Sufjan Stevens - Mystery of Love (slowed + reverb)
Гриммджоу снился сон. Гулял с Иноуэ по лесу. И Гриммджоу смущало другое — ощущение от грунта было иным, непривычным. Что это грунт, он догадался сразу. В общем, совсем по-другому ощущался мир. Светлым, чистым, безупречным. И ветер, и колыхание травы, шелест листьев, солнечный свет, голубое небо, проглядывающее сквозь облака, синяя и далёкая цепь гор… Мало того, что не Уэко-Мундо совсем, ещё и на грунт совсем не похоже по ощущениям. Зрительно — один в один. Не в остальном. Как настоящее. Гриммджоу сглотнул и спросил у Иноуэ, в которой нуждался даже во сне. — Это и есть… жизнь? — в реальности непозволительно задавать настолько тонкие вопросы. Однако сон диктует свои законы. Кажется, именно в тот момент Гриммджоу осознал, что это так, иллюзия. Но вместо того, чтобы ослабеть, ощущение сказочности момента усилилось. Она обернулась, улыбаясь. Сияющая не только благодаря ореолу солнечных лучей. Что-то сказала, да Гриммджоу не разобрал — в мгновение ока проснулся. Подорвался, сжал переносицу щепотью, зажмурился, пытаясь поймать мгновение сна. «Ты просто счастлив, вот и все», — он распахнул глаза, когда это прозвучало в голове. «Вот что она сказала. Да. И что это значило?» Он лег, упрямо уставился в потолок. Дыхание, слегка сбитое, вскоре пришло в норму. — Счастлив, — негромко произнес он. — Я разве знаю, как это? Созерцание потолка ничего не дало. Обеспокоенный, встал, оделся. Побрел по комнате. В один момент взгляд упал на отражение на полу. Гриммджоу во внезапном порыве пригладил прядки, нависшие надо лбом, к остальным. Когда они вернулись, повторил. И так ещё пару раз. Пока не надоело. Беспокойство перешло в раздражение — сжав кулаки и стиснув зубы, обошел комнату. Остановился у двери и прижался лбом. Зажмурился. — А узнать хочется...***
— Я надеюсь, Улькиорра будет шафером? — Гин не забыл о фирменной улыбке и прищуре. — Или меня почтишь? Сказать, что Гриммджоу сбился с толку, удивился, смешался — это значит довольно точно передать его состояние. Потому что одного «удивился» мало для полноты картины. Гриммджоу знал и не забывал напомнить другим — следят за нами. Пускай Гин и обещал (или хотя бы, притворно тяжело вздохнув, согласился) не сообщать Айзену, то все равно собирал сведения. И в любой угодный исключительно ему, Гину, момент, использует. — Что? — хрипотца в голосе усилилась. Знал, напоминал. Кажется, всем, кроме себя. Или повторял и себе, но недостаточно раз? Иноуэ рассказывала ему, кто такой «шафер». Мол, в европейской традиции это свидетель со стороны мужа. Эта страшная своей громоздкостью формулировка держалась в голове Гриммджоу только потому, что какой-то там свидетель при браке Пустых был неприемлем. Ещё одно доказательство, что люди обожают усложнять. Факт, что Гриммджоу сам в этом преуспел, мы, разумеется, опустим. — Брак — это ведь прелестно, — Гин возвел глаза к потолку Скрытого Грота с одухотворенным видом. — Узы, которые скрепят Пустого и живую, о, это ведь положило бы конец вражде в сотни, нет, тысячи лет… Гриммджоу пришла на ум констатация — «издеваетесь». И один едкий ответ — «вам ведь выгодна вражда, всегда есть куда переметнуться». Новых вариантов Гриммджоу не придумал. Просто криво ухмыльнулся и переложил дзампакто на колени — так было удобнее стирать кровь убитых синигами. На фоне его действий речь Гина становилась абсурдной. — Заверит Соске, кто ещё. — Почему вас так воодушевляет эта тема? — Потому что очень забавно наблюдать, как ты смущён. Гриммджоу округлил глаза и отвлекся от занятия. Впервые за время знакомства с Гином ему показалось, что тот говорит правду. Да. Лису нравилось провоцировать окружающих, не прямо-таки открытие, но из его уст непривычно, даже неправильно слова прозвучали: — Не понимаю. — Как и я не понимаю, зачем Соске свёл тебя с Иноуэ. Не делай вид, что не догадался, а. «Как Айзен не догадался, что у тебя шашни с грунтом, вот это действительно интересно. И ящерице-Пустому ясно, что он провоцирует меня на разговор. Пожалуй, пора.» — Господин Айзен вообще мало понятного делает. Например оставил бесполезных арранкарш. Или поставил Ка… господина Канаме руководить в свое отсутствие. Гин хихикнул в рукав. — Откровенный бунт, Гриммджоу. Не боишься, что об этом узнают? Гриммджоу оскалился. — Меносов бояться — в Лес не ходить. — Это ты о том, что дворец полон заговорщиков, — Гин прищурился ещё больше. В голосе была нотка одобрения. — На меня можно положиться, я свою обещания держу. Гриммджоу мгновенно вспомнил текст записки. И пробормотал: — Готею 13, значит, вы ничего не обещали? — Ну, — Гин и лисья усмешка были связаны неразрывно, — почему же. Обещал. Давным-давно, Соске.***
Прогулка вывела Гриммджоу к двери Иноуэ. Он, раздраженный тем, что после вторжения Куросаки половину дворца огородили, старательно проходил мимо два раза. Вселенная не вознаградила старательность — как вышел к главным воротам, так и встретился с Иноуэ и Улькиоррой. Не успел прищуриться и поинтересоваться «с хера ли гуляете ближе к ночи?». Получилось спонтанно. Улькиорра бросил. — Срочно. Проводи, — и хотел сделать шаг в сонидо, но Гриммджоу поймал за плечо. На встревоженную Иноуэ обратил мало внимания. — Куда собрался? — Потом. Проводи, — и сделав новый шаг, исчез с характерным «кх-кх» при перемещении. Проем впустил лучи закатного солнца, а коридор опустил причудливые тени на лица. «За территорией дворца ночь. Фальшивое солнце не собьёт меня с толку.» Большими показались Гриммджоу карие глаза. — Так и будем молчать? — А, ой, здравствуйте. — И тебе здоро́во. Знаешь, куда направился наш занятой? — Гриммджоу не отводил от нее взгляда — после разговора с Гином встреча показалась испытанием. — Все было в порядке, я гуляла с ним, и вдруг господин сорвался, — Иноуэ слегка нахмурилась. — Если бы Айзен или Гин это заметил, въебали бы знатно. И несмотря на высказанную и вполне адекватную мысль, подумал. «Покажу-ка ей…» Оскалился от ощущения драйва — давно он не шел наперекор, подкрепляя тем, что интриги вокруг, интриги внутри. Левая рука не отозвалась болью, напоминая о последствиях необдуманных решений. Полный карт-бланш, учитывая разговор с Гином. — Ты не видела луну Уэко-Мундо, ага? Иноуэ моргнула. И верно растолковав его внезапный романтический порыв, порозовела. — Не приходилось. Когда ночью выглядывала в окно, луны не было. Я спрашивала о ней господина Улькиорру. Он сказал, что луну видно за пределами Лас Ночес только ночью. Гриммджоу фыркнул. — Ее видно за пределами Лас Ночес и не только ночью. Не завезли нам солнца. «Мне вот самому искать пришлось.» — И я предоставлю тебе уникальную возможность посмотреть. — Но для этого придется выходить за пределы территории дворца! — Представляешь. — А господин Айзен? Гриммджоу выдохнул сквозь зубы, чтобы не выругаться. — Гин не расскажет, Айзен не узнает. Улькиорру не обижу, успокойся. — И вашей репутации не навредит? — Иноуэ, бля… Серьезная-серьезная Иноуэ посмотрела прямо в глаза. И вздрогнула, округлила свои. Будто озаренная мыслью, взяла озадаченного Гриммджоу под локоть и решительно направилась к выходу. — Не видела и хочу посмотреть! Покажете? — Ну типа… — Не холодно? — Гриммджоу покосился на нее. И Иноуэ ответила взглядом с почти презрением. — Хотите мне рубаху дать? Какая-то ненормальная потребность раздеваться... Гриммджоу рассмеялся. Помолчали. От него не укрылось, как внимательно Иноуэ рассматривает луну. Только такого заключения он не ожидал. — Она похожа на вас. Гриммджоу присвистнул и сунул руки в карманы. — Что-то новенькое. И скорее про Улькиорру. Белый месяц сиял серебром на фоне небесной черноты с парочкой звёзд. Словно ткачиха пропустила пару стежков, оставила прорехи. А луна наоборот удалась прям на зависть. — Н-у-у, ам, про всех вас. Эспаду. Время от времени у всех глаза очень печальные. — Мы же не синигами, за счет создания новых рас и потом их уничтожения не развлекаемся. Это немного печалит, учитывая, как приятно уничтожение, — Гриммджоу немного удивился тому, что последняя фраза прозвучала чужеродно в его устах. «С каких пор?» — Цикл лун меняется? — по понятной причине Иноуэ тему не развила. — Меняется, но здесь время течет быстрее, чем на грунте. Ты… — он коротко облизнулся, раздумывая, — скучаешь по дому? «Давно хотел спросить. Часто читаем о грунте, а Иноуэ словно по боку.» К его удивлению, Иноуэ пожала плечами неопределенно. — И да, и нет. Мне сильно не хватает друзей, некоторых вещей, однако. Вас, наверное, раздражает определенный распорядок дня? Теперь Гриммджоу неопределенно пожал плечами. — Мне же как-то спокойнее с ним. В течение дня или трёх я обязательно увижу знакомое лицо, а если не посмотрю в окно, то представлю лето. Помните то хокку? В ладоши звонко хлопнул я. А там, где эхо прозвучало, Бледнеет летняя луна. Гриммджоу кивнул. О летней луне он не имел понятия. Во время экспедиций приходил или ближе к утру, или утром. «Может, она и была, но я не замечал.» Для него она всегда холодная, выбеленная. Летняя, как он подумал, должна иметь жёлтый цвет. «Но в таком случае она бы не бледнела. Ничего не понимаю.» — Я люблю лето. И в отрыве уже не кажется, что жара невыносима, — Иноуэ чуть улыбнулась и опустив голову, начала ломать руки. — Тем более, скоро сентябрь. Я считала. — Сентябрь. Погоди, что? — Первый осенний месяц. Япония не так давно перешла на европейский стиль. У меня день рождения 3-его. Гриммджоу насупился. — Это тот странный праздник, которым вы отмечаете свое старение? — И возрастающую мудрость, — Иноуэ коротко посмеялась. — Тебе будет семнадцать… — Вы угадали! «Мало. Так мало. С другой стороны, больше времени на меня», — он слегка вздрогнул и дежурно оскалился. — Значит, на грунте не всегда зелено? — О нет, конечно! У вас избирательная память, мы ведь изучали текст про зиму. — Наши разговоры только к учебе и сводятся, — усмехнулся Гриммджоу. «Хорошо хоть, что не к молчанию. Нет, разумеется, это неплохой момент для признания. Но что-то не даёт мне покоя», — он, сбитый с толку, поморщился от тянущей боли в пустоте. «Может, то, что слова трудно подобрать? Три слова, что там подбирать», — Гриммджоу сморгнул. — Это все потому, что мы старательно обходим несколько тем, — Иноуэ не встретила его взгляд, опустила глаза. — Я, например, никак не могу… — на слове «никак» ее голос стал придушенным. Иноуэ заломила руки, опустила голову. — Тебя так луна растрогала, что ли? — Гриммджоу сделал к ней шаг, а по ощущениям шагнул в пропасть. Происходило что-то неладное. Между ними. Прямо в тот момент. Иноуэ, слегка успокоившись, сжала руки в кулаки. Агрессивно помотала головой. — Я должна это сказать. Обязана. Я… начала общаться, чтобы извлечь информацию, — Иноуэ, преодолевая себя, взглянула прямо в глаза. Гриммджоу было трудно сказать, какое они имели выражение. Смесь эмоций внутри него перешла в холод. Он свёл губы в нить, чуть приподнял подбородок. Иноуэ продолжила. — Вы уже ловили меня. Я впервые стала шпионом и разрывалась от противоречивых чувств. Особенно в самом начале, когда вы часто говорили о моей непогрешимости. Гриммджоу захотел что-то сказать, да не смог. Разозленный на першение в горле, сплюнул в сторону. «Словно яд в глотку попал. Блять, блять, блять!» — Некоторые вещи, которые я узнавала, передавала друзьям. Но далеко не все. Потому что, несмотря на ваше внимание ко мне, нового я узнала крайне мало. Вы очень скрытный, — в полутьме ее глаза горели. По лицу Гриммджоу заходили желваки. Напоминание об его скрытности счёл издевательством. — Общалась через заколки. И поэтому я переживала, когда осталась без одной. Чтение мыслей позволило мне общаться с господином Киске, это взрослый, он владелец магазина и помогает нам. Как видите, сейчас на мне их нет. — Абсолютно, — выделил голосом, — похуй, есть они сейчас или нет. Я знаю, какая у тебя память, — недобро приподняв уголок верхней губы, произнес он. Воздух завибрировал от концентрации духовного давления. — Зоммари, значит, без надобности предавать было? — не голос, а льдина. Гриммджоу хотел бы ощутить себя ей целиком — безучастной и холодной. Но кровь стучала в виске, слова Иноуэ отзывались болью. Нет, не слова, а его старые мысли. «Внимательна ко мне», «как она может быть не искренна?» — Ты так много раз ходила по дворцу, могла набросать план, — Гриммджоу подошёл вплотную, загораживая дивную этой ночью луну. Распространяя ярость, прищурился. — И Куросаки явился как раз в момент, когда дела Эспады пошатнулись. Скажи мне, — последние два слова прозвучали особенно жёстко. И Иноуэ, и так бледная, совсем побелела. — Что я в чём-то не прав. Ну? — У меня не было в голове плана дворца, — дрожаще проговорила она. — Ичиго я не рассказывала об разногласиях внутри Эспады. Клянусь, — первое, что заметил Гриммджоу — «Ичиго», а не «Куросаки». Не поправила себя. Можно предположить, что говорила так, как пришло в голову. Второе — Гриммджоу прямо-таки жаждал увидеть слезы. Если бы заплакала, он бы смело развернулся и ушел. Забыл бы, выдернул чувства с корнем. Стал бы втрое злее. Однако… Иноуэ не молила о прощении. Рассказала, как есть. Несколько раз неточно подобрала слова, вызвав чистую злость, но подкупила этим. «У нее было изрядно времени подготовиться. Изучить меня, просчитать варианты», — он озлобленно оскалился. «И она не придумала. Сказала, как есть.» Сначала, опьяненный яростью, Гриммджоу видел только свою точку зрения. Но теперь, словно через мутное стекло, разглядывал точку зрения Иноуэ. Он сам хотел вытащить из нее информацию, чтобы выслужиться. Хотел использовать, чтобы научиться чтению. Они обманывали друг друга. Обоюдно, но не соглашаясь. В этом обмане был и самообман — можно не признаваться, раз это одна тема, которая не нравится обоим! Недосказанность не появлялась в разговорах, но, наверно, маячила перед глазами обоих. Конечно, в табу вошли и темы о расах, о неудачном поцелуе, частично — о возвращении Иноуэ, о Куросаки и компании. И комок рос, рос, пока не вылился в разговор под луной. «Лучше, чем перед глазами Айзена, например.» Гриммджоу вспомнил вспышки Иноуэ, представил, как она смотрит в потолок и пытается подобрать слова. Признаться в двуличии тяжело как бы то ни было, а когда это сначала грозный Секста… «А потом вроде как… друг. Как тут признаться?» Иноуэ словно ждала, пока Гриммджоу станет мягче. Возможно, верила, что такой Гриммджоу, обновленный, лучше поймет? «И простит. Чтобы я, Иноуэ, отличная актриса, отработала на нем пару ролей! Я пытаюсь оправдать ее, потому я… я…» — Гриммджоу сломило даже не признание, а эта неопределенность. Иноуэ он не сказал, но распорядок расслабил и его — действительно, привык к ее лицу и жестам. Привык, что Улькиорра уверенно даст совет, что Тия беззлобно подколет. Привык обманывать Айзена, чтобы погулять с Иноуэ. Почти привык видеть ее во снах. Говорить ее имя или прозвище, прикасаться. И пускай держал в голове, что отпустить придется, тянул моменты. — И что тебя заставило сказать? — прохлада в голосе осталась, но сам Гриммджоу уже не злился. — Эта монетка, — Иноуэ вынула ее из внутреннего кармана, показала на ладони. — Та самая. Она называется битасена, то есть «нехорошая сена». Их изготавливали умельцы-фальшивомонетчики. Соответственно, это копии, которые вредили обращению. — Понятно, — Гриммджоу смог сказать только это. Она мелко задрожала и резко помотала головой, мол, ничего вам не понятно, просто разбавляете тишину. — Подделка, неправда. Прям как я. Он поморщился. «Зацепиться за мелочь и развить — как это знакомо.» Помолчали. — Про твое шпионство я догадался быстро. И… можно сказать, делал то же самое. По крайней мере, я хотел в это верить, — он вновь поморщился. Помолчали во второй раз. — Это непростая ситуация. Не знаю, это результат твоих трудов или я настоящий злодей с парой приятных качеств, но язык не поворачивается обвинить тебя. Иноуэ ловила каждое слово. — Я сам не рассказывал тебе многое. Например, что был у тебя дома и одну вещь... Неважно. Солидарность, короче. К лицу Иноуэ вернулся цвет. Она приоткрыла рот, но почти сразу закрыла. Закусив губу, опустила голову. «Как… глупо было отрицать, что именно не даёт мне сделать предложение. Вот это. Вот этот разговор был необходим. Мне казалось нечестным, что и я, и Иноуэ не до конца откровенны», — пройдя боль и ярость, Гриммджоу почувствовал облегчение. Да, несколько дней он проведет вдали от Иноуэ, чтобы заново пропустить через себя ситуацию. «Руины Негаль. Далеко, но тем лучше. Кто будет меня держать?» — Я и вы давно должны были обсудить это, — Иноуэ, выглядевшая такой серьезной, задрожала и втянула голову в плечи. Гриммджоу, немного подумав, заправил за ее ухо прядь волос. — «Мы», Иноуэ. Два обманщика, которых свела, кажется, сама Судьба и одна монетка, — и едва улыбнулся. — Не разделяй. И… заколи волосы. Я знаю, что порой они могут чертовски раздражать.