Из перекрестка фантазий

— Вы любите муравьёв, Доктор? Доктор резко, с неестественным скрипом поворачивает голову — звук выходит как у потрепанных жутких кукол, которыми обычно пугают детей. Киллуа почему-то находит это забавным и нервный смешок застревает где-то глубоко в груди. — С чего такой вопрос? — безупречное лицо неподвижно. Доктор удивлён(? По крайней мере в это хочется верить). Они, как обычно, сидят на койке и играют в молчанку, мужчина — с ровной спиной у изножья, Киллуа — сгорбившись у изголовья. Доктор никогда не задает тупых вопросов вроде «Как твое самочувствие?», Киллуа не приходиться отвечать тупым «Хорошо». Чаще всего они просто молчат и смотрят на прекрасный (дерьмовый) сад за окном, реже — говорят. Однако неуместный вопрос повис в воздухе и ждет ответа. — Да так, просто. Просто ему часто снятся странные сны (или воспоминания?): размытые тени шевелятся, сливаются в образы, иногда даже говорят с ним (или не с ним?), но до ушей никогда не доходят их голоса. Образы тянутся к нему, пытаясь поймать, донести что-то, но никогда не достигают цели (он — цель?). Сны — лишь галлюцинации, побочный эффект от наркотиков, что чуть не убили тебя, говорит постоянно мисс Курута. На смазливом личике — жалость. Она волнуется как бы её пациент не откинулся от очередного порыва к саморазрушению и не отдался зависимости. И это (почти) мило. Впрочем, Киллуа плевать. Сны остаются снами, он все равно не понимает их. Словно происходящее — статичная картинка, крутящаяся по телевизору с периодическими помехами. А даже если то и есть воспоминания о его прошлой жизни, то какой смысл? Он предпочтет скорее потеряться в белой дымке забвения и эйфории, чем проходить снова через кошмар под названием «прошлое». Киллуа знает — оно полно боли, уверен — он не хочет вспоминать(? или.) (Вот черт.) — Что тебе снилось на этот раз? — неожиданный вопрос вырывает из задумчивости. Киллуа удивлен(? или он ждал именно этого вопроса?). Доктор внимательно смотрит на него: чёрные глаза широко раскрыты и безучастны. Киллуа внезапно забывает о чем они говорили. — …Остров. И много муравьёв. Они пожирали людей. Люди кричали и убегали от гигантских насекомых, но те всегда догоняли. Все было красным: люди, муравьи, земля, небо… — Киллуа замолкает, ему всегда тяжело говорить о своих снах. Мужчина не выглядит впечатленным. Из всех, с кем Киллуа проходил сеансы, он — самый безразличный. Этот доктор никогда не говорит, что он сможет выбраться отсюда и «начать все с чистого листа», его забота — проверять состояние пациента, и писать отчеты. Киллуа не уверен разговаривает ли с человеком сейчас — легче представить, что перед ним инопланетное существо, чем пытаться понять. Возможно, из-за этого он единственный, чье присутствие более-менее терпимо. Потому сам факт, что мужчина действительно обращал внимание на его бредни о снах, поражает. — Муравьи — лишь слабые насекомые, на них не стоит обращать и долю внимания, — Доктор не сводит пустых глаз и Киллуа не находит в себе сил отвести взгляд. — а сны- — Лишь галлюцинации, порожденные моим воспаленным мозгом, страдающим от ломки. Да, я знаю, — слова пропитаны сарказмом, мужчина делает вид, что не замечает этого. — Верно, — он возвращает взгляд в окно и ставит точку в их нелепом, странном разговоре. И Киллуа обнаруживает, что не дышал до этого, — И я же просил называть меня по имени, Киллуа. Киллуа смотрит на бейджик «Иллуми Золдик» — неприятный холодок пробегает по позвоночнику. Он фыркает, пряча нервозность.

…

Лучи солнца приятно греют лицо. Поляна пестрится сочной зеленью, тишину ее прерывают звонкий смех и далекие голоса. Они зовут его — он оглядывается. Видит сияние карих глаз, алую ленту в пшеничных волосах, высокую мужскую фигуру. Они машут ему, зовут к себе. Он радостно бежит к ним. — Загадай желание, братик. И падает в бездну из писков аппаратов, кровавых бинтов и острого запаха спирта. — На этом все, — Киллуа понятия не имеет, какого черта он рассказывает все Доктору. — Ясно, — и понятия не имеет какого черта Доктор слушает. Они сидят плечом к плечу на скамейке под тенью большого дерева. Какое-то время они молчат, наслаждаясь шелестом листвой и утренней прохладой. Молчание — каждая их встреча, но она не неловкая, а наоборот — правильная и уютная. — Ты хочешь вылечиться и выбраться отсюда? Киллуа знает правильный ответ для врачей, после которого от него отстанут, и они продолжат молча сидеть во дворе больницы. Так же он знает правильный ответ для себя, после которого его наверняка отправят к психологу, психотерапевту или еще к кому. — Не знаю. — вот только прикинуться дурачком намного проще. — А чего ты хочешь? (Забыться.) — Не знаю. — как мантру, повторяет Киллуа. — Лжешь. (Он не отрицает.) — Ты же знаешь, прошлое — не то, на чем стоит зацикливаться- — Я не зацикливаюсь. (Просто он иногда путает сон с реальностью, потому что забыл, когда в последний раз нормально высыпался.) — Опять лжешь. Ему нечего добавить. — Прогресс твоего лечения застыл на месте и не двигается ни вперед, ни назад. Тебе стоит сосредоточиться на «сейчас». Сейчас — ты здесь (со мной). Хоть ты по сравнению с другими наркозависимыми неплохо переносишь симптомы «ломки» вроде боли, судорог, агрессии и тому подобном, и должен признать, — Доктор сканирует своими глазищами его всего, — выглядишь намного лучше, чем в нашу первую встречу… Первая половина сказанного благополучно проходит мимо ушей. Киллуа скучающе хмыкает (а внутри так и тянет расправить плечи от сомнительно, но комплимента). — Вам это нравится? — он снова, бесцеремонно перебивает Доктора и ему правда интересно. Доктор прерывает поток умных слов и всерьез задумывается, постукивая пальцами по подбородку. — Если не брать во внимание факт, что мы в тупике, думаю то, что я испытываю называют «радостью». — тонкие губы изгибаются в намеке на улыбку. Тишина оседает между ними на пару минут. Даже природа вокруг смолкла. Доктор улыбнулся. — Что? — мужчина не выдерживает. Доктор улыбнулся. Улыбнулся Доктор. Улыбнулся. Доктор. — Ничего… — голос потерян и хрипит, Киллуа поспешно прочищает горло. Больше они ничего не говорят, каждый думает о своем. — Время подходит к концу. — мужчина бросает взгляд на наручные часы, — Нам пора. Киллуа с удивлением (и каким-то непонятным чувством) отмечает, что время рядом с Доктором летит слишком быстро. Когда мысли, наконец, приходят в строй после недавнего шока (подумать только, Доктор умеет улыбаться), он запоздало находит их стоящими перед дверью его палаты с лакированным «№15». Когда Доктор прощается с ним и уже было отворачивается, Киллуа цепко хватает за локоть. — Что такое? — Доктор приподнимает брови в подобие удивления. Киллуа тем временем пялится на их руки (он может одной своей целиком охватить руку мужчины). И думает, что Доктор очень худой (это осознание шевелит нечто в его груди), но рука его твердая и крепкая. Ему становится любопытно: какова кожа Доктора на ощупь? Сможет ли он, например, охватить одними руками тонкий пояс Доктора? — Киллуа? Он отмирает и чувствует стремительный жар на щеках. Ему хочется дать себе затрещину. (О чем он только что думал?!) Киллуа неловко откашливается и спешно говорит: — Доктор, — прежде, чем мужчина поправит его, продолжает, — а чего вы хотите? Правильные черты лица застывают, Доктор буравит взглядом цифры на двери. — Быть рядом с дорогим мне человеком, — и уходит, не оборачиваясь. Киллуа отчего-то задыхается.

…

— Тебе нужна цель, Киллуа. Мисс Курута поправляет очки на тонкой оправе, за ними — пристальный взгляд голубых глаз. Курута думает, что выглядит строго. Киллуа думает, что она выглядит комично и несуразно в этих больших белых халатах и очках. Он давит смех и осматривается. Они сидят в просторном кабинете, укутанный сплошь в стерильную белизну. Яркая алая лента в светлых волосах женщины, что всегда приковывает взгляд, выделяется на белом фоне. — Я же знаю, что ты очень силен. Перед Курута — стопка бумаг на столе, среди которых есть и справка, и отчёты о нем. А что же пишет Доктор в своих, раз они не говорят толком? — Ты можешь контролировать себя, но просто не хочешь этого. Блуждающий взгляд ловит зеркало на стене. В нем — тощий, лохматый, бледный парень. Еще немного — и сольется с окружающей белизной, и только синие глаза-впадины будут видны. — Поэтому тебе нужна причина. Кажется, в первое время, когда тело только перестало знобить, а кости — ломать от адской боли, он смог вспомнить свое имя, глядя в зеркало. Киллуа. Дальше только навязчивые воспоминания об ощущениях: легкость, блаженство, удовлетворение словно мираж преследовали, манили об еще одной дозе. Дозе. (Блядство.) — Мне незачем спасаться, так ты думаешь. Но ты ошибаешься и сам знаешь это. — Курута смотрит внимательно и Киллуа обнаруживает, что ему нет дела до их односторенного монолога, — Все, что тебе нужно — это захотеть чего-то. Захотеть, неохотно повторяет он в голове, уже в собственной палате. Захотеть, звучит эхом, когда он бездумно смотрит в окно. — О чем задумался? У Доктора явно скрытый талант появляться из ниоткуда. Впрочем, Киллуа и бровью не ведёт — не важно где и когда, он всегда чует присутствие этого человека. — О бренности бытья. — Киллуа оборачивается, беззаботно сунув руки в карманы. Голова Доктора по-птичьему наклоняется вбок, гладкие волосы плавно, как водопад, падают с плеч (и Киллуа больно это признавать, но он засматривается). — Тебя правда волнуют такого рода вещи? Интересно, у существа перед ним есть чувства юмора? —…Какова ваша цель, Доктор? — Я не понимаю о чем ты, Киллуа. — он выглядит искренне сбитым с толку. Киллуа поднимает брови в изумлении. Он должен говорить это, а не наоборот. Киллуа же знает — Доктор что-то скрывает. — Вы постоянно навещаете меня, хотя я не единственный пациент. Зачем? Разве у вас так много времени? Теплое дыхание щекочет подбородок — Киллуа рассеянно отмечает их разницу в росте, а так же то, что мужчина в считанные секунды оказался перед ним. Приятный, знакомый запах (чего?) дразнит обаяние, влечёт, заставляет сдерживаться, чтобы не поддастся вперёд и (сделать что?). — Затем, что я, — пустые глаза все так же безучастны, но в них предупреждение, — делаю, что хочу. «А что если я не хочу, чтобы вы приходили?» так и подмывает спросить, но язык оказывается слишком тяжелым. Вместо этого Киллуа смотрит в черноту чужих глаз, наблюдает за паутинкой длинных ресниц, следит за каждым их взмахом и трепетом (а чувство дежавю все никак не покидает). Затем ловит свое отражение в безжизненных глазах, заглядывает и. Киллуа не узнает себя. Он пугается (кого?), не знает куда смотреть и в конце отворачивается к окну. Кожа зудит и не понятно от чего. Мужчина позади беззвучно уходит к двери (он чувствует всем естеством, как дыхание, тепло, запах тела уходят, и зуд усиливается). — Мы с вами раньше встречались? — звучит, как утверждение, но они оба игнорируют это. — Нет, не думаю. — хлопок двери.

…

Доктор не приходит какое-то время и Киллуа сдирает руки в кровь от нестерпимого зуда. Позже его скашивает приступ ярости, который возникает редко, но если так — страдают все. В итоге: два медбрата в реанимации, у медсестры шок, он прикован к креслу тугими ремнями с лошадиной дозой успокоительного в венах. Что ж, зато Киллуа ничего не чувствует: ни странного зуда, ни тупого и ноющего укола в груди, когда открывает глаза (и не видит Доктора перед собою). Ненадолго, впрочем. — Помниться, ты шёл на поправку. У Доктора явно скрытый талант появляться в подходящий момент. Действие слабительного начинает уходить — он всегда отходит намного раньше остальных пациентов — и черт. — Твои панические атаки, приступы и требования дать тебе дозу становились все реже. — Доктор спокойно подходит ближе, тонкая рука касается ремней на плече, — Ты даже начал выходить на улицу. И вот что случилось сегодня. Киллуа хочется лязгнуть зубами, откусить руку мужчине, прогнать и никогда не видеть. Потому что невыносимо — только смотреть, вдыхать призрачный аромат, слышать тихое дыхание и не касаться. — Я болен. — голос сломлен, однако он чувствует облегчение и впервые смеётся легко. Отрицать это нет никаких сил. Киллуа ломает и он не уверен сможет ли остаться равнодушным в этот раз. Рука замирает, Доктор смотрит на него долгие секунды. — Ты везунчик. Твоей жертве есть оправдание и причина. Даже я это понял, пускай и слишком поздно. — на секунду ему слышится горечь в чужом голосе, потом. Это твоё желание, братик? Маленькое тело укутано в кокон капельниц и бинтов. В нос въедается и душит запах медикаментов. Мальчик в кровати еле дышит, он умирает. Свет пробивается через плотные занавески, слепит, отражается бликами в лакированном «№15» на двери. — Шансы слишком малы, даже Нэн не способно остановить гниение. Боюсь, мы ничего не сможем сделать. Цена жизни слишком высока, ты точно этого хочешь? Все, чего он хотел — это быть рядом с родным человеком. Ну вот опять. Доктор разговаривает загадками — Киллуа видит странные не_воспоминания. — …Я ничего не понимаю. — Тебе и не нужно. А что тогда нужно? Все твердят одно и то же. Спросить его самого никто не думал? — Кил, — его прошибает мелкая дрожь от глупой (родной) клички. Тёплая рука зарывается в волосы, расчесывает их, мягко тянет вверх. — Разве меня не достаточно? Чёрные глаза — два зеркальца, Киллуа может увидеть в них свое отражение. Доктор видит его настоящего, за ширмой равнодушия и высокомерия. Киллуа пытается отвернуться. Тонкая рука Доктора оказывается на удивление сильной и вынуждает смотреть в глаза-зеркальца. В них — бездушные, стеклянные глаза оголодавшего хищника. Еще немного — и наброситься, разорвет в клочья, сожрет с потрохами, да только кости останутся. Киллуа не хочет смотреть, однако он не может пошевелиться, не то зачарованный, не то напуганный. Доктор замолкает на бесконечный миг, затем тихо зовет: — Кил. — и нечто в голосе, лице Доктора такое грустное, что Киллуа не выдерживает. Губы Доктора оказываются очень мягкими, приятными. Киллуа не смеет закрывать глаз — зрачки Доктора расширяются, покрывают почти всю радужную оболочку. Одно касание губ — от макушки до пят проходит мощный заряд тока и Киллуа чувствует себя как никогда хорошо. Он впитывает все ощущения и ждет малейшего сигнала со стороны Доктора. Но чего он не ожидает, так это руки, вцепившиеся в волосы, словно крича «не останавливайся». Тогда он окончательно теряется в моменте: врывается в чужой рот без спроса, жадно исследует мокрое тепло, со звериной дикостью кусает-целует губы, крадя дыхание. Кончики пальцев Киллуа будто искрятся, от них по венам идет живой ток. Он распаляет, бьет по нервам, жжет их. И Киллуа пропускает электричество через себя. Признает это желание вцепится, как животное, когтями и зубами; трепать, вжимать в землю, метить то, что ему принадлежит. Он хочет все без остатка и, наконец, чувствует себя живым. Доктор льнет ближе, ластиться, позволяет брать все и даже больше. Позволяет опустошать себя. Смотрит невозможными глазами, такими туманными от наваждения. Удерживает крепко, как будто Киллуа убежит (он бы все равно не смог). — Кил, — осипший голос доходит до слуха не сразу, Доктору приходится больно потянуть Киллуа за волосы, чтобы тот пришел в себя, — Кил. Не оставляй. Никогда. Киллуа падает головой в сгиб шеи мужчины и глубоко вдыхает чужой (родной) запах. Киллуа кажется будто он спал все это время. Заблудился где-то, свернул не туда и потерялся. А теперь — вернулся домой. (Сможет ли он — снова — уйти?) — Иллуми. Иллуми, Иллуми, Иллуми, Иллуми… Где заканчивается «прошлое» и начинается «настоящее»? Киллуа запутался и не знает, что делать. Он не уверен, настоящий ли Иллуми. Быть может, он сошел с ума от ломки и придумал его, чтобы не так сильно скучать среди четырех стен больницы, потому что. Киллуа подсел. На молчаливого, странного, порой занудного, одинокого, как он сам, доктора. И он не уверен сможет ли отпустить в этот раз. Но он знает одно. — Никогда. Сейчас он на своем месте. А остальное может подождать.