Прости меня.

      Хотелось бежать, бежать быстро, бежать от своих чувств, от того, что разом свалилось на плечи. Слезы накатывались на глаза, застилали взор и падали крупными каплями на асфальт, но Харуки не торопился их вытирать, он вообще не знал, куда сейчас торопиться и ради чего. Чувства, что так долго сидели в сердце аки в приоткрытой шкатулке Пандоры, приносящие с каждым днем печаль и тоску, вытащили силой наружу, чтобы просто воспользоваться, поиграть…       Что ж, для этой игры он не подходил, не хотел, боялся, что, возможно, его выбросят, как использованный бумажный платок, которым вначале вытерли все дерьмо, да и играть он так подло и грязно не умел. — Что ты скрываешь?       Да ничего он не скрывал, просто говорить не хотел, ведь окончательное решение еще не было принято. Поиграть на подхвате, помочь таким же ребятам, в этом же нет ничего такого и не должно быть. Это не предательство.       Единственное, что так долго было тайной — чувства, но кому до них было дело, хотя сейчас Харуки думал, что об этом узнают все, сложно не заметить панику от простого прикосновения к прядям волос того, кто покорил сердце и занял в все мысли. — Хочешь сбежать?       Сначала, точнее, в самом начале, все было даже круто, но с каждым днем, наблюдая за ребятами, Хару считал, что не дотягивает до их уровня. После прихода Мафую всё стало еще сложнее. Хоть он и успокаивал себя тем, что начал играть на басу от скуки, но что-то это успокоительное с каждой репетицией помогало всё хуже и хуже.       Постоянное ощущение одиночества и собственной никчемности будто преследовало по пятам, догоняло и становилось тенью, которая всегда будет рядом.       Каждый раз, вспоминая слова Кадзи о роли Харуки в группе, о его вкладе во все, чего они вместе добились, он не верил. Точнее, верил, но вера слабела с каждым разом. Эти слова всегда походили на сладкую, желанную лесть, от которой становилось приторно тошно, а к горлу подходил комок необъятной жалости к себе и безответной любви. — Хочешь сбежать, не смотря на то, что я нравлюсь тебе?       Томный, охрипший голос Акихико до сих пор раздавался в ушах каким-то неведомым звоном, пробирающим до костей.       Глаза, в которых смешались будто в адском котле злоба, боль, отчаяние и ненависть, которыми он смотрел не получалось забыть. — … тебя хоть раз касалась так женщина?       Внизу живота тянуло, будто его касания превратились в тяжелый груз, который тянулся от самой квартиры, а губы стыдливо сгорали от откровенных поцелуев, но всё это почему-то не приносило Харуки счастья, он ощутил только боль. Боль, что ссадила внутри, сжимала всё, не давала вздохнуть.       Совсем не об этом он мечтал и хотел получить.       Все, что он получил — разочарование.       Разочарование в собственных безответных чувствах к Акихико Кадзи и в нем самом.

***

      Сидя с закрытыми глазами Акихико казалось, что Хару всё еще здесь.       Там, на балконе, курит, как обычно витая в собственных мыслях и смотря на звездное небо.       Но его там не было.       Не было никого, кроме самого Акихико и запаха, дурманящего запаха Хару.       Этот чертов минутный порыв испортил всё, к чему он шел так долго, медленно следовал шаг за шагом с самого первого разговора.       Кадзи сейчас не мог объяснить даже себе причину своего же поступка. Устал ждать когда Харуки созреет? Обида на Угецу, что до сих пор крепко держит за сердце, хоть оно ему уже и не нужно? Ответа не было.       Подушка, что он обнимал, пахла Харуки, а точнее его персиковым шампунем, от запаха которого срывало крышу.       Еще больше масла в огонь подливал плед который сохранил частичку теплоты Харуки, которым тот постоянно укрывался и носил в квартире как шаль.       Эта ночь для Акихико Кадзи оказалась настоящей пыткой.

***

      Светлые пряди волос падали на пол одна за одной.       В голове Харуки царила пустота.       Закрывая глаза, он будто переносился туда, где Акихико был так близко и… Делал так больно.       Каждое касание его рук отзывалось сейчас резким уколом. Уколом в душу, голову и сердце.       — Готово, — сказал Таке-чан внезапно, внезапно для Харуки, когда последняя прядь волос коснулась пола, — сходи в ванную, думаю, это лучшее, что сейчас вообще стоит сделать, и расслабься. Полотенце и халат я принесу.       Легкость.       Неописуемая легкость, ощущение освобождения от оков, от тяжкого груза…       Казалось, отрезали все нити, связывающие Харуки по рукам и ногам глупыми, как оказалось, чувствами.       Будто бы с последней прядью его длинных волос отпало что-то значимое, пусть и не целиком.       Подняв глаза на Ятаке, он не нашел нужных слов, да желания отвечать тоже не нашел. Сейчас его многострадальное, разбитое сердце переполняла обида. Как мог тот, кто был так долго рядом, так поступить? Просто придти и отыграться как на игрушке, сыграть на чувствах, как на струнах дорогой гитары в музыкальном магазине и вернуть на витрину.

***

      Горячая вода смывала всю грязь, в которой Акихико запачкал Харуки, но оставалось странное чувство внутри, в груди продолжало ныть, каждый вдох давался все тяжелее и он знал почему, потому что чувства остались, а о них просто вытерли ноги.       — Всё в порядке? Я положил полотенце и халат на стиралку, — сообщил Ятаке и не торопился выходить. Через матовое стекло душевой кабины он наблюдал силуэт друга, что стоял неподвижно под потоком горячей, судя по клубам пара, воды, — Харуки?!       — Все в порядке! — Харуки аж вздрогнул от неожиданности, — я сейчас выйду. Не в порядке. Ничего не в порядке. Он снова здесь. Снова у Ятаке, и, снова из-за Кадзи.       — Давай… — и, удостоверившись, что с другом всё более менее нормально Ятаке вышел и, наконец, выдохнул все, что накопилось в легких после чего жадно начал глотать воздух.       Он не мог смотреть на терзания того, кто был рядом так долго. Для Ятаке боль Харуки становилась его собственной.       Ятаке не мог объяснить свое отношение к Кадзи. Ненависть или обида, он не понимал, просто хотелось дать по морде.       — Таке-чан? — голосом, лишенным всяких эмоций и пустым взглядом спросил Харуки.       — А. э…да, — он отвел взгляд, — я тут подумал, может тебе следует пока остаться у меня? И наверное ничего страшного, если ты пропустишь пару репетиций? Харуки задумался. Что будет, если он и правда решит пропустить парочку? Соврет, что приболел? Уэнояма будет как обычно ворчать, Мафую пожелает скорейшего выздоровления, а что сделает Акихико? Харуки не знал точного ответа на вопрос.       — Прием, земля вызывает Харуки!       — М? Да, наверное, ты прав, сегодня стоит пропустить. Эм… Таке-чан? Ты же… Останешься сегодня со мной?       Ятаке пристально посмотрел на друга и не найдя лучшего ответа притянул его к себе. Харуки ощутил тепло… Теплые объятья, такие, которых ему давно не хватало. Будто его накрыли куполом, защищая от всего, что приносит несчастья.       — Хару-чан, посмотри на меня, — спокойно сказал Ятаке. Что-то внутри него просило большего, нежели чем простые объятья, — конечно я останусь с тобой сегодня, и завтра тоже и…когда захочешь.       Чтобы немного вселить уверенности в друге Ятаке крепко обнял его, прижав к себе.       Дыхание Харуки обжигало, пробивало с ног до головы, но Ятаке стоял неподвижно боясь спугнуть.       Он не мог поступить так же, как Кадзи, да и нужных слов объяснения наверняка еще не придумал.       Наконец, отстранившись брюнет взглянул еще раз в глаза друга:       — Наверное… Тебе стоит написать ребятам, что не придешь и…       — И лечь спать, — закончил за него Харуки.       Таке-чан любезно уступил свою кровать, заняв диван в гостиной. Всё-таки лучше сегодня не трогать Харуки, дать ему время обо всём подумать.