Из перекрестка фантазий

Как описать это чувство? Когда думаешь о ком-то чаще, чем тебе хотелось бы. Когда хочешь остановить бессвязный поток мыслей о подразумеваемом «ком-то», но лишь одна эта мысль снова возвращает тебя на «старт». И ты начинаешь нескончаемый бег по воспоминаниям о том, как: он смотрит мечтательно на небо, рисуя на облаках свои грезы (смотри, Киллуа, это облако похоже на тебя — такое же пушистое, белое и напоминает кота!), или как он рисует на песке мир, который видит только он (смотри, я, ты, Курапика и Леорио идем на встречу к приключениям!), пока очередной прибой не смоет карикатурный рисунок, или как он улыбается почти каждое утро, встречая рассветные лучи под одним одеялом с тобой (рассвет сегодня по-особому красив, не так ли, Киллуа?). И ты ничего не можешь сделать, кроме как робко кивнуть, старательно игнорируя жгучий румянец на лице и шее, да сжать крепче загорелую ладонь. Как описать это чувство, когда ты теряешь свою привычную язвительность и юношескую дерзость? Когда ты, глубокой ночью забывшись в тщетной попытке проанализировать свои эмоций, понимаешь, что только в обществе одного человека твой словарный запас резко сужается до смущающе неразборчивого набора сконфуженных отрицаний и отнекивании (да х-хватит уже, ты, что, дурак, так радоваться каждой мелочи?!). Отрицаний болезненно очевидного — ты безбожно слаб перед этими карими глазами полных щенячьего восторга. Более того, ты никогда не осмелишься сказать, что кривые-косые каракули на песке едва ли похожи на них, облака на небе напоминают скорее истерзанную в пух и прах вату, а рассвет всегда одинаков не зависимо от дня. А тому, кто осмелиться, собственноручно вырвешь поганый язык. Как описать это чувство, когда мелкие искорки пляшут под кожей стоит задержаться взгляду на чужом теле чуть дольше приличного? Когда хочется коснуться гладкой кожи, провести ладонями по чужому телу — от колючей макушки до узких, округлых пяток (интересно, они такие же смуглые?) — чтобы изучить «от» и «до», и знать «чужое» как «своё» (сможешь ли ты тогда перейти красную черту и сделать «чужое» «своим» хотя бы на сотую долю?). Однако, ты сжимаешь досадливо руки. Старательно игнорируешь то, как капризное «хочется» растёт с каждым проведённым вместе часом, а мелкие искорки превращаются в мощный заряд тока, посылающий электричество в мозг, из-за чего ты думаешь как у тебя ещё пар с ушей не полез от происходящего постыдного в голове. Да, твои фантазии далеки от невинных, однако это не мешает тебе свернуться большим, избалованным лаской котом вокруг его горячего тела под детским предлогом «согреться». На самом деле, это почти единственный физический контакт, который ты можешь себе позволить спокойно. Потому что когда ты находишься в объятиях этих еще по-мальчишески худых рук, голова становиться такой легкой, бушующее электричество под кожей стихает, отзывается только приятными волнами. И тебе ничего не хочется кроме, как спрятать эти моменты блаженства глубоко в сердце, запереть на ключ и избавиться от него сразу же. Хех, как иронично, что ты находишь утешение в тепле человека, на которого так сильно желаешь наложить свои руки. Иронично, смущающе, бесстыже, немного грустно, но в то же время так тепло, спокойно, хорошо, уютно. Это чувство, когда он рядом с тобой, может быть таким разным, и все же ты до сих пор затрудняешься найти его наиболее точное определение. Так как же описать это чувство, когда- — Никак. Гон смачно зевает, медленно выныривает носом из-под тяжелого пледа, сонно моргая. Только озорной блеск в карих глазах выдаёт с потрохами. — А? — единственное, что выходит из твоего мигом пересохшего горла. — Говорю, чувствам нельзя дать логическое, как ты любишь говорить, описание и определение. Ты просто чувствуешь, — юношеские руки и ноги стискивают тебя в наикрепчайших объятиях, большие глаза смотрят прямо в твои, проникновенно, так, как умеет один Гон Фрикс, — и все. Эх, думать тебе надо по меньше, Киллуа, а то голова совсем распухнет. Ещё и меня называешь дураком, а сам-то... — Что? — ты вообще умеешь разговаривать, Киллуа Золдик?! — Да-да, ты снова задумался очень глубоко и громко. Впрочем, я уже привык — мне даже это почему-то нравится в тебе! — …Н-нравится, что… п-почему, но я-я же… ты… — а вот теперь из ушей и впрямь готов пар пойти от стыда. Смех. Заливистый, искренний смех и улыбка, что ярче солнца, на красивом лице. — Тебе говорили, что ты просто нечто, Киллуа? Но ты все равно иногда меньше думай и больше делай, — и Гон прижимается к тебе в трепетном, легком, как перышко, поцелуе. А ты, все ещё пребывая в некой прострации, неосознанно отвечаешь ему. Тем временем рассветные лучи начинают подниматься к вашим переплетенным телам. «Рассвет сегодня», — чуть позже думаешь ты, пока олицетворение самого солнца спит на твоей груди, — «и впрямь, особо красив».