Монетка

      

Nick Cave & The Bad Seeds - Push the Sky Away

      Уэко Мундо не стремился завлечь яркими красками.       Белый, черный. Цвета дуальности.       Впервые, соединившись в одном месте, они не напоминали об элегантности. Уныние накатывало волнами белых песков. Редкие ветра отнимали песчинки от собратьев.       Кто-нибудь вроде Гриммджоу не стал бы думать о таком. У него, широко шагавшего по одному из бесчисленных коридоров Лас-Ночес, в мыслях витало лишь одно слово — раздражение.       Покой вызывал скуку, а потом раздражение.       «Не так уж и много их разделяет», — подумалось ему с усмешкой. «Меньше чем доля секунды на раздумья».       Обогнув очередной зал, он закатил глаза к потолку.       «Противников нет, заданий нет. Гадство», — как бы Гриммджоу ни ненавидел подчиняться, это хоть развлекало. Он возвращался в свою комнату, чтобы вздремнуть и заново обратиться в пантеру с хитиновым белым панцирем и бродить по пескам, реагируя лишь на крики инстинктов в голове…       «Простое было время», — широко усмехнулся он вновь. «Жрал, сражался».       Гриммджоу какое-то время стоял в противоположную от своей комнаты сторону. Мысли носились в голове, пока он не поймал одну из них.       «Загляну-ка я к девчонке», — Гриммджоу не отказал себе в оскале. В нем можно было прочесть многое, но ведущей эмоцией было предвкушение издевательства.       Переместившись в сонидо, он остановился у двери.       «Зеленоглазка если увидит, что дверь в комнату его ненаглядной разрушена, опять за старую песню возьмётся: «Господин Айзен не оставит твои действия без внимания, Гриммджоу, господин Айзен то, господин Айзен это…». Да плевал я!» — ему бывало так приятно идти наперекор, что он совершенно забывал о последствиях.       Гриммджоу уже занёс руку для удара, как вдруг уловил присутствие реяцу Улькиорры.       Усилив ощущения, он почувствовал и реяцу девчонки, Иноуэ — в отличие от ровной силы Улькиорры, ее колебалась.       «Как я вовремя», — ухмыльнувшись, он вошел без стука, на ходу сочинив легенду, мол, Улькиорра, твои фрассионы потеряли тебя.       «Хотя, лучше будет Айзеном…» — он не успел обдумать эту заманчивую мысль, как услышал звук пощёчины.       Удивлённо вскинув брови, он тщательно рассмотрел открывшуюся ему сцену: девчонка с рыжими волосами, казавшимся очень неуместными на фоне белой стены, ее рука, уже доделавшая движение и вернувшаяся, и Улькиорра, повернувший голову чуть в сторону.       Гриммджоу захотелось разойтись на гогот, а после отвесить пару комплиментов Иноуэ— всё Улькиорре на радость…       Он посмотрел на Гриммджоу глубокими по цвету зелёными глазами. Но глубоким в них был только цвет — в общей сути взгляд был крайне скользящим, чуть ли не мимо.       — Гриммджоу, — холодно заключил он.       — Ну-ну, проницательность входит в твои таланты? — оскалился.       «Пока обе руки в карманах — мне бояться нечего. Да и даром что Четверка, без согласия Айзена и намека на бой не поймет!»       — Жаль, что ты понимаешь такие простые вещи только после моего подтверждения, — меланхолично отозвался Улькиорра, опустив взор.       Гриммджоу ощутил, как злость ударила в голову, заставила скрипнуть зубами.       — Зато ещё способен понять, что удар от девчонки ты пропустил как слабак!       — Мусор, — ещё тише сказал Улькиорра и прошел мимо, чем взбесил только сильнее.       — Эй, а ну повторил!       — Мусор, — наконец, он посмотрел на него — и Гриммджоу показалось, что эти зрачки могли бы достать душу из него, пускай ее там и не было уже давно. — Что она, что ты. Ее удар ранит меня также, как твои слова — никак, — и он исчез в сонидо.       Гриммджоу был настолько разозлен последним выпадом, безэмоциональным, словно бы констатацией факта, что не сразу вспомнил, что девчонка все ещё в комнате.       И, судя по прерывистому дыханию и всхлипам, плачет.       Недавно желавший похвалить ее Гриммджоу только больше разозлился от вида слез и неприветливо сощурился, опустил руку в карман.       Когда он чему-то радовался, на кого-то сильно злился или даже расстраивался, то он предпочитал запустить руку в правый карман и нащупать там монетку. Перебирать в пальцах идеально круглый предмет, холодивший кожу, бывало и отрезвляюще, и приятно. У Гриммджоу было целое собрание таких монеток, самых разных — от крупных, размером с подушечку его большого пальца, до совсем крох, размером чуть больше ногтя на его мизинце. Одни были желтоватыми, другие — начищенными до блеска оранжевыми. С зеленоватым оттенком, с отверстием посередине и без. Ради интереса он иногда брал то одну, то другую.       Но эта, сейчас потревоженная пальцами, хранила особую смесь его эмоций — если бы могла разговаривать, то поведала бы, что в тот злополучный день потери левой руки он сжал именно ее через ткань хакама. А за пару часов до этого перебирал, когда готовился к самовольной вылазке на грунт, скалясь с привкусом азарта.       Эта монетка особо ценилась Гриммджоу.       Слегка успокоившись от механического движения, он недовольно сгримасничал, когда ближе подошёл к плачущей.       В его стиле было бы дать ей пощечину гораздо более хлёсткую, чем ее недавняя, да приказать заткнуться. Но глубоко внутри него, к недовольству самого Гриммджоу, что-то отозвалось на вид ее слез.       Возможно, это были отголоски земной жизни, что канули в лету.       Хмурясь, он перебрал монетку, пытаясь придумать способ, как бы безопаснее для девчонки и мягко для проснувшейся вдруг совести успокоить пленницу.       Сфокусировавшись на ее лице, он нашел, что девчонка и так уже более или менее пришла в себя.       Вероятно, из-за его недовольного вида.       Гриммджоу, иногда смотрящий на себя в начищенные до блеска плиты пола Лас-Ночес (больше для самолюбования, конечно) отмечал, что его облик не внушает доверия или успокоения. Он слегка диковато выглядел с небрежной прической. Колючий взгляд из-под нахмуренных бровей тоже не добавлял ему очарования.       Осознание своей яркой, пугающей натуры давало ему прилив к самолюбию, разумеется. Но сегодня даже он был готов признать, что на плачущую девчонку вид производит впечатление, под которым обычно продолжают плакать.       Наверное, правильным ходом было бы удалиться, но Гриммджоу заметил, что главную цель визита он так и не исполнил. Непорядок.       Придя к согласию с совестью и желанием немножечко поиздеваться, Гриммджоу привычно оскалился и проговорил.       — Кто же после избежания смерти не благодарит своего спасителя? — он позволил себе небольшую радость в наблюдении за ее лицом: вот она отмерла, чуть вздохнула и сложила брови домиком, отвела взгляд.       Она думала, что сказать, пока Гриммджоу смотрел на нее.       «Рост делает её ещё более никчёмной», — он, усомнившись в недавно заключённой сделке, переместил монетку из захвата одними пальцами в захват другими.       Даже чтобы рассмотреть ее лицо, ему приходилось нагибаться.       Казалось, что пока он ждёт ответа, спина затечёт окончательно.       — Мне кажется, это вроде разрядки, — она вытерла дорожку слез и улыбнулась.       Теперь пришел черед Гриммджоу недоумевать.       — Разрядки? — переспросил он, хмурясь и прищурившись.       Щуриться Гриммджоу любил не меньше, чем скалиться. Он видел это движение у людей на грунте, когда они рассматривали нечто неизвестное. Ему же казалось, что прищуренные голубые глаза делают его ещё более недобрым.       Впрочем, в этот момент он наблюдал действительно нечто непонятное: ясную улыбку после плача.       — Ну да, это как…знаете, — она наконец подняла на Гриммджоу взгляд, — пересказать другу свои проблемы и успокоиться на этом, разрядиться.       — Не знаю, — льдинисто произнес Гриммджоу, приподняв брови, — у меня и тебя разное видение.       «Другу… Если бы он у меня и был, то зачем ему знать о моих проблемах? Я не могу справиться с ними сам? Глупая», — Гриммджоу негодовал не только мысленно, но и в лице. А после осознания ему стало смешно.       — И когда я, интересно, успел стать твоим другом? Несколько секунд она молчала.       — Это не столь важно. Вы же меня поняли?       — Нет.       Она помотала головой и поспешила с новым примером.       — Это как...после тяжёлого дня принять ванну!       Ему показалось, что ее желание рассказать о чем-то ему, врагу в общем-то, великолепно наивно. Не меньше Гриммджоу поражало его желание продолжить диалог.       — Ванна? Что это? — у него пошли внутренние ассоциации с водой. Возможно, он слышал об этом слове, но забыл значение.       — Это, можно сказать, большая ёмкость, которую наполняют водой и…       — Терпеть не могу воду! — чуть ли не по-кошачьи фыркнул он, разгибаясь.       «Бессмыслица. Или объяснять не умеет.»       Она вздохнула, возможно, придя к тому же мнению, что и Гриммджоу.       Или, как мог предположить он после лицезрения ее способностей, просто прочла его мысли.       Взглянув на левую руку, он мысленно вздохнул даже тяжелее, чем девица недавно.       — Слушай, — слегка ворчаще начал он, сдавшись совести, которая так вовремя подкинула ему воспоминание о восстановлении руки, — я более или менее разобрался, о чем ты толковала. У меня есть предмет, который помогает мне успокоиться, — Гриммджоу вынул из кармана монетку и показал ей.       Ему показалось, что она ахнула, но он мог ошибиться, потому что глядел на свое маленькое сокровище и внимательно подбирал слова.       — Наверное, разрядиться. Не думаю, что меня одного среди Эспады могут раздражать твои слезы, но совсем не думаю, что после их вида они начнут дарить что-то, — совсем ворчливо продолжил он, — поэтому возьми и оцени мою щедрость, — в последний раз покрутив монетку в пальцах, он протянул ее девчонке. Она взяла очень осторожно, не коснувшись руки Гриммджоу, словно не желая, чтобы ее фантазии рушились.       Потому что только в счастливых фантазиях привидится, что жестокий и дикий арранкар будет дарить ей какой-то предмет из ее мира, да и вообще что-то.       Девчонка, словно представив осуждение друзей, которые могли застать их, почти с ужасом вернула монетку обратно Гриммджоу к его явному возмущению.       — Простите, но я не могу ее принять! Как я поняла, она очень важна для вас! — с запалом сказала она, а Гриммджоу снова нагнулся, поджав губы и сведя брови.       — Что-то ты понять смогла, поэтому постарайся понять и другое, — максимально контролируя гнев, проговорил он, — я делаю то, что хочу. Захотел — отдал, захотел, — он приостановился, выбирая наименее кровожадный пример из кровожадных, что пришли ему на ум.       "Умел бы я читать мысли, мне бы проще было. Черт возьми, как всучить-то!"       Не выбрав, он тихо и досадливо зарычал, чем напугал ее до сделанного назад шага и обнимания себя за плечи.       Решив, что аллегория и так ясна, он продолжил более спокойно, добившись этого состояния через бесконечные обещания больше никогда не слушать слабый голосок совести.       — Возьми, — он настолько преисполнился желанием внушить веру в себя, что готов был взять ее ладонь и чуть ли насильно подарить предмет спора.       Наверное, ему очень тяжело было видеть тех, кто явно слабее его, но скрывают это под какой-то улыбкой или наивными речами.       Поэтому Гриммджоу попробовал подстроить ее под свое видение мира.       Находясь под его упрямым взглядом и понимая, что молчанием только раздражает, девчонка приняла дар.       Гриммджоу мысленно закатил глаза.       «Какое счастье! До чего упрямо-моральная девица!»       — С-спасибо, — тихонько произнесла она, слегка опустив голову.       — Наконец-то додумалась, — пробормотал Гриммджоу.       — Сразу бы так сказала, так и трёпа бы не было, — разогнулся и краем глаза увидел улыбку на ее лице.       «Чего это она?» — он вскинул бровь.       «С ума сошла от моей щедрости?»       — Ладно. Должно быть, Улькиорра уже разболтал Айзену, как ты обошлась с его белым таблом и совет собрал по вопросу о твоей казни, — Гриммджоу зевнул. Скука выматывала его, а новые впечатления — ещё больше.       Своими последними словами захотел дать себе повод уйти — наблюдать улыбку девчонки, которую уже счёл душевнобольной, было тяжело.       Он направился к двери, с некоторой грустью засунув руки в карманы.       «Придется новую брать», — угрюмо размышлял Гриммджоу.       «Или даже пару, чтобы кому угодно вручать. Надеюсь, не порежется ей.»       — Вы думаете, он так сделает? — до него донёсся испуганный голос девчонки.       Не отказав себе в наконец появившейся возможности для оправдания прихода, Гриммджоу ухмыльнулся, повернув голову в ее сторону.       — А ты решила, что нет? В следующий раз будешь думать, прежде чем делать. Если выживешь. Бывай, — исчезнув в сонидо, Гриммджоу успел заметить чуть ли не ужас в глазах девицы и захотел вдоволь посмеяться с него.       Уже в своей комнате он позволил себе смешок.       «До чего я щедрый и приятный», — самоуверенно улыбаясь, думал он, снимая обувь и верхнюю одежду.       «А постоянно только и слышу, что неуправляемый и озлобленный», — чуть ослабив пояс хакама, он плюхнулся на кровать, прикрывая глаза. Сон пришел к нему невообразимо быстро и не принес ничего, кроме рыжих волос на фоне белой стены.