Алмазная пыль

Это из-за Киры, говорит себе Джоске. Это из-за Киры он волнуется, а не из-за того, что Джотаро позвал его к себе в номер, чтобы поделиться новой информацией о зацепках. Ему удалось найти и опросить родственников нескольких жертв. Информация — это замечательно, но Джоске думает совсем не о ней, когда заявляется в лучший отель города. Он сообщает девушке на ресепшене, что направляется в номер 324, и та делает звонок, а потом отвечает: «Да, Вас ждут, господин Хигашиката, проходите». Сервис на уровне. Джоске отнюдь не достопочтенный господин, но после такого невольно ощутил себя важной шишкой. Он идет мимо роскошного лобби, к стальным дверям лифта, блестящим в свете затейливых ламп; он сворачивает в коридор, устланный мягкими коврами, и стучит в дверь из темного дерева. Уже хочется сбежать. Казалось, интерьер сейчас обрушится и раздавит Джоске. Он всю жизнь живет в обычном, невыпендрежном доме, а Джотаро заселился в местный дворец отдыха... Ему открывают дверь, приглашают сесть на диван. Джотаро пытается говорить с Джоске о делах, но тот слишком занят разглядыванием номера (только номера, конечно же). Просто огромный, даже маленькая кухня есть. Кажется, такой большой номер называется «сьют». В глаза бросается узор на диване, на ковре, яркий свет лампы, пустая пепельница на столе и карта города. Джотаро говорит и говорит, и Джоске даже отвечает ему, выплевывает слова одно за другим. Губы Джотаро двигаются медленно и тягуче. — Это всё, что я хотел обсудить, — вдруг говорит он, и Джоске спрашивает себя, когда это они всё успели. — Ага... Он не двигается с места, и Джотаро хмурится. — Хочешь обсудить что-то ещё? — Даже не знаю. — Взгляд мечется по комнате. — А сколько у Вас каналов в телевизоре? Развести Джотаро на разговор легко. Он и так заболтался, и так понял, что Джоске подавай не информацию, а интерьерные диковинки. Ему нравится, что в последнее время Джотаро стал разговорчивее, даже если говорят они по делу. Его молчанка им не на руку: чтобы найти убийцу, нужно работать сообща. Джоске выпрашивает у Джотаро пульт и увлеченно щелкает кнопками. Оказывается, к телевизору в номере подключены такие каналы, о которых Джоске никогда не слышал, или не обращал на них внимания. Их домашним телевизором заведовала мама, а Джоске заведовал приставкой и компьютером. Кажется, Джотаро хочет его выпроводить: Джоске то и дело чувствует, как тот ерзает на диване, но ему всё равно. Хороший диван, удобный. Когда у Джоске пересыхает в горле, он заводит разговор о гостиничном питании: «Джотаро, чем же Вас тут кормят?», «И всё-таки домашняя еда лучше, правда?», «Я давно говорю, что Вы обязаны как-нибудь заглянуть к нам на ужин, или хотя бы на чай», «Ох, сейчас бы чая», и вот Джотаро уже нехотя плетется на маленькую кухню, чтобы поставить чайник. Они пьют чай, глухо шумит телевизор. Джотаро хочет собрать бумаги и уйти в другую комнату, но тут Джоске спрашивает, над чем он работает, как там его диссертация. Джотаро не хочет рассказывать, будто это какая-то сверхсекретная разработка, будто Джоске — совсем тупой и ничего не поймет, но Джоске убежден, что даже за научными сложностями всегда кроется простота, надо только её найти. Он обожает искать эту простоту в Джотаро. Щеки наливаются теплом. Конечно же, Джоске смущает не эта мысль, а слово «астеросапонины». Он просит объяснить, что это такое, и заинтересованно смотрит на Джотаро. Тот раскрывается, упрощается прямо перед ним. В глазах Джотаро загорается тихая искра среди морской синевы. Так. Морские звёзды. Уже ясно, что в другую комнату Джотаро не уйдет. Он снова садится на диван, звук телевизора совсем стихает, и Джотаро показывает Джоске свои черновики. Со сдержанной страстью он вливает в Джоске знания, которые тот не вполне усвоил на уроках биологии и химии. Не то, чтобы Джоске до ужаса интересна биология и химия, но ему нравится увлеченность Джотаро, нравится слушать, как он говорит больше собеседника: говорит о любимом, и Джоске заражается этим жаром. Как бы Джотаро говорил о любимых людях, а не о звёздах? Когда-нибудь доведется услышать от него и другие речи, такие же увлеченные? Сколько нужно времени, чтобы ледяная крепость растаяла под натиском человечности? Джоске непременно узнает. Когда Джотаро удивленно смотрит на сумерки за окном и на свои часы, а потом — на Джоске, уже с намеком, тот обворожительно улыбается. — А можно, я и завтра приду? Просто так. Неплохо поболтали. Джотаро отворачивается, но не мгновенно, и Джоске замечает, что вопрос застал его врасплох. — Как хочешь. — Он пожимает плечами. — А если приду с домашкой? — Джоске заговаривает слаще. — Поможете? — У меня и свои дела есть, — бурчит Джотаро. Он всё ещё не смотрит на него. — Значит, не поможете... — печально отвечает Джоске и надеется, что Джотаро не надо смотреть на него, чтобы понять: он надул губы и вот-вот картинно заплачет, лишь бы получить желаемое. Слышится что-то, похожее на «Ну и ну», и Джотаро глубоко вдыхает. — Я этого не говорил. Помогу, только не наглей. Джоске двигается, чтобы восторженно заглянуть Джотаро в лицо. Он смелеет настолько, что даже хватает его за руки в знак большой признательности. — Спасибо, Джотаро! Вы просто супер. В номере не жарко, но отчего-то у Джотаро вспотели ладони. — Да, да. — Он тут же отдергивает руки и встает, чтобы проводить Джоске. — Если не поторопишься, тебя мама начнет искать. — Не убьет же она Вас. — Как знать. — Я точно знаю, — говорит Джоске у двери. — Вы ей сразу понравились. «И мне тоже», вертится у него на языке. Он прощается и выбегает из номера прежде, чем Джотаро вынырнет из мира морских звёзд в реальный и заметит, что с ним пытались флиртовать. *** Джотаро не считает дни, проведенные в Морио. А надо бы, судя по всему. Сначала Джоске заходит к нему раз или два в неделю, потом — три-четыре, и вот он ходит к нему едва не каждый день, цокает каблуками и улыбается так, будто он здесь второй хозяин. Следующий шаг, очевидно — заезд в номер. Джотаро заметил, как Джоске здесь понравилось. Дело не только в уютном интерьере и любопытных каналах телевизора, не только в обсуждении Киры и помощи с домашним заданием. Джоске ходит за Джотаро едва ли не всюду. Решил проявить себя заботливым родственником. Он находит вместе с ним родственников жертв и расследует зацепки. Он идет с ним на пляж, когда Джотаро нужно забрать пробы воды или проверить опытным путем новую гипотезу. Джоске спрашивает, что Джотаро ел, как он спал, если вообще спал, и даже если Джотаро уходит от ответа, Джоске каким-то чудом удается раскусить его. Это происходит всё чаще. Удивительно, но кажется, он начинает различать, с какой интонацией молчит Джотаро. Его жене на это потребовались годы. Удивительно, но рядом с Джоске он молчит всё меньше. С ним Джотаро чувствует, как порой постыдно заговаривается, и чем больше заговаривается, тем меньше стыдится. В ответ ему рассказывают о последних событиях в школьной жизни, в мире моды, музыки и видеоигр. Он ничего в этом не понимает, но Джоске рассказывает о своих интересах так же увлеченно, как и Джотаро о своей работе. Сначала он слушает Джоске из вежливости. Потом — из родительского интереса: надо знать, чем нынче живет молодежь, у самого растет дочь. Потом — просто слушает, и понимает, что будет слушать, даже если Джоске замолчит. Когда он говорит о том, что любит, его лицо озаряет до боли искренняя юность. Джоске приносит ему сэндвичи то из St. Gentleman’s, лучшие во всем городе, то приготовленные его мамой, не менее вкусные, и приговаривает: «Ешьте-ешьте, не смейте отказываться! Вы же домашней еды вообще не видите»; то Джоске спрашивает, куда они пойдут обедать сегодня, то предлагает заказать еду в номер. Джотаро не помнит, когда это стало нормой: обеды с Джоске и сэндвичи от его мамы. Разве он не должен обедать дома, у неё? Как она это допустила? Как он пустил Джоске к себе в номер? Мальчишка засиживается у него допоздна, тащит с собой тетради и геймбой, газировку и снеки. Он варит им кофе на маленькой кухне, пока Джотаро корпит над черновиками, бумагами из Фонда или картой Морио. Пару раз было и такое, что Джотаро почти засыпал за столом, а Джоске пытался его разбудить и отвести в кровать. Когда однажды не получилось, он накрыл Джотаро пледом и тихонько ушел. Было и такое, что Джоске задерживался у него ещё дольше обычного, и потом Джотаро вяло оправдывался перед его матерью. Предлогов у Джоске находилось всё больше. Раз остался из-за атаки станда, чтобы хоть немного привести себя в порядок, а раз — из-за того, что засиделся дотемна, и вдруг за окном хлынул ливень, под который Джотаро никак не мог отпустить Джоске. Он так и знал, что всё кончится этим, знал с самого начала. Сначала не хотел впускать, теперь не хочет отпускать. Джоске спит на его диване, уставший и убаюканный барабанной дробью дождя. Джотаро стоит у двери в свою комнату и наблюдает за ним, потому что не может заснуть. Он предлагал поменяться: всё-таки Джоске — гость, пускай он займет кровать, а Джотаро — диван, но Джоске отказался. Ну да. Их отказы друг от друга — это всегда ненадолго. Джотаро терпит неудачу каждый раз, когда пытается прогнать Джоске из номера, из мыслей. На миг хочется закурить, но он дал себе слово не курить при нем. — Джо... таро... — слышится в полумраке комнаты. Нет, не слышится. Он наверняка ослышался. А если и не ослышался, он должен уйти, потому что он взрослый, он всё прекрасно понимает. Странные сны бывают у всех. У него они тоже были. Бывают. И покрывало сползает с голых ног Джоске так же легко, как в его снах. Вдруг Джоске мычит, словно не может открыть рот, ворочается и весь напрягается. Джотаро ждет, что это вот-вот прекратится, но потом слышит жалобный скулеж. Джоске снится кошмар. — Джоске, очнись, — громко говорит он. — Очнись! Он кричит и не просыпается — Джотаро вынужден тронуть его за плечо. В воздухе испуганно мелькает тень Crazy Diamond. — А? Что? Д-Джотаро?.. — Джоске вскакивает на диване, и Джотаро опускается перед ним на колени. Длинные пряди лезут в лицо Джоске, он отплевывается от них. — Ты кричал во сне. — Мне п-приснилось, что... это я... убил д-дедушку, — Джоске хватает ртом воздух, — выстрелил прямо... в с-сердце. А В-Вы пытались меня... остановить... Ливень за окном. Анджело. Рука слепо хватается за покрывало, хватается за Джотаро, как за последнее спасение, и он не может отказать. Когда Джоске нащупывает его плечи и неуклюже подается вперед, Джотаро обнимает его. Он позволяет Джоске сжать его спину до дрожи, уткнуться лицом ему в шею. — Тсс. Ты ни в чем не виноват, — говорит он. Ворот его пижамной рубашки намокает. — Я рядом. — Вы же... Я его не убивал, Вы сами видели, что я... Что-то похожее сам Джотаро бормотал во сне много лет назад. Может, бормочет до сих пор, но уже не просыпается в холодном поту. — Я видел, я был рядом, — повторяет он, как заведенный, потому сам слышал такое от своего деда, — я буду рядом, Джоске. Тсс. Он позволяет обнимать себя, пока не начинают болеть колени, пока дыхание Джоске не выравнивается, и на них обоих не накатывает дрема. Только тогда они неловко разрывают объятия, и Джотаро уходит к себе. Он не закрывает дверь на случай, если Джоске снова приснится кошмар. Джотаро дал обещание. Больше всего он боится соврать.