. А скорее всего, дело вовсе не в этом. — Можешь вытащить пробку, — отдышавшись, говорит Шаст. Арсений качает головой только: сил еще слишком мало, и так не хочется выныривать из приятной послеоргазменной неги. Антон на экране пожимает плечами, вытирает с живота сперму и повторяет снова: — Спасибо. — Взаимно, — кривая усмешка. — Сколько у меня есть времени, чтобы придумать тебе… задание? Он давится последним словом, потому что, ну… сложно. Кто они друг другу? Кто они, с настолько милым и уютным общением обо всем на свете, и совершенно параллельно — этой безумной игрой, в которую они то и дело втягивают друг друга? И где заканчивается пари и начинается беспощадная реальная жизнь? «…и сколько у меня есть времени до следующей встречи?» Арсению бы поскорее. — Через неделю встретимся уже, — нежно улыбается Шаст, так, будто ему тоже… важно? — Потерпи.

29.01.2020

Арс не то чтобы старается свести их общение к минимуму: это получается как-то само собой. Они все так же живут онлайн, обмениваются сообщениями и изредка обсуждают реальную жизнь, вот только встречаться не спешат, как Арсению кажется, оба. Обещание Антона так и остается невыполненным: по возвращении в город они не бегут друг к другу, раскинув руки, точно герои тупой романтической комедии, и даже не спешат обняться, встречаясь взглядом в общажных коридорах. Попов принимает это как данность, не спешит выяснять, почему все не так, как, кажется, должно было быть. Он давно уже отучился чего-то ждать, принимая жизнь как череду определенных, не всегда счастливых событий. Все идет так, как идет — окей, к этому можно приспособиться, обнаружить плюсы и минусы, сосредоточиться на положительных качествах. Поэтому он радуется, конечно, когда виртуальные диалоги с Шастом затягиваются до утра, но и не погибает от тоски, когда тот не выходит в онлайн. Слишком странные у них отношения для того, чтобы чего-то ждать и на что-то рассчитывать. И даже закономерно, если эта связь обрушится карточным домиком — слишком уж нежизнеспособно она выглядит. Он встречается с Антоном в клубе. Очередное бессмысленное мероприятие, где собирается, кажется, половина универа: отмечают не то сдачу экзаменов, не то начало семестра, не то день студента. Арсу до лампочки. Он становится будто бы немощным: хвостиком ходит за Матвиенко, после — переключается на компанию Булаткина, где люди по меньшей мере остаются трезвыми. Громко и искренне смеется над чужими шутками, по случаю — вставляет креативные каламбуры. Арсений, вообще-то, нравится людям, если открывается им хоть на десятую часть. Шастун — на танцполе. Арс замечает его сразу, и не потому, что искал: двухметровая шпала сама собой бросается в глаза. У него на макушке — все тот же нелепый обруч с кошачьими ушами, браслетов на запястьях — больше обычного. Антон, в отличие от Попова, выглядит пьяным, но не слишком. А главное — вокруг него вьется девчонка. Нет, не девчонка даже, а девушка. Красивая, яркая, эпатажная даже. Трется задницей о его бедра, извивается в танце, проводит ладонями по спине. Арсений со своего места не может наблюдать всей картины: пара то пропадает, то вновь появляется на горизонте. Хочется смеяться: Антон танцевать не умеет явно и выглядит совсем смешно на фоне пластичной спутницы. Арсений фиксирует эту мысль, но играть в шпиона не хочет: заставляет себя оторвать взгляд и возвращается к оживленному диалогу. Впервые за долгое время ему на тусовке действительно хорошо, и он искренне веселится, обсуждая с Егором особо отбитых преподавателей. Когда у него над ухом раздается громогласное «О, и ты здесь», Арс жмурится — но только потому, что голос кажется слишком громким. Антон перекрикивает и музыку, и чужие разговоры. Приятельски хлопает его по плечу, садится рядом, бедро к бедру. — Я тебя не заметил, — говорит Шаст, и Арсений только кивает. Он не врет напрямую, но и распинаться о том, что заметил его еще час назад… Зачем? К тому же, фразы вроде «я видел тебя с какой-то девицей», даже если это лишь констатация факта, могут прозвучать как обвинение. Арсений может просчитать весь диалог: напоминание о том, что они не обязаны хранить друг другу верность, глухая оборона, попытки уязвить оппонента. А, может, это все бред, и разговор пойдет совершенно другим путем. Может, Шастун кивнет только и переведет тему. Ну и нахрена тогда? И Арсений молчит. Молчит, когда парень тащит его на танцпол, пьяно качает головой под музыку, дергает за рукав, как бы призывая двигаться быстрее. Антон смешно, совершенно по-детски размахивает руками, даже не попадая в ритм, и то и дело наступает массивными кроссовками на чистые кеды, выкрикивает что-то типа «Арс, ну давай бодрее!» — таким тоном, что сразу становится ясно: в говно. Когда успел только? — Охуеть тебя понесло, — Арс не сдерживается от язвительного замечания: Шастун спотыкается, путается в собственных ногах и едва не падает на пол. — Что, есть повод? Антон бормочет что-то, подозрительно похожее на «это хардбасс», наклоняется ниже, тычется носом в шею, отчего Арс вздрагивает, напрягается всем телом, только бы выдержать чужой вес. Ему смутно кажется, что Шастун пьян не настолько, как хочет казаться: на ногах он стоит почти ровно, умудряется танцевать, да и выглядит вполне адекватным. И все-таки. Арс напрягает память, вспоминая все до одной прошлые встречи. Касались ли они так друг друга раньше, если не считать игр? Цеплялись ли друг за друга, помимо спора? Кажется, нет. В перерывах между заданиями их недо-дружба была суровой, чисто мужской, напрочь лишенной нежности. Что изменилось? Или он выдает желаемое за действительное, придает слишком большой смысл широкой улыбке и совершенно обычным прикосновениям? В конце концов, еще полчаса назад Антон танцевал так не с ним. Попов оглядывается, гадая, куда делась та девушка, и сдается: берет шефство над этим придурком, становясь на один вечер Шастуновской совестью. Совершенно по-дружески. Не может же он бросить человека в таком состоянии. — Пойдем покурим! — кричит Антон ему в ухо, утаскивая уже на парковку, и Арс, конечно, идет. А он ведь даже не курит. Он плетется следом, не пытаясь даже анализировать их молчание: неловкое или, напротив, уютное настолько, что слова кажутся лишними? У Арсения — ворох вопросов, от банального «Ну че, как дела?» до жгучего желания узнать что-то о девчонке. Арс этими мыслями давится, пытается вернуться к собственной же беззаботности. Раз Антон не упоминал о своей личной жизни, то вытягивать из него информацию — последнее, черт возьми дело. Захочет — расскажет. Так же должны рассуждать адекватные, логически мыслящие люди? И не похуй ли на весь мир, когда они идут только вдвоем, и Антон так доверчиво цепляется пальцами за его плечо, пытаясь не затеряться в толпе? На улице холодно. И если Шаста греет изнутри алкоголь, то Арсений начинает дрожать почти сразу. Плевать, что двор закрытый, а погода слишком щадящая для зимы. Этого недостаточно, чтобы согреться, стоя в тоненькой футболке. Поэтому он так и стоит в дверях, наблюдая за шагающей по двору фигурой — Антон выдыхает в воздух клубы дыма, звенит браслетами, то и дело наступает в подтаявшие лужи. И что-то тихо бормочет себе под нос. Игру он вспоминает первым. — Арс, ты мне задание должен, — заявляет мальчишка, вваливаясь в крошечный коридор. — Не забыл? Арсений пожимает плечами. Он помнит, конечно, помнит, вот только странных, будоражащих идей, каких-то особенных фетишей у него не возникает. Хочется что-то совершенно безумное, сводящее с ума, так, чтоб зацепить посильнее, выбить из зоны комфорта… Но — увы. Арс перебирает идеи, мысленно раскладывает по полочкам, фантазирует, но так и не может найти нужного. — Я не знаю пока, — честно признается он. — Может, мы уже выдохлись, херня закончилась, понимаешь? Усмехается не то задумчиво, не то грустно. Антон тормозит посреди коридора, смотрит на него недоверчиво. — Ну вот если бы ты сейчас придумывал задание, ты бы что сказал? Есть у тебя идеи? — спрашивает наудачу, но, кажется, улавливает недоумение во взгляде собеседника. — Вот и я о чем. Не хочется повторяться. Он импровизирует больше, на ходу выдавая все, что первым приходит в голову. Получается хуево: слишком много воды, какой-то нелепой философии, слишком много адекватности. Ну что ему стоило ляпнуть, мол, иди подрочи в туалете, предложи отсосать бармену, надень стринги и мини-юбку и гуляй так по городу? Тупо, неловко — но ведь в этом и суть. Они так и начинали, распаляя друг друга все сильнее, с каких пор ему нужен, блять, глубокий смысл? Какая философия, если еще недавно они самозабвенно дрочили по видеосвязи и по пьяни отсасывали друг другу на вечеринках? Арсений пожимает плечами: ответа не находится. — Ну, хоть что-нибудь? — неуверенно спрашивает Антон, и Арс не сдерживает улыбки. Серьезно? Он, сам того не зная, подсадил Шастуна на иглу, и теперь тот зависим от этой тупой игры? Как иначе объяснить, какого черта он тяжело вздыхает, прикрывая глаза, и смотрит побитым щенком? «Ну хоть что-нибудь». — А потом ты будешь думать? Арсений дожидается неуверенного кивка. Он от этой ситуации устает слишком. И если раньше мысль об этих заданиях вызывала прилив банального любопытства вперемешку с возбуждением и азартом, то теперь ему бы сделать шаг назад. Откатиться до дружеских отношений. Они ведь действительно подружились, а кончать наперегонки с другом — не то же самое, что прикалываться с обнаглевшим незнакомцем. А еще — страшно, что это совсем перестанет быть приколом. Эмоциональная привязанность наложится на неплохой, в общем-то, секс, и… Арсений трясет головой, выбивая из себя эти мысли. Ему такого, спасибо, не нужно. — Ну, поцелуй меня, — только и говорит он. Шаст приподнимает бровь. — Ты можешь загадать что угодно, а выбираешь поцелуй? Типа, никаких пробок в жопу, никаких анальных бус, ни пояса верности? Ничего? Арсений качает головой на каждый из вопросов. Он и сам не может сформулировать причин, но всего, что Шастун перечислил, не хочется совершенно. Это прикольно, конечно, и даже волнующе, но… Может, он действительно выдохся… Антон пожимает плечами, делает шаг вперед, едва не наступая в очередной раз на чистые кеды, кладет широкие ладони ему на шею, вынуждая приподнять голову, и целует. Так… обычно, без насмешек, без желания доказать что-то. Арсений привык с ним к другому. Сейчас же они не пытаются сгрызть друг друга: двигаются плавнее, соприкасаются кончиками языков и, кажется, не дышат вовсе. Шаст даже не пытается непременно влезть ему под одежду: его руки так и остаются на одном месте, и Арс цепляется за его запястья, чуть сдвигая браслеты вниз. Мимо них проходит незнакомый мужчина. Арсений отшатывается резко, закономерно опасаясь негативной реакции, но поцелуй двух парней никого не волнует. Только слышится что-то типа «ну куда прямо на проходе». Арс делает шаг назад, упираясь в стену, и деловито кивает. — Принято. Антон молчит: смотрит ошалело, не двигается так долго, что хочется ткнуть его пальцем, проверить, живой ли. Арсений непринужденно улыбается. — Справишься сам или тебя проводить… куда-нибудь? В глубине души он надеется на первый вариант. Пьяный Шаст ему не нравится совершенно: слишком медленный, чувствующий будто наполовину, он похож на восковую статую. Арсению, от природы слишком живому, рядом с такими людьми становится больно. Когда парень наконец кивает — «Я сам», — Арс разворачивается и возвращается в клуб, надеясь поймать то безрассудное легкое настроение, с которым пришел. …а может, он уже слишком запутался.

11.02.2020

Антон Шастун секс Арс спросонья вглядывается в сообщение, пытаясь понять, в чем суть. Нет, он знает значение слова «секс», но каким образом оно вклинилось в диалоге, когда оба уже попрощались и собрались наконец-то спать? Он хмурится от неожиданной, хоть и очевидной догадки, но решает все-таки уточнить. Арсений Попов лаконично, внезапно, чувственно. молодец, пять Он язвит, кажется, пытаясь скрыть… смущение? Хотя это, скорее, просто растерянность. Арсений Попов что секс? Антон Шастун ты загадал просто поцелуй, а я хочу просто секс Антон Шастун даже без анальных бус)))) Арсений не отвечает. Слова теряются как-то: уточнений не требуется, а со своим отношением он не определился. Его так и тянет спросить: зачем? Ладно странные фетиши, которые не реализуешь так просто, но… секс? Он эту мысль, конечно же, не озвучивает. Арсений Попов ты и я? Антон Шастун не тупи «Справедливо».

҂ ҂ ҂ ҂ ҂

Они обсуждают еще какие-то детали, прежде чем встретиться, единогласно сходятся в вопросе того, кто «сверху». Арс дотошно вспоминает о защите, но оба сходятся на том, чтобы обменяться недавними справками. Арсений, обычно предусмотрительный донельзя, соглашается: в голову лезут сентиментальные сопли на тему того, что между ними не должно быть лишнего материала — даже если речь идет всего лишь о презервативе. И в очередной раз убеждается, что сошел с ума. Когда Антон выдвигает в требованиях трезвость, Арсений оскорбляется даже: а можно иначе? Как мог бы он подойти к этому вопросу… так? Хотя сейчас, когда Шаст уже сидит рядом, а дверь комнаты предусмотрительно закрыта на две защелки, выпить действительно хочется. Арс еле сдерживается, чтобы не выдавить до жути неловкое: «Ну, начнем?», когда Шастун делает первый шаг. С привычной небрежностью переворачивает Арсения, отчего тот ощущает себя каким-то особенно хрупким, и укладывает, придерживая затылок ладонью. Арсу хватает уже и этого: в чужих прикосновениях чувствуется такая забота пополам с нежностью, что от этого хочется плакать. Он приподнимается на локтях, игриво цепляется зубами за кончик носа, будто пытаясь отгрызть одинокую родинку, и широко проходится языком по шее. Антон, растрепанный, домашний, в этих нелепых шортах с Пикачу и Чармандером на бедрах, кажется родным. Это — тот Антон, с которым можно самозабвенно обсуждать способы варки сосисок и вспоминать, в какие нелепые костюмы их одевали в детском саду. Антон-друг, напрочь лишенный и наглости, и излишнего напора. Парадоксальным образом, это возбуждает еще сильнее. Арсений себя отпускает. Вопросы, дурацкие и не очень, остаются теперь за кадром. Он тянет за футболку, вынуждая Шаста спуститься ниже, прижимаясь теперь уже всей грудью. — Не придавил? — глухо спрашивает Антон, на что Арс отвечает тягучим медленным поцелуем: «все хорошо». Одежда мешает. Они выпутываются из нее как-то неуклюже, раздевают друг друга, шепчут нелепые шутки напополам с пошлостями. Арсений воздерживается от совсем уж дурацких клишированных выражений, но, когда Антон трется об него уже голой грудью, кусает в шею и поглаживает живот, он все же не удерживается от банального «ты такой горячий». Потому что это, черт возьми, правда. У них нет плана. Нет заготовленного списка того, что нужно попробовать, а от чего, напротив, лучше воздержаться: Антон требует импровизации, чтобы «как будто по-настоящему». Арс режется этим «как будто», но условия принимает: слишком велик соблазн. Он не может перестать целовать. Везде и всюду: Арс вылизывает чужую шею, от чувствительного участка за ухом до ключиц, спускается ниже, проводя языком по груди и прессу. И хотя парней, вопреки расхожим стереотипам, тоже волнует внешний вид во время секса, это не тот случай. Антон кажется идеальным, правильным до последней складки кожи, широких бедер и впалого живота. Арсений выцеловывает его жадно, остервенело. Задевает кожу клыками и, поддавшись порыву, облизывает головку напряженного уже члена, вызывая у парня надрывный стон. — Еб-твою-мать, — шепчет Антон, и Арс улыбается даже: эти слова кажутся… родными? Смешно. Он чуть наклоняет голову, заглатывает член полностью, втягивает воздух, пытаясь создать во рту ощущение вакуума. Шаст отзывается глухим рыком, опускает ладонь ему на затылок и давит: несильно, давая пространство для отступления, но Арсению этого и не нужно. Он смыкает губы практически на лобке, чувствуя какой-то особенный восторг, что смог взять так глубоко, и, замерев на секунду, покачивается и вновь насаживается ртом на член. Шаст останавливает его сам, подтягивает выше, увлекая в новый поцелуй. У Арса во рту — солоноватый привкус пота и смазки, а тело едва заметно дрожит от напряжения. Слишком много чувств: жар чужих рук, прерывистое дыхание над ухом, жадные касания губ. Антон целует его, кажется, везде, где может дотянуться, а ладонью спускается к паху, осторожно перекатывая яички. Они замирают одновременно: время будто останавливается, давая такую необходимую передышку. Антон ложится чуть боком, и Арсений ведет ладонью по пояснице и ниже. Хотя Шаст во время обсуждения не меньше десяти раз повторил, что готов совершенно, обязуется быть чистым и растянутым и вообще, «я сам это предложил, значит, согласен, какие вопросы?», Арс тормозит. Тянет заботливо приготовленный тюбик со смазкой, выливая в руку не меньше половины, и круговыми движениями поглаживает кожу. — Бля, это не массажное масло, Арс, не ссы, — комментирует Шастун, нетерпеливо дергаясь и выгибаясь еще сильнее. Арсений решается. Запускает щедро смазанный палец внутрь, почти сразу добавляет и следующий: Антон, судя по всему, действительно готовился и теперь ерзает, насаживаясь на пальцы с хриплым «о-о-о-а-х». Арс проходится языком по спине, целует позвонки, зарывается носом в вихор на затылке. Шаст тянется сам, кладет свою руку поверх его, буквально заставляя Арсения обхватить собственный член. — Дальше сам разберешься? Арс реагирует на усмешку: приставляет головку ко входу и резко, кажется, даже слишком, продвигается вперед. Антон под ним дергается, скулит, но почти сразу докладывает: «Норм». И все же Попов не рискует двигаться, пока Шаст не продвигается сам, полностью управляя темпом. Им приходится прерваться однажды, когда Антон изворачивается, ложась на спину, и притягивает Арсения ближе. Они восстанавливают ритм, покачиваясь мерно, почти медитативно, и умудряясь не разрывать поцелуя. В какой-то момент Арс замирает почти полностью, поглаживает ладонью член Шастуна и едва не плавится от ощущений. Жар захватывает обоих, делая на мгновение одним целым. Антон все делает сам. Сам тянет Арсения за руку, прикладывает ладонь к собственному горлу, вынуждая нажать сильнее. Арс наклоняет голову в немом вопросе: серьезно? Настолько? Уверен? Он — тот еще зануда, столько всего читал про удушение во время секса, включая возможность закончить в реанимации. Но Шаст выдыхает грубое «пожалуйста», и Арсений сдается. Есть ли хоть что-то, в чем он сможет ему отказать? Сжимает пальцы, наверняка до цветистых алых пятен, и вынуждает Антона приподнять голову. Под кожей дергается кадык. Антон облизывает губы и смотрит вдруг так осмысленно, что у Арсения замирает сердце. Так выглядит… доверие? Взгляд — глаза в глаза. От такого не спрятаться, не увернуться, не закрыться обратно. Арсению кажется, будто у него душа нараспашку, уязвимая до предела, и это куда интимнее, чем просто толкаться в кого-то членом, выбивая глухие хрипы при смене угла. Он тонет в чужих глазах-омутах настолько, что почти жалеет, когда яйца поджимаются, извещая о скором оргазме. Арсений наклоняется ниже, прижимаясь — животом к животу, грудью к груди, и целует бережно… с любовью. И едва успевает вытащить, прежде чем кончить с шипением, заливая и бедра мальчишки, и простынь, и одеяло. Вот здесь бы презерватив пригодился. Об Антоне он позаботиться не успевает. Тот кладет руку на собственный член, успевает сделать лишь пару рывков — и кончает тоже. Арс почти любуется этим зрелищем: дрожащие веки, чертовски длинные ресницы, приоткрытые на выдохе губы. Слишком хорошо и слишком плохо. Они лежат так какое-то время. Оба, кажется, не хотят говорить ни слова. Антон тянет руку, и Арс держится за его ладонь, точно ребенок, лишь бы не потеряться на перекрестке. Так ощущается ближе. Так становится теплее. Когда Антон садится и вытягивает из кучи одежды футболку, Арсений нарушает молчание первым. — Шаст, мы… Будут еще задания? — вопрос слетает с языка сам, являясь, по сути, лишь формальной заменой для других, куда более важных и искренних. Тогда, в моменте, встретившись взглядом, ему казалось, что все уже решено. Во взгляде Антона сквозила неприкрытая нежность, помноженная на любовь. И секс этот ему виделся торжеством любви. Смешно: как будто такие вещи можно распознать. Но ведь хочется верить. — Не знаю, — Шаст трет глаза ладонью, смотрит куда-то вбок. — Я хотел сказать, что, кажется, влюбился сейчас, но, может, мы с этого начали… — Он смеется неловко и выглядит совершенным ребенком: смущенным и неуверенным. — Ну, типа, может в такую хуйню, куда мы влезли, без чувств не суются? Арсений смеется. Слова Антона кажутся настолько нелепыми, что он не сразу вникает в суть, а после — смотрит пронзительно, на просвет, и будто чего-то ждет. Придурок: ему буквально признались не в любви еще, но во влюбленности, а он… — И что это значит? — хитро, по-лисьи щурится он. «Ну ты и тормоз». Антон пожимает плечами только. — Что теперь мы будем делать хуйню и подставляться под штрафы вместе, а не тупо вкидывать идеи по очереди? Смех — общий, разделенный на двоих так же, как совсем недавно оргазм. — Придурок, — резюмирует Арс. Признаться самому себе в том, что привязался к партнеру по безумному спору, оказывается проще, когда тот смотрит на тебя щенячьим влюбленным взглядом, а в глазах — разве что сердечки не замирают. Арсений опускает голову на чужую грудь, вслушивается в рваный ритм сердца: волнуется так, что едва не выламывает ребра. — Мой придурок.