Emotionaler Paradoxe

Гермиона опасалась встречи с Малфоем с того момента, как поняла, что натворила в порыве приступа. Она проклинала свою память, свою слабость, свои резкие перемены в настроении. Той ночью она впервые пережила такую короткую манию, но вот только депрессия не собиралась уходить. Она всё ещё была не в себе, аппетит не вернулся, бледность усилилась, а вставать рано утром на работу казалось немыслимым. Но Грейнджер заставляла себя подниматься и продолжать жить, пусть хоть как-то, но жить. Малфой не давал ей спуска, и записки с заданиями переполняли её стол, она тратила свои последние силы, чтобы справиться со всем и не оплошать хотя бы на работе. Ей было не приятно признавать, что она обливалась стыдом, замечая блондинистую шевелюру в Отделе. Она перегнула палку, но не объяснять же ему, что так вышло, потому что она слегка психически не стабильна, правильно? — Я думала, Вы хотели соблюдать субординацию, — Гермионе не хотелось натыкаться на взгляд серых глаз. — Хотел, до одного веселого вечерка, не помнишь такого? Потные тела, огневиски? — он встает со своего места и делает несколько хищных шагов к ней. Она понадеялась на то, что он не захочет говорить о той ночи, молчал же как-то две недели. Девушка даже представлять не хотела, что о ней должен думать Малфой. Она повела себя как последняя истеричка, крича на него и оскорбляя, хотя он был таким настоящим, но таким нереальным. — Не надо, — почти испуганно шепчет Грейнджер и отходит на пару шагов назад. Она не была готова к этому разговору, её состояние слишком шаткое для такого эмоционального выброса, — Малфой, это была оши… — Ошибка? А мне кажется, вы с Поттером всё хорошо продумали, — он продолжает наступать на неё, пока та не упирается спиной в закрытую дверь. — Как долго размышляли над столь изысканным планом, Грейнджер? — О чём ты говоришь? — она боялась его устрашающего вида, карие глаза смотрели на него с глубоким непониманием. — Какой план? — Не строй из себя дурочку, тебе не идёт, ты же гриффиндорка, — их разделяет один шаг, но этого расстояния хватает, чтобы воздух покинул легкие Гермионы, оголяя страх и стыд. — Малфой, я не понимаю, о чём ты говоришь? — карие глаза широко раскрыты, а сердце бьётся так быстро, что готово выпрыгнуть в любой момент. Она боялась Малфоя, который с неподдельной ненавистью смотрел на неё, слегка склоняя голову в бок и оскаливаясь. — Ну, раз не понимаешь, то я объясню, — он комично разводит руки в стороны, после чего указывает пальцем на неё. — Я не позволю тебе испортить мою жизнь, поняла? Можете из кожи вон лезть, но моё место ты не получишь. Будь это дело моего отца или нет, я не позволю, — он говорит уверенно, давая угрозе пропитать каждое сказанное им слово. — Я почти повёлся на твой театр, Грейнджер. Тебе стоит играть в кино, аплодирую стоя, — Драко искривляет губы в озлобленной ухмылке и начинает медленно хлопать в руки. — Такое представление, и всё только для меня! Гермиона медленно моргает, пытаясь уловить смысл его слов. Она сегодня узнала от Поттера, что ей нужно будет работать с Малфоем младшим, разбираясь с делом Люциуса. — Малфой, ты пьян? Или ты с ума сошёл? О чём ты говоришь? — её измотанный мозг отказывался понимать, почему Драко говорил с таким рвением, злостью и обидой. — Ещё раз ты меня не проведёшь! — он в долю секунду преодолевает расстояние, разделявшее их, и хватает её за подбородок, заставляя смотреть в наполненные сталью и холодом глаза. — Ты все та же гриффиндорская сука, жизнь тебя не поменяет. Его слова звучали эхом в её голове, девушка задержала дыхание и заставила себя не вздрогнуть от нахлынувшего на неё чувства безысходности. Гермиона сдавалась, не начав защищаться. Ей было плевать на его слова, стыд изнутри сжирал её, когда она стояла, не поднимая рук от своего тела, смотрела ему в глаза и просила о прощении за свои слова. Она ранила его, чувствовала это в его движениях, слышала между строк. — Прости, — просто шепчет она, тихонько вбирая воздух в себя, — я не хотела тебя обидеть тогда… Просто так сложились обстоятельства, — лучшего объяснения ей не пришло в голову, не может же она ему рассказать, что с ней не так. Да и зачем? Ей было стыдно не столько перед ним, сколько за саму себя. Она не могла не отметить, что слизеринец больше не похож на того заносчивого мальчишку. — Это твое любимое объяснение, как я понимаю? — злость проскальзывает сквозь пальцы и остается только шёпот. Серые глаза изучают карие, пытаясь понять, что с этой гриффиндоркой не так. Где это вселенское недоразумение, которое поучало, бесило и раздражало? Почему вместо хамства, ее хочется прижать к себе и поддержать? Она такая худая и бледная, что в любой момент может упасть замертво. Куда смотрят Поттер и Уизли? — Думаю, да, — она прикусывает нижнюю губу и неуверенно кладет свою руку на его, медленно опуская вниз, — я не придумывала никакого плана с Поттером, я только сегодня узнала о том, что мне нужно помогать тебе в деле, и я никак не претендую на твое место, Малфой, — ее голос сочиться дикой усталость. — Я тебе больше не враг, поверь. Я сглупила тем вечером, просто мне больше не стоит пить, вот и всё. Драко слышал её, но не слушал. Её рот двигался, проговаривая слова, но он не понимал их смысла. Он стоял завороженный её аккуратными губами, которые хотелось попробовать на вкус и на миг ему захотелось поддаться вперед и коснуться их своими. Да что с ним происходит? Почему злость так резко меняется на нежность, когда эта глупая гриффиндорка стоит перед ним, хлопая своими грустными карими глазами? — Ты не заболела? — он неделю раздумывал спросить ее, почему она так неважно выглядит, но не решался начать разговор первым. Как никак, она разрушила магию того вечера и оскорбила его без причины. — Ахм, да, простудилась немного, — Гермиона опускает глаза, понимая, что ложь получилась комкая, не складная. — Иди домой и выпей зелий, завтра мы начинаем работу над делом Люциуса, — он отходит на пару шагов, поворачиваясь к ней спиной. Словно приходит в себя, понимает, что чуть было не сделал. Наверное, ей стоило отказаться от этого «предложения» и остаться на работе, но сил строить из себя отличного стажёра не было, поэтому, тихо сказав «спасибо», она вышла из его кабинета. Усталость, преследовавшая её последние недели, усилилась в миллионы раз. Немедля она собрала сумку, благодаря бога, что Чарли на совещании и не будет доставать её с расспросами. Нет, Гермиона чувствовала, что они подружились за последнее время. Чарли была очень глубоким человеком и прекрасным другом, но вечно болтала. И это не давало ей провалиться в такую привлекательную тьму безразличия, что безумно раздражало. Гермиона быстро покидает Министерство и, не долго раздумывая, аппарирует к себе в квартиру. Она ненавидела этот вид перемещения, но сегодня ей было на это плевать. Она так сильно хотела поскорее оказаться в своей кровати, закрыть тяжелые шторы и двери и просто забыться в горе. Знаете, как у наркоманов, прощальная доза. Не раздеваясь, она падает спиной на кровать и устремляет усталые глаза в потолок. Она была так сильно измотана, что практически сливалась с белизной постельного белья. Мозг наказывал её за всплеск эмоций, подкидывая пропитанные болью картинки. Она на секунду прикрывает глаза и видит лица своих родителей, они улыбаются ей, машут и, разворачиваясь, уходят, оставляя её стоять одну под дождем. Карие глаза открываются и наполняются слезами, а в горле становится сухо. Она вновь прикрывает глаза и видит стоящего к ней спиной Рона, он отдаляется, пропадая в конец во тьме. Слёзы, одна за другой, скатывались по ее щекам, а она продолжала свою агонию. Она словно пыталась очиститься эмоциональным мазохизмом. Девушка так устала быть собой, что хотела стереть память и начать всё заново. Так сказать, с чистого листа. Иногда она думала, что опустит руки навсегда, потому что тьма, открывавшаяся в ней, казалась вечной. В такие момента она просматривала свои ужасные воспоминания в омуте Памяти, заставляя себя проходить круги ада снова и снова. Где же та Гермиона? Где те, полные счастьем, глаза? Узнав о диагнозе, она закрылась в себе. Не подпускала никого, считая, что это её наказание за ошибки. Она так зациклилась на этой мысли, что приняла это наказание с неким энтузиазмом праведника. Она уходила в отрыв при приливах сил, а после тонула в океане боли с такой отдачей, что Поттеру и Уизли пришлось заплатить огромную сумму «Пророку», что бы те не печатали о Гермионе ни слова. Это определённо облегчило ей жизнь, так как страх опозориться в глазах Магической Британии практически сошёл на нет. Ещё тогда её жених терпел перепады настроений и отказ от зелий ровно неделю, но после — отправил её в Больницу Святого Мунго. Точнее сказать, он заманил её туда под глупым предлогом, а после оставил с маленьким чемоданом у дверей Отдела Психиатрии. Она понимала, что не имеет права злиться на него, но всё равно тихо возненавидела. Гермионе показалось, что он предал её, бросая в психушке на три месяца. Быть может, ей это было действительно нужно, но не навещать её все эти месяцы было подло. Она точно помнит, когда впервые почувствовала себя дико одинокой и брошенной, она может точно описать как выглядела гостиная Малфой Менора, сколько складок на юбке Беллатрисы Лестрейндж или какого оттенка глаза у Драко. Ещё она точно помнит, как горела кожа, когда заклинание прокрадывалось под кожу, выводя кривыми буквами «ГРЯЗНОКРОВКА», как кровь сочилась из ран, которые спровоцировали многочисленные «Круцио». И она никогда не забудет безмолвное «прости», которое, возможно, сама себе надумала. Тогда она поняла, что означает одиночество, которое ломает, позволяя альтер эго вырваться наружу. Она не заметила, как начала сожалеть о знакомстве с Поттером, как мечтала быть не врагом Пожирателям смерти. В тот момент, она готова была отдать всё, чтобы агония боли прекратилась. Наверное, мокрые глаза Драко вернули её в реальность, заставляя держаться и не терять надежду. Она справится, докажет, что может. В тот день она впервые познакомилась с горьким привкусом одиночества. Но какого это, когда оно преследует тебя изо дня в день, и никуда от него убежать. Тенью сидит в палате и нагло насмехается, показывая, что выхода уже нет. Она провела 91 день без общения с близкими людьми, оставаясь наедине с собой, ну, и психиатрами, куда же без них в психбольнице? На третей неделе она сдалась и приняла зелье, морщась от едкого привкуса. Гермионе показалось, что она находится под водой. Все казалось таким не интересным, глухим, скучным. Она больше не радовалась шоколаду, как ребёнок, не любила гулять под дождём, а ещё она больше не любила Уизли. Нет, это не было побочным эффектом зелья, это была реальность. Нежелательная правда, которая лишила её голоса на следующие три недели. Она смирилась с тем фактом, что всё равно выйдет за него и будет заставлять себя любить его веснушки и простоту ума. Так оно и вышло, после её выписки они помирились и вскоре поженились. Рона устраивала новая версия Гермионы, она была более простой, что ли? Зелья притупили её чувства, заглушая их безмерным спокойствием и терпением. Грейнджер покорно топила себя в безразличии, пока не узнала, что Уизли изменял ей на протяжении всего времени с Лавандой Браун. День, когда она застала их в своём доме был таким необычным. С одной стороны, она была счастлива, что появился повод уйти от него без вопросов, но с другой он изменял ей, пока она мучалась от этого грёбаного брака. Гермиона не сказала тогда ни слова, молча покачала головой и ушла на кухню. Она достала палочку из сумки и громко проговорила «Пэк». Пока вещи начали медленно укладываться в чемоданы, прибежал Уизли, укутываясь в одеяло. Его глаза смотрели на неё с отчаянием, а рот безмолвно открывался и закрывался, Рон никак не мог подобрать нужные слова. — Даже не смей оправдываться, это конец. Не прилично оставлять девушку одну в постели, — её слова были настолько спокойными, что резали Уизли похлеще Сектумсемпры. И она, не желая смотреть на него, развернулась и ушла. Это решение было самым верным в её жизни, как только двери закрылись за ней, она вздохнула с облегчением. Ей больше не нужно терпеть его характер, его дурацкие шутки и многочисленных родственников. Она почувствовала толику свободы, наверное. Они не продержались и года, но ей было глубоко плевать. Угрызения совести от вечного вранья больше не будут заставлять её просыпаться по ночам в слезах, а едва заметное отвращение преследовать её при прикосновениях Уизли. После ухода ей нужно было пережить ещё один год, отбиваясь от советов друзей вернуться к Рону и отвязаться от осуждающих взглядов Джини и Гарри. Какого черта? Это он предал её, она пыталась и делала всё, чтобы Уизли был доволен, а теперь она, видите ли, плохая, потому что ушла, узнав об измене с Лавандой? Он променял её на Браун, чёрт возьми. В тот год к ней вернулось одиночество, на этот раз оставаясь навсегда. Она купила квартиру и отдалилась от старого круга общения, не желая возвращаться к прошлому. Гермиона злилась, что Рон не подписывал документы о разводе, но не давила, не желая встречаться с ним лишний раз. Он и так преследовал её последние годы, появляясь с цветами и вином ни свет ни заря или пьяным в хлам ломился в её дверь. Она потрясла головой, отгоняя мысли о бывшем муже. Она больше не хотела думать о том, чего уже нельзя было исправить. Осколки не соберёшь, тем более, когда самая важная часть утеряна. Гермионе нужно было бы поспать, завтра её ждет тяжёлый день. Но разум, не желая отключаться, подкинул ей образ статного блондина, который прожигал её своим взглядом сегодня утром. Щёки порозовели, когда она вспомнила его близость, его притягательный запах духов. Малфой занимал её голову последние две недели, его образ бесконечно всплывал в памяти, не давая покоя. Она вспоминала ту ночь, когда он наблюдал за ней в клубе, как искренне смеялся с ней, гуляя по улицам Лондона. А ещё она никогда не сможет забыть, как в восторге расширились его глаза, когда она пропустила его на свою крышу. Она почувствовала, что он разглядел то, что видела до этого только она. Улыбка застыла на её губах, когда Морфей забрал её в свой безоблачный мир сновидений.